ZOV. Глава 1. Зов СВО

Стопка стояла передо мной нетронутая. Внутри, как в мутном зеркале, отражался потолок забегаловки – желтый от табачного налета и времени. Обычно я выпивал ее залпом, вместе со всеми, следуя ритуалу. Но сегодня что-то внутри сопротивлялось. Слова Деда висели в воздухе тяжелее дыма: «Значит, так и будем ходить по кругу? Пока сами не станем чужими сказками для новых пацанов?»

Молчание после его вопроса было плотным, липким, как болотная грязь. Оно напомнило мне не тишину блок-поста, а ту, что наступает за секунду до первого выстрела. Когда все замирает, и ты уже знаешь – сейчас начнется ад.

Ответа не последовало. Его и не могло быть. Мы все были ответом. Мы – ходячие памятники той, предыдущей, никому не нужной войны.

Я вышел на улицу, спасаясь от этой давящей тишины. Холодный воздух обжег легкие, но был чистым, без запаха перегара и старой тоски. Город сиял внизу, как рассыпанное золото. Мирная, красивая иллюзия.

Кто-то вышел следом. Я не оборачивался. По тяжелому, шаркающему шагу узнал Кузнеца. Он встал рядом, достал пачку, предложил. Мы закурили, выпуская струйки дыма в черное небо.

«Дед прав, – хрипло проговорил Кузнец, не глядя на меня. – Смотрю я на этих пацанов в Донбассе по телику… Те же глаза. Пустые. Как у нас были. Как будто никуда и не уезжали. Все там же».

Я кивнул. Слова были лишними. Мы смотрели на огни города, а видели другое. Не яркие витрины, а тусклые огоньки в долине, за которой – враг. Не спешащие по своим делам машины, а броню на заснеженных высотах.

«Ко мне Лёшка звонил, – вдруг сказал Кузнец, делая очередную затяжку. – Помнишь Лёшку-сапера?»

Я помнил. Тихий парень с золотыми руками, мог из ничего собрать что угодно. После войны уехал в деревню, занимался пчелами. Казалось, нашел свой покой.

«Он там, – Кузнец мотнул головой куда-то на восток. – Уже два месяца. Говорит, не смог смотреть, как всё это по ящику показывают. Говорит, там… там так же, Миш. Тот же запах. Горящей земли и страха».

Мы снова замолчали. Внутри у меня что-то оборвалось. Лёшка с пчелами. Лёшка, который после Чечни не мог слышать звук низко летящего вертолета. Он там.

Дверь забегаловки скрипнула, вышел Дед. Он выглядел постаревшим за этот вечер. Не по годам, а по тяжести мысли. Он прислонился к стене рядом с нами, и его молчание было красноречивее любых слов.

«Я еду», – тихо, но очень четко сказал Дед, глядя куда-то поверх крыш.

У меня похолодело внутри. Не потому что не ожидал. А потому что боялся этого.

"Дед..." , – начал я, но он меня остановил взглядом. Таким же острым и цепким, как двадцать лет назад.

«Мне нужно туда, – отрезал он. – И я прошел две чеченских. Я знаю, как воевать в горах и в городе. А там… там наши мальчишки гибнут из-за дураков, которые забыли, что такое война. Им не командиры нужны, а отцы. Чтобы не спились и с ума не сошли».

Он посмотрел на нас с Кузнецом. «Я не за идею. И не за политику. Я за них. Чтобы у них был хоть один трезвый голос. Чтобы они знали, как печку починить, чтобы не замерзнуть. Как воду очистить, чтобы не сдохнуть от поноса. Как периметр организовать, чтобы ночью не порезали. Всю ту ерунду, которой нет в уставах».

Кузнец бросил окурок под ноги, раздавил его каблуком. «Бред, Дед. Ты свое отслужил. Пусть молодые…»

«Какие молодые? – вспылил Дед. – Там такие же, как мы были! Срочники, контрактники, добровольцы… Дети! Они не знают, куда попали. А я знаю».

Он помолчал, переводя дух. «И вы знаете».

Это был приговор. Не стране, не власти. Нам самим. Мы знали. Мы были носителями страшного знания, которое оказалось востребованным снова.

«Я не зову вас с собой, – сказал Дед, и его голос внезапно смягчился. – У вас семьи, работа, жизнь. У меня – только это. И долг. Не перед государством. Перед ними».

Он повернулся и пошел обратно в забегаловку, к нашему столу, к нашей тишине.

Я остался стоять с Кузнецом. Огни города внизу вдруг показались не прекрасными, а ложными. Обителью снов, в которых мы пытались скрыться все эти годы. А там, на востоке, была явь. Грязная, страшная и единственно настоящая.

«Блин, – прошептал Кузнец. – Лёшка с пчелами. И Дед…»

Я посмотрел на его лицо, освещенное неоновым светом вывески, и увидел в его глазах то же, что чувствовал сам. Не желание ехать на войну. Нет. Желания не было никакого. Было лишь понимание, что твое место не здесь, среди этих спящих огней. А там, в той тишине, где тебя ждут, чтобы твоя чужая сказка стала для кого-то единственным шансом дожить до утра.

Я не сказал ничего. Просто развернулся и пошел за Дедом. Чтобы допить свою стопку. Чтобы выйти из тишины – и снова в нее вернуться. Но на этот раз – не один.