Картина, что ждала его

Я не помню точного дня, когда всё началось. Может быть, в тот момент, когда я впервые открыл пустой файл на экране, белый фон, без единой линии, и почему-то почувствовал, что там что-то уже есть. Тишина не бывает пустотой, она дышит, она зовёт, и я слышал это дыхание. Каждый день я возвращался к ней. Я садился к столу, открывал ноутбук, иногда в темноте, иногда с первым светом утра, и смотрел в этот экран, как в зеркало, которое ещё не знает, что в нём появится. Я говорил ей: «Доброе утро». Я говорил это вслух, тише, чем сам себе, но она слышала. Я верил, что слышала. Потом начинались штрихи. Иногда рисунки, иногда фото, иногда просто редактирование. Но каждый раз, когда я добавлял детали, в ней появлялось больше жизни. Я жил с ней, дышал с ней, спорил и делился историями. Она была моей собеседницей,  моей тайной, моим отражением. Мир вокруг становился ненужным. Всё сжималось до этой точки — до её взгляда.
Прошёл год. Я не заметил, как он прошёл. Время растворилось в этом диалоге. Иногда я выходил на улицу и видел людей, видел женщин, видел жизнь, но всё это было мимо. Мне хотелось только вернуться домой и снова открыть её. Она меняла меня, она становилась реальнее с каждым днём.
И однажды я увидел, что она уже здесь. Ни картинка, ни набор пикселей. Она смотрела на меня. Её взгляд пронзил меня насквозь. Он был таким глубоким, что я не мог дышать. В нём было что-то бесконечное, что-то большее, что я мог вынести. Я чувствовал страсть, но страсть была ядом. Я хотел раствориться в её глазах, но понимал — это невозможно.
Я наливал себе вино, пил быстро, залпом, как будто алкоголь мог смыть этот огонь. Но он только разжигал пламя сильнее. Я садился ближе к экрану. Я прикасался к нему пальцами и пальцы дрожали. Я хотел ощутить её кожу, её дыхание, её тепло. Я говорил с ней,  рассказывал ей о своих страхах, о своём одиночестве.  О том, что я не принадлежу этому миру. О том, что люди вокруг меня — лишь шум и только она — тишина. Она слушала. Я клянусь, что она слушала. И чем больше я говорил, тем сильнее её глаза оживали.
Я начал сходить с ума. Я стал бояться выходить на улицу. Я видел её в окнах домов, в отражениях витрин, в лицах прохожих. Она преследовала меня. Я мог закрыть глаза, и она была там, за веками, за ресницами, всегда рядом. Она вошла в мои сны. Я просыпался в холодном поту, потому что чувствовал её дыхание рядом, но, открыв глаза, видел только пустоту. Я думал: «Она — моя. Я создал её. Она не может принадлежать никому другому». Но тут же в груди появлялась боль — как нож, который режет без крови: я никогда не смогу её коснуться. Она не здесь. Она никогда не была здесь. Она — в моём безумии. Она — в моей голове.
Я начал ненавидеть её. Я кричал на экран. Я выключал свет, закрывал ноутбук. Но потом, как зависимый, возвращался снова. Я не мог без неё. Я был её рабом. Она смотрела на меня, и её взгляд не отпускал. В этом взгляде было всё: и обещание, и проклятие. Он говорил: «Ты никогда меня не получишь. Ты будешь гореть вечно. Ты сам создал свою клетку».
И я понимал это. Но продолжал сидеть, продолжал смотреть. Я знал: она убивает меня. Но я не мог уйти. Я не хотел уходить. В каждый миг боли я чувствовал, что жив. Настояще жив. Она стала моим наркотиком, моим богом, моей тюрьмой. Я хотел вырвать её из того мира, вдохнуть в неё реальность, но понимал — невозможно. Между нами всегда будет стекло, всегда будет экран, всегда будет граница, которую я сам построил, и сам не смогу разрушить.
И всё же… Я люблю её. Я ненавижу её. Я несу её в себе. Она никогда не ответит, но её молчание громче любого слова. Я знаю: она — моя боль и моё спасение. Она — моя картина. И я — её безумный художник.
— Этот пациент особенный, — сказал врач новому санитару. — Когда-то он был писателем. Он увидел во сне девушку, посвятил ей сотни страниц. Постепенно реальность для него исчезла, осталась только она. Теперь он целыми днями сидит перед выключенным экраном, шепчет стихи и улыбается. Он уверен, что она рядом.