Символизм

Если археологи находят древнее изваяние или настенную роспись, принадлежащие бесписьменному народу, то, как правило, все попытки истолковать их смысл оказываются тщетными - не понятно, ни кто изображён, ни для чего это сделано, ни какой в этом смысл. Но это, в общем-то, относится к любому изображению, даже к старой семейной фотографии столетней давности: если никто не помнит имён людей, запечатлённых на ней, она останется загадкой. Но ведь это же обычные изображения, не символические? А если ты видишь нечто, принадлежащее неизвестной культуре, то как определить символическое ли оно, или не имеет скрытого смысла? И если имеет, то какой?

Вот пример из раннего христианства: в качестве одного из своих символов христиане во времена Римской империи использовали изображение рыбы. Отсюда оккультисты делают глубокомысленные выводы о связи христианской веры и зодиакального созвездия Рыб: якобы эра Рыб - это эра христианства. Однако же хорошо известно, что греческое слово "рыба" (ichthys) в данном случае - это сокращение от "Iesous Christos Theou Yios Soter" (Иисус Христос Божий Сын Спаситель). Также Христа изображали в виде агнца (понятно почему) и в виде Орфея, окружённого зверьми. Если бы археолог, ничего не знавший ни о христианском вероучении, ни о тонкостях ранней символики, открыл бы святилище с подобными изображениями, то он, пожалуй бы, решил, что здесь поклонялись животным.

Особенностью любого иносказательного сообщения является возможность истолкования его различным образом, то есть как кому больше нравится. И, как правило, такие объяснения далеки от изначально вкладываемого смысла. Ярким примером могут служить античные истолкования египетских иероглифов (например Климента Александрийского), сбивавшие с толку учёных последующих веков, пытавшихся проникнуть в смысл древнеегипетской письменности. Поэтому для притчи положено толкование. Если оного не дошло, то и смысл притчи неясен. Это же касается и всевозможного иносказания в философских писаниях, скрывавшего эзотерическую философию (если она действительно существовала) - если нет ключа, то мы можем лишь строить догадки.

Так можно ли вообще точно понять что-либо изложенное символически, или каждый понимает как хочет? Возьмём для примера тайные знания алхимиков. "Красный лев", "голова ворона", "дракон, пожирающий свой хвост", "паруса Тесея", "философское яйцо" - всё это звучит загадочно, но в действительности лишь обозначение химических веществ и процессов. Всякое ремесло в те времена было покрыто тайной (ибо конкуренцию тогда не приветствовали), а сами алхимики и не скрывали, что стремятся к обогащению (они ведь искали камень, превращающий свинец в золото, а не обычного человека в мудреца). Патентов ещё не было: хочешь подзаработать на своём открытии - держи его в тайне, излагай всё иносказательно и символически и лишь тому, кто заплатит, давай ключ. Поэтому-то не было и единого символического языка у алхимиков: каждая дошедшая алхимическая рукопись зашифрована по-своему. Путаница возникла из-за того, что алхимики иносказательно называли себя философами, отсюда "философский камень", "философская ртуть", "философское яйцо", из-за чего позднейшие оккультисты и начали искать в их трудах философский смысл. Из чего можно заключить, что "эзотерические знания алхимиков" - всего лишь следствие произвольного истолкования их тайных знаков. Как видно из этого примера, символически изложенное знание понять вполне можно, нужен лишь ключ. До нас алхимические ключи не дошли, поэтому мы не понимаем их трудов, хотя кое-что и удалось расшифровать.

Итак, чтобы понять символическое изображение или послание определённой культуры нужно знать её символический "язык" (но, конечно же, следует знать, что это именно тайное послание, а не какой-то свободный полёт воображения, прямых указаний на это может и не быть). У каждой культуры символика своя, и если не знаешь ключа к местному "шифру" то остаётся блуждать в догадках. Однако существуют и некоторые, похоже что общие для всего человечества символы, как то "свет" - добро, "тьма" - зло, "верх" - хорошо, "низ" - плохо.

Например, образ Бога плотно увязывается с образом отца. Это, естественно, не значит, что понятие Бога производно от понятия отца, как полагают некоторые слишком уж вольные мыслители, ибо точно так же увязываются свет с добром, а тьма со злом, и было бы глупо предполагать, что представления о добре и зле происходят просто от понятий света и тьмы. Просто увязка, уподобление наблюдаемого и отвлечённого понятий - такова особенность нашего мышления. Отсюда, кстати, отвержение Бога и отвержение отца в человеческом сознании увязаны: мы видим, что те, кто борются с божественным началом, борются также и с отцовским. Естественно, глупо считать, что отменив отца, удастся отменить Бога, это равносильно тому, что если выключить свет в комнате, то тогда её обитатели станут злы и порочны, ибо погрузятся во тьму, сиречь зло.

Также и увязка чистоты телесной и чистоты душевной, то есть всякие обрядовые омовения - это из той же оперы. Грех - грязь, смыть грехи - помыться. Магическое мышление свойственно человеку. Однако ведь, понятие греха не происходит от понятия грязи, просто уподоблено ему. Точно таким же образом увязывается добро с красотой, ведь обычно представляется добрый человек красивым, а злой - уродливым, и называем мы хорошие поступки прекрасными, а плохие - безобразными. Наш мозг просто уподобляет отвлечённые понятия тому, что он постигает с помощью чувств.

Итак, всё, что человек не может объяснить прямо, он излагает при помощи уподоблений, отсюда переносный смысл почти у каждого слова. Таким образом, иносказание служит для выражения отвлечённых понятий и поэтому древние философы, склонные к отвлечённому мышлению, были склонны также и к иносказанию. Ибо объяснять друг другу отвлечённые понятия трудно. Мы легко понимаем, когда кто-то другой говорит о чём-то, что мы можем увидеть, услышать, пощупать, а вот "что такое хорошо и что такое плохо" приходится объяснять долго и на примерах. Уподобление позволяет быстрее схватить мысль.

Но таким способом можно объяснить только простейшие отвлечённые понятия. К тому же тут возникает смешение чувственного и умозрительного образов - то есть именно чтобы очиститься от грехов следует помыться. Но ведь разумному человеку понятно, что таким образом от дурных наклонностей не избавиться. Зачем же тогда вообще нужен этот иносказательный язык? Разве если выражать свои мысли чётко и точно не будет понятнее? Если символически излагается то, что трудно изложить обычным языком, и для чего в нём нет соответствующих слов, то тогда нужно просто придумать соответствующие термины. По этому пути и пошла философия поздних времён, и сейчас у философов есть свой научный язык - набор понятий, позволяющий точно определять отвлечённые предметы и явления. Однако этот язык никто кроме самих философов не понимает, и усвоить его ещё сложнее, чем обычный иностранный. Значение философских терминов невозможно понять, не изучив предварительно. Образный же язык позволяет самостоятельно ухватить смысл (пусть и далеко не всем).

Как бы то ни было иносказательный язык  совершенно точно использовался для изложения философских представлений. Античные философы не только толковали иносказательно сочинения древних, но и иногда сами создавали произведения, в которых философские мысли излагались мистическим образом и прикровенно. Зачем они это делали? В те времена считалось, что истинный философ должен уметь толковать знаки, то есть ценилось умение самостоятельно постигать скрытые истины, а не просто заучивать мнения великих, как теперь. Предполагалось, что если человек всё образно излагаемое воспринимает как буквальное, значит он не предрасположен к отвлечённому мышлению, и услышав нечто такое, что нельзя непосредственно связать с наблюдаемыми явлениями и осязаемыми вещами, он неизбежно извратит услышанное, ибо его рассудок неспособен вместить ничто не облачённое в материю, а притчи он воспринимает лишь как украшение речи. Истинный же философ, как считалось, должен был понимать смысл увиденного, услышанного или прочитанного вне зависимости от того, было ли ему предварительно объяснено скрытое значение или нет.

Таким образом, имея дело с древним или средневековым художественным произведением, никогда нельзя быть до конца уверенным прямо ли следует понимать изложенное или представленное, или же мы имеем дело с некоего рода притчей, толкования которой мы не понимаем.