Джон Хэлси Вуд. Христианская культура мертва?

ХРИСТИАНСКАЯ КУЛЬТУРА МЕРТВА?
Почему нам так нужен Августин

Джон Хэлси Вуд

Я знаю один город, в котором царит отличный общественный дух. Бойскауты - это нечто особенное. Загородные клубы хороши. Говорят, что город принадлежит Ротари-клубу, а управляет им Киванис. Объединённая методистская церковь, Епископальный собор и большая пресвитерианская церковь полны людей на Рождество и Пасху. Республиканцы и демократы неплохо ладят, особенно по сравнению с другими местами. Кажется, в этом городе есть некое глубинное культурное единство, как будто он застыл во временах расцвета ортодоксального протестантизма. Фридрих Ницше писал о таком городе. Однажды появился безумец. «Бог мёртв, и мы убили его!» - кричал он. Люди смеялись. Безумец сейчас на заслуженном отдыхе. Его работа по большей части выполнена. Он ещё не добрался до этого города. Но он доберётся.
Абрахам Кайпер вырос в таком же городке примерно в 1850-е годы. Он писал, чтобы противостоять таким мыслителям, как Ницше, и какое-то время ему это удавалось. Среди ортодоксальных протестантов Кайпер до сих пор является авторитетным богословом в области построения христианской культуры. После Второй мировой войны американские евангелисты, наслаждавшиеся процветанием, которое обеспечило «Величайшее поколение», обращались к Кайперу за советом, как распорядиться этим богатством. Их родители-фундаменталисты не знали, что делать с таким количеством мирских благ. Как и Кайпер, кайперианцы добились успеха. Говоря об интеллектуальном возрождении среди евангелистов конца XX века, католический историк Джеймс Тёрнер сказал: «С моей точки зрения, решающее влияние на возрождение оказал неокальвинизм [Абрахама Кайпера]».[1]
Кайпер был сговорчивым, многоликим. Его можно было привлечь к любому делу. Консерваторам Кайпер нравился, потому что он поддерживал местные инициативы. Прогрессистам Кайпер нравился, потому что он также поддерживал централизованные государственные решения. Кайпер не был непоследовательным. Скорее, в такой маленькой стране, как Нидерланды, местное и центральное управление не так уж сильно отличаются. В любом случае наследники Кайпера боролись за его наследие в Европе и Америке. 19 декабря, после президентских выборов 2020 года, Wall Street Journal опубликовал статью о христианской реформатской общине в Мичигане (близкой родственнице общины Кайпера), которая участвовала в подобных спорах. Община была расколота из-за поддержки Байдена и Трампа, и каждая группа ссылалась на христианские принципы. Несмотря на разногласия в методах, они были едины в цели: создать благочестивое общество. Что, если они оба ошибались? Что, если ошибался Кайпер? Христианской культуре пришёл конец.
Св. Августин оказался в ситуации, сильно отличавшейся от той, в которой оказался Кайпер. Дела Рима шли не очень хорошо. Варвары разграбили город (в 410 году н. э.). Это была не неудача, а катастрофа. Это был один из эпизодов долгого и медленного упадка. Римляне искали ответы. Августин упрекал их: «Вы упустили возможность извлечь пользу из своего несчастья». Урок должен был быть очевидным: истинное счастье, справедливость и добродетель не найти в Земном Граде, каким бы впечатляющим он ни был.
Именно это послание делает античного Августина таким актуальным в наши дни. Христианская культура ушла в прошлое. За исключением нескольких странных мест, она пришла и ушла. Вокруг больше варварства, чем христианского мира. Августин предлагает способ жизни в таком мире, который не зависит от христианского культурного консенсуса. Если Кайпер показывает нам, как построить христианскую культуру, то Августин учит нас, как жить в условиях ее упадка и разложения.

Абрахам Кайпер, борец с субкультурами

Сенатор США Джош Хоули (республиканец от штата Миссури) - давний поклонник Кайпера, как недавно выяснила New York Times. Хоули разделяет популистские взгляды Кайпера, а также его возмущение элитами. Как и Кайпер, Хоули - откровенный христианин в условиях противоречивой общественной среды. Неудивительно, что Хоули и New York Times знают, кем был Кайпер, ведь он был величайшим кальвинистом после самого Кальвина. Кальвинизм - это две вещи: доктрина и нравственная реформа. Джон Нокс назвал Женеву Кальвина «самой совершенной школой Христа, которая когда-либо существовала на земле со времён апостолов. В других местах я признаю, что Христос проповедуется искренне, но таких искренних преобразований в нравах и религии я ещё не видел нигде». Наследники Кальвина добились впечатляющих успехов в этих областях, но никому не удалось сочетать творческое доктринальное видение с жёсткой социальной и нравственной реформой, как это сделал Абрахам Кайпер. Как и Кальвин, Кайпер действовал, не считаясь с традиционными структурами. Там, где они не были ему нужны, он создавал новые. Он был мыслителем, как и Кальвин, но не слишком. Он был ещё и деятелем. Он действовал быстро и ломал всё на своём пути. Это возмущало различные политические, медийные, религиозные и академические институты.
Кайпер родился в Нидерландах в 1837 году и жил в эпоху заката христианского мира. Он воспитывался в национальной церкви, которая, как и все официальные церкви, считала, что лучший способ сосуществовать с миром - это просто приспособиться к нему. Кайпера это вполне устраивало, пока он не встретил проблемы. Кайпер был молодым пастором и недавно получившим докторскую степень учёным, удостоенным наград. Хорошо образованный, успешный и авторитетный, он быстро начал наводить порядок в городе. Он был таким же назойливым притворщиком, как и все социальные реформаторы. Однако его самоуверенность подверглась испытанию со стороны прихожан из маленькой деревушки Бисд. Они тоже читали Кальвина. Одна из них, Питье Балтус, даже отказывалась посещать проповеди Кайпера. Почему, скажите на милость?! Потому что он был чёртовым либералом - это её слова, не мои.
Это поразило Кайпера как гром среди ясного неба. Это заставило его снова обратиться к трудам Кальвина, но на этот раз с сочувствием, а не с подозрением. Результатом стало обращение в доктринальный, библейский кальвинизм. Он понял, что модернизм, уходящий корнями во Французскую революцию, - это нечто совершенно отличное от христианства. Модернизм был конкурирующей жизненной системой, всеобъемлющим способом мышления и жизни в мире, основанным на человеческом суверенитете и противостоящим Божественному. Модернизм нельзя было принять.
Если нет, то как должны жить христиане? В конце концов, разве Нидерланды не были христианской страной? Вопрос звучит знакомо. Кайпер всегда был настроен воинственно, но он не был борцом за культуру. Он не стремился к единой христианской культуре, как Кальвин в Женеве. Кайпер хотел создать кальвинистскую субкультуру. Он сплотил вокруг себя kleine luyden (или «маленьких людей»), таких как Питье Балтус, которые представляли собой влиятельную, хотя и забытую группу, где по-прежнему почитался ортодоксальный протестантизм. Они строили школы, газеты, церкви и другие учреждения, с помощью которых могли оказывать христианское влияние в слабеющем христианском обществе.

Социология сферы

Хотя протестанты, особенно реформаты, предпочитают сразу переходить к этике и действию (мы, кальвинисты, известны своей трудовой этикой, а не созерцательными практиками или эстетическим восприятием), сравнение Кайпера и Августина следует начать с социологии. В слове социология есть две очевидные части: «социальный» и «логика». Логика изучает порядок вещей, а социальный - совместную жизнь. Таким образом, социология - это изучение порядка нашей совместной жизни. Этика - это наука о том, что хорошо, о хорошей жизни. Социальная этика - это наука о том, как жить в ладу друг с другом; в глубине души социальная этика всегда опирается на социологию. (Этика всегда опирается на логику и метафизику и зависит от них. Поскребите любого моралиста, даже терапевтического, и вы обнаружите теологию.) Самое глубокое различие между Кайпером и св. Августином заключается в том, как они представляют себе общество. Как только мы вспашем эту социально-логическую почву, мы сможем понять, почему на ней могут вырасти разные этики.
Социология субкультур Кайпера называется «Суверенитет сфер» по названию его инаугурационной речи в Амстердамском свободном университете в 1880 году (далее - SS).[2] Эта идея выражена в самом известном высказывании Кайпера: «Во всей сфере нашего человеческого существования нет ни одного квадратного дюйма, над которым Христос, владычествующий над всем, не воскликнул бы: “Моё!”» (SS, 488). Эти чувства нашли глубокий отклик в сердцах многих христиан.
Социология сфер состоит из двух частей. Во-первых, сфера - это социологическая подгруппа или субкультура, определяемая её религиозными или идеологическими убеждениями. Кайпер понимал, что все люди по своей сути религиозны. У каждого есть свои метафизические взгляды. В статье для Atlantic Monthly Шади Хамид сравнивает принцип Кайпера с идеей политического теоретика Сэмюэля Голдмана о «законе сохранения религии»: в любом обществе существует относительно постоянный и ограниченный запас религиозных убеждений. Различается лишь то, как и где это выражается»[3]. Кайпер утверждал, что это должно происходить в относительно обособленных социальных сферах: одна для кальвинистов, другая для католиков, третья для либералов и так далее. Была необходима всеобъемлющая христианская социальная сфера, в рамках которой христиане могли бы жить в более крупном плюралистическом обществе. Свободный университет, первый частный университет в Нидерландах, стал важным шагом на пути к созданию христианской культурной сферы.
«Сферами» также называли различные области культурной деятельности. В каждой из этих культурных «сфер» действовали свои законы или принципы, такие, как в науке, политике, искусстве и религии. В силу того, что Христос властвует над всем творением, а не только над Церковью, христианский культурный мандат распространялся на все области культурной деятельности: науку, политику, искусство, религию и так далее. В своих «Лекциях о кальвинизме» (далее — «ЛК») Кайпер настаивает: «Вместо монашеского бегства от мира теперь подчёркивается обязанность служить Богу в мире, на любом жизненном посту»[4]. Это было переосмысление традиционной протестантской трудовой этики. Суверенитет сфер сохранил всеобъемлющий характер протестантской этики и разделение современных социальных структур ради ортодоксального протестантизма. Разделение церкви, государства и академии имело решающее значение для плана Кайпера, поскольку традиционные институты больше не были благоприятной средой для конфессионального протестантизма. Например, чтобы основать христианский университет, академия должна была отделиться от церкви и государства. Кайперу удалось это сделать.
Кайперу удалось успешно внедрить этот план в голландское общество в целом. Протестантам, католикам и либералам было разрешено создавать отдельные сообщества со своими образовательными, религиозными и политическими организациями. Идеологические или религиозные сферы общества назывались «столпами» (zuil), а социальное устройство - «пилларизацией» (verzuiling). Была даже ассоциация католических козоводов. Система не была идеальной, но для своего времени она была практичной и разумной.
В Нидерландах Кайпера обвиняли в том, что он был анабаптистом, из-за того, что он дистанцировался от официальных институтов. В Америке, стране, которая по своей сути была антиофициальной, он был сторонником христианского культурного возрождения. Ричард Моу, бывший президент Фуллеровской семинарии и кальвинист-кайперианец, описывает, чем Кайпер привлекал людей, достигших совершеннолетия в 1960-х годах. В воздухе витала социальная активность. Это была эпоха профсоюзов Уолтера Рейтера, организации «Студенты за демократическое общество» Шэрон Джеффрис, движения за гражданские права и беспрецедентных расходов Сарджента Шрайвера на борьбу с бедностью (отчасти вдохновлённых католическим воспитанием Шрайвера). Моу стремился принять участие в этом движении. Но, в отличие от Шрайвера, он вырос в семье евангелистов и пел: «Этот мир - не мой дом. ...Мои сокровища спрятаны где-то за облаками»[5]. Этот ограниченный протестантизм не мог решить современные социальные проблемы.
"В суровом кальвинизме Кайпера я нашёл то, что искал: концепцию активного участия в общественной жизни, которая позволила бы мне найти свой путь между частным евангелизмом, с одной стороны, и либеральными протестантскими или католическими подходами к общественному ученичеству с другой. [6]. Кайпер открыл новые сферы культурной деятельности и наделил их священным предназначением.

Один город или два?

Социология сфер Кайпера - это план человеческой цивилизации, упорядочивание культурного пространства. Согласно этому плану, необходимо обустроить множество комнат, или сфер. Это задача христиан на земле. Большая разница между Кайпером и Августином заключается не в деталях этого плана. Дело не в отделке той или иной комнаты. Большая разница в том, что Августин работает с двумя планами, двумя наборами чертежей. По мнению Августина, строится не один цивилизационный дом, а два. В мире есть два града, а не один. Работа над двумя проектами радикально меняет подход к строительству дома или, скорее, домов и к роли христиан в этих домах.
Августин называет эти два дома «градами», подразумевая под этим словом цивилизации. В наши дни мы обычно используем слово город для обозначения городского центра. Августин имел в виду не это. Дело не в противопоставлении города и сельской местности или пригорода. Это нечто более всеобъемлющее. Это противопоставление порядка и хаоса, города и дикой природы. Шедевр Августина «О граде Божьем» (De civitate Dei; далее - Civ Dei) - это история двух соперничающих городов: Града Земного и Града Божьего. [7] «Поскольку одни живут по плоти, а другие - по духу, возникли два разных и противоречащих друг другу города» (Civ Dei, XIV.4). Эти города различаются своей любовью и своей судьбой. Один город движим любовью к человеку, другой - любовью к Богу. Одному городу суждено вечно страдать, другому - пребывать в мире с Богом. Эти различия не просто порождают разных людей или даже разные субкультурные сферы; они порождают разные цивилизации.
«Град Божий» - это не о личных отношениях с Иисусом, если под «личными» мы подразумеваем индивидуальные. Кайпер утверждал, что в основе любой религии лежат отношения между человеком и Богом. Конечно, и Августин, и Кайпер учили, что религия - это личное, что она существует между людьми, а не между вещами. Однако для Августина люди были частью городов, упорядоченных социальных реалий. Кальвинистская социология Кайпера демократична. Она начинается с личности, а не с полиса. «Град Божий» - нет. Здесь нет общественного договора, нет правления с согласия управляемых, нет разделения властей или сфер влияния. Вся слава, честь, владычество и сила в Граде Божьем принадлежат Богу. По сути, это совсем не демократия.
Эти противоположные социологические теории опираются на разные основополагающие мифы. История Кайпера начинается с сотворения мира. Таким образом, Кайпер был ближе к современным революционерам, чем он сам признавал. Он мыслил в революционных, руссоистских терминах о первозданном естественном состоянии, и его культурный проект основывался на представлении о нетронутом творении. Одно из популярных руководств Кайпера называется «Возвращение к творению».[8] Августин думал иначе. Грех навсегда изменил мир. Возврата к созиданию нет. Грех — причина того, что в мире два града, а не один.
С точки зрения Августина, главный риск социальной мысли Кайпера заключается в слиянии двух градов в один. По мнению Кайпера, государство должно разрешать споры между субкультурными и операционными сферами, в том числе религиозной сферой, церковью. Оно делает это не как имманентный бог Гегеля, а как служитель Триединого Бога (SS, 466–68). Это сомнительно. Все политические режимы претендуют на религиозную легитимность. Все они борются за метафизические права, даже поздний протестантский либерализм XIX века. В Европе и Америке это быстро привело к культурному протестантизму. Августин предостерегал нас. Земной город может служить Баалу, Вельзевулу или суверенному, экспрессивному «я», но он не служит Богу (см. Вестминстерское исповедание веры, 23.3).

Этика пилигримов

У Кайпера и Августина были совершенно разные христианские социологии, которые вылились в разные социальные этики. Творческий идеал Кайпера призывает к определённому образу жизни в этом мире, основанному на так называемом культурном мандате. Предполагается, что христиане должны быть строителями культуры, строителями мира, строителями Царства, реформаторами, обновителями и так далее. Предполагается, что они должны создавать христианские школы, христианские газеты и ассоциации по разведению коз. «Вместо монашеского бегства от мира теперь подчёркивается необходимость служить Богу в миру, на любой жизненной позиции» (LOC, 30). Это то, что Макс Вебер называл «мирским аскетизмом». Аскетический призыв к созиданию христианского мира обращён ко всем христианам, везде и всегда, а не только к монахам и монастырям. Любая работа приобретает религиозное значение. Культурный протестантизм уже не за горами.
Согласно схеме Августина о двух градах, христиане - не столько строители, сколько странники, паломники. «Соответственно, о Каине сказано, что он построил город, а Авель, будучи странником, не построил ничего. Ибо град святых находится выше» (Civ Dei, XV.1). Христианский образ жизни - это путь.
Этика пилигримов далеко не так прямолинейна, как этика Кайпера. Кайпер стремился к простой совместимости кальвинизма с миром. Он утверждал, что кальвинизм был истинным источником демократических ценностей, и назвал одну из своих самых известных лекций «Кальвинизм: источник и оплот наших конституционных свобод»[9]. С другой стороны, жизнь пилигрима не обязательно совместима с жизнью в миру. Пилигрим живёт в одном месте, но принадлежит другому. Положение паломника в мире зависит от обстоятельств. В одном месте он может быть строителем, а в другом - мятежником. Всё зависит от обстоятельств.
Согласно «Суверенитету сфер», культурные сферы функционируют в соответствии с законоподобной регулярностью. «Существует область природы, в которой Суверен осуществляет власть над материей в соответствии с установленными законами» (SS, 467). То же самое можно сказать о естественных науках, личности, семье и Церкви, говорит Кайпер. . Как только эти законы открыты, технократ действует с научной, лабораторной точностью. Пилигрим действует совсем иначе.
Таким образом, этот небесный град, пока он пребывает на земле, призывает граждан из всех народов и собирает воедино сообщество паломников, говорящих на разных языках, не обращая внимания на различия в обычаях, законах и институтах, с помощью которых обеспечивается и поддерживается земной мир, но признавая, что, какими бы разными они ни были, все они направлены к одной и той же цели - земному миру. (Civ Dei, 413). Град паломников живёт по законам Божьим и знает, что земной град живёт по другим законам. Земной град в разное время и в разных местах функционирует по-разному. Град Бога стремится к миру и не слишком беспокоится о культурных различиях, если они не препятствуют поклонению Богу.
На самом деле оценка мира, данная пилигримом, странным образом перекликается с мнением Ницше: «Давайте сформулируем это новое требование: нам нужна критика моральных ценностей, ценность самих этих ценностей должна быть поставлена под сомнение»[10] Смерть Бога требует переоценки всех ценностей, говорил Ницше. Не только Его смерть, но и Его воскресение, говорит пилигрим. Мирские ценности должны быть перевернуты, поставлены под сомнение, переоценены. (Да, я вырываю Ницше из контекста, но это лучший способ его понять.) «Град Божий»- это шедевр переоценки. Это критика (а не примирение или приспособление) всех моральных ценностей. Это то, что христиане называли «небесным мышлением».
Эта переоценка ценностей является темой XIX книги «О граде Божьем», в которой Августин задаётся вопросом: что такое истинное счастье? Эпикурейцы, такие как римский поэт Лукреций, подчёркивали важность материального существования и, следовательно, удовольствия как источника истинного счастья (мы живём в эпоху эпикурейства, пусть и прозаичного, ведь Лукреций считал интеллектуальное удовольствие высшим наслаждением). Стоики, такие как Цицерон, превозносившие разумную природу человека, считали добродетель путём к счастью (основание Америки было нашим стоическим моментом). Августин критиковал и тех, и других. Жизненные невзгоды, постоянная борьба с пороками внутри нас и страданиями снаружи, несправедливое распределение благ между праведниками и грешниками доказывают, что в этой жизни нельзя обрести абсолютное счастье. Скорее, «если нас спросят, что по этому поводу говорит Град Бога и, во-первых, каково его мнение о высшем благе и зле, он ответит, что вечная жизнь - это высшее благо, а вечная смерть - высшее зло». Что касается тех, кто считает высшим благом либо удовольствие, либо добродетель, «все они с удивительной поверхностностью стремились обрести блаженство в этой жизни и в самих себе» (Civ Dei, XIX.4).

Поистине удивительная поверхностность.

Августин показывает, как в небесном граде преодолеваются некоторые мирские ценности. Свобода - хороший тому пример. Мы, современные люди, превыше всего ценим свободу от внешних ограничений, будь то Бог, правители, семья, общество или, в наше время, даже наше собственное тело. Современность дала нам свободу, но ценой этого стало великое отчаяние. Почему? Потому что, как говорит Августин, все средства земного града не могут спасти нас от того хозяина и поработителя, который следует за нами по пятам: от нашего собственного греха, зависимости и похоти. Власть одного человека над другим - великое зло, но не самое страшное. Порабощены не только наши тела, но и наши бессмертные души, и никакая земная утопия не может спасти нас от самих себя.
Это не пессимизм. На самом деле надежда - это добродетель небесного Града. Поэтому, как мы спасены, так и счастливы благодаря надежде. И как мы пока не обладаем настоящим, а ожидаем будущего спасения, так и с нашим счастьем, и это «с терпением»; ибо мы окружены злом, которое нам следует терпеливо переносить, пока не достигнем невыразимого наслаждения чистым благом; ибо тогда уже не будет ничего, что нужно переносить. И в это счастье эти философы отказываются верить, потому что не видят его, и пытаются создать для себя счастье в этой жизни, основанное на добродетели, которая столь же обманчива, сколь и горда. (Civ Dei, XIX.4)
Надежда - это образ действий, вытекающий из образа жизни странника (Civ Dei, XIX.20). Надежда, а не удовольствие или добродетель, является источником христианского счастья. Это отличается от приторной подмены под названием «надежда» в Земном Граде. Небесная надежда отвечает стремлению к счастью, но это добродетель «ещё не». Это не уверенность и не отчаяние. Она не подрывается, а подтверждается страданиями, а страданий в этой жизни не избежать. Она даётся по благодати и взращивается на пути. Надежда с осторожностью относится ко всем обещаниям счастья, которые даёт Град земной, будь то его терапевты, инфлюенсеры или онлайн-алгоритмы.

Богослов декаданса

Наконец, Августин, хотя и живший в более отдалённом времени, гораздо ближе к нам в своём затруднительном положении. Кайпер придерживался доминирующей христианской этической системы, которая всё ещё была характерна для Европы в его время. Даже когда Европа пришла в упадок, он сохранял оптимизм. "Здесь, на американской земле [на лужайках Принстона], он [европеец] впервые осознаёт, как много Божественных сил, которые были скрыты в человеке с самого сотворения мира, но которые наш старый мир был не в состоянии развить, теперь начинают раскрывать своё внутреннее великолепие, обещая ещё больше сюрпризов в будущем. (LOC, 9)
Никто не мог предвидеть катастрофу, обрушившуюся на Запад в XXI веке, и уж тем более такой романтик, как Кайпер. С другой стороны истории, с «правильной стороны истории», как её, несомненно, когда-то называли, упадок Запада кажется очевидным. «Сделаем Америку снова великой!» «Восстановим лучше, чем было!» Даже политики, придерживающиеся противоположных взглядов, согласны с тем, что было утрачено нечто хорошее.
Культурный упадок не уникален. Он не отменяет реальных достижений цивилизации и не означает, что апокалипсис неизбежен. Все люди живут и умирают; все культуры взлетают и падают. Августин говорит не об упадке, а об особом виде культурного упадка - упадке декаданса. Декаданс - это не упадок извне, не вторжение, стихийное бедствие или чума. Это упадок изнутри. Декаданс - это упадок, вызванный успехом, а не неудачей. Августин писал для христиан, живших в эпоху упадка. Варвары разграбили Рим, и некоторые люди обвиняли в этом христиан. Проблема, по мнению Августина, заключалась не в варварах и не в христианах. Августин обращался к великому римскому полководцу Сципиону. Он «стремился уберечь вас от [этой “чумы”], запретив строительство театров... видя, как легко процветание может развратить и погубить вас». Он не считал процветающей ту республику, чьи стены стоят, но чьи нравы порочны» (Civ Dei, I.33). Предсказанная Сципионом “чума” не была вирусом. Это была пандемия души. Злокачественная культура развлечений, внутренние разногласия, сексуальная дисфория, утрата традиционных добродетелей, христиане-козлы отпущения - культурные симптомы этой психо-духовной эпидемии были знакомы Августину.

Заключительные мысли августинца

Абрахам Кайпер постоянно защищался от обвинений в том, что его кальвинистская субкультура на самом деле была анабаптистским убежищем. Точно так же Ричард Моу беспокоился о культурном отчуждении американских фундаменталистов. К этому ли ведёт нас Августин? Августин не призывает ни к уходу из «Града земного», ни к приспособлению к нему. Он призывает к миру. Даже в таком несправедливом городе, как Рим, христиане должны стремиться к миру (Civ Dei, XIX.26); но какой путь к миру выбрать - взаимодействие, приспособление, противодействие или что-то ещё - он оставляет на усмотрение христиан в зависимости от обстоятельств. А что насчёт христианских художников, учителей и иммунологов? Достаточно сказать, что красота, истина и вакцины, спасающие жизни, способствуют миру, и Августин с этим согласен.
Однако наше участие в «Граде земном» имеет свои ограничения. «Град земной» основан на ряде метафизических фикций. В 1 Коринфянам 10 Павел рассуждает о такого рода фикциях, когда речь заходит о пище, приносимой идолам. Должны ли христиане есть? И да, и нет. С одной стороны, идолы - это ничто, и они не имеют никакого значения. С другой стороны, если употребление пищи вводит в заблуждение других паломников, то почему бы не покупать еду в другом месте? Хотя в наши дни на Западе не так много деревянных идолов, некоторые наши социальные формы подразумевают подозрительные метафизические заблуждения: «методологический атеизм» в науке, мнимую нейтральность рынка, «правильную сторону истории» и так называемое отделение церкви от государства. Эти фикции приводят к двусмысленности, конфликтам и противоречиям в христианской этике. Как и в случае с едой, приносимой в жертву идолам, еда хороша, идолы плохи, а путь часто бывает трудным.
Ложная метафизика порождает ложную церковь. Кайпер признавал, что люди по своей природе религиозны, и говорил о «законе сохранения религии». Люди делают определённые фундаментальные религиозные, метафизические заявления и живут в соответствии с ними. Это часть образа Божьего. Августин утверждал, что религия по своей природе цивилизационна и даже церковна. Наши фундаментальные убеждения неизбежно проявляются в социальных формах. Назовём это законом сохранения церкви.
Города и цивилизации строятся на любви. Любовь - это наши убеждения, надежды и мечты о том, что реально. Мы любим реальное и верим, что будем счастливы, если будем жить в мире с тем, что реально и истинно. Если, например, мы верим, что суверенное, экспрессивное «я» - это нечто самое реальное, то мы будем строить наши города вокруг любви к себе. Мы будем отмечать ее праздники и назначать ее представителей. Более того, любовь вдохновляет на мечты и фантазии о том, каким должен быть мир. Таким образом, наша этика, то, какой, по нашему мнению, должна быть жизнь, вытекает из того, какой, по нашему мнению, является наша метафизика; и тогда наша политика воплощает эту этико-метафизическую мечту. Это мечта о метафизическом, нравственном порядке, основанном на этой общей любви. Если это звучит как слияние религии и политики, то так оно и есть. К такому выводу подводит нас Августин. «О граде Божьем» - это не просто книга о политике; это книга о том, что мы действительно любим. С теологической точки зрения это делает Земной град церковью или почти церковью.
Земная церковь в разные времена и в разных местах выглядит по-разному. Для Августина она выглядела как империя. Для Кайпера это было национальное государство, но могло быть и иначе. Представьте себе корпорацию с доходами, превышающими доходы многих небольших стран, которая диктует условия крупнейшим из них. Что, если бы корпорация не предоставляла нам то, что мы хотим, а пыталась бы указывать нам, чего мы должны хотеть, что мы должны любить? Помимо товаров и услуг, что, если бы она навязывала моральный кодекс, поддерживая праведников и удаляя с платформы грешников? Что, если бы её бренд стал символом, оплотом и объединителем глобального сообщества заинтересованных сторон? Такая компания была бы всеобъемлющим, нравственным сообществом. Единой святой католической... корпорацией?
Это не значит, что Земной граод не добился значительных успехов. Бог не лишил его разума, порядка и жалости. Тем не менее, когда Христу предложили все царства мира и их славу, величайшие достижения во всех сферах, он отверг их. Возможно, процветание нас обманывает. Христос называл это «обманчивостью богатства». Джон Стейнбек выразился ещё резче: «Накормите человека, оденьте его, поселите в хорошем доме, и он умрёт от отчаяния»[11]. Звучит знакомо?
Какие практические шаги можно предпринять, опираясь на социологию паломничества Августина? Самый важный ответ обманчиво прост: пусть Церковь остаётся Церковью. Власть и процветание Земного Града притягательны. Но он не может спасти даже себя самого. Если вы хотите спасти мир, то паломники должны делать следующее: проповедовать Евангелие, совершать таинства и молиться. Таким образом, земной град обнажается, а мир приглашается к другому.
Вполне естественно, что мы хотим, чтобы наши великие города существовали вечно. Мы - вечные существа, и мы - социальные существа. Но всегда будут эпидемии, войны и слухи о войнах. Не упустите урок, который преподносят нам эти бедствия: римляне считали Рим вечным городом, но варвары доказали, что это не так. Земной город вечным не бывает.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn