Глава 2. Обещание шута

Глава 2. Обещание шута.

К моему удивлению, невзрачная крепость моего детства Иглс Касл превратилась в каменный замок с высокими башнями и стенами, некоторые из них все ещё были окружены строительными лесами, строительство продолжалось, сопровождаясь деловитым шумом не знающих усталости каменотесов. Вне всякого сомнения Иглс Касл рос и расширялся, становясь все более важным и влиятельным местом королевства.

Прошло несколько недель после моего возвращения в Иглстон. Дни тянулись в придворной рутине, наполненные разучиванием новых мелодий, выступлениями перед немногочисленными, но всегда взыскательными гостями, и томительным ожиданием той минуты, когда я наконец смогу поговорить с Элейн.

Сенешаль Иглс Касла, тощий старик с голубыми и проницательными глазами, пристально наблюдал за моими репетициями, и это несколько смущало. Пару раз я сфальшивил под его испытующим и отвлекающим от мелодии взглядом, и он криво усмехнулся.

Замок, казалось, жил своей собственной жизнью, полной интриг и тайн, где каждый жест и каждое слово имели свой скрытый смысл. Я старался приспособиться к новому для меня миру, но сердце мое по-прежнему рвалось на свободу, в родные леса, где все было гораздо проще и понятнее.

Я видел Элейн лишь издалека во время придворных церемоний, когда она появлялась в сопровождении отца или других знатных особ, и каждый раз мое сердце замирало от волнения при виде ее изящной фигуры, облаченной в роскошные платья, и светло-русых волос, заплетенных в замысловатую прическу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями. Лучик надежды несмело вспыхнул, когда я вдруг заметил на ее груди крестик, тот самый, который подарил ей десять лет назад, уезжая во Францию.

Она стала еще прекраснее, чем я помнил, превратившись из милой девочки в юную леди, излучающую грацию и очарование. Удивительно, но именно такой я ее представлял, когда с трепетом думал о том миге, когда вновь увижу ее. Видение стало реальностью. Поразительно, я повзрослел, возмужал, научился владеть собой и своим голосом, но появилась робость перед ней, и с каждым днем она, кажется, усиливалась. Попасться ей на глаза, а тем более заговорить с ней стало выше моих сил, как полет к солнцу.

Однажды, когда я в одиночестве бродил по замковому саду, погруженный в свои мысли и непрестанно наигрывая на лютне одну и ту же печальную мелодию, словно оплакивая свою нерешительность, ко мне подбежал Санди. Его пестрый шутовской наряд, состоящий из разноцветных лоскутов и звенящих бубенчиков, мелькал среди пожелтевших осенних кустов, словно яркая экзотическая птица, залетевшая в унылый серый день. Он двигался с грацией акробата, легко перепрыгивая через низкие изгороди и ловко уклоняясь от нависших ветвей, и его появление всегда приносило с собой ощущение праздника и беззаботности.

“Грустно свисаю, все понимаю, только помочь как, похоже, не знаю.” Он качнул спелую грушу, свисающую с ветки. “Вот, Авалон, груша не знает, а твой верный друг Санди знает!”

Еще подростком он помогал отцу, сенешалю замка Уайт Клиф, в организации важных застолий и неожиданно проявил удивительную способность к импровизации, жонглируя подносами с едой и развлекая гостей простыми, но довольно забавными трюками. Его талант был настолько очевиден, что отец нанял ему в учителя лучших акробатов и жонглеров, которые обучили его всем тонкостям своего искусства. Усилия принесли свои плоды. Вскоре необычного подростка заметил сам король, посетивший один из праздников.

Он был настолько впечатлен его выступлением, что решил, что барон Хью де Вар нашел нового великолепного шута. Барон не стал спорить с королем. Вместо этого он сделал вид, что именно так оно и есть. Вот как Санди в один прекрасный день вдруг сделался придворным шутом.

Я сам, изучая придворные искусства во Франции, прекрасно понимал, что шутовство - это не просто забава, а чрезвычайно ответственное дело.

Важно было следить за каждым словом, соблюсти меру в скрытой критике и не допустить превращения иронии в сарказм. Вот почему я хорошо понимал, что испытывал Санди, возвращаясь к себе в каморку после очередного праздничного мероприятия.

Сегодня он как всегда широко улыбался, его лицо сияло от радости при виде меня, но некое лукавство, какая-то хитрая искорка, таились в его обычно открытой и простецкой улыбке, словно он знал какой-то секрет или замышлял нечто необычное.

"Авалон, мой задумчивый трубадур, встряхнись, хватит предаваться унынию, грядут большие дела,” громко сказал он, хлопнув меня по плечу так сильно, что я чуть не выронил лютню и недовольно посмотрел на него. “Что за унылые звуки! Неужели французская меланхолия так прочно въедается под кожу? Ты в Англии, друг мой, здесь люди умеют радоваться рассветам и закатам и находить развлечения даже в самый серый и дождливый день!"

Я вздохнул, чувствуя, как тяжесть невысказанных чувств давит на плечи.

“Санди, верный мой Санди,” сказал я, глядя на него с отчаянной надеждой, “я размышляю, друг мой, о том, как сложится моя судьба здесь, в Иглс Касле, и о том, смогу ли я когда-нибудь обрести счастье.”

Мой взгляд невольно устремился в сторону Уайт Клифа, там в десяти милях от меня на скалистом побережье с белыми утесами обитала моя прекрасная и теперь, кажется, призрачная мечта.

"От твоих размышлений дело не продвинется ни на шаг, поверь! Лучше приготовь свою лучшую лютню и самые очаровательные баллады о свободе,  любви и красоте. Скоро состоится королевский пир во главе с герцогом Ральфом Оуэном. Скажу тебе по большому секрету, что формально Иглс Касл принадлежит семье Иглс, но фактически здесь правит герцог Ральф, превратив замок в негласную королевскую резиденцию. О, это серьезная персона, Авалон, будь осторожен! Ничто не ускользает от его внимания, но незачем нам думать о серьезном. Я позабочусь обо всем, будь спокоен. Ты сможешь поговорить с Элейн!"

Печальная улыбка была моим ответом. Слова, слова! Я вздохнул и отвернулся.

В памяти вдруг мелькнул один давний день, когда мы с Элейн, увлеченные подвижной игрой, случайно задели древнюю греческую вазу и разбили ее, а Санди, не раздумывая, взял вину на себя. Его преданность всегда служила мне надежной опорой!

Возвратившись к реальности, я принялся расспрашивать его, и он охотно рассказал, что пир назначен в честь щедрых добровольных пожертвований, которые отец Элейн, барон Хью де Вар, сделал в королевскую казну, желая укрепить свое положение и заслужить благосклонность короля. Предстоит важное событие, на которое соберется множество знатных гостей со всего королевства, включая самого Ральфа Оуэна и других влиятельных вельмож.

“'Говорят,” сказал он, понизив голос, “что барон пожертвовал столько золота, что король теперь может мостить дороги не булыжником, а золотыми слитками. Интересно, не станут ли они слишком скользкими для копыт и колес?'"

Я невольно улыбнулся. Мою печаль как рукой сняло.

“Авалон, я уже придумал, как все устроить. Просто доверься!”

Его слова зажгли во мне новую надежду, словно нежный луч солнца вдруг пробился сквозь серые хмурые облака. Элейн, дорогая моя девочка, такая близкая в детских воспоминаниях, и такая далёкая в наступившей взрослой жизни. Как все странно и причудливо устроено в этом мире!

Однако, иногда достаточно всего лишь доброго слова, чтобы вернуть веру в лучшее и заставить сердце биться быстрее. Я с благодарностью обнял Санди за плечи, чувствуя, как дружеская поддержка согревает душу. Если мой Санди не может сдвинуть огромный камень, преграждающий путь, он рассмешит его, и камень, расхохотавшись, сам сдвинется с дороги!
...
Продолжение см. Глава 3. Звуки и тени.


Рецензии