Стиглиц о банках

Ресурсы — включая часть наиболее талантливых молодых людей — идут в сферу финансов, а не в реальную экономику. Сектор, который должен служить средством достижения цели, более эффективному производству товаров и услуг, стал самоцелью. Ни одна современная экономика не может эффективно работать без четко функционирующего финансового рынка, и именно поэтому принципиально важно реформировать его так, чтобы он служил обществу, а не наоборот.
Уже в момент образования республики существовало опасение, что влиятельные банки могут подорвать демократию, — именно поэтому многие возражали против создания Первого национального банка, а президент Эндрю Джексон отказался продлить его работу, когда в 1836 г. истек 20-летний срок действия устава банка. Это опасение оказалось более чем оправданным в последние годы, когда попробовали регулировать деятельность банков, чтобы не допустить повторения кризиса 2008 г. Более трех четвертей американцев считали, что жесткое регулирование необходимо. Однако десятка крупнейших банков страны, приставившая по пять лоббистов к каждому конгрессмену, получила большее влияние, чем 250 млн американцев. Потребовалось два года, чтобы принять так называемый закон Додда-Франка (вступивший в силу в 2010 г.), призванный устранить проблемы, которые привели к кризису. А ведь этот закон очень далек от того, что действительно нужно. Не успели высохнуть чернила, как армия лоббистов развернула кампанию за ограничение его действия — и в 2018 г. добилась своего, когда подавляющее большинство банков освободили от жесткого надзора, предусмотренного законом.
Финансовая помощь, оказанная банкам в 2008 г., наглядно демонстрировала силу банков. Они устроили кризис, а правительство облагодетельствовало их вместо того, чтобы призвать к ответственности за содеянное, и предоставило мизерную помощь работникам и домовладельцам, которых посчитали случайными жертвами в войне жадности финансистов. Список встреч Обамы и его министра финансов Тима Гейтнера во время разработки плана оживления экономики показывает, кто сидел за столом переговоров, а кто нет. Рядовых домовладельцев, которые находились в бедственном положении, там не было, зато присутствовали крупные финансовые компании.
Действительно, нужно было спасать банки и не дать иссякнуть потоку кредитов (этой живительной крови экономики). Однако банки можно было бы спасти без спасения банкиров, акционеров и держателей облигаций. Можно было бы играть по правилам капитализма, где у фирмы, в том числе и у банка, неспособной рассчитаться по долгам, сначала теряют все акционеры и держатели облигаций и только потом идут к налогоплательщикам с просьбой раскошелиться.
Кроме того, когда мы вливали деньги в банки, спасая их акционеров и держателей облигаций, можно было бы поставить банкам условие, что они используют эти деньги для помощи домовладельцам и небольшим компаниям и не будут выплачивать банкирам крупные бонусы. Мы этого не сделали. Обама и его команда положились на банкиров, которые на протяжении предшествующего десятилетия делали все, чтобы потерять наше доверие. Они решили: если дать достаточно денег банкам, их держателям облигаций и акционерам, то эти деньги как-то просочатся вниз и выиграют все. Но этого не случилось — в первые три года оживления экономики 91% роста ушел в карманы 1% населения страны. Миллионы людей потеряли свои дома и работу, а банкиры, которые устроили все это, загребли миллионные бонусы. То, что мы получили, не было ни эффективным, ни справедливым, однако именно этого и следовало ожидать в демократической стране, где весы склонились в пользу банков.
Мы верим, что банки вернут наши деньги, когда они нам потребуются, и мы верим, что банки не обманут нас, когда продают сложные финансовые продукты. Вновь и вновь банкиры показывают, что им нельзя доверять, и тем самым подрывают основы всей экономики. Близорукость банкиров привела к отказу даже от видимости «репутации». Если Питер Тиль заявил, что конкуренция — это для неудачников, то Ллойд Бланкфейн, глава Goldman Sachs, дал ясно понять, что репутация честного и надежного банка — которая традиционно считалась самым важным банковским активом — это нелепый пережиток прошлого. Goldman Sachs создал вид ценных бумаг, которые по определению должны обманывать ожидания. При продаже этого продукта другим он фактически делал ставку на то, что именно так и произойдет (это называется «продать в короткую»), но, конечно, не говорил клиентам этого, а использовал свое знание для игры против них. Если вы считаете это аморальным, то, наверное, принадлежите к 99% людей, которые мыслят давно устаревшими категориями, пригодными разве что для ушедшего мира. Бланкфейн положил конец идее доверия к банкирам, когда сказал (фактически), что тот, кто доверяет банкиру, — дурак.
Банки, помимо прочего, переключились на деятельность, которая сулит намного более значительную выгоду, чем посредничество, например участие в больших играх. То, что в Лас-Вегасе просто называют ставкой, на Уолл-стрит именуют более затейливо «деривативом» (это тоже своего рода пари, например на то, что произойдет с процентными ставками, валютными курсами или ценами на нефть) или «дефолтным свопом», подразумевая под ним ставку на возможность банкротства той или иной фирмы или банка. Эти ставки размером не в четвертак, как на одноруком бандите, а в миллионы долларов. Такой игорный рынок существует потому, что он частично страхуется правительством. Если убыток будет слишком большим, правительство предоставит банку финансовую поддержку. Это еще один способ участия банков в беспроигрышных играх — если удача окажется на их стороне, они выйдут из игры с прибылью, если нет — правительство всегда на подхвате. Банки готовы играть в такую игру только потому, что правительство страхует их, они знают, что условия контракта будут выполнены в любом случае.
Невероятно, но банки отказались даже брать на себя риск, связанный с ипотечным кредитованием. Через 10 лет после финансового кризиса, через 12 лет после схлопывания пузыря на рынке жилья правительство продолжает гарантировать подавляющее число ипотечных кредитов. Банкиры хотят получать комиссию за выпуск ипотек, но не желают брать ответственность за промахи в своих оценках. Они хотят, чтобы правительство принимало на себя убытки по плохим кредитам. Как ни парадоксально, в стране, которая вроде бы твердо стоит на принципах капитализма, частный сектор говорит, что не может справиться с простой задачей выпуска ипотечных кредитов и принятия связанного с этим риска. Любое предложение по реформированию ипотечного рынка наталкивается на упорное нежелание банков брать на себя риски, связанные с выпуском ипотек.