ZOV. Глава 7. Город теней

Артиллерийский молот, которым мы долбили неделю, смолк. Наступила та самая звенящая, коварная тишина, о которой говорил «Скальпель». Нашу сводную группу бросили в «зеленку» — частный сектор на окраине города, который предстояло зачистить.

С воздуха это, наверное, напоминал прокаженную шкуру — рыжие пятна ржавых крыш, черные провалы сгоревших хат, серые рубцы разрушений. Мы двигались цепью, прижимаясь к стенам. Воздух был густым и сладковатым от запаха гари и тления.

– Домовые, – скрипуче прошептал «Молот», уже вернувшийся после ранения и двигавшийся с нами, припадая на ногу. Его радар опасности срабатывал безотказно.

Городская война — это ад, растянутый в пространстве. Здесь нет линии фронта. Она в каждом окне, на каждом чердаке, в каждой подворотне. Каждый шаг — риск. Тишина взрывалась внезапными очередями, доносившимися то слева, то справа, и эхом раскатывавшимися по пустынным улицам.

Нам была поставлена задача — занять пятиэтажку, господствующую над районом. Подступы к ней простреливались. «Шахтёр» повел нас через огороды и развалины гаражей. Мы двигались как тени, от укрытия к укрытию. Семен, прошедший через артобстрел и гибель товарищей, уже не рвался вперед. Он стал осторожным, внимательным, его глаза постоянно сканировали окна, крыши.

Самым страшным был штурм подъезда. Первую дверь вынесла граната, брошенная Кузнецом. Мы ворвались внутрь, в полумрак, пахнущий мочой, пылью и смертью. Лестничная клетка — классическая ловушка. «Шахтёр» и Дед пошли наверх, мы с «Студентом» и Семеном прикрывали первый этаж.

И тут из распахнутой дверии одной из квартир брызнул огонь. «Студент», который как раз поднимал голову, чтобы оценить обстановку, получил очередь в грудь. Он не крикнул. Просто ахнул, как человек, внезапно узнавший что-то очень важное, и осел на пол, словно его подрубили.

Семен, стоявший рядом, замер на секунду, а затем вжался в стену, беспорядочно стреляя в темный провал двери. Его снова накрыла паника. Его пальцы оцепенели, не слушались, не могли найти чеку на гранате.

– Гранату! – рявкнул я ему. – Кинь, черт тебя дери!

Но он не мог. Он смотрел на кровь, растекавшуюся по плитам под телом «Студента». В этот момент из квартиры высунулся ствол. Меня спас «Молот». Он, не целясь, короткой очередью заставил того отшатнуться. Я рванулся к «Студенту». Он был еще жив. Сквозь разорванный бронежилет сочилась алая кровь. Его очки лежали рядом, одно стекло треснуло.

– Глупо... – просипел он, глядя на меня помутневшим взглядом. – Историк... а умер... в грязном подъезде... за чужой город... Нелепо...

Он попытался улыбнуться, но из горла вырвался лишь хрип и алый пузырь. И все. Его «другую историю» никто не допишет. Последняя страница оказалась испачкана грязью и его же кровью.

Я схватил Семена за разгрузку, тряхнул его так, что зубы затрещали.
–Очнись! Он уже ничего не чувствует! А мы — еще живы! Ты хочешь лежать рядом? Возьми себя в руки!

В его глазах бушевала внутренняя буря. Но где-то в глубине, сквозь ужас, пробилась та самая воля, о которой говорил «Шахтёр». Не ярость, а холодная, отчаянная решимость. Он с силой, от которой хрустнули костяшки пальцев, выдернул чеку, мысленно отсчитал и метко, с тихим стоном, швырнул гранату в черный провал двери. Грохот взрыва оглушил нас. Стрельба оттуда прекратилась.

Мы поднялись наверх, где Дед и «Шахтёр» уже очистили несколько этапов. Крыша была завалена стреляными гильзами и обломками кирпича. Вид оттуда открывался жуткий и величественный — весь разрушенный город, как на ладони.

Мы установили пулемет. Задача была выполнена. Цена — одна жизнь. Жизнь парня, который знал толк в истории и в проводах.

Вечером, на занятом плацдарме, мы не праздновали. Семен сидел, прислонившись к стене, и смотрел на свои руки. На них была запекшаяся кровь «Студента». Он больше не дрожал. В его лице появилась новая, жесткая черта.

– Он говорил, что у него сестра в Ростове, – тихо сказал Семен, не глядя ни на кого. – Надо будет... найти ее. Передать его очки. Больше ведь ничего нет. Одни разбитые очки... от целой жизни.

«Шахтёр» молча положил ему на колено банку тушенки. Тот же жест, что и тогда. Но теперь Семен взял ее твердой рукой, без тени сомнения.

– Воля, – хрипло произнес «Шахтёр», глядя на него. – Она не в том, чтобы не бояться. А в том, чтобы делать что должен, даже когда сжимается все внутри. Ты сегодня стал солдатом. Поздравляю. Соболезную.

Город молчал вокруг. Но это была не тишина покоя. Это была тишина, в которой навсегда остался голос «Студента». Мы отвоевали еще один клочок этой мертвой земли. И с каждым таким шагом часть нас самих навечно оставалась в этих развалинах, придавленная плитами, осыпанная пылью чужих домов.