Святыня. гл 3. Потомки двоеданов

Глава 3. Седой Урал. Двоеданы.

Задерживаться в областном городе Андрей не стал, так как по опыту знал, что все современные города похожи друг на друга почти один в один. Различие вносила, пожалуй, только старая, историческая их часть. Да и то, в основном она была однообразна, строенная из красного кирпича в стиле «купеческого ампира».

В сумерках он уже дремал в уютном кресле пятидесятиместного автобуса, уносившего его в глубину Уральских гор.

Чем дальше на север, тем круче и выше становились горы, но скоро синяя дымка туманов окончательно затянула их вершины. Утёсы, укрывшись темнотой, погружались в ночную тишину.
Утром, после почти пятисоткилометрового пути, автобус остановился возле небольшого здания автовокзала в городке, уютно разместившемся в узкой горной долине. Дальше, согласно имеющихся инструкций, которыми снабдил Андрея старик антиквар, следовало продвигаться на «перекладных».

Занимающиеся извозом частники с сомнением покачивали головами, выслушивая от Андрея координаты его конечной цели. Дорога, по их словам, была слишком трудна и далека, желающих проделать этот путь не находилось.

Через час к отчаявшемуся Андрею подошел невысокий черноусый татарин и предложил свои услуги, правда, за немалую цену, за путь длиною в двести пятьдесят километров.

Средствами журналист обладал, торговаться не стал, и через время, проведя необходимые закупки продуктов и мелкого снаряжения для дальнего похода, старенькая «Нива», натужно гудя на подъемах, двинулась на северо-восток.

Водитель попался веселый и словоохотливый. Оживающий Андрей даже с некоторым удовольствием слушал его болтовню.

Километров через сто дорога свернула с асфальта. Дальше следовала раскатанная колесами большегрузов грунтовка, покрытая крупным щебнем. Узкая, изрытая ухабами дорога петляла среди гор и увалов, спуски и подъемы становились все круче и затяжней.

Андрей с возрастающим любопытством оглядывал окрестности. Величие гор подавляло видавшего всякое журналиста. Скалы и утёсы, поросшие соснами и кустарниками, сливались в сплошную линию, уходящую в кажущийся бесконечным синий горизонт.

После длительного подъема, на который взбирались особенно долго, «Нива» остановилась на вершине увала.

- Мотор перегрелся! – блеснул белыми зубами татарин. - Приехали мы уже! Вон там – деревня.

Далеко внизу угадывались извивы реки, протекающей по длинной, петляющей среди лесистых гор долине. По ее берегам расположились маленькие издалека коробочки строений.

- Да, глухомань, - протянул Андрей.

- Это еще нищего! Дальше на север вообще на сотни вёрст ни одного посёлка! Горы, горы, а за ними болота начинаются.

Татарин говорил весело улыбаясь. Букву «ч» он выговаривал как «щ», и оттого его речь приобретала какой-то легкомысленный оттенок. Андрей, глядя на необозримую широту мира, тоже улыбался, слушая его рассказ.

…Машина остановилась на площади возле сельского магазинчика. Выгрузив багаж, рассчитавшись и сердечно распрощавшись с веселым татарином, Андрей вошел в магазин.

К его удивлению, на полках находился немалый ассортимент продуктов и различных напитков. Даже кой-какая, необходимая в домашнем обиходе промтоварная мелочь.

- Работаем! – заметив его удивление, самодовольно произнесла женщина-продавец, невысокая полная женщина: - Бизнес убытков не терпит! А Вы к кому?

- Сбежал из города, – выдал Андрей придуманную в пути версию, впрочем, не слишком отходящую от правды: - В отпуске, дикарём в горах решил пожить. Отдохнуть, половить рыбу. Одним словом, побыть с природой.

- Чего-чего, а рыбы у нас в реке хватает! - ответила женщина, отметив про себя усталость и печаль в глазах крепкого симпатичного мужчины: - Приезжают к нам, не Вы первый. Видать, достаётся вам в городах-то?

- По всякому! - вздохнул Андрей: - Мне бы остановиться у кого на недельку-другую.

- Решим! - бодро отозвалась продавец: - Вот как раз девочка здесь, она вас и проводит. Вика! - окликнула она стоящую возле дальнего прилавка девушку-подростка лет шестнадцати: - А что, бабушка твоя постояльцев принимает?

Девушка с любопытством глянула на Андрея и утвердительно кивнула. Вскоре нагруженный вещами журналист шагал вместе с молчаливой девчонкой по прямой улице поселка.

Андрей с интересом разглядывал деревню, так глубоко спрятавшуюся в кажущихся непроходимыми горах. Срубов было немного. В основном деревня состояла из добротных, оштукатуренных и выбеленных домов с большими усадьбами, скрывавшимися за высокими дощатыми заборами. Вдоль улицы тянулись столбы электролинии, и это уже было неплохо.

На каждой улице он заметил по нескольку колодцев под островерхими двухскатными крышами деревянных навесов. Шли довольно долго, Андрей даже вспотел с непривычки, да и солнышко не по-весеннему ярко и щедро поливало Уральскую землю.

Хозяйкою дома, в который завела Андрея молчаливая девчонка, оказалась крупная дородная старуха в обычной для деревни одежде, с полотняным фартуком поверх халата.

Старушка с любопытством оглядела журналиста. Они сидели у стола, покрытого клеёнкой, на табуретах кустарной домашней работы. Андрей огляделся.

Большая крашеная синей краской дощатая веранда, простенькие занавески на окне, газовая плита с большим красным баллоном, старенький холодильник. Холодильник, несмотря на почти летнее тепло, был отключен.

- А неча в нём хранить! - добродушно усмехнулась бабка: - Как моложе была, да и мужик живой был, так в нём всё было: и мясо, и сметанка! А ныне – всё! Силы не те, чтобы скотину держать. Так, курочек с десяток, да огород. Тем и живём.

- Пенсия у нас известная, - продолжала она: - От пенсии до пенсии живут старушки весело! - хрипловато засмеялась бабка: - Зови меня бабой Ниной. Так все зовут. Чеботарёвы мы.

…Через полчаса Андрей, прихлёбывая ароматный чай, заправленный какими-то травками, познавал нехитрые деревенские новости, жизнь, радость и беды бабы Нины.

Столовой в деревне не было, пришлось Андрею распаковать часть съестных припасов, закупленных для предполагаемого похода. По-прежнему молчаливая Вика занялась приготовлением ужина.

В сумерках сидели за столом. Девчонка с видимым удовольствием поглощала запечённые окорочка с отварной, густо посыпанной молодым укропом картошечкой. За чаем разворачивала шоколадные конфеты, деликатно брала маленькой ложечкой сгущённое молоко.

Прибрав со стола и перемыв посуду, девчушка попрощалась с Андреем и бабушкой. За весь вечер она сказала не более десятка слов, больше слушала.

Уходя, виновато глянула на Андрея и робко взяла со стола две-три конфеты.

- Бери, бери! - поощрила внучку баба Нина: - Это она сестричке малой, за неё переживат! Молчунья, в деда, видать, пошла!

Андрей подошел к рюкзаку и, вынув пакетик с оставшимися сладостями, едва не насильно всунул его в руки вспыхнувшей от смущения девочки. Та благодарно взглянула на него большими тёмно-вишнёвыми глазами и ушла.

- Вот как! Накормил ты нас! - улыбнулась баба Нина: - И то! Не кажин день тако быват! …Два сына у меня. Николай, отец её, фермерствует. Да какое фермерство, слёзы горькие. Едва на хлеб зарабатыват. Вот скоро Вику учить надо бы, а на что?

Старушка разглаживала невидимые морщинки на клеёнке стола, скорбно поджала губы.

- Одно хорошо - старший пьёт мало! А Лёшка, младший, совсем спилси. Измаялась я с ним! Ничё не понимат! То работат, то нет! А за столом все проворны. И всё на мою пенсию! Ох, Господи, прости грехи нам!

Андрей отметил, что бабка, помянув Господа, не перекрестилась, это его основательно озадачило и удивило. Да и в общем, оглядев веранду, мимоходом заглянув в проём открытой двери, ведущей в жилые комнаты, он не заметил ничего такого, что бы указывало на присутствие православной веры.

«Странные двоеданы! Может, уже перекрестились, или Веру потеряли?» - подумал он, а вслух спросил, чтобы поддержать беседу:

- А где он сейчас, сын ваш?

- В горы отправила. На заработки. Хозяин какой-то объявился, лес в тайге валят. Летом рубят, а в зиму вывозят. Как река застынет, так зимник наездют, по нему и возят. Страх как много рубят! Да только нам от того всё одно. Мужикам на просеках копейки платит. В совковое время лесу рубили поменее, а жили лучше! Вот как повернуло! А куды людям деваца, идут… Вот и мой там уж вторую неделю…

Баба Нина неторопливо рассказывала. Андрей слушал её и, несмотря на невесёлый тон старушкиного повествования, чувствовал, как в душе его оживает нечто забытое, то, что он давно уже растерял в своей суматошной жизни. Тихий, монотонный голос женщины будил далёкие воспоминания о детстве, о потерянной, по вине Андрея, материнской любви.

«За что я её так? - с тоской подумал о матери Андрей: - В чём она передо мною виновата? Почему я не захотел, не сумел её понять? Ведь на этом свете у меня больше никого нет!»

Он откинулся затылком на стену, сидел тихо, закрыв глаза. Пожалуй, впервые за много дней, поглощённый своим горем Андрей вспомнил о матери, которую не допускал к себе, несмотря на её отчаянные попытки достучаться до охваченного болью сердца своего единственного сына…

- Видать, отдохнуть пора! - истолковала по-своему молчание Андрея хозяйка, тяжело поднимая своё грузное тело: - Ночь ужо. Идём в избу. Заболтала я тебя.

…В доме было три комнаты. Проходя через зал, Андрей увидел простую обстановку: заставленный посудой сервант, стол, на котором стоял маленький черно-белый телевизор.

Войдя в комнату, баба Нина, глядя в верхний её угол, перекрестилась. По-особому, как успел заметить Андрей, двумя пальцами.

«Слава Богу! - подумал он: - А то уже всякое стало мерещиться. Двоеданка, бабуля! Тут они, родимые!».

В отведённой ему комнате, на кровати, свернувшись в клубочек, сладко спал большой рыжий кот. Бабулька хлопнула по спящему животному висевшим у неё на плече полотенцем, прогоняя его с нагретого места.

- Кысь-ысь! Лихоманка рыжая. Анчутка блохастая!

- Оставь его, бабушка! - попросил Андрей: - Пусть будет!

- Ну гляди, коль блох нахваташся, не жалься. Сам виноват станешь...

Андрей прилёг на жалобно скрипнувшую под ним кровать, прижимая к себе горячее тело недовольного внезапным пробуждением кота. Пушистый зверёныш, вопреки ожиданиям, не стал бояться незнакомого человека и «запел» свою громкую песенку.

Андрей положил мягкий, тёплый комок жизни на свою грудь, тихонько поглаживал пушистую шёрстку. Кот замурчал ещё громче, потёрся широкой лобастой головой о его щёку, выказывая тем самым полное своё доверие, уткнулся носом в шею человека и тихонько засопел, погрузившись в прерванный было сон. Покой и давно забытое чувство умиротворения опустились на уставшего от дальней дороги Андрея, и он незаметно задремал.

…Проснулся Андрей внезапно, от звука голосов, доносившихся до него из веранды. Была глубокая ночь. Потянувшись, резко поднялся, крепко растёр ладонями небритое лицо. Пушистый его товарищ, подняв вверх белый кончик хвоста, заторопился из комнаты. Андрей пошёл за ним.

…Баба Нина сидела за столом, сердито и горестно отчитывала стоявшего посреди веранды молодого мужика. На вид тому было лет тридцать, одет он был неряшливо: помятый, заляпанный чем-то пиджак, серые, вспузырившиеся на коленях штаны, на ногах обуты потрескавшиеся, доживающие последние дни кроссовки.

Длинные, цвета соломы нечесаные волосы, шмыгающий нос, опущенные к полу глаза, большие растянутые губы, всё и вся поза парня выражали виноватую покорность и смирение. От него исходил густой запах вонького водочного перегара.

Иногда, в своё оправдание, он начинал говорить быстро и сбивчиво, невнятно выражая свои мысли. Увидев вошедшего постояльца, бабушка и парень замолчали…

- Вот оно, горе моё луковое… Только давеча поминали… Наробился ужо! Прибыл! - баба Нина горестно поджимала губы, смотрела на своего непутёвого сына.

- Так я… Глянь на руки мои! - парень протянул вперёд корявые, мозолистые ладони. Андрей вгляделся в них и внутренне ахнул. Пальцы на руках парня были словно расплющены, на концах их, под ногтями желтели нездоровой кожей большие пятна нарывов.

Мать, увидев это, заохала, застонала. Доказав справедливость своего возвращения из леса, Леха победоносно и горделиво поглядывал на свою расчувствовавшуюся мать и постояльца…