5. Пионовый чай

Любые отвары пионовых лепестков могут без
вреда для здоровья применяться лишь в кос-
метических целях. Сушеные лепестки исполь-
зуют также для ароматизации жилья. Доказан-
ными лечебными свойствами обладают толь-
ко корневища Пиона уклоняющегося, называ-
емого в народе Марьин корень.

Пролог

    "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья – несчастлива по-своему", с этого начал свой роман Лев Толстой.
    Похожи? С чего бы? Да и что такое – счастливая семья? Несчастливая – это понятно. Кто-то из супругов не любит, изменяет, пьет, бьет, не уважает мысли и чувства другого. А если не изменяет, не пьет и не бьет, если любит и уважает? Тогда семья счастливая? Даже если оба несчастливы?
    Я помню себя абсолютно счастливым только в первый месяц после свадьбы. Ну да, тот самый медовый месяц, о котором столько сказано и написано. Но потом наше счастье стало меняться. Родились дети, сначала сын, следом дочь. Наши любимые, любимейшие и обожаемые дети. А сейчас все мы живем в разлуке, и дом наш в основном пустует. Жена ездит по командировкам, я в экспедиции, дети у моих и ее родителей – по очереди. Мне часто снится, что мы с женой лежим, а дети ползают по нашим разнеженным любовью телам – сын постарше, дочка помладше.

***1
    Наша 18-метровая однушка стала нам тесна почти сразу, как только родился сын. А уже через 2 года на свет появилась наша дочка. Мне приходилось спать на кухне, а летом на балконе. Лера получила за каждого из детей материнский капитал, но в связи с тем, что ей предстояло долго сидеть в декрете только на пособие, ипотеку оплачивать нам бы все равно не хватило. Я зарабатывал не так много, и платить ежемесячные взносы нам было нереально, на жизнь совсем бы ничего не оставалось. Мои родители предлагали поменяться и отдать нам свою двухкомнатную, но мы не хотели разорять их устроенное годами гнездо, тем более что они часто забирали детей к себе. Да и двухкомнатной квартиры нам также было уже мало. Требовалась хотя бы трешка, ведь наши дети росли, сынишка просил стол для рисования и занятий на ноутбуке. Пока он играл на нем в игры прямо на кровати, рисовали и лепили дети, располагаясь на паласе, а прыгали, как на батуте, на диване, который вот-вот собирался треснуть пополам. Мой отец уже два раза укреплял его раму.
    Родители Леры тоже помогали, но их квартира, хотя и двушка, была немногим больше нашей однокомнатной.
    Именно поэтому я подписал контракт и готовился в длительную антарктическую экспедицию. Когда-то на преддипломной практике я уже ездил зимой на Кольский полуостров, но длилось это всего месяц. Нам, студентам, там было очень весело. У меня до сих пор хранятся фото Северного сияния, которое нам повезло увидеть. И Лера до сих пор ревнует меня к моей одногруппнице, которая в то время неровно ко мне дышала.
    По специальности я геофизик и последние пять лет работал в научно-производственной фирме, выполнявшей обследования технического состояния зданий и сооружений. Конечно, у меня бывали командировки по области, но ни одна из них не длилась больше пары дней. А экспедиция планировалась общим сроком, включая время на дорогу, около 12-ти месяцев. Главным, почему я все же согласился отправиться в Антарктику, явилось помимо основной работы на метеостанции, предложение снять научно-исследовательский фильм о пингвинах. Мы должны были сделать это вдвоем с моим коллегой биологом. За этот фильм по контракту нам обещали значительную сумму. Тогда я еще не представлял, как тяжело мне дастся разлука с семьей, я думал, все будет как армии. Хотя в армии я отслужил еще до встречи с Лерой.
    Лера прикинула, что если не тратить мою будущую зарплату и получить гонорар за фильм, то вместе с материнским капиталом и суммой, которую мы планировали выручить от продажи нашей теперешней квартиры, вполне реально было купить хорошую 4-комнатную квартиру в обжитом районе. Лера, как и я, воодушевилась этой идеей, хотя пару раз ночью я застал ее в слезах.
-Леша, я боюсь, что это будет слишком тяжело. Нет, с детьми я справлюсь, родители помогут. Я о нашей разлуке.
Я, как мог, успокаивал ее, обещал часто выходить на связь через интернет, и на этом мы с ней оба успокаивались.
    Признаться честно, я был полон энтузиазма, экспедиция и работа над фильмом представлялись мне увлекательным приключением. Но где-то глубоко в душе меня кололи мысли о нашей с Лерой разлуке. Ведь до сегодняшнего дня мы не расставались с ней надолго. Другие женщины и девушки меня не интересовали от слова совсем, хотя на работе какая-нибудь очередная новенькая сразу же начинала маневры с целью сойтись со мной. То, что я женат, никого из них не останавливало. Некоторые наши мужики имели на стороне связи и не считали это зазорным. Но были и такие как я. На что надеялись эти девушки? Одна из них, выпив лишнего на корпоративе, сказала, что хороших мужиков на всех не хватает, поэтому нельзя винить таких как она, ибо всем хочется любви и секса. Однако ни один из наших сотрудников за все время моей работы в фирме не бросил жену ради любовницы. В душе я не уважал неверных мужей, хотя среди них находились хорошие товарищи по работе. Однако я всегда считал измены предательством и подлостью и поэтому никогда не сходился близко ни с кем из изменщиков.
    У Леры имелась подруга, которая встречалась с женатым, и Лера жалела ее. Подруге уже перевалило за 30, а на горизонте никого другого так и не появилось. Но было понятно, что этот кадр никуда не уйдет из семьи с двумя детьми. Да она и не просила его об этом. Знал я и жен изменщиц. Но эти женщины, в отличие от мужиков, уходили от своих мужей через одну.
    Ревновать к кому-то Леру у меня не имелось причин, хотя среди ее друзей были и парни. Но всех их я хорошо знал – все они учились с ней на журфаке. До устройства в нашу фирму Лера работала журналистом на одном новостном интернет-канале. Правда, начальник всегда поощрял ее премиями, цветы дарил и расточал комплименты. Хотя тоже до сих пор женат.
    Ночь накануне моего отъезда мы с Лерой почти не спали. Она плакала, а я успокаивал ее. Рисовал ей радужные перспективы нашего переезда в новую большую квартиру и уверял, что в экспедиции совсем нет женщин, так что у нее даже повода не будет для ревности.
-Да не ревность меня мучает, а любовь,– сказала она. Я засмеялся и стал ее целовать:
-Любовь никуда не денется. Ты у меня одна-единственная и на всю жизнь.

***2 
    Наконец-то из офиса РАЭ пришло уведомление о сроке отправки судна из СПб. Мне, в отличие от иногородних, не требовалось никуда ехать, и провожали меня на причале. Еще до отплытия я познакомился с биологом, ведь нам с ним предстояло вместе снимать фильм. Он специализировался исключительно на пингвинах, хотя знал все и о других антарктических птицах, а также о тюленях и моржах. Весь предыдущий месяц мы с ним решали вопросы по фильму, поскольку снимать должен был я, но параллельно в мои обязанности входило делать геофизические замеры и частично помогать метеорологам. Биолога звали Дмитрий, он должен был помимо фильма содействовать медикам в случае необходимости. Для себя он собирался заниматься диссертацией. Мне такое не требовалось, я имел звание кандидата наук – это являлось основным требованием для приема в контору, где я работал. Трудовой контракт на время своего отсутствия я расторг, но руководство строительной лаборатории оставило мою кандидатуру в резерве, поскольку специалистов с моим опытом, ученой степенью и сертификатом, который требовался для допуска к обследованию зданий, имелось немного.
    Фирма, заказавшая фильм, оплачивала 70% стоимости нашего проезда и проживания на станции, поэтому наши рабочие обязанности на станции занимали по графику ограниченное время. За год экспедиции нам с Дмитрием требовалось наснимать километры видео и написать несколько десятков отчетов о поведении пингвинов. Наша аппаратура занимала большой контейнер, в который вполне уместилось бы два взрослых человека.
    Биолога провожала жена и маленький сын, а меня только Лера. Родителям я запретил приходить на причал, они остались с детьми дома. У Леры от слёз опухли глаза и губы, но на причале она старалась держаться. Утром, перед тем как мы поехали на причал, она сказала мне:
-Одна моя знакомая по универу написала в сети, что муж ее уезжал в длительную командировку на два года. Кажется на работу в Китай. У них была возможность общаться по видеосвязи. Но, когда он вернулся, оказалось, что они стали друг другу чужими. Даже тем для разговоров не осталось. Правда, у них нет детей. Через месяц они развелись.
-Дети – это конечно важно. Но они наверняка и до этого не имели общих тем. А мы с тобой всегда наговориться не можем. Давай решим – говорить друг другу все, не только о том, что делаем и как живем, а прежде всего о том, что думаем и чувствуем. Ведь сейчас мы именно так общаемся и потому близки душой, не только телом. А еще… если ты станешь хоть в чем-то сомневаться, знай – я тебя никуда не отпущу. Если вдруг что-то – начнем все сначала. Соперников уничтожу, не надейся на мое снисхождение. Потому что мне никто кроме тебя не нужен, а тебе я не позволю ни о ком другом думать.
    Эти слова ее успокоили, и она даже улыбалась, когда садилась в машину. По дороге к причалу за рулем сидел я, поэтому, пока мы ехали, строго наказывал ей:
-Будь внимательна, когда ведешь машину. Знаю я тебя, только и крутишь головой по сторонам. И детей тесть пусть возит или мой отец. Сама только по магазинам катайся, ну или к подружкам. Хотя… лучше на такси, а то вечно они тебя спиртным накачивают.
-Леша… я так тебя люблю. Мне никакие подружки не нужны.
-И правильно! У тебя ни одной умной подружки нет. Ну, кроме только Арины. Вот с ней и общайся, она тебя плохому не научит.
    Я знал, что Лере нужна поддержка. С первого дня, как мы поженились, именно я являлся ее опорой, но лучшая подруга так же во всем ее поддерживала – в роддом приходила, с детьми помогала. И мне все докладывала, когда Лера в обидках от меня замыкалась. Бывало и такое у нас – давно, когда еще только сынок родился. Потом эти детские глупости Лера забыла, потому что повзрослела.
    Арина тоже приехала на причал, и когда я уже уходил, обнимала Леру за плечи и что-то ей говорила. Лера кивала, но инстинктивно все время хотела побежать за мной, а подруга ее не пускала.
    Арина недавно стала встречаться с кем-то, до этого все у нее как-то не складывалось. Парни попадались либо глупые, либо самовлюбленные. Она настолько разуверилась, что больше не искала себе никого. Нового своего парня она пока ни с кем не знакомила, даже с Лерой. Не хотела в очередной раз опозориться в случае разрыва. Почему она считала все свои разрывы позором? Такова уж была ее гордая натура. Арина винила во всем себя, в том, что выбрала в очередной раз не того человека. Лера удивлялась, она ведь не выбирала меня, и я не выбирал, у нас само все как-то случилось. Но мы – это особый клинический случай, чего уж тут говорить. Мы поначалу даже не понимали, что любим друг друга, и ругались как сумасшедшие, хотя каждый день находили предлог для встречи, ведь она тогда только устроилась к нам в фирму делопроизводителем в архив. Я постоянно с ней скандалил по работе, она вечно путала мои папки с отчетами, и мне приходилось рыться в огромных стопках, разыскивая нужные акты обследования. Пока, сильно разозлившись на нее в очередной раз, я не затащил ее в подсобку архива и не занялся с ней сексом. Когда она после всего привела себя в порядок, то спросила:
-И что теперь?
-Ничего. Поженимся и все дела. Понятно же, что это у нас любовь. Просто мы оба дураки с тобой, не сразу поняли.
-Ну да, наверно. Но ты точно любишь меня?
-Точно.
-Я тоже, – смутилась она, после чего мы стали целоваться.

***3
    При отплытии играл оркестр, и я еще не понимал своих чувств. А когда все затихло, и мы с биологом отправились в свою каюту, я ощущал какой-то провал в животе. Нет, это был не голод, я плотно поел перед выходом из дома, мне казалось, что живот словно исчез, съежился и пропал. Хотя, трогая его, я понимал, что ничего не изменилось. До меня не сразу дошло, что это то самое чувство обрыва физических связей, про которое я однажды читал, а потом о таком же кризисном состоянии мне говорил психолог, проводивший со мной беседу перед зачислением меня в состав экспедиции. Я уверял себя, что справлюсь, хотя мы с Лерой никогда не пропускали наших дней для секса – вторник, четверг и субботу. По воскресеньям мы готовились к рабочей неделе, стирали, гладили, наводили порядок. Понедельник по всему тяжелый день, а среда и пятница, так сказать, являлись промежуточными. В эти дни мы иногда ходили в кино или ужинали в ресторане, если родители оставались с детьми. А после спиртного сексом мы старались не заниматься. Лера страшно боялась забеременеть по неосторожности.
    Наш график могли нарушить лишь ее женские дни, после которых мы наверстывали всё недополученное удовлетворение. Именно удовлетворение, поскольку секс никогда не был для нас забавой и игрой. Он являлся для нас жизненной необходимостью. 
    Поэтому Лера сразу сказала, что нам будет тяжело в разлуке. Однако я знал, да и психолог меня просветил на тему того, что самое трудное время как раз придется на первый месяц, а его мы должны были провести в море, где пространство для жизни ограничено по определению, а значит, все время среди людей. По совету психолога я запасся успокоительными таблетками, приглушающими либидо. А еще накачал себе на ноут кучу убойных фильмов для развлечения. В дополнение мой ридер содержал несколько сот книг, а мини плеер гигабайты музыки. Помимо этого я захватил несколько внешних жестких дисков, на которых было сохранено огромное количество наших домашних фото и видео. Тогда я еще не знал, что не смогу их просматривать из-за сильной боли в сердце, которая начнет появляться и мучить меня при виде лиц детей и Леры. Глупый был, когда скачивал все это в надежде получать радость.
    Сначала, еще с корабля, я звонил Лере раз в три дня. И каждый раз после разговора с ней валялся как избитый. Меня не мучил стояк, у меня все тело болело и ныло. Она так же призналась, что плачет после каждого разговора со мной. Получалось, что даже слышать ее голос мне было нельзя. Поэтому мы договорились только переписываться в Контакте. И пока не вешать никаких фото, ни своих, ни детей. Я понял, что любые мысли о жене и детях лишают меня сил и разумности. Биолог удивлялся, но помалкивал. Он легко снимал напряжение, закрывшись от меня ночью складной металлической шторкой, отделявшей его спальное место от общего пространства каюты. Шторка имела звукоизоляционный слой, хотя сквозь нее все равно был слышен громкий храп. Хорошо, что биолог почти не храпел во сне. Дополнительно при закрытой шторке включался приточный вентилятор, что также гасило другие звуки. 
    У меня тоже имелась такая шторка, но я пока не пользовался ею. Фильмы смотрел и музыку слушал я в наушниках, а телефонные разговоры вел на палубе или в общем холле. Я не мог действовать как мой напарник. По крайней мере, пока, ведь, после женитьбы мне ни разу не потребовалось самоудовлетворение. Мастурбировал я только лет в 14-15. Потом у меня появились сначала девочки, а позже взрослые девушки. Была даже одна женщина старше меня на 10 лет. Она являлась моим научным консультантом, когда я писал кандидатскую диссертацию.
    Всех их в одно мгновенье заслонила Лера. Ее животный магнетизм настолько меня ослеплял, что я не мог бы сказать, красивая она или нет, умная ли, хороший ли она человек. Притягательность Леры сделала ее для меня идеальной во всем. Она была младше на 5 лет, но более приспособлена к жизни, чем я. Поэтому во всех семейных вопросах, а также в вопросах отношений с родителями я полностью полагался на нее. И не могу припомнить ни одной ссоры между нами, хотя до того, как мы поженились, на работе мы с ней ругались как две овчарки, спущенные с цепи. Но это была прелюдия, потом мы хохотали, вспоминая наши стычки и свой первый сумасшедший секс прямо на папках с отчетами. Знали бы другие сотрудники, как мы елозили по этим папкам своими полуголыми телами. 
    Сейчас мы договорились писать друг другу только о делах, о работе и о своих мыслях, связанных с этим. О чувствах решили молчать. Так же я просил Леру не писать мне о детях без острой необходимости. Лера задавала бытовые вопросы – как оплатить коммуналку с карты, где взять электрика, чтобы починить выключатель, куда обращаться, если вдруг отключили воду, и т.п. В основном ей помогали родители. Новостей о наших знакомых она мне так же не сообщала, потому что пока ни с кем не встречалась, кроме Арины. Ей было невыносимо рассказывать кому-то о том, что я так надолго уехал. Уже со второй недели после моего отплытия она устроилась работать дистанционно в свою прежнюю фирму. И даже пару раз уже съездила в командировки по области, чтобы взять интервью у нужных персон. Я не был против, потому что понимал – ей, так же, как и мне, требовалось отвлечь себя.
    Мне заняться чем-то на судне, кроме просмотра фильмов и чтения книг, было нечем. Хорошо еще, что биолог неплохо играл в шахматы, этим мы так же скрашивали наш досуг. Он вроде выглядел неплохим мужиком. Немного старше меня, спокойный и не болтун, как некоторые из нашей общей команды, в которую входили разные специалисты, от мотористов, до поваров. И, конечно, товарищей по интересам найти нам было трудно. Да мы и не стремились, встречались с командой экспедиции лишь за завтраками, обедами и ужинами. Народ балагурил и веселился, а мы с Дмитрием, посидев немного в кают-компании, уходили к себе. Особенно когда кто-то доставал нелегальные спиртные напитки, запрещенные в дороге для участников экспедиции и разрешенные только для богатеньких туристов, четверо из которых также отправились с нами в Антарктику. Мы с биологом не могли рисковать своим положением, поэтому при появлении алкоголя сразу уходили.               
               
***4
-Вижу, ты мучаешься,– сказал мне биолог, в очередной раз наблюдая, как я отказался от ужина и лежу лицом в подушку, зажав голову руками. Он принес мне пирожки и чай, но меня воротило от еды.
-Почему не делаешь, как я? – спросил он.
-Да не могу я сам себе торпеду полировать.
-Включи фантазию, посмотри порно.
-Не могу.
-Почему?
-Не вставляет меня такое. Все кажется ужасно фальшивым и мерзким. Сейчас даже в туалете ненавижу свой член, когда приходится держать его над писсуаром.
-Ясно. Значит, не приспичило еще настолько… Но, как я вижу, ты физически мучаешься. Таблетки пьешь.
-Да, пью. Иначе не могу спать.
-Вот именно. Попробуй абстрагироваться от образа жены, когда решишь мастурбировать.
-В этом и проблема. Ладно, сам разберусь. Стрёмно как-то обсуждать такое.
    На этом мы закрыли данную тему, хотя все остальные дни мой напарник украдкой поглядывал на меня. Но психолог оказался прав, либидо постепенно успокаивалось. Я научился не слишком тревожить его, блокировал любые мысли о сексе, а значит, о Лере, поскольку это оказалось одним целым в моем сознании. И она так же сократила нашу переписку и без того почти безликую. Но даже в таком усеченном виде любое общение мучило нас обоих невыполнимыми требованиями плоти. Однако мой организм нашел лазейку, и я стал частенько заставать следы спермы на нижнем белье после ночи. И так хотя бы частично происходила у меня разрядка. Природу ведь не обманешь – закроешь дверь, она в окно пожалует, закроешь окно, щель найдет. 
    Подумав немного, я решил, что это лучший выход для меня. Тем более что сны были хорошие, о том, как мы с Лерой ездили на море сразу после свадьбы. Не помню, чтобы мне снился секс, во сне я купался в море, нырял и очень кайфовал от этого.
    Между тем подходил к концу наш круиз, мы приближались к пункту назначения. И это волновало и занимало все мысли. Все чаще я оставался в кают-компании послушать разговоры бывалых полярников, знавших все станции, в том числе иностранные.
    Наша часть участников экспедиции, самая многочисленная, должна была базироваться на станции Беллинсгаузен, находящейся ближе всего к экватору, и фактически бывшей самой северной российской антарктической станцией. Она основывалась специально для выполнения географических, геологических, гляциологических и биологических исследований и располагалась на острове. Для нас с биологом это место выбрали с тем расчетом, что недалеко от станции постоянно скапливались пингвины разных пород.
  Биолог радовался тому, что рядом с нашей базой находятся четыре чилийских, одна китайская, а так же уругвайская и южно-корейская станции. Бывалые рассказывали, что участники постоянно ходят друг к другу в гости и устраивают совместные пирушки.
  Кроме этого наша станция располагалась в самом благоприятном для жизнедеятельности месте Антарктики. Полярники говорили, что Беллинсгаузен называют курортом, поскольку среднемесячная температура здесь никогда не опускается ниже - 7°С, тогда как на континентальной части материка она составляет - 20°С.
    Нам внушало надежды на благополучную зимовку то, что круглый год на базе велись метеорологические, геофизические и океанографические наблюдения, изучались аспекты возможного глобального потепления. Кроме того, станция осуществляла прием спутниковой информации для Роскосмоса, а также работы по коррекции параметров орбит спутниковой навигационной системы ГЛОНАСС. Это означало, что она хорошо финансировалась.
    Теперь меня не удивляло количество различных научных специалистов, плывущих на судне вместе с нами, поскольку, как оказалось, в сезонный период на Беллинсгаузене обычно проводятся самые разнообразные научно-исследовательские работы.
    В мои дополнительные обязанности, помимо съемки фильма, входила работа геофизиком-реометристом: наблюдение за прибором, измеряющим параметры озонового слоя. В конце каждого дня я должен был скачивать данные в виде графиков и передавать их радисту для отправки в институт. Этот прибор я изучил досконально. Однако все свободное время приходилось читать литературу о пингвинах. Биолог постоянно подсовывал мне различные материалы, да и время начала работы над фильмом приближалось. Ведь мы должны были снять не просто кадры "как-есть", а именно фильм с последовательным повествованием о жизни и повадках этих птиц со всей драматичностью борьбы за существование. Смотрел я и работы других операторов, которых мне предстояло обойти по качеству. Поэтому мы составляли план съемок, ведь биолог хорошо знал все этапы гнездования, размножения и жизненного цикла пингвинов, а также время их миграции и особенности поведения в разные периоды.
    Но я работал над каждым эпизодом, прописывал чуть ли не пошаговую раскадровку, ведь фильм должен был принести мне основной доход от этой поездки.

***5
    Наше вполне комфортное путешествие окончилось, но еще предстоял двухдневный проход на судне ледового класса через пролив Дрейка, который считается одним из самых опасных в мире из-за сильных штормов. Нам повезло с погодой. Нас очень приветливо встречали старожилы станции, я вглядывался в лица этих людей, но они действительно были искренними в своей радости. Наверно мои сомнения обуславливались тем, что я по жизни недоверчив и слишком критично оцениваю других. К тому же и здесь, и на судне, доставившем нас из Питера, отсутствовали женщины, а мужики иначе проявляют свою искреннюю радость.
    С борта судна российская станция показалась мне большим скоплением домиков, похожих на строительные бытовки, огромных ангаров, цистерн с топливом, нагромождением антенн. На берегу выяснилось, что Беллинсгаузен занимает лишь треть всех этих построек, самых консервативных на вид. Остальной городок, примерно на 100 человек проживающих, принадлежал чилийской станции Фрей, вплотную прилегающей к нашей. Он походил на какую-то экзотическую деревню. Нам сообщили, что чилийцы живут на станции семьями, поэтому здесь есть детский сад и школа, большой спортивный зал, почта и даже взлетно-посадочная полоса длиной 1300 метров. Она обслуживала все станции на острове, а также богатеньких туристов, которые предпочитают добираться до Антарктиды по воздуху, а не морем.
    Ознакомительную экскурсию по Беллинсгаузену нам проводил начальник станции, показал столовую, больницу, библиотеку, баню и церковь. Но обход нашей станции не занял много времени. Потом мы пошли в гости к чилийцам. Начальник посоветовал купить у них сим-карты с мобильным интернетом, поскольку это намного выгоднее по деньгам и позволяло смотреть фильмы. Хотя и наш интернет уже стал намного лучше, чем был еще два-три года назад.
    Начальник показался мне нормальным мужиком, внушающим доверие. Биолог тоже согласился со мной в этом. Впрочем, я не слишком-то откровенничал с ним по поводу своих мыслей обо всем. Он еще на судне пытался вести себя со мной дружелюбно, но я не подпускал его близко в свой мир. Раньше я легко заводил приятелей и знакомых, но после женитьбы у меня остались только мои старые верные друзья – Саня и Колян еще со школы, Митяй с армии, и самый близкий, Егор, с ним мы учились в универе. Но и с ними последние пять лет я встречался редко, только с Егором вместе мы каждую неделю возили детей, он своих, я своих, в игровой центр.
    Однако даже с друзьями я, если и случалось откровенничать, все-таки со временем стал очень сдержан. Мог с Егором поболтать о семейных проблемах, но никогда не обсуждал с ним Леру. Это о своей жене он мог шутить. Я не мог, разговоры с кем-либо о Лере являлись для меня табу. Когда ее подруги в моем присутствии начинали прикалываться над ней и разбирать так называемые ее "недостатки", я злился и сразу прекращал их шутки. Арину я принимал, потому что она никогда не шутила на эти темы и любила Леру, а меня уважала. Она вообще никогда не затрагивала в разговорах наших чувств. Но однажды, когда Лера единственный раз сильно обиделась на меня и даже уехала к ней, Арина помирила нас. Впрочем, ей почти ничего не пришлось делать, она просто позвала меня к себе, сообщив свой адрес, где и пряталась моя жена. И когда я вошел, обида Леры испарилась сама собой.
    Фактически на сегодня именно Арина являлась поверенной всех наших тайн. Хотя какие там тайны, наши денежные вопросы ее не интересовали, а о том, что мы любим друг друга как сумасшедшие, она и так знала. И, между прочим, никогда не осуждала мой деспотизм в отношении жены.
-Ей только дай свободу, – говорила мне Арина за чаем, поглядывая с улыбкой на подругу, – Так ее в такие приключения унесет, что не расхлебаешь потом.      
Лера смеялась, но Арина была права.
    Сейчас именно ей я мог доверить свою жену. И спросить обо всем, что связано с Лерой, также мог лишь ее одну. С Лерой нормально общаться не получалось, меня начинало трясти и колотить. Поэтому именно Арина писала мне новости обо всем в моей семье – о болезнях детей, родителей, о командировках моей жены, а также о ее профессиональных успехах как журналиста.
   
    Само собой, поселились мы с биологом в одном из домиков вдвоем. Это отдельно оговаривалось в контракте. Мы ждали разгрузки, поскольку наш контейнер со съемочной аппаратурой требовал осторожности. Хорошо, что у каждого из нас появилась хоть и небольшая, но отдельная комната. По крайней мере, теперь биолог не мог постоянно за мной наблюдать. На судне я молчал, но меня раздражали его слишком внимательные взгляды. Дружить с ним я не собирался и заботу его о себе игнорировал.
    На досуге я иногда раздумывал о том, что ему нужно от меня. Но приходил к выводу, что он просто хочет более комфортного общения со мной, как с коллегой. Однако он чем-то отталкивал меня. Слишком мягкотелый в общении, биолог никогда не повышал голоса и разговаривал обходительно и прилично. Это я мог рявкнуть, применить жаргон или даже выругаться. Он с улыбкой принимал это, хотя сам никогда не ругался. Я не использовал мат только в общении с Лерой, на работе мы не сдерживались в этом, хотя среди экспертов-дефектологов имелись и женщины.

***6       
    С понедельника мы, как и планировали, решили приступить к съемкам. Утром я первый раз снял показания реометра и отправил радисту графики. Потом вернулся и взвалил на плечи все необходимое для съемок. Дмитрий также нагрузился сумками.             
    Но перед самым выходом из домика он вдруг сказал мне:
-Думаешь, я гей? Вовсе нет. Просто мужская дружба мне более дорога, чем дружба с женщиной. Меня привлекает ум человека и его характер. Я уже понял, что не нравлюсь тебе. Но для пользы дела давай действовать как единомышленники. Просто не отталкивай меня, я ведь спец по пингвинам, и мои знания нужны тебе.
Я промолчал, мне не хотелось ничего обсуждать. Зачем озвучивать какие-то догадки друг о друге, тем более что мне абсолютно все равно гей он или нет? Наверняка он заметил, что мне понравился начальник станции и поэтому начал этот разговор. Понравился и что? Я ж не собираюсь в друзья ему набиваться.
    Пока мы шли к месту скопления пингвинов, я думал о том, что с Егором мы для начала вообще подрались из-за какой-то мелочи. А потом стали друзьями. В фирме мне многие не нравились, но отношения с коллегами у меня складывались ровно. Поэтому я решил действовать как обычно: сказал себе – это только работа.
    Пингвины оказались более крупными, чем я ожидал, и более нелепыми, совсем не такими как на экране телевизора. Мы с биологом еще раз обсудили план съемок на сегодня и начали работать. Он помогал мне с аппаратурой и старался не распугать этих странных созданий, которые чуть что, начинали семенить от нас в разные стороны. Биолог определил их виды. Императорские пингвины и Адели обитали на континентальном побережье. Нам достались Хохлатые или по-другому Золотоволосые, со смешными желтыми хохолками, а также Арктические, которые имели более привычный вид. Гладить пингвинов категорически запрещалось, об этом предупредил нас начальник станции. У меня такого желания не возникало, напротив, я опасался того, что какой-нибудь из них клюнет меня. Клевал меня как-то лебедь на озере, Лера смеялась, а у меня, между прочим, потом долго рука болела.
    Мой напарник предусмотрительно набрал угощений для пингвинов, поэтому, в конце концов, мне удалось снять кое-что и вполне ухватить характер каждого вида этих уродцев.
    После съемок мы собрали треноги и побрели домой, ведь уже пришло время обеда. Я собирался посмотреть отснятый материал, а биолог должен был набросать текст комментария к нему. По поводу голоса мы еще не определились. Биолог предлагал комментировать видео мне, но я сомневался. Его голос за кадром тоже не подходил, поскольку звучал слишком мягко. У нас имелась дополнительная статья расходов на озвучку, поэтому мы не спешили. Мне понравился в смысле тембра и умения бегло говорить один молодой метеоролог. Дмитрий обещал с ним побеседовать на тему нашего фильма.
    Между прочим, с непривычки я утомился, хотя, когда мы осматривали станцию, то много ходили, но я не ощущал такой усталости. Правда, бывалые предупреждали нас о периоде адаптации и о том, что ношение тяжестей здесь дается намного труднее, чем в обычных условиях. Однако к большой влажности мы, как питерцы, имели привычку. Конечно, здесь она воспринималась несколько по-другому, поэтому и затрудняла любую деятельность. Еще меня раздражало то, что требовалось защищать губы и глаза от яркого, хоть и холодного солнца, ведь стоял Полярный день. Сразу после прибытия на станцию я не послушал биолога и не смазал губы защитной мазью, поэтому получил ожог красной каймы, медики мне даже оказывали помощь. Хорошо, что темные очки надел, а то бы еще и глаза пострадали.         
    Наше судно прибыло на Огненную землю в конце декабря. Для Антарктиды это начало календарного лета. Календарная зима здесь длится с июня по август, но в это время мы должны были уже плыть домой.
    С момента начала съемок время для меня словно остановилось. Дни стали похожи один на другой. Утром я снимал показания реометра, потом мы завтракали и собирались на съемку. После съемки отдыхали и шли обедать. Вечером я обрабатывал отснятый материал, а Дмитрий писал покадровый план текстового сопровождения фильма. Пару раз мы с остальными ходили в гости на китайскую станцию, где нас напоили спиртным. Я пожалел, что пил, потому что сразу ощутил сильные призывы плоти, которые едва смог утихомирить. Алкоголь вместо расслабления действовал на меня напротив возбуждающе. Точно так же, как в ранней молодости.
    Биолог заметил, что я злюсь, и предложил уйти раньше. Он давно понял, что меня спасает только сон.
    Постепенно мы адаптировались и стали чаще посещать кают-компанию, где я с интересом слушал рассказы бывалых. Хотя уже через месяц эти рассказы постепенно иссякли. Народ развлекался, кто, как мог, некоторые парни занимались спортом, играли в бильярд и в баскетбол, но не я, поскольку все еще сильно уставал. А биолог вообще был далек от тренировок, хотя меня удивляло, насколько он вынослив и физически устойчив. Его медицинские советы я слушал, но про себя как всегда раздражался, ведь, как оказалось, я намного менее подготовлен к нагрузкам, чем он.
-У нас конституция с тобой разная, и глаза у тебя зеленые,– сказал он мне как-то, хотя я не спрашивал его об этом.   
-При чем здесь цвет моих глаз? – спросил я.
-При том, что карие глаза, как у меня, это генетически доминантный признак, говорящий о повышенной природной устойчивости индивида к внешним воздействиям. Именно поэтому я как тюлень, а у тебя даже жировой прослойки почти нет на теле.
-Где это ты разглядел мое тело?
-В душе, – улыбнулся он, – Не беспокойся, я не подглядывал, просто в зеркале увидел. Он показал на зеркало, висевшее у нас в простенке рядом с душевой.
-Все еще подозреваешь меня в чём-то? – спросил он.
-Слушай, Дмитрий… я могу не сдержаться, – ответил я, едва смиряя свой нрав.
-Побьёшь меня? Давай, даже сопротивляться не стану. Лёша, мне нравится твоя горячность.
-А мне убить тебя хочется! И не смей называть меня Лёшей.
-Хорошо, хорошо, Алексей.

***7
    Молодого метеоролога с хорошим баритоном звали Игорь. Ему недавно исполнилось 25, и все поздравляли его с днюхой. Мы тогда стояли в стороне, но нам, как и всем, выдали по куску торта. Игорь согласился попробовать комментировать фильм. Общаясь, мы разговорились, он оказался весельчаком и балагуром, с ним я впервые с момента отъезда из Питера развеселился. А биолог, слушая хохмы Игоря, поглядывал на то, как я загибаюсь от смеха. Улучив момент, Игорь шепнул мне:
-Братан, твой напарник, кажется, ревнует. Не стоит нам напрягать его, вы же вместе работаете. Когда будешь свободен, позвони мне, посмотрим вместе убойный фильмец. У меня для этого пара банок пива припрятана.
    Я промолчал, тем более что все мы собрались на ужин. Мне хотелось еще поболтать с молодым, но биолог ходил за нами хвостиком.
    Вечером я отправился в домик, где жил Игорь и еще трое его товарищей метеорологов. Ребята оказались что надо, до просмотра фильма дело так и не дошло. Мы обсуждали питерскую жизнь, они рассказывали о своей работе, и вечер прошел насыщенно и весело. Вернулся я около 23 часов, дверь в комнату биолога была плотно закрыта, хотя он никогда не ложился спать так рано. Я умылся, намазал пожирнее обветренные губы и завалился в кровать. Но через час, когда мне потребовалось в туалет, я вдруг увидел биолога, стоявшего возле моей кровати и смотревшего на меня.
-Что-то нужно? – спросил его я.
-Алексей… Мне было очень плохо, когда ты ушел.
-Ладно, я понял,– буркнул я ему в ответ, – Не буду больше тебя бросать. Но ты все же поищи себе товарища по интересам.
-Я уже искал.
    Получалось, что я должен взять за него ответственность. На моей работе у меня имелось сразу два стажера, оболтусы еще те. Я как их наставник везде таскал этих павианов за собой, чему они очень радовались. Даже прозвали меня Мастером. Хотя они не напрягали меня своими студенческими шутками и приколами. А этот великовозрастный интеллигентишка конкретно злил меня на каждом шагу. Но делать было нечего. Я понимал, что, по крайней мере, пока ему трудно оставаться совсем одному, поскольку он, в отличие от меня, не мог легко вступать в разговоры с другими участниками экспедиции и поэтому остро переживал, что его как бы игнорировали. Мне не было интересно с ним общаться, но мы находились в одной связке, поэтому я не мог его просто списать со счета.
    На следующий день, когда мы закончили съемки и уже возвратились с обеда, я сел в кухне и указал ему на стул рядом:
-Расскажи о своей жене, о друзьях, о работе.
Оказалось, что он работал в институте, там же познакомился и со своей женой. Сейчас она сидела в декрете с ребенком.
-У меня мало друзей, всего двое, – сказал он,– Мы работаем вместе.
-То есть, ты привык дружить с теми, кто рядом?
-Да. Прежние мои приятели быстро отдалились от меня. И когда один сотрудник уволился из лаборатории, так же забыл о нашей дружбе. Мне очень хочется стать твоим другом.
-Пойми… Мы просто товарищи по работе. Ты ведь взрослый человек, серьезный специалист в своем деле, и должен уметь разделять такие понятия.
-Да, я разделяю… Но могу я хотя бы называть тебя Лёшей.
-Ладно, называй.
    Теперь я понимал все его взгляды и поступки, все его движения в мою сторону – то кофе принесет, то вкусняшки свои с обеда мне отдаст, то лишнюю сумку с аппаратурой на себя навесит, чтобы мне легче было. Нелепые, конечно, маневры, наивные, в его-то возрасте. Ведь он был старше меня года на три. Я-то никогда не страдал от одиночества, но оттолкнуть его уже не мог.            
    На следующий день в гости к метеорологам мы пошли вместе. Дмитрий не мог скрыть своей радости. Кстати, он очень интересно рассказывал о повадках пингвинов, но в основном мы слушали восторги молодых от участия в первой в их жизни экспедиции.
    Когда мы возвращались, биолог сказал:
-Спасибо, Лёша. Мало, кто поймет такого как я. Для меня самое страшное – остаться одному. Так хочется верить, что ты не лишний в этой жизни.
-Как ты можешь считать себя лишним? Имеешь престижную профессию, диссертацию уже почти защитил, научные статьи пишешь в специализированных изданиях. Откуда такая низкая самооценка?
-Это еще со школы пошло. Я очень хорошо учился, вот меня и сделали изгоем в классе. Поэтому и друзей не завел. В институте тоже не вышло, там каждый сам по себе был. А потом искать кого-то… Как? На улице знакомиться? В компаниях? Даже на лестничной площадке не я один соседей не всех знаю. Сейчас это сплошь и рядом. Люди живут изолированно. Остались коллеги. С ними мы каждый день делаем одно дело, это и сблизило нас.

***8 
    Бывалые называли нашу станцию Белка. Мне пока в разговорах не доводилось упоминать ни этого, ни полного названия Беллинсгаузен, я говорил просто – станция, хотя прочитал почти все о ее истории. Вот уж кого я точно не мог понять, так это старожилов, у которых за плечами было по несколько экспедиций и зимовок. Ведь среди них имелись не только одиночки, но и семейные. Хотя биолог говорил, что у некоторых мужиков вырабатывается психологическая зависимость от жизни, удалённой от цивилизации. И чем сложнее условия, тем сильнее зависимость.
    Все они хорошо знали свое дело, поэтому чувствовали себя уверенно в таких условиях. Один старожил сказал мне, что когда возвращается домой, не знает, как ступить, где сесть, что делать в квартире, о чем с женой говорить. И мучается, пока вновь не уедет. Мужику этому было уже под 50 и скоро его могли исключить из состава полярников по возрасту. Понять таких ортодоксов я совершенно не мог. Отказаться от полноты жизни, от семьи, детей, от любимой женщины – нет, это не для меня. Я обожал ездить с Лерой летом на море, осенью за грибами, а зимой кататься на горных лыжах, обожал водить детей на новогодние ёлки, изредка встречаться со старыми друзьями, посещать с женой различные художественные выставки и ходить на спектакли известных театров. Даже по магазинам любил ее возить, ведь она всегда так радовалась покупкам. И вообще я люблю Петербург и до сих пор не все его уголки посетил за свою жизнь. Как можно отказаться от всего этого и запереться на долгие годы на станции? Каким нужно стать лешим, чтобы ограничить свой мир клочком земли, практически не приспособленным для нормальной жизни?
    Мне часто снился Питер, и эти сны приносили мне почти такое же удовлетворение и разрядку, как сны о море или об отдыхе где-то в тайге. Когда-то, еще до рождения детей, мы с Лерой ездили в Саяны с группой профессиональных туристов, моих друзей по универу. Я очень хорошо помнил ту поездку и состояние полного, абсолютного счастья от любви и от прекрасной величественной красоты природы. 
    Здесь, на станции, меня многое откровенно угнетало. А ортодоксы казались мне не вполне нормальными личностями.
-Слушай, Дима, ты как биолог можешь мне ответить, что движет этими людьми? – спросил я как-то своего напарника.
-Ну… это своеобразная деформация сознания, бегство от реальности, а иногда мазохизм, если человек скрывает какую-то вину.
-Но как их допускает медкомиссия? Они ж, фактически подобны душевно-больным?
-Формально они вполне здоровы, мало того, очень работоспособны именно в сложных климатических условиях и кайфуют от уединенного проживания вдали от города. Знаешь, они так и не повзрослевшие бойскауты.
-Ну…не знаю, я побаиваюсь их. Помнишь Григоряна? У него взгляд явно сумасшедший. И поговорить с ним, кроме как о зимовке, не о чем.
    Биолог засмеялся. За три месяца я привык к нему, но иногда думал, что будет, когда придет время возвращаться домой. Сейчас я фактически взял над ним шефство. Хотя в бытовом плане именно он опекал меня во всем. Постепенно меня перестало раздражать его постоянное внимание ко мне, а еще я радовался, когда он находил темы для общения с другими членами экспедиции. Но я все равно оставался для него главным объектом внимания. Он не скрывал, что только со мной ощущает себя комфортно.
    В отличие от меня он любил часто просматривать многочисленные фото жены и ребенка, даже на стене в своей комнате повесил одно из них. Получалось, что в психическом плане он более здоров, нежели я со своим неврозом на тему любви. Но меня он считал лидером в нашем альянсе и всеми силами старался "служить" мне. Поначалу я одергивал его, потом смирился и стал принимать его заботу как нечто само собой разумеющееся.
    Начальник станции как-то сказал мне:
-Ты молодец. Твой напарник… ему очень нужна твоя поддержка. Я переживал, думал, ты не справишься со своим характером, и сломаешь его. Я ведь всякого насмотрелся. Но ты смог. Уважаю.               
    Я не понимал, за что он хвалит меня. Мы с биологом просто нашли некое равновесие в наших отношениях и старались не нарушать его, чтобы не причинять друг другу психологического дискомфорта. Однако народ сразу определил суть нашего броманса, хотя никто не иронизировал на эту тему. Потому что верность и работоспособность биолога многие оценили. Кроме того, он был умен и тактичен, умел поддержать любую беседу. Так что все просто приняли как факт его привязанность ко мне.
    Дмитрий любил смотреть вместе со мной фильмы, которые я накачал дома. Ему явно нравился мой выбор, при том, что он почти ничего раньше не видел. Мы не обсуждали сюжеты, иногда он мог парой фраз выразить свое отношение к героям. Но всегда очень интересовался моим мнением и долго потом раздумывал над моими словами, задавал вопросы. Я понимал, почему. Ему очень не хватало альтернативной точки зрения, такой, как моя. Потому что раньше меня не было в его жизни.

***9 
    Весь последний месяц перед окончанием антарктической вахты мы усиленно работали над фильмом. Игорь начитывал текст, биолог просматривал сотни отснятых эпизодов и выбирал нужные, а я монтировал готовые куски. Однако моё психологическое состояние по мере приближения завершения срока экспедиции чувствительно ухудшалось. Дело в том, что я стал плохо спать и почти не видел снов, которые раньше спасали меня. Сначала я молчал, но Дмитрий всегда был слишком внимателен в отношении меня, и конечно, он заметил изменения, происходящие со мной. Именно поэтому он как-то вечером сказал:
-Лёша, ты бы не пил на ночь крепкий чай. Хочу предложить тебе кое-что получше.
Я удивился, а он достал какой-то флакончик, на котором я прочёл "Настойка пиона уклоняющегося". Почему-то сразу перед глазами у меня встали роскошные белые пионы, которые я раздобыл для Леры ко дню нашей свадьбы. Ее лицо тогда почти тонуло в их обильных атласных лепестках и светилось счастьем. От этого воспоминания ком встал у меня в горле, а глаза увлажнились. Я вскочил и ушел к себе. Но биолог, выждав некоторое время, вошел и поставил флакон мне на стол:
-Начни принимать перед сном, а потом еще и перед обедом. Послушай моего совета. На тебе ведь все последнее время лица нет.
-Не знаю, что произошло, но у меня реально крыша едет. Постоянно думаю о жене и детях.
-Вижу, поэтому и хочу помочь. Еще ведь дорога домой займет два месяца, это долго, так что нужно что-то предпринять.
    В эту ночь после приема капель в ромашковом чае я крепко уснул, но снов не видел. А утром выяснилось, что у меня высокая температура. Пришли медики, заглядывали мне в горло и слушали грудную клетку, но все было в норме. Сделали экспресс анализ крови, сняли кардиограмму. Биолог что-то им говорил, они кивали, а потом выдали мне жаропонижающие средства и сказали, что это на нервной почве.
-Дмитрий правильно вам предложил пить настойку пиона. Так что лечитесь.
    Настойка имела алкогольно-лекарственный запах, но память превращала его для меня в запах свадебных пионов, и мне хотелось снова и снова вдыхать его. Биолог с удивлением смотрел на это, но молчал, потому что я послушно пил травяной чай, куда он капал мне настойку. На удивление моя температура при этом реально снижалась, хотя к обеду снова поднималась и выматывала меня. Поэтому биолог заставлял меня принимать капли уже три раза в день. Только после этого мое состояние несколько нормализовалось. Но мысли никуда не делись, в преддверии дороги домой они постоянно крутились у меня в голове в фоновом режиме.               
    Фильм я смонтировал, он получился полнометражным. Я сделал несколько копий на всякий случай и сохранил его в облаке. Предстояла озвучка и подбор музыкального сопровождения. Но помимо этого у нас остались сотни неиспользованных отснятых эпизодов, из которых вполне вышло бы еще три фильма.
    К концу съемок я почти ненавидел пингвинов. Эти мерзавцы все-таки несколько раз клевали меня, когда я пытался слишком близко снимать их. Кадры получились отменные, но последствия атак хохлатых уродцев мне приходилось лечить по неделе, после них кожа плохо заживала.
    Арина иногда забывала наш уговор и писала то, что приводило меня в крайнее волнение. Например, что фото и видео "больших птичек" очень понравились детям, и они теперь все время играют в пингвиков. Я очень ярко представлял эти картинки, так что у меня сердце болело.
    Лечением моих ранений от клювов пингвинов в основном занимался Дмитрий, потому что постоянно бегать к медикам я не хотел, да и сил не было. А теперь он еще постоянно мерил мне температуру электронным термометром. Однако настойка помогала. Постепенно я пришел в норму и стал спокойнее. Правда, прежние сны ко мне не вернулись, но я снова получал ночью разрядку, как и раньше. Дмитрия это удивляло, поскольку раньше он был уверен, что поллюции свойственны только подросткам, однако, изучив кое-какие материалы, понял, что ошибался в этом вопросе. Тем не менее, он стал еще более внимателен ко мне. Иногда я смеялся и дразнил его "папочкой", хотя меня все же напрягала его непомерная забота. Это все равно казалось мне противоестественным между двумя мужчинами, не связанными кровным родством.
    Проводы отъезжающих на большую землю получились достаточно трогательными, но мы все стремились поскорее отчалить от берега. Махали на прощание оставшимся на станции, наверно, все уезжающие, кроме меня. Я хотел домой, и все эти церемонии меня не увлекали. 

    На судне я подолгу теперь смотрел боевики, которые на удивление отлично меня успокаивали. А Дмитрий становился все грустнее. Он снова часто украдкой наблюдал за мной.
-Чего ты раскис? – спросил я его через неделю нашего путешествия.
-Сам знаешь. Сойдешь по трапу на землю и забудешь меня навсегда.
-Не забуду. Нам еще фильм с тобой доделывать и сдавать заказчику. Познакомим между собой наших жен, выпьем за окончание, станем общаться семьями. Все будет нормально.
    Не хватало мне еще со взрослым мужиком нянчиться, думал я про себя, но при этом ощущал дискомфорт оттого, что так стремлюсь отречься от всего, чем мы жили с ним до этого, в том числе от нашего альянса. Ведь, если честно, я хотел поскорее вернуться в свой мир, где моему напарнику не было места.

***10               
    Лера, как и многие другие, встречала меня на причале. Она приехала вместе с Ариной и моими родителями, но я никого, кроме нее не видел. Меня обнимали, но я вновь находил ее и прижимал к себе, как голодный, у которого отбирают хлеб.         
    Единственное на кого я отвлекся, так это на Дмитрия, когда знакомил его со своими, представив как моего напарника и друга. Услышав это слово, он на мгновенье замер, но потом обнял меня. Я в ответ похлопывал его по спине, пока он никак не мог отпустить меня из своих объятий. Мы договорились созвониться для завершения работы над фильмом. Его жену я не запомнил, мое сознание сейчас работало крайне избирательно.
    Мы заехали к тестю и теще, я очень хотел обнять детей, но потом мы с Лерой отправились к себе, чтобы больше ни на кого не отвлекаться. Нашу квартиру я по-новому узнавал, словно оставил ее не год назад, а в какой-то прошлой жизни. Но в той жизни я был очень счастлив, поэтому сейчас гладил каждый дверной косяк и целовал обои в детском уголке, настолько соскучился по этим стенам. Лера смотрела на все это, прислонившись к подоконнику поясницей, и молча плакала. И когда я смотрел на нее, то понимал, что выбрал себе в жены самую красивую на свете девушку.
    Через неделю мы завершили фильм и передали его заказчику. А еще через две недели мы с Лерой купили большую трехкомнатную квартиру в обжитом районе, как и мечтали. Мы выбрали большую трешку, потому что решили не продавать нашу однушку. В новой квартире уже был сделан хороший ремонт, и мы потихоньку обставляли ее, но заниматься любовью я пока мог только в нашей старой однокомнатной. Её мы планировали в будущем нашему сыну. Сейчас ему уже исполнилось пять, но время ведь летит очень быстро, да и нам с Лерой требовалось свое пространство, где нас никто не потревожит, даже если мы захотим гулять по квартире голыми.
    Мне полагался оплачиваемый отпуск, так что на основное место работы я собирался выйти только через месяц. А Лера взяла паузу в своей журналистской деятельности. Мы не хотели и не могли с ней разлучаться все это время. Спали, ели и даже купались вместе.
В первый же вечер Лера сказала мне:
-Все последнее время я заваривала себе пионовый чай. Купила у одной дачницы-травницы Марьин корень, а то совсем спать не могла, все плакала.
Я встал и достал из своей тактической сумки флакончик с настойкой:
-А я вот это пил. Биолог меня снабжал. Только этим и спасался. И знаешь, его противный лекарственный запах казался мне самым прекрасным и напоминал пионы – те самые, наши свадебные. Ты такая красивая, ничуть не изменилась с тех пор. 

                ***

© Copyright: Марк Шувалов,
        декабрь 2023