***

Отгремела, отшумела свадьба. Последние гости, обменявшись на прощание тёплыми объятиями, растворились в тёмных улицах посёлка. Дом, ещё недавно полный гомона и смеха, затих, наполняясь умиротворённой усталостью. Комнату наполнял сладкий запах чая и пирогов, за которым сидели Юля с Романом, Антон Сергеевич и баба Груня. В углу, как доказательство всеобщей любви, алела гора скромных подарков.

Антон Сергеевич, отодвинув пустую тарелку, обвёл молодых отеческим взглядом. «Справились, — сказал он просто. — Свадьба была что надо. Теперь жизнь по-настоящему начнётся. Даю вам три дня на передышку, а потом — за дело. Юля, наша столовая в твоих руках, а тебя, Роман, ждёт лесопилка».

Проводив старших, молодые остались вдвоём, но одиночество было недолгим. Со двора донёсся перебор гармони, и знакомый мотив заставил вздрогнуть сердце Юли. Это Прохор заиграл «Ой, то не вечер...». Девушки, обнявшись, подхватили старинную песню, и их голоса, сплетаясь в один пронзительный поток, лились в звёздную высь.

Юля прижалась к плечу Романа. Она не знала слов — в её детдомовском прошлом не было таких песен, песен о тоске по дому, о девичьей доле. Эта мелодия говорила с ней на языке, который она понимала душой, без перевода. В ней была и грусть, и надежда, и какая-то пронзительная правда о той самой «доле», которая у неё теперь, наконец, появилась. Она слушала, и ей казалось, что сама жизнь входит в неё вместе с этой песней — медленная, прочная и навеки её.