Легенда о пьяницах

 Правда это или нет, я лично судить не буду. Расскажу только то, что мне дошло по слухам и народной молве, во время моего проживания в небольшом районном городишке. Случилось это происшествие, вроде бы, в самом конце «хрущёвской оттепели».
 
 Прошли уже более пятнадцати лет после окончания Великой Отечественной войны, отшумел напрягший всю страну «Карибский кризис», заставлявший людей замирать на месте и вслушиваться в слова Левитана, доносящиеся из репродукторов, установленных на столбах в Центральном парке. Успешно прошла денежная реформа, отрезавшая от денег лишний нолик. Мужики, прямо сказать, расслабились.

 Что тому было виной: «наркомовские сто грамм» во время прошедшей войны или наступившая размеренная мирная жизнь, кто его теперь знает? Но стали многие мужики уж больно сильно «закладывать за воротник». Жёны плачут, дети страдают, а им и горя мало – имеют право, так как забили фашистскую гадину в её логове!

 Ладно бы только участники войны, но вскоре к ним примкнули те, которые по дате рождения на фронт так и не попали. Местная милиция уже устала их собирать по паркам, злачным местам в виде буфетов и закусочных. Медвытрезвителей тогда ещё не было и всех задержанных и подобранных в пьяном виде отвозили в милицию, где помещали в камеры предварительного заключения до вытрезвления.

 На улице ведь их не бросишь, если летом, то проспятся и домой уползут, а если в холода, то обязательно обморозятся или вообще замёрзнут. Вот так каждый вечер синий воронок с красной полосой на базе ГАЗ-51, надсадно гудя и подвывая мотором, собирал свой урожай по всему районному городу и окрестностям.
 
 Дежурному по райотделу милиции ежедневная головная боль - оформить собранных, успокаивать не единожды, пытающихся устроить пьяную драку или выяснение отношений между собой. Под самый вечер ещё и жёны начинают вызывать наряд, чтобы увезли в КПЗ домашнего пьяного дебошира. Камеры предварительного заключения, в простонародье КПЗ, тоже ведь не бездонные.

 Самое главное, что попадали в милицию, практически одни и те же личности. Многие из них уже практически потеряли человеческий облик: небритые, грязные, в рваных рубашках и брюках, на ногах рваные стоптанные башмаки или тапочки разного вида. У многих огромные синяки под одним или обоими глазами.

 Служил в это время в милиции, балагур и хохмач, которого все величали только по отчеству, ну например пусть будет – Кузьмич. Как я уже сказал, что был он человек весёлый, очень любил рассказывать анекдоты по любому поводу. У него их было припасено великое множество.
 
 На вопрос начальника, понял ли он суть задания по службе, непременно отвечал: «Ясно, как в двенадцать часов ночи, в чужом погребе!». При всём при этом, ему никак не давалась наука составления протоколов. Например: осмотра места происшествия, что при его работе было его непосредственной обязанностью.
 
 Однажды, описывая место обнаружения трупа, он в протоколе написал: «Неизвестный труп, после драки с другим, несколько раз перемещался от ступенек летнего павильона «Поплавок» к дорожке парка на свет фонаря, где благополучно скончался и где в дальнейшем, был ограблен неизвестным, о чем нам рассказал пустой кошелёк рядом с трупом».

 Устав читать «литературные» перлы Кузьмича, начальник милиции перевёл его в другое подразделение, где было меньше всякой писанины, а требовались только быстрые ноги, ну и соответственно дежурство по райотделу милиции. Кузьмича это нисколько не расстроило, а вызвало только поток новых анекдотов на эту тему.

 Было у Кузьмича ещё одно любимое занятие, уж больно любил он пострелять из пистолета. Как только наступает время очередных стрельб, так Кузьмич тут как тут, даже из отпуска выходил на службу. Все тиры в округе посетил Кузьмич не по одному разу. Каждый раз он с кем-нибудь, заключал очередное пари и часто выигрывал.

 Многие знали эту привычку Кузьмича и старались в спор, по этому поводу, не вступать. Добровольно соглашались, что круче Кузьмича в стрельбе нет никого в округе. Он даже на соревнования по стрельбе в область ездил от райотдела, но, правда, с переменным успехом.

 Где-то Кузьмич достал пару пачек холостых патронов и всё думал, где бы их применить или, на худой конец, подшутить над кем либо. Вскоре ему этот случай представился.

 Заступил Кузьмич дежурным по райотделу. Приняв документацию, имущество по описи и арестованных в КПЗ по «Журналу задержанных», он уже собрался выйти на крыльцо райотдела, чтобы выкурить спокойно очередную папиросу и посмотреть на яркую луну на небе. Не тут то было. Подъезжает воронок с очередной партией подобранных пьяниц.

 Выстроив их в две шеренги, Кузьмич стал читать им мораль, на что постоянные посетители места своего вытрезвления, стали возмущаться и скандалить, требуя скорейшего их помещения на нары, так как они очень устали. Патрульные наряда попытались их успокоить и тут Кузьмича, что называется – осенило.

 - А вы знаете, что сегодня мы получили новое Постановление Правительства? – объявил Кузьмич, встав перед строем алкашей, заложив руки за спину и картинно раскачиваясь с пятки на носок.

 По шеренгам алкоголиков пошёл гул недоумения, так как газет они давно уже не читали, но ещё помнили времена, когда можно было без проблем убыть за государственный счёт в места не столь отдалённые. Немой вопрос буквально повис в воздухе, наступила гнетущая тишина.
 
 Набрав полную грудь воздуха, Кузьмич продекламировал с серьёзным лицом и без тени смущения, что согласно полученного «Постановления…», пьяницы и тунеядцы, неоднократно замеченные за употреблением спиртосодержащих напитков, злостно уклоняющиеся от выполнения семейных и родительских обязанностей, подлежат ликвидации, как присосавшиеся к телу социалистического государства Пиявки, без суда и следствия.

 Вытянув руки по швам, Кузьмич по-военному подал команду: «Напра-во!», «Справа по одному, грузимся в воронок!». Намертво затихнув, обе шеренги стали быстро утрамбовываться в будку воронка. Оба патрульных наряда, захлопнув за ними решётку, отделявшую место конвоя от задержанных, тоже уселись внутри будки, закрыв за собой дверь.

 Лунная ночь, совершенно пустая дорога, по которой, неспешно урча мотором, громко завывая на прямых участках, милицейской воронок катится в сторону железнодорожного переезда за городом, который разместился на самом въезде в северную часть районного городка. Сразу за железнодорожным переездом, слева от дороги, в то время располагалась городская свалка.
 
 Остановившись среди мусорных куч, рядом с целым озером совершенно чёрных технических вод, посреди которого на куче иловых наносов буйно колосился высокий камыш, воронок громко стрельнув выхлопной трубой заглох. Кузьмич лично открыл дверь будки и подал команду задержанным пьяницам построиться вдоль берега этого озера.

 Не до конца веря в существующую реальность, бедолаги стали по одному выбираться из будки воронка, дико озираясь и спотыкаясь на кучах мусора. У многих уже сложилась в голове нереальная картинка ночного кошмара. Наконец все выстроились вдоль берега, затаив дыхание.

 Кузьмич картинно достал какую-то папку из кабины воронка, подсвечивая себе фонариком, сделал вид, что зачитывает «Постановление…». Захлопнув и отложив папку опять в кабину, достал из своей полевой сумки два пистолета снаряжённых холостыми патронами. Один взял себе, а второй вручил совершенно обалдевшему от происходящего патрульному.
 
 Толпа замерла. После первых выстрелов, те, кто был духом слаб, тут же лишились чувств, медленно рухнули, многие ещё и с запахом прямо там, где стояли. Увидев происходящее, остальные не стали испытывать судьбу, рванули бежать прямо через озеро с техническими водами в сторону спасительного островка, теряя обувь и одежду, где попытались спрятаться, но лишь только сильно увязли в грязном иле, громко причитали и просили пощадить их.

 Сделав ещё пару выстрелов для острастки, Кузьмич направился к воронку, где увидел огромные, как кофейные блюдца, глаза шофёра, совершенно обалдевшего от звука выстрелов. Махнув рукой: «Заводи, поехали», Кузьмич захлопнул дверцу кабины, оба патрульных молча запрыгнули в пустую теперь будку воронка.

 На следующее утро оконные стёкла звенели в унисон с криками начальника райотдела по всему зданию милиции. Ему уже доложили о ночном происшествии и «расстреле». Кузьмич стоял навытяжку перед совершенно сорвавшим уже голос начальником райотдела. Вконец охрипнув, начальник прохрипел, пообещав лично сорвать с Кузьмича погоны и с большим удовольствием отдать его по суд, если поступит хоть одна жалоба на него от «потерпевших».

 Дежурным Кузьмича больше не назначали, к оружию не допускали, а так как на его действия не поступило ни одной жалобы, всё это представили как небылицу, очередной анекдот. Но Кузьмича перевели, от греха подальше, заместителем начальника паспортного стола, где он продолжил балагурить и рассказывать анекдоты.

 Там у него произошёл ещё один забавный случай, послуживший ему уроком на всю его жизнь. Приходит к нему на приём пожилая старушка, протягивает ему свой паспорт и жалуется, что ей по нему пенсию не дают – говорят не действительный паспорт.

 Кузьмич берёт у неё паспорт и тут у него глаза вылезают из орбит – паспорт неаккуратно обрезан по периметру с трёх сторон. Тихо сходя с ума, он задаёт бабушке вопрос.

–  Бабушка, это кто же такое безобразие с паспортом твоим совершил?
Она, глядя ему прямо в глаза, ни грамма не смутившись, бесхитростно отвечает ему без утайки.
– Сынок, это я сама паспорт обрезала, так как он у меня в коробочку с документами не помещался, а коробка железная из-под чая, красивая такая, с крышечкой плотной. Там у меня и другие документы лежат. Принести, показать тебе коробочку?
– Что же ты, бабушка натворила! – возмутился Кузьмич.
– А что, нельзя было, да, сынок?
– Ну, всё, бабушка, суши сухари! Поедешь ты, бабушка, лес валить за порчу государственной бумаги. Приходи через пару дней.

 Кузьмич направился в свой кабинет, держа бабкин паспорт в руке. Конечно, не собирался он никуда отправлять бабушку, да и не имел он на это права, так постращал для порядка, даже не стал штраф оформлять на пожилого человека. У бабушки и так, наверняка, пенсия не слишком большая, хоть проработала она всю свою жизнь в колхозе на полевых работах.

 Через пару дней, проходя по коридору здания милиции, встречает он неожиданно эту самую бабушку у дверей своего кабинета. Сидит эта старушка, пригорюнившись на стуле, свесив голову, а в руках зажат небольшой узелок с вещами. Увидела Кузьмича бабушка, взмахнула руками и прослезилась.

– Вот, пришла я, в тюрьму садиться. Сухари у меня дома были, целый узелок с собой взяла, да пару сменного белья прихватила, соседке свою кошку поручила. Видно уж не дождётся она меня, – старушка залилась горькими слезами.

 У Кузьмича ком стал поперёк горла, хочет проглотить его, да не тут то было. Глаза заволокло влажным туманом.

– Да успокойся, бабушка, амнистия тебе вышла. Пошутил я, готов тебе уже новый паспорт. Ты только не обрезай его больше, а то надо будет штраф платить, – Кузьмич уже очень пожалел, что подшутил над пожилым человеком.
– Сынок, спасибо тебе. Я теперь новую коробку в магазине у Машки "Бешеной" выпрошу, побольше размером, – залепетала старушка, несказанно обрадовавшись.
– Иди, бабушка, с Богом, порадуй кошку свою.
– Да приблудная она у меня - сволочь, а всё же живая душа в доме, да и мне с ней не скучно. Есть с кем, словом перекинуться.
– Ну, вот и хорошо! Ступай с миром!

 Больше Кузьмич уже никогда не шутил над пожилыми людьми, но свежие анекдоты приходили все слушать только к нему. Все невольные совпадения в рассказе случайны. Образ Кузьмича собирательный. Отчество описанного мной героя вымышленное. Районный городок – один из многих на просторах бывшего СССР, коих сотни. Но работы у дежурного по районному отделу этого городка с того случая стало меньше. То ли пить стали меньше и взялись за ум, то ли прятаться стали лучше.