Глава 13. Роковая встреча

                *Текст опубликован после смерти автора
                в соответствии с его желанием


Новые времена.
Глава 13. Роковая встреча и кожаные штаны. Тяпа и не играйте в теннис не подумав

      Осень 1963 года выдалась тёплая. Стояла солнечная погода. К сентябрю съехались студенты, стало веселее. На заработанные деньги я купил мотоцикл Ява-350. Он стоил по тем временам огромные деньги – 730 рублей. Ездил за ним в Москву. Но и там пришлось побегать. В свободной продаже нашёл только в магазинчике «Спорттовары» на окраине города. У них всего было два мотоцикла, и стояли они в подвале, откуда я выкатил его с большим трудом.

      Сбылась мечта. Я сразу обрядился в кожаные штаны и куртку, купил краги и шлем. Девки стонали и плакали! Штаны задумывались давно. Я их сшил сам, на руках, для чего выпросил у деда его старое потёртое кожаное пальто, которое он привёз из эвакуации. Шил три дня и три ночи, не вставая… Помня бабушкины рассказы о том, что дед даже «с мылом» не влезал в её штаны, я выкроил свои по своим брюкам и дал ещё небольшой запас. Бабушка наблюдала за моими занятиями с ужасом, а наш китайский пудель Тяпа скалил зубы и рычал. Он относился ко всем моим занятиям с недоверием и подозрением.

      Мой читатель уже знает, что я собачник, поэтому не могу не рассказать об этом удивительном и замечательном псе. Раньше я о нём целый рассказ написал! Из всех моих собак и вообще из знакомых мне по собачьей площадке и клубу, я таких мыслящих собак никогда не видел. Всегда буду повторять, Тяпа – собачий Эйнштейн! Породной чистоты он не имел, видать кто-то подгадил слегка его стать. Достаточно высокий, в холке где-то сантиметров сорок, с обрубком хвоста, шерсть белая, с короткими завитками, как у болонки. Портила его полнота – сказывалась любовь к сладкому.

      Он случайно прибился к маме на Киевском железнодорожном вокзале, когда театр, где в то время служила мама, возвращался с гастролей. Позже, размышляя, почему он выбрал именно её, я понял, что собаки шестым чувством понимают, кто из людей заслуживает доверия, а кто – нет. Не имея возможности содержать собаку, мама привезла Тяпу к нам, к бабушке с дедом.

      Почему назвали Тяпой? Потому, что мама ещё в Киеве пытаясь определить, как его зовут, подбирала различные собачьи клички и произносила их собаке. Исчерпав фантазию, она спросила:
      – Как же тебя называть, Тяпкин-Ляпкин? – пёс вдруг вскочил и залаял.

      Случайно ли мама вспомнила героя «Ревизора» Гоголя, бравшего взятки борзыми щенками, не знаю, но с тех пор найдёныш стал Тяпкиным или просто Тяпой! Вскоре обнаружилось, что Тяпа умел делать сальто, петь под баян и многое другое. Мама решила, что его потеряли киевские цирковые, и дала сообщение в газете, потом расклеила объявления около цирка, однако никто не откликнулся.

      А Тяпка вскоре стал любимцем бабушки и ходил за ней хвостом. Часто спал у неё в ногах на кровати. У меня сложилось впечатление, что он понимал человеческую речь. Например, бабушка говорит ему: «Тяпа, ты что развалился? Ноги мне придавил!». Тяпа виновато перекатывался к стенке. Или я, например, рассказываю бабушке, что этот подлец испачкал грязными лапами подоконник, и я его накажу. Тяпа вскакивает и начинает рычать на меня и лаять. Всё, о чём мы говорили, он понимал и сразу реагировал, когда речь касалась его.

      Удивляло не то, что Тяпа выполнял любые команды – это для него было элементарным, а то, что он действительно соображал, о чём шла речь:
      – Тяпа, как тебе не стыдно? – пеняла бабушка. – Я тебя просила принести старые тапки на резиновой подошве, в огород собралась, а ты притащил новые, войлочные!
      Он виновато крутил обрубком хвоста и приносил другие тапки. Стоило ему один раз объяснить, что от него требовалось, он всё выполнял с большой охотой и всегда творчески.

      Но у него имелись и недостатки. За конфеты или кусок торта мог, как говорится, Родину продать!

      Меня он терпеть не мог, постоянно огрызался и рычал.
      У него была жуткая привычка грызть корешки книг, за которую я его ругал и шлёпал, чем попало. Сначала пёс грыз книги, оставленные на столе, диване или кресле, а позже стал вынимать их из книжных шкафов. Делал это мастерски: открывал дверь шкафа, поддевая лапой, а потом либо зубами, либо лапой вытаскивал книгу. Ему, видимо, нравился не только сам процесс, а наверное, и вкус клея, которым проклеивали корешки книг. Изгрыз, подлец, десятки томов!

      Кроме этого, облюбовал место на широком подоконнике рядом с моим письменным столом. Усевшись, наблюдал за улицей. Увидев прохожих, тем более собак или, не дай Бог, кошек, повизгивал, крутился, а иногда и лаял, мешая работать. Я его сгонял с подоконника, хлопая линейкой по толстому заду! Тяпа огрызался, рычал и снова лез на подоконник. Но унять его можно было взяв высокую ноту на любом инструменте. Он выл и нервно перебирал лапами, а если взять малую секунду в третьей октаве (любую ноту вместе с полутоном) он пулей убегал, рыча и огрызаясь. Я для него специально держал аккордеон наготове.

      Пока я кроил штаны и шил, он старался мне всячески напакостить. То нитки утащит, то куски кожи пожуёт. То разляжется на выкроенных кусках кожи. Рычал, брызгал слюной и ходил кругами, выражая ко мне крайнее презрение, за что пару раз получил ногой под толстый зад. А когда я облачился, напевая марш из Аиды, он совсем сказился: атаковал, как гладиатор, и рычал, пока я не снял штаны.

      Однажды, возвращаясь с репы (яз. лаб. – репетиция) из института, мимо скверика, где стоял теннисный стол, и студенты играли на вылет, я решил показать мастерство, так как сравнительно неплохо играл, особенно в атаке. Мог как следует врезать накатом.  На сей раз мне попались слабаки – разгромил их мгновенно под одобрительные возгласы двух девиц, грызущих яблоки рядом со столом.
Одну из них, шатенку, звали Светланой. Стали встречаться. Иногда брал с собой на редкие китайские халтуры (яз. лаб. – бесплатная халтура, свадьбы и пр.)  Лабухи к ней относились никак – петь не умела, они ещё не забыли Ларису, которая не зря занимала место в автобусе, и не была балластом, и публика её всегда встречала на ура.

      А «доброжелатели» не дремали: передавали, что Лариса живёт распрекрасно с новым ухажёром и даже собирается за него замуж! Мы оба старались чего-то друг другу доказать! Доказали!

      Этого выдержать я не мог напрочь. Желая отомстить Ларисе, а главное – посмотреть на её реакцию, предложил Светлане, как бы шутя, подать заявление в ЗАГС, где срок до заключения брака составлял два месяца на раздумье. Подача заявления ни к чему не обязывала, тем более что сама Света к этому тоже отнеслась несерьёзно. Ей, конечно, рассказали о Ларисе. Кроме того, по молодости и глупости мы оба воспринимали всё это, как забавную игру.

      Я думал, что, когда Ларисе расскажут о том, что я собрался жениться (а я вовсю старался, чтобы до неё долетели эти слухи), мы всё-таки объяснимся. В моих чувствах к ней никаких изменений не происходило, но Лариса не реагировала. А я ждал, ждал, но она молчала. Я и забыл о дурацком заявлении в ЗАГС – так переживал.

      В тот день, когда мы со Светланой зарегистрировали брак, мы ничего подобного даже и не планировали. Не знаю, как она, но я так точно забыл об этом злополучном заявлении. С моей стороны скажу определённо, что никаких чувств к Светлане я никогда не испытывал. Даже паршивенькой страстишки и то не наблюдалось. Что было? Глупость, безмозглая молодость, дурацкая бесшабашная игра и полное отсутствие мозгов. Какая-то русская рулетка!

      Кем я был в то время?  Зелёным и полным дураком, ничего не понимающим в жизни и человеческих отношениях, а главное – в последствиях того, что творил.
Что подтолкнуло на этот шаг и именно в этот день, точно не помню. Помню только то, что мы со Светланой ходили в кафе-мороженое и решили заехать на вокзал, чтобы узнать расписание электричек. Светлана родилась в Лисках Воронежской области, и её родители проживали на отшибе города в районе интерната. Она собиралась на следующий день поехать домой, а ЗАГС Центрального района находился как раз напротив трамвайной остановки. То есть мы, направляясь на вокзал, проходили мимо этого злополучного ЗАГСа.  Светлана, посмотрев в его сторону, спросила:
      – Как ты думаешь, наши заявления ещё не пропали?
      – Не знаю, – вяло ответил я
      – И что мы с ними будем делать? Расписаться тебе слабо?
      Может быть, это было сказано в другой фразеологии, но за смысл ручаюсь.

      Тут надо отметить, что и со стороны Светланы присутствовала растерянность и удивление от того, что мы можем сделать. У неё стремления к замужеству я не наблюдал. Ранее, ещё до поступления в институт, она училась в железнодорожном техникуме, который окончила в 1961 году и поступила к нам в институт на автодорожный факультет (совсем не подходящая специальность для девушки). Учась в техникуме, у неё был парень, которого она, по-видимому, любила и с которым у неё были серьёзные намерения. Они были с ней одного круга, одних интересов, как она однажды мне рассказывала, и надо же было ему уйти в армию!

      Жалко, что детали стёрлись в памяти – видимо, судьба… Что голова хочет забыть – мозги отправляют всё в «подкорку», но чувство того, что сделана глупость, и растерянность от содеянного, помню очень хорошо. Последующие годы показали, что легкомыслие наказуемо. Когда прошла притирка бытом, остались два враждебных лагеря со стёртыми углами и порванные в клочья чувства. Не желая никого обижать – у нас сын и дочь, но скажу, что трудно было подобрать таких разных людей по физике, темпераменту, духу, образованию, мироощущению, ценностям и даже по политическим воззрениям. Это, как говорил известный исторический персонаж, было даже не преступление, а гораздо хуже – это была ошибка!

      Наш брак был той самой ошибкой, которая нам обоим на многие годы осложнила и перевернула всю жизнь. Да и дети неоднозначно относятся к нашей прошлой жизни. Должен заметить, что мы оба всё время боялись, что появится ребёнок, а мы разбежимся. Сын Сергей появился только через пять лет после заключения брака…

      И сама запись в Актах Гражданского Состояния прошла бездарно, сумбурно и со страхом. О ней мы оба сначала никому ни слова не сказали. Почему-то нам обоим было стыдно признаться в этом!

      Вечером Светлана пришла ко мне на работу в ресторан, и мы в перерыве собрались в подсобке с музыкантами и выпили не чокаясь, а на следующий день поехали на мотоцикле в Лиски – признаваться её родителям. Не могу сказать, что мы их здорово обрадовали – они это восприняли спокойно, без энтузиазма. Пошли в магазин, взяли водки, вина для женщин и тихо, спокойно отметили… Свадьбу.

      Мать Светланы Петровны, Анна Михайловна, и отец, Пётр Иванович, были с одной деревни. Ивановка Новохопёрского района Воронежской области – обычная русская деревня с одной улицей. У отца Светы родственники умерли. Выше среднего роста, медлительный, застенчивый, с тёмными, как у цыгана, волосами и мечтательными глазами, он производил впечатление немного блаженного человека. В деревне имел прозвище «Цыган».

      Окончил педагогическое училище и работал в школе рабочей молодёжи учителем математики. За столом он улыбался какой-то потусторонней улыбкой и пару раз поднимал тосты за счастье дочери (у них была ещё старшая дочь Эльза – она училась в Ленинградском институте водного транспорта на экономическом факультете, к тому времени уже вышла замуж).

      По моему ощущению, он единственный, кто замужество дочери воспринял положительно. На мой взгляд, ему льстило, что у меня дед профессор. Он как-то с придыханием расспрашивал меня об этом. А мать, Анна Михайловна, как мне показалось, смотрела на меня через свою призму «себе на уме».

      Мать была полной противоположностью Петру Ивановичу. Типично деревенская, быстрая, часто вставляла фразу «себе на уме». До войны работала медсестрой в Лисках. После войны занималась домашним хозяйством и мастерски вязала платки из козьего пуха. В их деревне все вяжут. Вяжут на продажу, не глядя, с огромной быстротой, могут при этом болтать, грызть семечки и т.п. Их стихия рынок. Очень забавно было слушать её рассказы, вроде этого:

      – Стоим мы, значит, с Валентиной (соседка по дому) поодаль. К двенадцати у меня ушёл один серый и кружавной, а Валька ни одного не всучила! Они у неё худые, редкие, не то, что у меня, богатые, а цену ломит, не дай, Господи! Собрались вертаться – у неё ни один не ушёл, а мне хвастает: «Пора домой, говорит: три штуки продала…». А я себе на уме: «Врёшь, лошадь худая, у тебя даже денег на помидоры не было!». А вчера я помидоры купила по тридцать копеек, а она хвастала, что нашла по двадцать! А я себе на уме: «Опять брешешь, сивая, я весь рынок обошла: все по тридцать торговали»!

      В первый вечер знакомства, когда все улеглись, раздались жуткие стоны Петра Ивановича:
      – Мать! Помираю! Ой, помираю!
      Все всполошились, вскочили, а Анна Михайловна объяснила, что так всегда, когда он выпивает…
      Я очень удивился: он и выпил-то два тоста по четверти стакана – еле плеснул себе.  Остальное я допил.  Зачем только продукт портить, раз душа не принимает? Не прикасайся! Другим оставь.

      У нас был один среди музыкантов – смурной флейтист Генка Курахтанов. Правда не стонал, а «гонял» водку «туда-обратно»! Так набили рожу и к себе за стол не пускали. Дадим чекушку, и пускай, где хочет, трескает! Чего на нас порчу наводить?!

      Помню своё ощущение от новой для меня среды. Хотелось ущипнуть себя: я на другой планете…

      А поутру поехали на озеро Богатое рядом с районом интерната в километре от дома. Мы со Светланой на мотоцикле, остальные пешком. Озеро большоё, в длину примерно семь километров, шириной двести пятьдесят метров. Оно образовалось из стариц Дона. Восточный берег заболочен, а ближний, западный, куда мы направились, – песчаный. И дно песчаное. Великолепное место отдыха. С берега виден противоположный берег Дона с меловыми горами. Своё название озеро по местному преданию получило из-за пропавших там кораблей с золотом. Говорят, что в шестнадцатом веке у озера (тогда оно ещё соединялось с Доном) поставили сторожевой пост «Богатый затон» для наблюдения за движением крымских и ногайских татар. Что там произошло, никто не знает, но про корабли с золотом рассказывают многие и что они так и не были найдены.

      В двухтысячных годах я снова побывал в Лисках – купил путёвку в санаторий «Радон», который мне посоветовали в специализированном вертобриальном центре, где я систематически лечусь. Так из окна пятого этажа санатория я вновь увидел озеро Богатое, но добраться до него желание не возникло. Да я и не в состоянии куда-либо путешествовать.

      Дома я бабушке о женитьбе сказал не сразу, готовил ее. Очень боялся доставить бабушке неприятности, тем более что к тому времени начал осознавать, что наделал. Первое, что услышал от бабушки было «дурак». Это самое ласковое, что я услышал от нее в тот час. Зиму мы прожили у бабушки в нашем доме.

      Воспитанием и поведением Светланы бабуся стала возмущаться с первого дня. Она мне ничего не говорила, но ее мимика была очень выразительна. Например, за обедом она, как бы случайно оказывалась со спины Светланы и показывала мне на нее пальцем, при этом делала круглые глаза, открывала рот и качала головой: мол, ну и ну! Иногда тихо, как ей казалось произносила, как бы невзначай, «ха-ха»! Обстановка накалялась.

      Чтобы бабушку успокоить и не мотать ей нервы, необходимо было избавить ее от пребывания Светланы в доме. Бабушка ее не приняла сразу, но надо сказать правду, что Светлана к тому приложила немало усилий. Ей и в голову не приходило, что она попала в совершенно другую среду, а интуиции и такта у нее от природы не было. Так что столкновения были неизбежны.

      Мы сняли квартиру недалеко от дома у родственников Игоря Козлова, который был другом моего брата Максима. Там был небольшой низенький флигель, где я занимался дипломным проектом. Каждый день я разрывался между домом и флигелем. Случился полный раздрай! Надо было успокоить бабушку – она переживала, что я при живых родителях (она же была моей второй мамой) куда-то ушел! Со Светланой странности и неприязнь начались сразу при совместной жизни. Десятиэтажная ругань стояла с первых дней жития! Однажды дело кончилось тем, что Светлана запустила в меня толстенным справочником механика, а я побросал в чемодан ее шмотки и выбросил их из окна в огород. Но, к сожалению, помирились. Надо прямо сказать, что этот небольшой отрезок жизни прожит совсем не так, как обычно живут молодожены. Наш брак как начался глупо, так бы и скоро завершился бы, если не мой отъезд в Ростов на работу. С Ларисой я больше не встречался. По глупости считал, что все бесповоротно. Остается удивляться такому полному незнанию жизни, но и Лариса не предприняла ни одной попытки встретиться со мной.
 
      Я блестяще защитил диплом в присутствии государственного представителя от Минлеспрома Онищенко Ю.П. Он был начальником Всесоюзного объединения «Югмебель» и был председателем дипломной комиссии (впоследствии стал заместителем министра). После защиты была грандиозная пьянка, которая плавно переходила изо дня в день и грозила превратиться в хронику.
Потом распределение, в результате которого я оказался в Ростове-на-Дону.

      Продолжение следует…