10. Святая простота или простая Святость

10. СВЯТАЯ ПРОСТОТА ИЛИ ПРОСТАЯ СВЯТОСТЬ.  К моменту смерти Владимира Святого Ярославу исполнилось 27 лет, Святополку – 35. По меркам того времени они оба были уже немолоды, и как самые старшие в семье именно они должны были решить вопрос о приемнике умершего великого князя. Остальные были пока не в счет, - все кроме Бориса. Вышло так, что Владимир, находясь уже одной ногой в могиле, в прямом смысле слова прикрыл любимого сына от возможных поползновений со стороны старших братьев. В руках Бориса сейчас находились все самые лучшие войска страны. Вопрос о престолонаследии он мог решить без особых усилий, одним только мановением руки, и никто не стал бы его за это осуждать, потому как уже тогда мало кто на Руси соблюдал древние законы.

Князь Святополк Ярополкович - нелюбимый пасынок нелюбимого отчима. В момент смерти Владимира Святославича, он ближе всех оказался к Киеву. Он тогда сидел князем в Вышгороде, находясь под неусыпным надзором киевских властей. Именно его присутствие и заставило столичных бояр пойти на отчаянный шаг. Они попытались скрыть кончину великого князя и не объявлять о ней народу вплоть до возвращения в Киев Бориса с войсками. Ночью придворные выломали в сенях пол, на веревках спустили завернутое в ковер тело Владимира во двор и тайком отвезли его в храм Божьей Матери. Однако выиграть время таким неординарным способом им не удалось. На Руси все тайное всегда становится явным. Очень быстро слух о смерти великого князя просочился в столицу, и народ толпами повалил в Церковь. Святополк, оказавшийся тут как тут, немедленно взял инициативу в свои руки и велел везти тело отчима в Киев на санях, как того требовал древний обычай.

Великого князя Владимира Святославича Святого похоронили в мраморной раке рядом с его женой княгиней Анной.

Сразу же после пышной церемонии прощания и похорон в русской столице развернулась масштабная пропагандистская кампания в пользу Святополка Ярополковича, щедро оплаченная из великокняжеской казны. Однако киевляне переходить на сторону нового государя не спешили. Их друзья и родственники находились сейчас в войске Бориса, а перспектива войны со своими не улыбалась никому. Впрочем, по некоторым источникам, в целом киевляне отнеслись к Ярополковому сыну вполне благосклонно. Он вроде бы даже два раза собирал горожан на вече для решения каких-то насущных вопросов, и вече его дважды подержало. Единственное, что по-прежнему тревожило столичных жителей, - чью сторону займет войско.

Между тем Борис, так и не встретив печенегов, которые разбежались при первом же появлении русских, не спеша возвращался домой. В Переяславле он впервые узнал о смерти отца, а на берегу Альты, в 30 верстах от киевской переправы, его встретили посланники от горожан, которые хотели точно знать, что решат князь и войско, и чего держаться оставшимся в Киеве. Ответ на этот вопрос воеводам и дружинникам Бориса был в принципе ясен: они говорили княжичу: «Завтра утром переправимся, днем посадим тебя на стол». Борису нужно было только указать пальцем на Киев и скомандовать: «Вперед!». Однако он, в отличие от воевод и рядовых дружинников, не проявил в критический момент ни смелости, ни решительности. Борис медлил, искал совета у духовенства, молился, а Святополк тем временем, пользуясь нерешительностью брата, слал к нему послов с уверениями в братской любви и обещаниями прирезать к ростовскому княжению новые волости. В конце концов, Борис поддался на уговоры самопровозглашенного киевского князя и принял роковое для себя решение распустить войско по домам. Говорят, что Борис Владимирович вовсе не был трусом – он был простым порядочным человеком, который в силу своего характера и мировоззрения не мог поднять руку на члена собственной семьи. Святополк же был совсем другим. Ему слишком долго пришлось ждать своего часа. Вцепившись мертвой хваткой в киевский престол, он не собирался делиться властью ни с кем, и теперь ему нужно было, во что бы то ни стало, убрать со своего пути всех соперников. Размениваться на такие мелочи как родственные чувства, порядочность и любовь к ближнему своему он не собирался.

Роспуск семитысячной великокняжеской дружины значительно упрочил шаткое положение киевского князя Святополка, и он немедленно начал действовать. В августе к Глебу в Муром был отправлен гонец с известием о тяжелой болезни великого князя и с просьбой к брату как можно быстрее приехать в Киев. На Альту к Борису отправились не гонцы, а убийцы. Ночью отряд боярина Пушты прокрался в лагерь Бориса, отыскал шатер князя и изрешетил его копьями в том месте, где находилась постель. После этого наемники разбросали всполошившуюся охрану, завернули окровавленное тело княжича в шатер и отвезли его к Святополку. В Вышгороде выяснилось, что несчастный Борис еще жив и наемные варяги добивали его уже в присутствии великого князя.

Весть о свершившемся злодеянии с удивительной скоростью достигла Ярослава – хорошо сработал канал связи с сестрой Предиславой, находившейся в столице. Новгородский князь, не медля ни минуты, послал брату Глебу сказать, чтобы он остерегся и держался подальше от Киева, однако послы новгородские опоздали. Глеб, который по вызову «умирающего» брата спешил в столицу по Днепру, узнал о страшной участи Бориса уже на подъезде к Любечу. Не зная на что решиться, он пристал к берегу и разбил лагерь прямо на берегу. Как и Борис, Глеб с раннего детства был окружен родительской заботой и лаской. Греческие учителя очень много говорили ему о силе любви, о преодолении греха, о страхе Божьем, об умении прощать, но они ничего не сказали о том, как надо вести себя в обществе тех, для кого эти ценности ничего не значат. За последние три года в жизни Глеба все резко изменилось. Он стал круглым сиротой и теперь был вынужден жить в окружении грубых, коварных и непредсказуемых созданий. То были язычники, обращенные его великим отцом в христианство. Как и Глеб, они неплохо знали молитвы, регулярно посещали храмы, истово били перед иконами поклоны и не хуже чем он могли осенить себя крестным знамением, но в душе они по-прежнему оставались язычниками. Им было сложно понять, что такое грех «по-христиански», и как любовь может быть сильной! Зато само слово «сила» имело для них вполне конкретное значение. Только брат Борис мог еще понять Глеба и при необходимости мог дать совет как поступить, но теперь не стало и его. В своем маленьком лагере на берегу Днепра Глеб ждал развития событий, ждал, опустив руки, ждал, потому что не знал, на что решиться, ждал, потому что совета спросить было больше не у кого. Там, на месте его случайной пристани люди Святополка и нашли муромского князя. Пока наемники истребляли немногочисленную княжескую охрану, личный повар Глеба, торк по происхождению, зарезал своего юного господина мясницким ножом. Очевидно, среди русских в тот раз охотников на это грязное дело не нашлось. Труп Глеба еще некоторое время лежал на берегу Днепра в гробу, выдолбленном из куска дерева, после чего был перевезен в Вышгород и погребен рядом с телом Бориса. Так без ненависти, без злобы, «без противления злу» ушли из жизни двое русских Святых: Борис и Глеб.

Третьим «соперником» Святополка, находившимся в пределах его досягаемости, был Святослав Древлянский. Святослав не стал подобно Глебу покорно ждать своей участи. Быстро сообразив, чем ему может грозить соседство с Киевом, он бросил все и бежал в Венгрию, в надежде найти себе там убежище. Уже в предгорьях Карпат древлянского князя настигли агенты великого князя. После смерти Святослава  у Святополка осталось только два серьезных конкурента: отважный и воинственный Мстислав Тмутараканский, от которого киевляне заслонились союзом с печенегами, и решительный и энергичный Ярослав Новгородский, от которого заслоняться было некем.