За каждым кедром за каждой сосной 13 гл

Глава 13
Весть о кончине Авигаиль Авраамовны пошивочный цех встретил молчанием. Никто не плакал. Все понимали - каждый новый день в лагере может быть и последним.
- Так мы здесь все исчерпаемся и подохнем, не дождавшись освобождения, - вздохнула самая молоденькая, новая швея Катерина.
А меня тотчас же вызвали к начальнику лагеря Сазону Евстафьевичу.
- Назначаем тебя, раз так случилось, сама знаешь, гражданка Бевз, главной швеей пятого  пошивочного цеха. Покойная Авигаиль так перед смертью и сказала: Лучше модистки Шуры никого нет.
- Так и сказала? - переспросила я одними губами, так как у меня перехватило дыхание. Вот как, получается, Авигаиль Авраамовна перед смертью вспомнила именно обо мне.
- Да, - сурово глянул начальник. - Да и все швеи так считают. Уверен, ты справишься. Иди, приступай к работе.


Так начался новый этап моей лагерной жизни. Наш цех шил платья для жен военных и чиновников. Готовая продукция поступала в военторги и промторги. Про наш цех слава дошла до Омска и Новосибирска, Томска. Крастоярска и Екатеринбурга. Индивидуальные заказы поступали даже из Москвы. Аврал в работе наступал ближе к праздникам - к Восьмому Марта, Новому году, Первому мая. Так прошло несколько лет моего заключения.


Как-то, в конце зимы, меня снова позвали к начальнику.
- Так, гражданка Бевз, - начал Сазон Евстафьевич, - цех твой работает исправно, заказы к Восьмому марта уже отослали всем заказчикам, так что, считаю, можно тебе и отдохнуть несколько дней.
От удивления я застыла на месте. Отдохнуть? Несколько дней?!
- Вижу, удивлена, - усмехнулся начальник. - То ли ещё будет! Сибирская лагерная комиссия награждает тебя, в числе лучших заключённых, отличившихся безупречным поведением и трудовыми достижениями, поездкой в Ангарский лагерь, на молодёжную просветительскую конференцию, посвящённую  политической ситуации в мире и роли Компартии в борьбе за мир и права людей. Ясно? Так что собирайся, то есть... можешь пошить себе.. ну... какое-то платье из своих модных журналов...  А отрез можешь выбрать на складе - любой, по своему вкусу.
Я не верила своим ушам! Пошить себе платье... из любого отреза по своему вкусу... Это не сон?
- Да, и поспеши, - добавил Сазон Евстафьевич, - конференция через три дня.


Это было странное состояние - чувствовать себя частично свободной. Ехать, пусть в конвойной машине, но куда-то в почти гражданский мир - на молодежную конференцию. И не в тюремной робе, а в сшитом собственноручно платье! И с причёской, завитой бумажными бигудями-самокрутками.


Ангарский лагерь, по всей видимости был новым. Бараки здешние сделаны из свежих, ещё пахнущих сосной досок. После расселения повели всех нас, примерных зэков, в столовую. Молодёжь- и парни, и девчата - растерянно смотрели на столы. Здесь стояли большие миски, наполненные... горой белого хлеба.


Не дожидаясь каких либо указаний, все, как один, робко, оглядываясь, страшась окрика, потянулись за белыми мягкими кусочками и мгновенно все разобрали. Наверное, выглядели мы преглупо. Никакие мы на деле не примерные зэки. А обычные, загнанные, униженные и голодные люди.


Затем нам подали щи. Именно подали, а не заставили стоять с миской в очереди к окошку раздачи. Участники конференции чувствовали себя крайне неловко. Как-то по буржуйски выходило: нас обслуживают, как господ.


Ещё подали пюре и огромную котлету. Бог мой. Из мяса! Народ слегка осмелел и начал подтрунивать:
- А кажуть, в Сибири фарш на котлетки из беглых каторжников крутят.
Но на эту мрачную шутку никто не отреагировал - ни словом, ни делом, зэки проглотили котлеты в один миг, почти не жуя.


После обеда гурьбой направились в барак на конференцию. Ораторы читали доклады о холодной войне между великим СССР и загниваюшим Западом. Про войну в Корее и скорой победе корейского пролетариата. О бедном, многострадальном народе Вьетнама, поднявшегося на неравную борьбу с французскими колонизаторами. И о последствиях атомной бомбардировки американцами мирных городов Хиросимы и Нагасаки.


А после конференции потушили свет и включили экран. И я впервые в жизни увидела кино. Про нас, селян, про пшеничные поля, раздолье, народные песни... "Кубанские казаки". Я слышала ранее про кинотеатры, актёров, режиссёров, пленку, киноаппаратуру. Но не подозревала, что это может быть так красиво и волшебно. Значит, если и меня снять на камеру, я останусь жить навсегда? И мог жить всегда мой отец? Пусть его и расстреляли, но он остался бы на пленке с нами, в семье. Мы могли включать кино и видеть его - живого и родного. И Варька была б живой. И Авигаиль Авраамовна. Да все!


 И пусть это была бы неправда! Пусть. Но такая сладкая... Я смотрела кино и ясно понимала: все в Кубанских казаках неправда. Чистый вымысел, сказка. Потому что нет в селе никакого счастья. И в колхозах люди страдают в тяжких трудах, в рабстве, нищете и голоде. И дети их пухнут с голоду. А уже на дворе пятьдесят третий...
На следующий день нас покормили и стали развозить по лагерям. В ожидании своей конвойной машины я попросилась у охранника выйти за пределы лагеря - в тайгу. Чтобы собрать цветущие веточки вербы: весна ж идёт! Он, как ни странно, отпустил. Сказал - можно отойти на сто метров, не больше. И показал на свое ружье. Я кивнула.
- Я мигом!
И побежала навстречу весне, солнечным лучам, короткому мигу свободы. Сорвала шесть вербных пушистых веточек - по количеству лет, которые уже отсидела, побежала назад к заграждению из колючей проволки. Здесь меня уже ждал мой грузовик. Только выражение лица у конвоира было каким-то странным.
Вместо того, чтобы жестко приказать мне проходить в кабину, он вдруг затрясся, заплакал и едва слышно процедил:
- Только что сообщили... товарищ Сталин... умер!
Продолжение следует