Глава 11. Исход

Зима стояла в силе, снег хрустел под ногами, когда Ирдар поднялся из-за очага и накинул на плечи плащ. В избе было тихо: пепел тлел в очаге, и лишь потрескивание углей нарушало молчание.
Он оглядел дом, где ещё недавно они жили с Сигрид, где смех её звучал меж стен, где они любили друг друга и выбирали имена для своих будущих детей. Теперь тишина здесь была тяжела, как камень. Он понимал: оставаться нельзя. Здесь всё стало могилой.
Асгейр встретил его у порога. Старый друг семьи, наставник и воин, он молчал долго, прежде чем заговорить:
— Ты идёшь искать его?
— Да, — ответил Ирдар. Голос его был твёрдым. — Лорн пустил яд в сердца моих близких. Он лишил меня отца и матери, он лишил меня Сигрид. Я не вернусь, пока не найду его.
Асгейр вздохнул, поправил мех на плечах.
— Путь твой будет длинным. Знаешь ли ты, сколько зим пройдёт, пока ты настигнешь его?
— Сколько бы ни прошло, — сказал Ирдар, — я приду за ним.
Асгейр кивнул. Он подал ему меч Торвальда, обёрнутый в ткань.
— Возьми. Пусть оружие твоего отца будет с тобой. Помни только: месть — это пламя. Оно греет, но может и сжечь.
Ирдар принял меч, крепко сжал в руках. В его глазах не было колебания. Он обернулся к дороге, что вела за пределы деревни.
Жители вышли проводить его. Кто-то молча склонял головы, кто-то молился Тюру, старухи шептали слова напутствия. Дети смотрели широко раскрытыми глазами: они уже знали песни о его силе, но теперь видели его как одинокого путника.
Ирдар шагнул за ворота. Снег скрипел под его ногами, ветер бил в лицо, но он шёл, не оглядываясь. Деревня осталась позади — дым из труб, крыши, укрытые снегом, пустой дом, где горел последний уголь.
Впереди лежала дорога. Сначала узкая тропа меж елей, затем — равнины и горы. Ветер свистел, птицы каркали в голых ветвях, и каждый шаг был шагом в неизведанное. Он шёл один, но рядом с ним будто шли тени — Торвальд, Ирдис, Сигрид. Их образы были с ним, и каждый шаг был клятвой: он найдёт Лорна.
Никто тогда не знал, сколько зим пройдёт, пока путь этот завершится. Но в сердце Ирдара уже звучала песня дороги — долгая, суровая, без конца и края.

Дорога вытянулась, как жила земли, и Ирдар шёл по ней один. Сначала снег хлестал ему в лицо, леса стояли тяжёлые, занесённые метелью. Солнце редко показывалось сквозь серые тучи, и дни сливались в одно долгое, холодное утро. Но шаг его не замедлялся: каждый след, оставленный в снегу, был обетом, что он не свернёт.
Когда весна пришла в те края, снега начали таять. Ручьи побежали по склонам, земля пахла сыростью, и пар поднимался над тёмной почвой. Ирдар шёл по болотам и лугам, видел, как птицы возвращаются, как реки ломают лёд. Он не задерживался нигде, лишь иногда помогал людям в пути — отбивал волков, ставил плоты на реках, охотился для голодных деревень. Но никогда не оставался дольше одной ночи. В сердце его горел один огонь — поиск Лорна.
Лето принесло длинные дни. Солнце висело над землёй, воздух был густ от запаха трав и дыма костров. Ирдар переходил через равнины, где паслись стада, и горы, где орлы парили над скалами. Он слышал песни путников у дорог и сам иногда садился рядом, но не пел — только слушал. Его песня была впереди.
Осень встречала его золотыми лесами. Листья кружились в воздухе, и каждый шорох напоминал шаги. Ирдар видел, как люди собирают урожай, слышал их смех, но в душе его стояла пустота. Для него осень была не временем урожая, а временем ухода — всё вокруг умирало, и это отражало его путь.
Так сменялись времена года, и дорога казалась бесконечной. Ирдар шёл, и каждый рассвет был похож на прошлый, но в сердце его жила клятва. Иногда ночью, сидя у костра, он видел в дыме лица близких — отца, матери, жены. Они не говорили, только смотрели. И взгляд их был путеводной звездой.
Люди, встречавшие его, запоминали сурового путника с копьём, чьё имя звучало всё чаще. В их песнях он становился образом — воином, идущим за своей судьбой. Но сам Ирдар знал: пока Лорн жив, песня его не окончена.
И дорога тянулась дальше, не имея конца.

Слухи шли впереди его шагов. В деревнях, где он проходил, люди начинали говорить о путнике с копьём и тёмным взглядом. Старики у очагов пересказывали истории: как он один сразил стаю волков, как переплыл реку в бурю, как защитил детей от разорившегося медведя. Его имя произносили с уважением, но и с осторожностью, словно в нём таилось нечто большее, чем просто сила.
У путников, что делили с ним дорогу, появлялись песни. В них Ирдар был то героем, то мстителем, то тенью, идущей за смертью. Кто-то пел о его копье, что не знало промаха, или мече, что голоден до крови, кто-то о глазах, в которых отражался огонь костров и холод северных звёзд. Но сам он этих песен не слушал: как только они начинались, он вставал и уходил в темноту. Песни принадлежали людям, а ему самому — его путь.
И всё же, иногда, сидя у огня в одиночестве, он ловил себя на мысли: его дорога слишком длинна. Сколько лет уже тянется она? Сколько зим сменилось вёснами, сколько летних закатов угасло за его плечами? Он не считал. Но тень усталости всё чаще ложилась на сердце.
В такие минуты он поднимал глаза к небу. Там, за облаками, ему чудилось лицо Сигрид, или же тёмная тень Лорна, что издевательски манила его дальше. Он сжимал рукоять меча Торвальда, и сила возвращалась.
Он не знал, сколько ещё предстоит пройти. Но глубоко внутри Ирдар чувствовал: дорога его не на месяцы и не на годы. Это путь, что займёт целую жизнь. И потому он шагал дальше, с копьём за спиной и клятвой в сердце.