Веник

     "Здорово, Иваныч! Да хватит тебе на, подметать! Вон, гроза на, идёт на, и без тебя всё дождь на, помоет! Пошли!" - обратился молодой забулдыга к старому, в поношенных малиновых трениках. Иваныч ещё откликался на своё отчество, а вот имя своё, он по-моему забыл, вернее сказать, пропил, как пропил и однушку, оставшуюся от погибшего сына, да и свою комнату он давно пропил. Он ночевал зимой в сторожке у станции с "милым" и "светлым" названием Чёрное. Когда было тепло, он слонялся где придётся, а на ночь уходил в ближайший лесок.
     Иваныч в основном был занят. Он выбрал для себя очень приятное дело. Когда старик был трезв и в здравии, он приходил на платформу своей родной станции и подметал её дочиста. Он, где-то уже года два назад, раздобыл новенький тугой веник и работал, наводил чистоту просто так. Он брал веник в руку, слегка наклонялся и почти прикрыв глаза, самозабвенно подметал. Этот обычный бытовой предмет - веник, будто бы связывал его с прошлой жизнью. Ему нравилось мечтать, вспоминая. Казалось, что этот веник был олицетворением всей его прожитой жизни, был свидетелем его счастья, его молодости, был символом уюта и гармонии домашнего очага, символом времени, когда можно было ещё что-то исправить, построить, освободиться от плохого, вымести всё ненужное веником из жилища. Ему слышался порой голос сынишки Феди:
 - Пап, я тут немного намусорил! Вырезал снежинки из бумаги, приду из кружка и подмету, всё за собой уберу!
 - Да ничего! Я сам уберу, папка выходной сегодня!
В другие дни Иванычу мерещился голос его жены Зои, бросившей его уж
лет тридцать тому назад.
 - Слушай, ну что ты тут настрогал-то? Стружки - повсюду! Мне некогда, я убегаю! Веник - то помнишь где? Вот и подмети за собой, да и сестра твоя приходила, семечки лузгала... Насорила под столом...
 - Зой,да иди уже, раз торопишься! Всё сделаю!
Трудолюбивый и добрый Иваныч любил чистоту, поэтому и подметал всё время, старался.
И никто, даже он сам, не мог представить, что когда нибудь он станет пьяницей. Ему слышались разные голоса в проезжающих мимо электричках, их предупреждающие сигналы
казались ему порой стонами и плачем...
     Иногда подметая платформу, Иваныч тихо и однообразно причитал: "Ах ты, Мурка, такая-сякая! Опрокинула горшок с геранью! Непоседа ты эдакая! Сейчас, подожди скакать, замету землю и осколки!"
   Молодой забулдыга не отставал: "Иваныч, на, да брось ты свой веник, на, пошли, угощу, пока у меня бабки есть, на..."
     Но старый трудяга видел, что платформа ещё не кончилась и надо ещё мести. Он вяло махнул рукой парню и что-то промычав себе под нос, продолжил свою работу. Молодой, не расслышав ответа, поторопился скорее в магазин до наступления грозы.
     Вдалеке, на железнодорожных путях заметалось что-то крупное, белёсое, всепоглоща ющее, наступающее на окрестность. Со свистом и гулом оно приближалось. Старик мограл от пыли, летящей вихрем ему в глаза и никак не мог сообразить, что же это такое шумное и мутно-белое надвигается на него и на платформу Чёрное, на его драгоценный веник? Через полминуты уже большие, отчаянные градины били по его лысой голове, по худым плечам...
     Составы летели мимо. Ему негде было укрыться. Он только и мог, что поднять свой веник, положить его мохнатым "хвостом" себе на голову, и двумя руками плотно прижать его. Не так больно и холодно, защищает хозяина.
"Федя, Зоя, гроза!" - собрав силы слабо прокричал Иваныч и упал, поверженный смертоносной молнией...