Zov. глава 2. снова в деле

Сборы заняли меньше суток. Не было ни пафосных проводов, ни слез. Я сказал жене, что еду помочь Деду с его «бизнесом» — старой «Волгой», которую он вечно перебирал в гараже. Она посмотрела на меня с таким знакомым, усталым пониманием, что стало стыдно. Она знала. Знать не могла, но чувствовала. Просто кивнула: «Возвращайся».

В гараже у Кузнеца пахло бензином, машинным маслом и тихой решимостью. Мы не были восторженными добровольцами с плакатов. Мы были двумя немолодыми мужиками, которые совершали самую глупую ошибку в жизни — сознательно шли туда, откуда когда-то чудом выбрались.

Дед, вопреки ожиданиям, не был похож на ветерана, впадающего в юношеский раж. Он был собран и холоден. Разложил на капоте своей «Волги» карту. Не бумажную, с пометками карандашом, как в прошлые времена, а распечатку со спутника.

«Смотрите, – его палец уперся в точку близ линии фронта. – Здесь наш пункт. Не рота, не взвод. Сборная солянка. Ополченцы, ребята с севера, пара таких же, как мы, „афганских“ чертей. Командир – майор, его звать „Библиотекарь“. Спокойный, умный. Проблема одна – каша.»

«Каша?» – не понял Кузнец.

«В головах. Одни за идею, другие за бабки, третьи от безысходности. Дисциплины нет, как мы понимаем, ноль. Стреляют по принципу «палим-палим, авось куда-нибудь попадет». Гибнут по дурости. Наша задача – не геройствовать. Научить их не умирать.»

В его словах не было патриотического пафоса. Была суровая, техническая необходимость. Мы были не солдатами, а инструкторами, собирающимися чинить сломанный механизм, который кромсал сам себя.

Дорога на восток была похожа на путешествие в собственное прошлое. Те же разбитые трассы, те же проверки, те же усталые, ожесточившиеся лица военных на блок-постах. Только техника была иная, и на боках брони красовалась та самая лаконичная буква «Z». Символ, который для кого-то был знаком правого дела, а для нас – просто новой маркировкой на старом, как мир, конвейере смерти.

Мы видели ее повсюду. На камуфляже, на табличках с надписью «Zона ОВ» (Зона Особого Внимания), на стенах полуразрушенных домов. Для мира это был медийный знак. Для нас – просто код, означающий, что ты попал куда нужно.

Наш КПП оказался на окраине полуразрушенного поселка. Не позиция, а скорее, укрепленная ферма. В воздухе висела та самая, знакомая до тошноты, смесь – гари, раскаленного металла и пыли. И еще чего-то неосязаемого – страха, выплеснутого в атмосферу, как яд.

Нас встретил «Библиотекарь» – сухощавый мужчина в очках, с лицом вечного аспиранта. Он пожал нам руки без лишних эмоций.

«Добро пожаловать в ад, коллеги. Ваш Дедушка уже тут легенда. Спасибо, что приехали. Ребята… они в ступоре. Первый месяц эйфория, второй – понимание, что тут надолго. Теряют бдительность.»

Он показал нам окопы, вырытые кое-как, позиции, не прикрытые друг друга. Все то, за что в Чечне мы бы сняли с командира погоны. Кузнец молча водил пальцем по воздуху, показывая мне на огрехи. Его лицо было каменным.

Потом мы увидели «их». Пацанов. Сидели на броне БТРа, курили. Одному не больше двадцати, лицо обветренное, уставшее. В его глазах я увидел то, что видел когда-то в себе – смесь страха, бравады и полной, детской потерянности.

Дед подошел к ним, постучал костяшками пальцев по броне. "Эй, орлы!"

Пацаны переглянулись.

– Пойдемте, научу, как эту штуку, – он ткнул пальцем в пулемет на башне, – не просто палить, а чтобы она работала. А то вы по площадям лупасите, как в тире.

Мы с Кузнецом остались стоять. Вдали, за полем, глухо урчала артиллерия. Тот самый «зов» — ZOV — вел сюда не только нас. Он был слышен в каждом разрыве. Это был зов земли, которая снова просила крови. И мы, призраки прошлого, откликнулись. Не чтобы убивать. А чтобы попытаться оставить на этой земле хоть немного больше живых, чем мертвых.

Но я уже понимал – это была наивная надежда. Война не меняется. Меняются только буквы на броне.