Сексуальная шантажистка... ч. 2

Продолжение...

Вечер следующего дня наступил с неумолимостью приговора. Николай провёл его в каком-то отупевшем, оцепеневшем состоянии.
Он сказал Ирине, что ему нужно встретиться со старым армейским другом, который нежданно приехал в город. Ложь далась ему невероятно трудно, горьким комком застряв в горле.
Ирина кивнула, не глядя на него. С тех пор, как случилась эта история, между ними выросла какая то  невидимая, но непреодолимая стена.
Она не кричала и не плакала, она просто отдалилась, ушла в себя, и это молчаливое отчуждение было страшнее любой ссоры...

Он вышел на площадку, и каждый шаг по коридору  давался ему с огромным трудом, будто ноги были налиты свинцом. Дверь в квартиру Кати была приоткрыта. Он вошел, не звоня...

Квартира была погружена в полумрак, горели только несколько свечей, отбрасывающие причудливые тени на стены. Пахло тем же вином, что и в прошлый раз, и густыми, тяжёлыми духами. Катя уже ждала его.
Она стояла посреди гостиной в коротком чёрном шелковом халате, под которым, как он догадывался, не было ничего.

— Я знала, что ты придёшь, — произнесла она тихо, и в её голосе зазвучало торжество.

Она подошла к нему, взяла за руку и повела в спальню. Николай шёл, как автомат, не сопротивляясь.
Его разум отделился от тела и парил где-то под потолком, наблюдая за происходящим со стороны, с холодным, почти клиническим интересом.
Он видел, как Катя сбрасывает с него пиджак, как её пальцы расстёгивают пуговицы на его рубашке. Её прикосновения были властными, уверенными, но для него они были словно уколы тонких игл. Он не чувствовал никакого, даже малейшего  желания. Только омерзение и леденящий душу страх что ли...

Когда он оказался голым на её кровати, а она, сбросив халат, прижалась к нему всем своим горячим, гибким телом, он просто  закрыл глаза.
Он мысленно повторял, как мантру: «Это ради Иры. Ради моей же  свободы. Ради того, чтобы всё это побыстрее закончилось».

Её ласки были очень настойчивыми, откровенными, опытными, она знала, что сейчас  делала.
Но его тело не откликалось. Оно было холодным и чужим.
Катя злилась, она шептала ему на ухо какие-то грязные, подбадривающие слова, кусала его губы в поцелуе, но он оставался пассивен, как бревно. В конце концов, её терпение лопнуло.

— Что с тобой? — прошипела она, отстраняясь. — Я тебя не возбуждаю?
— Нет, — честно ответил он, глядя в потолок.
— А что возбуждает? Твоя святая Ирина? — в её голосе зазвучала язвительность. — Которая даже в постели, наверное, соблюдает расписание?

Она с силой прижала его к себе, её ногти впились в его плечи:
— Ладно! Это не важно. Ты будешь со мной. Я заставила тебя прийти сюда, я заставлю тебя и это сделать!

Она опустилась ниже, и её губы, её руки, её язык заскользили по его телу, настойчиво и безжалостно требуя ответной реакции. Это была не ласка, это было,  как насилие. Насилие, замаскированное под страсть.
И самое ужасное, что его тело, предательски, начало откликаться на эту грубую механическую стимуляцию. Физиология очень быстро взяла  верх над его волей. Он ненавидел себя в этот момент больше, чем когда-либо в жизни!

Когда она, наконец, победила его сопротивление, издав низкий, победный стон, Николай снова закрыл глаза.
Он представлял себе, что это не он, что это происходит не с ним. Он думал о далёком море, о ветре, о чём угодно, только не о том, что творилось здесь и сейчас.
Её движения были резкими, жадными. Она наслаждалась не столько самим актом, сколько своей властью над ним, его унижением и подчинением...

Для него это не было сексом. Это была будто бы какая то  казнь. Долгая, мучительная казнь, где каждое её прикосновение было новым ударом плети. Он лежал неподвижно, стиснув зубы, и ждал, когда же это закончится.

Когда всё свершилось, Катя, запыхавшаяся и довольная, откатилась от него.
— Ну вот видишь, — выдохнула она, — всё и получилось. Ты можешь, когда захочешь! Молодец, Николай! Так бы сразу...

Он молча поднялся с кровати и начал одеваться. Руки его дрожали.
— Заявление, — сказал он глухо, не глядя на неё. — Ты заберёшь его завтра?
— Конечно, милый, — сладко протянула она, закуривая. — Утром, как только проснусь. Я же тебе обещала! Не волнуйся!

Он вышел из её квартиры, чувствуя себя грязным, оплёванным, уничтоженным. Он походил по улице, и ему казалось, что каждый прохожий видит, знает, что он только что совершил. Дома он стоял под душем с  почти кипятком, пытаясь смыть с себя запах её духов, её прикосновений, её победной улыбки. Но чувство грязи и предательства въелось в него глубже, чем в саму кожу.

К  следующему полдню он позвонил Кате.
— Ну что, в  полицию ходила? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота.
— Ой, Коля, такое дело, — в трубке послышался её озабоченный голос. — Алиска приболела, температура. Никуда не могу выйти. Как только полегчает, сразу же схожу.

Прошёл день. Два. Почти неделя.
Катя всё находила причины не идти в полицию: то дела, то визит к врачу, то просто случайно забыла.
Николай звонил ей каждый день, и с каждым разом его тон становился всё более отчаянным, а её  всё более насмешливым и властным.

А в его семье уже происходило  непоправимое.
Ирина замечала его странное поведение, его подавленность, его неспособность смотреть ей в глаза. Она пыталась говорить, но он отмалчивался, боясь, видимо,  проговориться.
Он надеялся, что вот-вот всё разрешится, и тогда он сможет всё объяснить. Но дни шли, а ситуация только усугублялась.

Однажды вечером, когда он снова позвонил Кате и снова услышал отказ, он не выдержал.
— Ты же обещала! — крикнул он в трубку. — Ты обманула меня!
— Я? Обманула? — она фальшиво рассмеялась. — Милый, я просто дала тебе время немного подумать.
— О чём думать? Сделка же с тобой  была!
— Сделка может быть расширена, — её голос стал тихим и вкрадчивым. — Видишь ли, одна ночь… этого всё же  оказалось мало! Ты был таким… холодным. Я не получила всего, чего хотела от тебя и чего ожидала! Приходи ещё. Сегодня. И тогда завтра утром я  точно поеду в полицию и всё решу! Жду...

Николай понял, что попал в какую то  бесконечную спираль. Этот шантаж не закончится никогда. Она будет выжимать из него всё, пока он совсем не сломается.

— Нет, — прошептал он в трубку. — Нет!
— Как знаешь, — легко сказала она. — Тогда наслаждайся статусом подозреваемого. И, кстати, я слышала, твоя Ирочка собирается к адвокату. Интересно, зачем это ей?

Она положила трубку.
Николай в ярости швырнул телефон о стену. Он был в ловушке. И в безвыходной...

Ирина подала на развод через неделю.
Решающим стал звонок из следственного отдела, где ей вежливо сообщили, что, дело не закрыто и находится в стадии дальнейшего  расследования.
Если потерпевшая сторона не заберет в ближайшее время свое заявление и не договорится с Николаем, то скоро дело будет передано в суд.
 Для неё это стало последней каплей. Если он даже не смог убедить Катю  забрать заявление, значит, в его истории была доля правды, или вся правда! Значит, он что-то скрывает. Значит, он и впрямь способен на… на то, в чём его обвиняют...

Она объявила ему о своём решении холодно и чётко, стоя у порога своей уже бывшей спальни.
— Я не могу, Коля. Я не могу жить с этим!
С этими взглядами соседей, с этими мыслями. Я не верю уже тебе! Я не верю, что всё было именно так, как ты говоришь. Просто давай… отпусти меня!

Он не стал её останавливать. Что он мог сказать?
Правду?
Что он изменил ей с той самой женщиной, которая его оклеветала, чтобы, якобы,  спасти их брак?
Это звучало бы как бред сумасшедшего!

Он молча собрал вещи и переехал в съёмную однокомнатную квартиру на окраине города.
Его жизнь превратилась в ад. Одиночество, тоска, чувство вины и бессильная ярость съедали его изнутри. Он потерял всё: дом, жену, уважение друзей, которые, узнав о таком громком деле, предпочли отдалиться от него.
Он работал удалённо, почти не выходил на улицу, даже начал понемногу пить.

Прошёл почти месяц. Дело потихоньку то ли двигалось, то ли стояло на месте, непонятно... Не хватало некоторых доказательств, да и сама заявительница проявляла странную пассивность. Формально дело не было закрыто, но уже никого это  не интересовало.
Значит, скоро мог уже быть суд...
Однажды, выйдя из  магазина, Николай встретил на улице Ирину. Она шла под руку с незнакомым мужчиной и весело  смеялась.
Увидев Николая, она смутилась, её смех оборвался.
Они молча прошли мимо, как чужие.

И в этот момент с Николаем что-то произошло.
Гнев, ненависть, отчаяние,  всё это, копившееся неделями, вдруг неожиданно улеглось.
На их месте возникла странная, почти неестественная пустота.
А потом пришло понимание. Понимание того, что он сам же  позволил этому случиться. Он испугался, пошёл на сделку с совестью, и это уничтожило его самого. Катя была пауком, но он сам полез в её паутину, спасая то, что нельзя было спасти ценой любого предательства...

Он сидел в своей убогой квартирке и смотрел в окно на грязный снег.
И вдруг он понял одну неожиданную для себя вещь, что он сейчас прощает всех!
Прощает и Катю.
Не потому, что она стала сейчас хорошей или осталась плохой.
А потому, что её болезненная одержимость, её подлость были её же крестом по жизни, её же тюрьмой.
Он был её жертвой, но и она была жертвой своих же внутренних демонов.
Ненависть здесь ничего не меняла. Она лишь сжигала его самого  изнутри!

Он простил  и Ирину.
Она тоже имела право на свою правду, на свою боль.
Она не должна была верить ему, потому что он сам своими действиями (или бездействием!) разрушил это доверие...

И самое главное,  он прощал себя. За свою слабость. За свой глупый  страх. За ту ночь. Он понял, что не может нести этот груз вечно. Иначе он умрёт...

С этим странным, непривычным чувством лёгкости он пошёл гулять. Случай завёл его в их же  старый двор.
Он посидел на лавочке, той  самой, где они когда-то с Ирой грелись на первом солнце, и смотрел на знакомые окна.

И вдруг он увидел её.
Катя выходила из подъезда, ведя за руку Алиску. Она как то даже неожиданно  постарела, осунулась, на лице не было и следа былой вызывающей уверенности. Она увидела его и замерла. В её глазах мелькнул страх. Она ждала обвинений, проклятий, может даже угроз, нападения...

Но Николай просто смотрел на неё. И потом, сам того не ожидая, он кивнул. Просто кивнул, как знакомому. Как бы приветствуя...
Без улыбки, но и без всякой ненависти.

Катя смутилась, потупила взгляд, потом резко дёрнула дочь за руку и почти побежала прочь.

Через несколько дней раздался звонок. Это была Ирина.
— Коля… можно я заеду? Нам надо  поговорить!

Она пришла, села напротив него в его бедной обстановке, и всё не решалась начать разговор.
— Я встретила Катю, — наконец сказала она. — Вернее, она сама ко мне подошла. Она… она всё мне  рассказала!

Николай вздрогнул. Он совсем не ожидал этого:
— Всё? Про всё?
— Да. Про лифт, про шантаж, про… ту ночь.
Она сказала, что сошла с ума от ревности и одиночества, что хотела тебя соблазнить любой ценой.
А когда не получалось нормально, пошла на эту подлость.
Она сказала, что мучается всё это время. Что увидела тебя во дворе и  поэтому не выдержала...

Ирина замолчала, глядя на свои руки.
— И я тоже теперь поняла, что ты был прав. Ты пытался спасти нас. Самый неправильным, ужасным способом… но пытался. И я тебя за это… прощаю, Коля! Извини меня, если сможешь, прости!

Он не нашёл слов. Он просто смотрел на неё, и в его глазах стояли горячие  слёзы. Слёзы облегчения...

Они не сошлись обратно. Слишком много было сломано, слишком глубоки были их  шрамы.
Но они смогли сесть за один стол и поговорить. Без всяких упрёков, без обвинений.
Как два человека, пережившие общую катастрофу и сумевшие как то в ней   выжить...

Однажды вечером Николай снова оказался  в  своем старом подъезде.
Он зашёл сюда почти автоматически, задумавшись по дороге, по старой памяти.
И на лестничной площадке он снова столкнулся с Катей. На этот раз она не пыталась убежать.

— Коля… — тихо начала она. — Я…
— Всё в порядке, Катя, — мягко прервал он её. — Всё уже позади! Я всё знаю...

Она расплакалась. Тихими, надрывными рыданиями, которые, казалось, выливаются из самой глубины её измученной души.
— Прости меня… Я была сумасшедшей… Я всё у вас  разрушила… Я давно забрала заявление!
— Я знаю... Я тебя тоже давно простил, — сказал он.
И это была правда. — Теперь ты  прости себя сама. И живи дальше. Ты же мать. Живи ради своей дочери!

Он не обнял её, даже не прикоснулся к ней.
Он просто прошёл мимо, оставив её одну выплакать свои слезы...

Он вышел на улицу. Шёл мокрый, колючий снег. Он поднял лицо к небу, и снежинки таяли на его щеках, смешиваясь со слезами.

Впервые за долгие месяцы он почувствовал, что дышит сейчас  полной грудью.
Он прошёл через ад, потерял почти всё, но сумел найти в себе силы всех и всё простить.
И в этом прощении он обрёл то, что искал всё это время, свою полную  свободу.
Свободу от прошлого, от ненависти, и  от самого себя тогдашнего...

И он понял, что его жизнь не закончилась. Она просто начинается заново.
С чистого, пусть и заснеженного, замороженного листа...
Но, заново...