41-60 Москвее некуда. С песней без спеси

     МОСКВЕЕ НЕКУДА. (БАЛКОНЫ.)
                2018.


         В ОПРАВДАНИЕ СЛЕЗАМ. 
                1.
Жизнь ворвалась в окно,               
Очнись печальный менестрель.               
Нет, ты не одинок,
С тобою рядом твой апрель.
Жизнь позовёт тебя, жизнь позовёт тебя,  в чём можно ей отказать.         
Мы только капельки жизни – нет нам теченья назад.               
Что с ней поделаешь? Что ты воюешь с ней?
Что за упорство в глазах?
Пусть мы все капельки жизни – я тогда жизни слеза. 
                2. 
Вновь боль побеждена,
Но от неё я не бежал.
Да! Здесь моя весна,
Но память о зиме свежа.
Жизнь позовёт тебя, жизнь позовёт тебя.  Что можно в ней изменить?
Можно солёною каплей губы твои полонить.
 Можно о счастье петь, и не стыдиться слёз.
Слабость ведь вовсе не в них.
Слабость – мечта о покое. Ты же почаще мне снись.
                3. 
Кто песням жизнь даёт?
Отважная печаль любви.
И без апрельских слёз
Бедны мелодии твои.
Жизнь позовёт тебя, жизнь позовёт тебя. Жизни правдиво ответь.
Сбросим же злобы доспехи, будем печаль свою петь.
Жить ли, закрыв глаза, или до рези в них –
жизни извечный вопрос.
Плачь, если есть в тебе слёзы – вот оправдание слёз.
Сердце укрыть бронёй, или открыть его иглам обид и угроз.
Выбери всё же второе – вот оправдание слёз.
Вовсе  и не слеза, а просто шторминку ветер – бродяга принёс.
Всё завершится улыбкой – вот оправдание слёз. 
                12.4.78. (Девятая в письме.)  В. Куроптев.

Посмотрите на дату, пауза между абзацами письма заметно удлинилась.
Явные признаки стабилизации.
Остальные песни тоже наверняка бы понравились.
Но здесь у меня не поэтическая сборка за короткий период и на заданную тему,  а «большая проза».   
Так или иначе, я избежал несправедливого перераспределения эмоций и посвятил  Ире, своей первой жене, и я в этом уверен, достойные и искренние строки.   

          41-60 Москвее некуда. С песне без спеси.

                41-44 Москвее некуда. Обещанная.

 
                41 Москвее некуда. Встреча.

И очень хорошо, что мне не удалось довести операцию по ампутации прошлого, по уничтожению своих собственных следов, по сожжению всех письменных свидетельств тех времён до логического конца – самосожжения души.   

А блокнота с корабликом  у меня ещё не было, ему ничего не угрожало.
Впрочем, его бы не тронул в любом случае, он ведь был пуст.
Таким образом, подаренный мне летом семьдесят восьмого (78), он стал неким символом «жизни с чистого листа». 
Вы, наверное, будете удивлены, но его история начинается много раньше. Помните девушку с первой (1) страницы романа. 
Приятное личико (и фигурка).
Ленку, сигнал от которой я ожидал на том первом (1) балконе,
Ёжика, от которого я так удачно избавился во второй (2) из предъявленных  вам здесь песенок.
Я довольно подробно изложил там, наверху, факты её к несчастью уже завершившийся судьбы. 
За кадром пока осталась наша последняя встреча.
Горели торфяники.  Но на даче в Серебряном Бору гари особенно не чувствовалось. Я мотался туда-сюда в основном на троллейбусах, но если даже оказывался вечером в городе (Бор, конечно, тоже Москва),
то каждый вечер (скорее, каждую ночь), кроме среды и субботы,  купался недалеко от метромоста. 
Потом спал до полудня, делал какие-то незначительные дела, а потом всё повторялось.
Однажды днём я заскочил в ближайшую «Булочную – Кондитерскую», купить чего-нибудь и выпить чашку кофе. 
Было здесь тогда такое нестандартное заведение, настолько шикарное, что ныне в этом помещении, даже не «Мебельный» - банк.
Перед прилавками и кассой почти никого, с той стороны дремлющие продавщицы. В кафетерии прохлада, полумрак и пустота.   
За одним (1) из четырёх (4) столиков ослепительная женщина – Ленка.  Такая знакомая, но иностранка.
В те времена иностранцы так легко распознавались на улицах Москвы.
Мы не виделись несколько лет. В нашем случае резонно считать так:
семь с половиной (7,5), то есть три (3) раза по два с половиной года (2,5).
2,5;3=7,5.   Я учитываю почти мистическое значение для нас данного временного интервала.  Столько всего случилось, мы уже совершенно иные, но никакого удивления с обеих сторон.  Две (2) едва проявленные улыбки, но обоюдно подтверждённая глазами радость встречи. 
Я беру  большую чашку кофе, сочник, встаю рядом. 
И только тут мы здороваемся.  Сквозь смех. 
На столе уже есть большая чашка кофе и надкусанный сочник.
И ей, конечно, нравится, что я не забыл её давнишнее «как обычно».
Да, мы много раз бывали здесь и подростками, после катка, когда зимы в Москве ещё были зимами, и позже, подросшими, начиная с кофе наши совместные прогулы занятий. Но с тех пор я сюда не заходил, и я говорю ей об этом.  Она, оказывается, тоже – ещё один (1) приятный пустяк. 
Нам, кажется, почти не о чем говорить.  Мы ведь подробно обоюдно проинформированы, и для нас такая ситуация вовсе не новость.

Моя мама, вынужденная ранняя пенсионерка, реализуя своё, достойное восхищения, желание жить и двигаться, ежедневно часами  гуляет вокруг их дома.
(Того самого знаменитого «полувысотного»,  названного мною
 «горцем в папахе».)
Она активный и популярный член скамеечного клуба, который становится существенно теснее и разговорчивее во время дождя.  Дело в том, что среди поистине огромного числа расставленных вокруг скамеек, лишь те, что находятся около  двух (2) подъездов из четырнадцати (14), расположены прямо под балконами
первого (1) этажа и этот факт позволяет продолжать общение
(трёп ?! – сомнение, как в шахматах ) «при любой погоде».   

                42 Москвее некуда. Очень короткая прогулка.
 
Здесь немало весьма занимательных, даже легендарных персонажей.
Не у всех, правда, положительное реноме – ну, тем интереснее их рассказы.
Ещё интереснее сравнивать лично услышанное и увиденное с многочисленными телевизионными версиями. 
Да, да – есть и такие, о которых снимают и снимают. 
Это относится не только к знаменитым «бывшим» из дома Совмина,
но и к многочисленной кинобратии, плотно расселившейся вокруг.
Поверьте, суждения тележурналистов крайне редко совпадают с дворовыми.
Запросто получится объёмный фолиант несколько иного жанра.
Но сейчас мне важна лишь одна (1) пенсионерка – аборигенка.
Ленкина бабушка.  Да, та самая, которая не очень успешно следила за аккуратным выполнением домашних заданий. 
Они с мамой приятельствуют – вот и вся простейшая причина нашей с Ленкой информированности.  Мы пересказываем слаженным дуэтом (2) наши собственные истории, подтверждаем, шутливо комментируем, допиваем кофе.
Буфетчица (а как её ещё называть) работает здесь давно, хорошо помнит нас и понимающе прислушивается.
Лена протягивает мне незамеченную мною раньше довольно увесистую весьма необычную, то ли сумку, то ли корзинку – я таких ещё не видел.
Впрочем, она очень уверенно и удобно прицепилась к моей правой руке.
Мы выходим, и не поворачиваем направо мимо той самой школы к её дому, а спускаемся чуть-чуть к Комсомольскому. 
Мы сейчас как раз напротив огромных букв «СЛАВА КПСС», с моей первой страницы.  Они ещё там, наверху! 
«Ура» аршинное – печать непогрешимости!
Беседа продолжается.
Нет, свадьбы наши состоялись не в одну (1) субботу, хотя планировалось сначала полное совпадение.  (Помню, как меня позабавил в своё время данный факт.) 
Они в последний момент решили перенести посещения Дворца бракосочетаний на «после получения её диплома».  Мужу, почему-то важно было сразу писать в анкете о наличии высшего образования у жены.  Впрочем, задержка составила всего три (3) недели.   Тянуть тоже было нельзя.  И беременность, и уезжать уже надо было.
Рожать коллегиально, двумя (2) семьями, решили за рубежом.   
А вот мальчишки наши, действительно, родились в один (1) день, и даже в один (1) час, в шестнадцать часов (16.00.) по Гринвичу. 
И к этому уже нельзя относиться без удивления.   
Впрочем, мы же на одной волне. 
У меня как раз самое начало увлечения биоритмами.
(Нет ещё ничего своего по теме, много позже будет много.)
И я что-то полушутливо объясняю ей.
О, у них до черта  таких публикаций. Муж тоже смеётся, но считает.   
Ну, а если и в правду по науке.  Маленькое сегодняшнее замечание.
Случалось и мне (позже, конечно) заниматься демографией (древне-гречеческие ;;;;; – народ и ;;;;; - пишу),  наукой о закономерностях воспроизводства населения и т.п. и т.д.
В сферу интересов нашей академической лаборатории она вполне гармонично вписывалась.   И мне не составило труда отыскать соответствующую статистику. 
В те времена (конкретнее, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году (1975) в Советском Союзе средний возраст матери при рождения первого (1) ребёнка составлял двадцать три и три десятых года (23,3), 
в тот же период возраст мужчин  впервые (1) ставших отцами был двадцать пять и восемь десятых (25,8). 
Та самая, наша разница: два с половиной года (2,5).   
Не думайте, что я подтасовываю.  Нужные графики легко находятся на специализированных сайтах. И не только на них.
Убедитесь, проверяльщики, что я честен.
Так вот и Ленка, и я ещё и чётко попали в возраст. 
Впрочем, она всегда была воплощением нормы.
А я, зная, что вся жизнь моя состоит из аномалий, постоянно работал над ошибками и изо всех сил старался вписать своё существование в традиционные рамки. 
Так или иначе, каждый из нас по-своему попал в статистическое яблочко.

И вот, позавчера вечером, она, наконец, привезла в Москву сына, 
к дедушке, бабушке и прабабушке.
Они ждали его целых два с половиной (2,5) года. 
А оба дяди, оказывается, уже бывали у неё в Лондоне.
Старший даже не раз.
Муж прилетит на днях, а дальше они собирались, кажется, в Пицунду.

Мы на мгновение приостановились у входа в винный (там и сейчас «Ароматный мир»), но она отрицательно покачала головой.
Да, дети – самое главное, лучшее. 
На глаза попалась вывеска «Фотография».
У неё есть с собой фото. Сейчас…   Я тоже полез в нагрудный карман.
Тут она остановилась, взяла заметную паузу и сменила тему.
Она не сможет встретиться со мной вечером, а если мы сейчас отправимся к Алке   (сохранилась, оказывается, и явка), то неизбежно попадаем и под её, и под мои окна,
И кто-нибудь, по закону подлости, обязательно заметит нас.
От меня ждут решения.  Но ещё раньше этой тривиальной мысли,
на слове «окна»,  я вдруг понял, чего она не знает, и не может знать
(мама с мая безвылазно жила в Серебряном Бору), 
о чём я и сам не привык пока автоматически помнить, -
мы ведь сейчас, сию секунду, стоим на знакомом нам с детства углу, прямо под моими окнами, под моими новыми окнами,
трёмя (3) окнами моей, только моей комнаты.   
Моего нового, индивидуального места жительства.         
И прописан-то я здесь всего неделю.  Нет, вру – шесть (6) дней.
Я ведь и в булочной оказался, только потому, что впервые (1) в жизни самостоятельно вёл хозяйство. Господи, я же ничего не купил.
Что там у меня наверху? 
Яблоки, один (1) персик, кофе, литра два с половиной (2,5) коньячного спирта  прямо из Еревана, какая-то колбаса, но хлеба и сахара, кажется, нет совсем.
И я, ничего не объясняя, не меняя прогулочного темпа и тембра голоса, завожу её  в подъезд, в лифт,  буквально через тридцать (30) секунд
мы перед солидными дверями квартиры номер пятьдесят (№50).

                43 Москвее некуда. Полчаса (1/2) воспоминаний.
               
О чём она думала в эти столь протяжённые полминуты (1/2), дочь заместителя министра, невестка посла, жена, молодая мама? 
Её с детства знакомая мне манера, эмоции лишь обозначать, почти стопроцентная (100%) флегма.  Но тут я достал ключи. 
Бац, вот где сработало.  Переключилось внутри.
Появляется, наконец, та другая, крайне редкая, но тоже очень хорошо мне знакомая с тех давних времён, когда она, едва вышедшая из младшего школьного возраста, напялив мой пылающий свитер, демонстрировала  «Сенежу» за ужином, а затем и весь длинный вечер, наши особые отношения.
Или когда, целенаправленно обегая комнату за комнатой, восторженно сообщала, что я обыграл чемпиона мира по шахматам Петросяна
в настольный теннис. 
(Тигран Вартанович выбрал тогда «Сенеж» местом подготовки к своему очередному матчу, появлялся на людях только к вечеру, шутливо сердился на меня за пинг-понг, и не без удовольствия обучал бильярду.)
Именно такую Ленку я ждал, провоцировал, ничего не объяснял заранее,
чуть грубовато подталкивал в подъезд.    
Выскочила из раковины, любопытствует.
Прежде всего, я должен всё подробно рассказать и показать.
Всё вплоть до штампов в паспорте.      
Ей очень нравится описание переезда,  особенно завершающий эпизод, когда я, проводив помощников, завалился на ещё не нашедшую своего места красную софу и долго-долго засыпал с одной (1)  единственной (1), навязчивой мыслью: сюда никто не войдёт,  сюда никто не войдёт,
сюда никто не войдёт.
Что ж, я всегда понимал: тогда, семь с половиной лет (7,5) лет назад основной помехой стало отсутствие такого тихого абсолютно своего местечка.
Нет, у нас всегда были варианты. Богатый выбор.
Но все ёжики обожают свою потайную избушку меж корней,
под защитой огромных деревьев.    
Параллельно я придумывал, как перейти к рассказу о моём невероятном путешествии в Армению, об Эчмиадзине, где со мною говорил сам католикос, об обеде на озере Севан с семью сортами форели,
о кафе – шантанах в Ереване, которые точно лучше, чем в Париже,
об организации ереванского автомобильного движения
в дни футбольных матчей на стадионе «Раздан»,
о самом популярном местном раисе,
о том, что «раис» вовсе не почётное звание на армянском языке,
а просто сокращение от русского «работник искусств»,
и что для моих гидов познакомить меня с этим замечательным молодым певцом и музыкантом было сложнее, чем  с главой армянской церкви.  Ну, и конечно, о постоянно и бесперебойно действующим с тех пор, два с половиной (2,5) года, коньякопроводе.  Так я собирался оправдать наличие на подоконнике значительного количества очень крепкого спиртного (крепость коньячного спирта – семьдесят два градуса (72).  Ведь во времена нашего романа мы почти не выпивали. 
Но тут всё разрешилось самым неожиданным образом. 
Она, видимо, решила, что хватит уже удивляться -
 пора начинать удивлять.
 И выставляет  на стол ту самую сумку – корзину. 
Ленке во второй (2) раз (1) удалось поставить её, довольно  объёмную, вне поля моего зрения, и я, признаться, успел о ней забыть.
Меня вновь удивил её экстерьер.   
Учитывая очевидные фольклорные мотивы и плетёную конструкцию можно было бы попробовать назвать данный предмет туесом, туеском.
Но туес, как правило, небольшой, овальный, да ещё и совсем русский.
Это, конечно, напоминало и берестяной короб, но, насколько мне известно, нет такого понятия как «английский берестяной короб».
С тех пор, я видел и держал в руках множество всяких корзин с крышками, и не совсем русских, и совсем не русских по облику,
но никогда именно такой. Будто их нет вовсе.
Однако, периодически они мелькают в различных английских фильмах.  Не далее, как вчера я видел нечто очень похожее в сериале по Агате Кристи.  И у них определённо есть какое-то название.
Однажды мой друг – архитектор показывал и пояснял мне длинный – предлинный фильм о русском архитектурном авангарде,
о конструктивистах, об их влиянии на мировую архитектуру,
о «великом русском архитекторе» Константине Степановиче Мельникове  (кавычки обязательны – это три обязательных слова
перед его именем во все иностранных статьях).
Так вот, в той части фильма, где показывают картинки по теме,
я заметил некий дом, кажется в штате Огайо (США). 
Он так и называется «дом-корзинка». 
Вот он сильно похож на ту Ленкину сумку.       
А знаменитый дом – мастерская Мельникова, который, кстати, я много раз внимательно рассматривал  со всех сторон и изнутри, на мой взгляд, здорово похож на традиционный русский туесок. 
Впрочем, мне и сейчас хочется того же, что и тогда.
Я в нетерпении смотрю, как она открывает свой баул. 
А вы знаете, что у русского саквояжа (французский sac voyage - буквально дорожная сумка) - баула есть омоним (не путать с ОМОНом). 
То есть этот набор знаков имеет и другое значение.
Так называют ещё индийского (точнее – бенгальского) странствующего
музыканта – поэта – мистика. (То же, что менестрель в Европе.)
И переводится, кажется, «святой безумец».
С ума сойти! Я, пожалуй, удивился бы меньше,
если бы из баула выскочил баул, облачённый в свои странные,
какие-то нелепые даже для Индии одеяния,
с жужжащей, как огромный шмель, тампурой в руках. 
Танпура, тамбура – не важно, тот же  ситар
(помните  Джорджа Харрисона и его Harrisongs), но без ладов.   
Мне все азиатские струнные, почему-то, напоминают кобру,
вылезшую из своей корзины (вот чёрт, опять корзина). 

                44 Москвее некуда. Запасливый ёжик.

Нет, ничего мистического не произошло, но  я в крайнем изумлении наблюдал,  как  Лена последовательно выставляет и выкладывает
на стол  объёмистую фляжку скотча Highland Park (Хайлэнд парк)
и ещё более внушительную бутылку Teacher’s
(а я-то стеснялся предложить немного выпить за встречу),   
чёрную банку чая «Twinings» (по-моему, у нас до сих не определились
с фамилией бакалейщика Томаса Twiningа, то лиТвайнинг,
то ли Твининг) и зелёную банку «Sir Thomas Lipton Finest Earl Grey» (зелёная банка, в данном случае, не означает оттенок чая, а намекает
на добавленный к чёрному бергамот, точно такую же  я получил
в подарок от одного из высших иерархов Русской Православной Церкви при весьма занимательных обстоятельствах;
а вообще-то чай из  банки куда как стильнее и солиднее,
чем во всяких коробочках и пакетиках,  согласитесь;
и последнее – я знаю, что на острове Великобритания чай
не произрастает, и в принципе предпочитаю напиток без навязанных привкусов, но нельзя не признать что, если на английской пачке написано «чай с бергамотом», то это «чай с бергамотом»,
а не бергамот с чаем),
несколько красочных ненашенских герметических упаковок со съестным (к этому времени я уже читал великих ирландцев, и знал,
что в отличии от «тонких знатоков виски», ирландцы предпочитают крепкие напитки закусывать, хотя бы для того, чтоб выпить побольше, и с ними согласен не только я, но и весь русский народ) -  копченая рыба (не одного (1) сорта), говяжий язык,  разные сыры и салаты.
Сквозь надпись «English» просвечивают грибы и солёные огурцы, 
под «Welsh» - капуста, а в «Antipasto» полоски салями, сыра и красного перца, их, наверное, подбирали по названиям.
Создаётся впечатление, что всё это вместе уложено ещё в Великобритании.
Но тут же продуктовый набор дополняется продукцией  кондитерской фабрики «Большевик» (бывшего поставщика двора его Императорского Величества),
чьи красно-кирпичные стены находятся прямо напротив впадения родной моей улицы Правды в Ленинградский проспект.   
Из окна Вовки Агеева, Чика, моего любимого друга открывается на противоположном берегу вид на типичный старинный завод, где вполне могли бы производиться, ну, скажем,  гвозди, хомуты или дуршлаги.   
Думать так, не позволяют постоянные вкусные запахи, что является
единственным (1) и весьма сомнительным плюсом (+) тогдашнего Володькиного места жительства. 
Впрочем, сейчас он нигде не живёт.  Его нет!
И мы о многом не договорили.
И мне остаётся только в очередной раз процитировать себя:    
 «всё, что было с нами и между нами вполне тянет на отдельную книгу». 
Список съедобного завершается буханкой «Бородинский» с  шестого (6) хлебозавода.  Его приятный и узнаваемый аромат мы с моей гостьей чувствуем прямо сейчас,  в семьдесят восьмом (78). 
Он тоже напротив за проспектом, но уже Комсомольским.
Теперь-то он, естественно, снесён, и с тех пор я уже не ел настоящего бородинского. Ясно, зачем Ленка заходила в «Булочную – Кондитерскую». Но съедобным дело не ограничивается.
На стол, непонятно почему на мой, холостяцкий, вываливается
куча пёстро разукрашенной косметики.
И хотя что-то из набора мне знакомо, я уже не читаю названий
и не считаю.
Да, но здесь нашлось ещё место  и для  духовной пищи.
Не менее яркие, чем упаковки обложки.
Две (2) книжечки pocketbook (карманные).  Впрочем, я не уверен,
что «pocketbook» официальное название такого малого формата.
К тому же  для современного читателя это, прежде всего, целая линейка ридеров (reader), серия электронных устройств от одноимённой компании.   А я возьму сейчас и просто измерю их линейкой, они сохранились – об этом мне сообщает мой книжный каталог, здесь и точные указания, в каком шкафу, на каком стеллаже.
Без грамотного списка я бы запутался даже на совершенно бесполезной  для самообразования полке книг с дарственными надписями.
(Друзья, не обижайтесь, я просто уже очень внимательно прочёл ваши произведения.) 
Итак, вот они передо мной.
Сто семьдесят на сто восемь миллиметров (170 мм ; 108 мм).
О, да это же  foolscap octavo, вот вам и официальное название формата.
А знаете, как переводится первое (1) слово -  «шутовской колпак»,
ну, вот что они имели в виду, те, которые придумывали -
возникают самые разные ассоциации.   
А вторая-то (2) чуть-чуть другая.  Кстати, здесь надо бы в дюймах.
Шесть с половиной на четыре с половиной (6,5;4,5) дюйма.
Обе книженции не первичный (1) литературный текст, а изложение фильмов из специальной серии «Лауреаты Оскара». 
«Кэрри» - первая экранизация прозы Стивена Кинга.
Я его тогда не читал ещё,  зато сейчас, и давно уже, хоть и не всегда доволен им, но достаточно чётко ощущаю его, прежде всего,
как своего сверстника. 
И «Звёздные войны. Эпизод IV: Новая надежда» - первый (1) 
по году выпуска и четвёртый (4) по сюжетной хронологии;
здесь Леночке особое спасибо – брошюрки вполне хватило мне для снобистских бесед об этом шедевре мировой кинематографии.
В завершении разгрузки выплывает и блокнот с корабликом.
Но его она не кладёт на стол, а протягивает мне, со словами,
что у неё тоже хорошая память, напоминая мне о не кофейной чашке кофе и сочнике.
Она знает, что мне такие штуки всегда интересны и нужны.   
Вы можете судить о степени  моего удивления, хотя бы потому,
что тридцать пять (35) лет спустя я помню почти все явившие предметы поимённо.   Я просто ошарашен. 
К тому же процесс озвучивается ничего не объясняющим рассказом. 
С двумя (2) своими дядями Майкл (назван Михаилом, по-простому,
по деду) уже был знаком.  Старший бывал в Лондоне по долгу службы.  А младшему она взяла да выписала как-то приглашение.
Поясняет и уточняет Лена. 
Вчера он целый день сидел на руках по очереди у всех остальных старших представителей семейства, привыкал, ведь раньше он знал
их только по рассказам, фотографиям и телефонным голосам.   
А сегодня утром дед неожиданно объявил, что берёт его с собой на службу, в тот самый кабинет с кораблями и ярко иллюминированной картой мирового океана.
Наверное, министр изъявил желание познакомиться.
В свою очередь, Майки захотел взять с собой бабушку.   
Оставшись одна (1) она не стала разлёживаться, дипломатично позвонила  своей бабушке (в новой схеме семьи – прабабушке),
и, как в былые времена, легко переиграла её, сказав, что соскучилась
по родным местам, что хочет прогуляться,
и,  заранее зная, что та откажется, позвала её с собой. 
Затем, будучи полностью уверенной, в том, что встретит знакомых, собрала приготовленные уже подарки и отправилась прямиком в булочную за чёрным хлебом и советскими сладостями,
с которыми в Лондоне напряжёнка.   

                45-48 Москвее некуда.  Рельеф времени.

                45Москвее некуда. Промежуточный финиш. 

Она подталкивает ко мне фляжку и дёргает за разноцветные полоски на упаковках. Вот и стол накрыт.  В конце концов, генетику как не старались, а отменить не смогли – вспоминаю я восхитительные коктейли её отца.
Теперь-то она уже никуда не пойдёт, то есть, от меня прямо домой.
Так что, косметика для моей нынешней, не ври, что нет.
Или для жены, вдруг ещё сойдётесь.
А времени у нас, примерно до шести (18.00). 
И она надеется, что у меня не отключена горячая вода.   

Лена, по-видимому, полагала, что дальнейшие объяснения совершенно излишни. Но я продолжал оставаться в полном недоумении.
Она, конечно, была права – ей вряд ли удалось бы прошмыгнуть незамеченной даже до ближайшей троллейбусной остановки. 
А уж отправляясь на прогулку по району, где  она прожила всю свою советскую жизнь, Ленка определённо надеялась на «неожиданные» встречи.  Она правильно подготовилась к ним.
Верная корзинка украсила бы встречу, как с любой из бывших подружек – соперниц из параллельного  класса, так и с одним (1) из старых воздыхателей, обитающих чуть ли не в каждом подъезде в округе. 
Ей очень хотелось блеснуть. 
Подобные мысли и поведение вполне понятны. 
Но я никак не мог уразуметь, каким образом ей удалось запланировать встречу конкретно со мной.  А наличие подарочного блокнота недвусмысленно указывало  именно на существование и такого плана. 
Буквально никто из обозначенной шатии – братии – сестрии не нуждался ни в каких тетрадках. 
Мне ли этого не знать, ведь чуть ли не со всеми,
и чуть ли не ежедневно  я плотно общаюсь. 
Чай, не последний человек «на районе».
Ну да, конечно, женщина жила постоянно согревающей надеждой –
обезболивающим неудачный брак перцовым пластырем.
Но кому нужны твои невыносимо горькие семена.
Ну и что, что перец?   Ну и что, что первый (1)?
Впрочем, у меня только сейчас образовалось время порассуждать 
о ситуации.
А тогда мгновенно стало ясно, как и в каком порядке будут развиваться события.      
Разумеется, я и раньше знал, что подобные романтические  свидания следует начинать как можно раньше.   Не раз (1) и не два (2)  случалось мне перехватывать   Ленку на повороте у подвального клуба «Огонёк», единственной (1) почти непросматривающейся  точке на коротком пути от подъезда до школы ровно в восемь часов двадцать минут (8.20) утра, без звонков – предупреждений. 
Именно в такие дни мы успевали всё не торопясь, плюс (+) всё
с удовольствием,  а порою и плюс (+) всё про запас. 
Знаете, уже тогда я убедился, что и такими ощущениями можно успешно запасаться.   
У меня тоже есть красивые новые упаковки.   
Я открываю один (1) из недавних подарков на новоселье. 
Очень полезный, сразу же тогда и пригодившийся.
Дружок мой с незапамятных времён, Вовчик, всегда дарит функционально полезное.
Он и на более позднем, очередном новоселье отличился, притащил бинокль, я вам об этом уже рассказывал. 
Они ещё не расставлены, а скромно лежат, каждый в своём отдельном гнёздышке,  в солидной, соответствующей их статусу коробке,
их шесть (6),   но сейчас я вынимаю только два (2).   
Два (2) объёмных бокала - стакана с толстым дном, специально предназначенных для крепких напитков. 
О чём и напоминает нам  одна (1) из надписей на коробке, предусмотрительно продублированная на русском и на английском.  Основной же язык на коробке – чешский.
Чехословакия (существовало тогда такое государство)  успешно продавало своё стекло во всех направлениях. 
Old fashioned – я впервые (1) слышу очень красивый Ленкин английский.  Вот он – эффект погружения.
В школьные и даже университетские годы только отборные репетиторы
и солидный административный ресурс обеспечивали ей хлипкую четвёрку (4). 
Old fashioned  -  с английского «старомодный». 
Да, она, несомненно, успешно осваивает язык страны проживания.
Так частенько называют подобные ёмкости, кажется, по названию первого (1)  в истории коктейля. 
Существует такое английское толкование.
Я, правда, думаю, что первую (1) алкогольную смесь придумали вовсе
не англичане, и не русские, чего вы наверняка от меня, московского выпивохи, ожидаете,  а первобытные люди, во время разжёвывания   двух (2), а то и трёх (3) разных забродивших фруктов.   
А мне всегда больше нравилось другое, почти неупотребляемое у нас,
название подобной посуды. 
Такой красивый стакан. И в том же диапазоне объёмов,  от ста восьмидесяти (180) до трёхсот (300) грамм. 
Впрочем, здесь надо писать миллилитров  (180 – 300 мл.).
В общем,  немало.   
Тумблер!  Я впервые услышал словечко, да ещё сказанное не совсем
по-русски,  от бармена осенью шестьдесят восьмого года  (68)  в почти всегда полупустом и полутёмном (полумрачном) баре на антресолях напротив восточного входа совсем недавно построенной и открытой гостиницы «Россия». 
Можете отыскать в сети фотографию в подборке «старых московских»,
с комментарием – похвалой: «Для того времени очень крутой интерьер».   
Точка съёмки из угла обязательных вспомогательных помещений хоть и вынужденная (может быть, даже единственная подходящая), но очень удачная.
Но снимок, определённо делался под вспышку, и потому несколько неадекватен.
Обратите внимание на абсолютное отсутствие открытых светильников и на плотно зашторенный вдали вид на восток, на военную академию
и яузскую высотку над ней.  И все столики, на удивлении, заняты. 
Я такого не припомню.
К тому же, есть и какое-то принципиальное интерьерное различие.
Вот, кажется, нашёл, понял.  Шторы-то висят на застеклённой перегородке, и чёрточка перил балкона едва просматривается за ними.  Да, этой прозрачной стеночки вначале не было. 
А с ближайших к перилам кресел была видна стойка администрации
и на ней редчайшая в те времена англоязычная вывеска «reception»,
что собственно и означает -  прием,  регистратура, конторка дежурного (в гостинице)) рядом со стеклянными дверями – воротами в сплошной стеклянной стене.
Всё, входящее в противоречие с моими воспоминаниями, естественным образом объясняется тут же обозначенным годом съёмок – тысяча девятьсот семьдесят пятый  (1975).  Недалеко от прежде малоизвестного и труднодоступного восточного портала гостиницы в самом начале тысяча девятьсот семьдесят первого (1971) года открылась станция метро «Площадь Ногина», до которой добрались поезда аж с двух радиусов сразу Ждановского и Калужского.   
Заодно образовался и самый близкий к главному зданию нашего образовательного учреждения вход – выход подземки.   Южный, нижний, разветвлённый подземный переход, один из побегов которого и сейчас выведет вас на Варварку (тогда улицу Степана Разина), к чёрту на Куличках, но уже не к главному северному и восточному пандусам и соответствующим им питейным заведениям  гостиницы «Россия». 
Почти полвека (1/2 ; 100)  он исправно исполнял среди прочих чрезвычайно важных и эту отнюдь не мелкую функцию, но ныне «Россия» снесена, низведена до уровня Зарядья и, поднявшись по лесенке, вы попадаете прямо на обширный пустырь. 
Впрочем, я искренне надеюсь, что прежде, чем завершится моя писанина, здесь возникнет что-нибудь путное.
Сама же сдвоенная (2) станция метро тянется под и параллельно (||) крутой во всех смыслах Старой площади.      
Итак, недалеко от нашего центрового института (ближе нас к Кремлю, пожалуй, только архитекторы и журналисты), в десяти (10) минутах,
под горой отрылось и открылось  метро, и теперь значительная часть, добрая половина (1/2) выходящих из дверей поворачивала не налево к бульварам с трамваями (в том числе и самым знаменитым под «номером» «А»), а направо,  скатываясь под крутую горку мимо совершенно замечательного особняка (он удивительным образом внутри гораздо больше, чем снаружи), где в разные времена нашей насыщенной истории и весьма разнящиеся по продолжительности периоды времени обитали князь Сербан Кантемир, сын молдавского господаря Дмитрия и брат русского поэта Антиоха (он, к тому же владел ещё до Государыни имением Чёрная грязь, которое потом при ней стало Царицыным);  школяр бригадирши  Лопухиной Андрей Дельвиг, брат уже двух (2) русских  поэтов Александра и Антона (в будущем главный московский водопроводчик, министр и сенатор);  подрастающий и взрослеющий  Савва Морозов  (тут дом, конечно, перестроился в русском стиле и вздорожал до одного из «самых-самых» в Москве); мятежные левые эсеры в тысяча девятьсот восемнадцатом (1918, сюда тогда заезжал Владимир Ильич Ленин, о чём нам упорно напоминала памятная доска забавно – неуместная на фасаде детского сада);
киношный «усатый нянь».
Я, естественно, многое и многих пропускаю.
Для этого существуют справочники и словари, радующее изобилие всевозможных упоминаний и пояснений.   
У автора всегда присутствует желание проявиться, блеснуть энциклопедической эрудицией, да ещё и указать на ошибки в других источниках, плюс (+) напридумывать – навыдумывать  и, главное,  умножить (;)  всё на собственные взгляды – сентенции – выводы по всем без исключения проблемам цивилизации.
Собственно, это и является, как я не устаю повторять, одновременно причиной, целью и методом всей литературной деятельности, всего художественного творчества.   Только неисправимый, неизлечимый лжец (среди страдающих авторством, правда, таких предостаточно) будет отрицать свою неодолимую убеждённость (пусть и локальную
по времени), в том, что он-то точно творит нетленку. 
Он-то знает «что, где, когда и как».   

                46 Москвее некуда. Июнь – месяц перемен. 

Но именно в том месте коротенькой, но содержательной социально- психологической, литературоведческой интродукции в мой бытоописательный текст,  когда я готов был уже начать раздавать оценки (в основном неуды – двойки (2)) и диагнозы конкретным представителям, как прошлого, так и текущего литературного процесса вдруг произошла остановка. 
Нет, я, конечно, не нарушил святое правило сформулированное Олешей. 
«Ни дня без строчки».  Но писал совсем другое.
Сейчас я возвращаюсь к своему повествованию спустя долгие месяцы.   
Напрашивается весьма лестное, совсем в духе предыдущего абзаца, объяснение.  Дескать, я – субъект, не принимающий рутину ни в каком виде, почувствовал её запашок, уловил некую занудливость и скуку,
и немедленно прервался, отстранился. 
Переключился (под рукой предостаточно увлекательного), а затем, особенно не заморачиваясь, просто ждал соответствующего возвращающего импульса.
И в подобном объяснение присутствует значительная доля истины.
Есть и другое, самокритичное.  Путаница, которую я с упорством, достойным более серьёзного применения устраиваю в тексте, хвастливо именуя её сложной топологией, стала почти неуправляемой.
Лабиринты, спирали, круги, система взаимоотражающих зеркал потребовали сверки со схемой.   
Что ж, такая версия тоже верна,  и тоже только отчасти.
На самом деле, я прекрасно помню, что мы сейчас на западном балконе, внутри рассказа о Коле Тестине, в процессе обсуждения термина «игромания», потянувшее за собой родной ВУЗ, проблемы эмиграции, последнюю встречу со ставшей к тому времени почти англичанкой Ленкой,  а также повсеместно и повсетемно.
Так, что же всё-таки главное.
А просто пришёл июнь.  Мой месяц перемен.
   
            ИЮНЬ – МЕСЯЦ ПЕРЕМЕН. (9.7.84)  Песня.
         1.
Дни яркие, заметные.               
А ночью сны-комедии.               
Я посвящен в какой-то тайный сан.   
Оправилась гитара от ангины,         
Мы каждый день общаемся активно.    
Ну что ж, для завершения картины -   
Худею не по дням, а по часам.       
               
Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен.   
Июнь-шутник, он что-то затевает.            
Готовит новый путь, и я готов, я смел,      
Я новые кроссовки одеваю.               
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
          2.
Зачем от жизни прятаться.
Уж лучше неприятности,
Чем скука, чем бездарность, чем покой!
Очнуться главное от зимней спячки
И от весенней, чувственной горячки,
А разницы удача - неудача
В июне я не вижу никакой.

Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен. 
Июнь-шутник, он что-то затевает.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
          3.
Жизнь не дает нам отпуска.
И будет так работаться
(Я праздную в июне новый год!)
Необходимо быть всегда "при ручке"
И "при зонте", чтоб не грозили тучи
Размазать строчки, но гораздо лучше
Вдвоем с гитарой двинуться в поход.

Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен. 
Июнь-шутник, он что-то затевает.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
         Кода.
И пусть все изменяется,               
И хватит у меня еще               
Отваги, чтоб с тобой пойти, июнь!          
В июль, в сентябрь, в январь продлись июнь! 

В тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом (1984),
я шучу, те перемены скорее приятные, чем отягощающие. 
Впрочем, частенько это как-то сочетается. 
Итак, пришёл июнь, и посыпались неожиданные события.
Началось с того, что я нашёл две (2) свои песенки в сети.  Тот, кто поместил их туда, вот уже полгода (1/2), как не откликается на мои встречные действия.
А что мне было делать?  Пришлось выползти из пещеры.
И вот я, только что активно нападавший на псевдообщение соцсетей, уже регистрируюсь в «Одноклассниках».  В принятой мною форме письма, наверное, надо писать так «Одно(1)классники». 
Здесь у меня тоже не было права выбора.   
Именно «на них» или «в них» и появились клип и две (2) аудиозаписи, заставившие меня изменить мой многолетний  жизненный уклад.
Я вывесил в «ОК» на статусе текстик, про себя называемый «преамбулой».  Он и сейчас внизу, первой (1) заметкой.
Потом чуть пригладил и дополнил его для «Стихи.ру».
Получилось следующее:   
Случайно обнаружил в Интернете две (2) свои очень давние песни, исполненные и размещённые неизвестным мне человеком. Формально мои авторские права не нарушены, после названия присутствует   
                В. Куроптев.
Но, во-первых (1), несмотря на сравнительную редкость фамилии, отнюдь не один Куроптев в стране занимается поэзией и музыкой.
Хотелось бы, что-нибудь вроде «Сл. и муз. Вяч. Куроптев»
Во-вторых (2), есть одна - две странички, где потерян и скромный хвостик в названии.
И третье (3), главное – есть мелкие неточности в текстах.
А я ведь несу за них некоторую ответственность.
Поэтому,  сначала отправил в сеть те же две (2) песни в собственном исполнении, потом добавил (и продолжаю добавлять) ещё и ещё из того же периода. Благо, записи сохранились и не окончательно осыпались за сорок (40) лет.
И теперь, во избежание дальнейших разночтений, выставляю их здесь.   
Послушайте песни. Музыка «прибавит» и «пояснит». 
Google выдаст вам список на запрос, например
«Вячеслав Куроптев. Раннее».   

А  в «ОК» оставил на виду только -   
Почитайте «моё» на «Стихи. ру.»
Послушайте песни. Они легко находятся Google.
Наберите, например, «Вячеслав Куроптев. Раннее».
Я ведь пишу всю жизнь, конечно, не для себя.   

Всё, что я так просто и быстро излагаю вам здесь, потребовало и продолжает требовать уйму времени.  Возникло много дополнительного, часто неожиданного, вызывающего даже у меня, ушлого
и поднаторевшего, определённые затруднения.
И «Одно(1)классники» и «Стихи.ру», являющиеся тоже некой соцсетью полностью подтвердили все мои опасения. Но и оправдали мои надежды.

Далее я просто обязан показать и прокомментировать обе (2) песни.
Каждая из них, конечно, со своей историей.
 
     ЗАЧАРОВАН КРАСОТОЙ.   (Июнь 72.)   Песня.
                1. 
Я брожу среди картин, зачарован красотой.     Dm A Dm
И будто новый мир открылся предо мной.        Gm C F A
Мир ушедший и забытый,                Dm Gm
Короли, пажи и свиты.               
Мир за морем долгих, долгих лет.                Dm A Dm
Вот юродивый с колен просит подаянья.            F C F G Dm
Вот Ромео и Джульетты первое свиданье.          F C F A Dm
                2. 
Нищета с богатством рядом, рядом с искренностью фальшь.
Ушедший мир такой же, как и наш.
Вот расправленные плечи,
Взгляд открытый, человечий.
Ну, а вот усталые рабы.
Вот зовущая мадонна в розовых тонах.
Вот старуха об убитых плачет сыновьях.
                3.
Рядом с горем светит радость, лето следом за зимой.
Мне так понятен этот мир чужой.
Всё так ясно, всё так близко,
Будто друг я живописцу.
Вместе с ним я краски разводил.
Вот восход, восток багровый, Солнцу путь далёк.
Вот малыш родился новый – жизненный поток.

На эту песню, кроме формата МР три (3), ещё и клип сделан.
Мои, то ли доброжелатели, занявшиеся вдруг продвижением песен,
то ли хитрые плагиаторы, разработавшие некий план, поработали с ней с должным вкусом и пониманием замысла автора. 
Аранжировка и исполнение один (1) в один (1)  с пусть не широко,
но растиражированной когда-то записью под две (2) гитары. 
Горжусь и везде отмечаю, что «второй» (2) гитарой был тогда замечательный музыкант Костик Никольский.
Адекватно сделан и простой видеоряд.
Они как будто слышали, что я хотел сделать тогда «кино – декорации».
Экран за спиной и на нём только хорошие картины одна (1) за другой.
Одна (1) показательная деталь.  Там среди картин есть «Заросший пруд». А у меня о нём более поздняя песенка. Прочувствовали.
На этом фоне абсолютно нелепо выглядят попытки переделать текст.
Вместо «долгих лет» - «дальних стран». 
Зачем же из истории делать географию?
«Уставшие» вместо «усталые», наверное, случайно.
Но, ребята, - не «уставшие» после недавних трудов, а всегда «усталые», «по жизни», как сейчас говорят.
В конце вместо продолжения темы «связи времён» - просто безграмотность.
К тому же, незамеченной и повторённой осталась моя собственная ошибка во время записи.   
Я тогда поменял местами «всё так близко» и «всё так ясно». 
И потерял рифму.
А вот моя личная история, то есть наша с ней, с песенкой «о картинной галерее» история, она точно достойна внимания.
Надо же, и так бывает – вскоре подумаете вы.
Вот здесь я точно обойдусь без фамилии, хотя для людей, мало-мальски информированных в вопросах моего первого (1) ВУЗа, не составит труда идентифицировать персонаж. 
               
                47Москвее некуда. Для начала «сюда»

К очередной, летней сессии тысяча девятьсот семьдесят второго  (1972) года, учёба окончательно надоела мне, к тому же в июне (моём традиционном, как вам уже известно, месяце перемен), появилась цепочка песен, явно указывающая на то, что стало получаться нечто новенькое.   Я продолжал по инерции сдавать зачёты и экзамены  (точнее, то сдавать, то не сдавать, то не ходить вовсе, то получать
в один (1) день по две (2), а однажды (1) даже три (3) записи в зачётку.   
К десятилетию (10) института мы даже приготовили гимн
(я уже рассказывал), но твёрдо решил уходить, или…   
Впрочем, я не очень понимал, какое «или» существует для меня.   
Я что-то писал, придумывал, потом куда-то ехал,  менял маршрут, иногда показывал ребятам, иногда сразу, подглядывая в бумажку, записывал на не совсем уж безнадёжную «Комету». 
Наконец получилась целая средняя катушка.
Кто-то сразу перекатал её.  Потом ещё, ещё…
К концу июня у меня было минус два (-2) экзамена - хвоста и  странная повестка, пришедшая вполне официально, под подпись.   
Нет, не в военкомат.
Два (2) «на осень» не критично. 
К тому же я планировал спихнуть, отрезать  ОТРЭС (основы теории расчета электронных схем) дня через три (3), что и сбылось.
А ещё  я встретил Чипу.  Вы, конечно, ещё узнаете много чего об этом самом Чипе. Мы не общались уже долгие годы, но в результате каких-то самых разных, порой совершенно невероятных совпадений, он практически постоянно присутствовал в моей жизни.  А пока он просто сообщает мне, что назавтра последняя пересдача на кафедре «Электрических машин и механизмов», и что он тоже будет принимать экзамен.   В десять (10) утра  заведующий кафедрой, он же  великий
(я не иронизирую) наш ректор  велел ему открыть «большую лабораторию» и начинать.   Повестка тоже назавтра, но на час (1) дня.
В десять (10) часов десять (10) минут я беру билет.   А через сорок (40) минут у меня четвёрка (4).    Последняя, пятая (5) запись на последнем заполненном листочке в зачётке.    Предпоследняя, зачётная страничка  укомплектована ещё две (2) недели назад.  Без зачётов почти не допускают к экзаменам в сессию, и уж совсем нет к пересдачам.
Ещё битый (но приятный, странное сочетание) час (1) я провожу
в деканате.  Секретарша (как же мало, даже несправедливо, такое название для Елены, помните её?) и заместитель декана проверяют бумажки, вполне доброжелательно комментируют, сообщают новости сквозь открытую дверь кабинета  декану, и, наконец, вносят меня в главный на данный момент документ – приказ о переводе на следующий курс.  Сколько же крови я им попортил, а они всё ещё доброжелательны.  Жаль, очень жаль, что никто из этой троицы (3) не дожил 
до моих самокритичных, повинных даже строчек.      
Всё! Ещё, по крайней мере, месяцев девять (9) могу делать всё, что хочу.
Вот о чём я думал тогда.  Вот такой эгоцентричный негодяй, легко находящий себе оправдания в творческих успехах. 
А они точно были, об этом убедительно свидетельствовал уже изрядно помятый официальный бланк в правом кармане брюк. 
Не светился бы – не вызывали.
Я в который раз достал повестку и прочёл адрес, на самом деле уже выученный наизусть. Он мне сразу показался знакомым.   
Старую Москву всю жизнь очень люблю, прошёл не раз буквально по каждому её метру, знаю назубок и могу с любого угла – поворота читать без запинки.  И сейчас, следуя чётким указаниям встроенного в мозг навигатора…  Впрочем, не было тогда такого гаджета.
Напишу, как написал бы тогда: «следуя указаниям автопилота», спустился к лестнице Морозовского сада, по той самой  горке, где я споткнулся, остановился и прервал текст в предыдущий раз, вылетел на Хохловский, но не продолжил, разгоняясь вниз, а почти сразу свернул на искомый Колпачный. 
И тут меня осенило:  здесь же Горком Комсомола.    (Эпизод Один (1).
Намудрили-то, напугали. Без названия, только адрес, номер комнаты.
И не просьба,  а «вам надлежит явиться».  Конечно, мне туда.
Сюда.  Я уже показываю на проходе бумажку, и подтверждаю личность студенческим, а не комсомольским билетом, как от меня очевидно ожидалось.    Их двое, и они точно в унисон буркают: «Проходи».   
И ничего, никаких справок.
Они принимают меня, по-видимому,  за очередного начинающего карьериста, комсомольского проныру, хорошо знающего по какой
ему лестнице.
Но я внутри впервые (1). 
Тишина. Безлюдье. Ничего общего с будоражащими фильмами о комсомолии.
Кабинет, один из самых главных в здании, находится легко. 
Шикарно обрамлённая фамилия на дверях поясняет всё. 
Он был у нас в институте главарём, ещё до моего поступления,
замечен и в других делах, не горлопанских совсем, СКБ, к примеру. 
А главное, разные институтские, порой между собой несовместимые, интересно о нём говорят. 
Всё-таки, наша контора, с этим, думаю, многие согласятся, как-то выбивалась, была не совсем стандартным, характерным для тех времён совковым болотом. 
И люди, естественно, соответствовали.
Но пошёл стандартно.  Сначала в райком.   Теперь вот сюда меня вызывает.  Секретарша в курсе. Ждать не заставляет. 
Что-то уж слишком серьёзное ко мне отношение.
В кабинете двое.  Сам, узнаваемый, конечно. И другой, по мне так тоже «комсомолец», не ГБ. Но, честно говоря, чёрт их разберёт.
На столе, нарочно на виду, кассетник.
Разговор начинают запросто, как будто мы давно знакомы.
Они хорошо информированы буквально обо всём, что касается меня. 
Знают о бедах и неприятностях, случившихся в нашей семье. 
Сочувствуют и понимают, какое влияние оказали и продолжают оказывать они на мою жизнь.  Но они также прекрасно видят
(так и сформулировали «видят»), какие ошибки я непрерывно совершаю,  как неверно живу, как неблагодарен я, не оценивая оказанной мне помощи. 
Они пригласили меня для начала «сюда», чтобы поговорить,
послушать вместе, что я написал и предупредить. 
Я слышу нестыковку, ведь «там» я уже был, но помалкиваю.   
Включаем магнитофон.  Я сразу заявляю, что у меня кассетного магнитофона нет, что ни я, ни мои друзья просто не могли 
превратить  бобину в кассету.   
Что катушку я ни кому не давал, что она так и стоит на магнитофоне дома, ведь я переписываю и дописываю её каждый день. 
Она мой блокнот. И что по шипению, сразу полезшему из динамика, слышно, что у них далеко не первое копирование.   Всё это я выпаливаю без намёка на паузу, чтобы разговор о незаконном распространении даже не начинался.  Хорошо, хорошо.  Но вот послушаем, что ты тут поёшь.
Давайте, послушаем.
Первой (1), как и у меня на домашней записи, «Зачарован красотой». 
До сих пор всё идёт по понятной мне схеме.  Я даже радуюсь, что такие бонзы вслушиваются в мои стихи.  Но вот, достаточно быстро, в самом начале  второго (2)  куплета нажимается кнопка «стоп» и вот она,
первая (1) претензия.
И я сразу теряюсь, не ждал никакой каверзы от этой песни.
Им, оказывается, категорически не нравятся строчки:
«Нищета с богатством рядом, рядом с искренностью фальшь.
Ушедший мир такой же, как и наш». 
И особенно  вторая (2).
Да, теперь и я вижу, что присутствует, не намёк даже, а прямое указание на  проскальзывающую порой ложь, на случающиеся  передёргивания фактов и фальсификации.
Но это нетипично, фальшь никак не рядом  с искренностью.
Её почти не видно, а значит должно быть почти не слышно в советских песнях.    Да, небогато живут многие, но где я видел нищих.   
«Если кто-то кое-где у нас порой» - шутят.  Вовсю в моде сериал. 
«Если кто-то кое-где у нас порой» богатый – ёрничаю я в ответ.
А если серьёзно, то на картинах я это всё видел. 
На майские организованно ездили в Ленинград.      
Ходили по музеям.  Эрмитаж, Русский… Я, между прочим, впервые (1). 
Там ведь и картины советских художников висят.
Так вот, под впечатлением…   
Да нет же в этой песне ничего, кроме картинной галереи. 
Там дальше у меня «Дыхание органа», из Риги, из Домского собора,
то бишь,  концертного зала. Так неужели и в ней что-то не так.
Последнее произношу уже про себя.
Но магнитофон больше уже не включается. 
Разговор плавно переходит на мои планы на будущее.
Вот отчислят меня сейчас, и что я буду делать.
На гитаре играть, так этому тоже надо учиться.
Сочинять, так ведь не положено. Я же, кажется, пока не член соответствующих профильных союзов.  Иронизируют.
Но у меня есть достойный ответ. 
Как отчислят? Кто отчислит? За что отчислят?
Я три (3) часа двадцать (20) минут назад сдал последний экзамен. 
На «четыре» (4).
И вдруг, как будто тумблер выключили.  Я больше не интересен.
Меня поздравляют и выпроваживают.
Повестку подписывать нет нужды.  Из Горкома и так выпустят.   
Мне бы выводы сделать, но тогда я ничего не понял.
Обрадовался избавлению. Заспешил.
Не проанализировал ни необычности повестки и самого вызова, ни столь странного течения разговора так выстроено начинавшегося,
но так внезапно, не мотивировано закруглённого.  Мне же было с чем сравнивать.  Компетентные органы обычно пугали и воспитывали не так. Там ощущалась продуманная и постоянно совершенствующаяся метода интегрирования личности в огромный единый (1) коллектив, именуемый «советский народ».    
Да, что уж о таких системных сложностях…
Я – парень отважный, отчаянный до глупости, тут же выкинул из головы с самого начала нашего диспута зудящий вопрос.
А почему «особенно вторая (2)» раздражает?
Что там, в ней («Ушедший мир такой же, как и наш»)  дополнительно вредного?  Она всего лишь логический хвост первой (1).   
Не спросил. Решил не обострять.
Не портить уже второй (2) раз (1)  за день дарованное мне ощущение избавления.
Секрет той повестки не мучил меня, я ведь даже не догадывался,
что он (секрет) существует. 
Только через двадцать один (21) год  я услышал удручающую разгадку без загадки.    Вы узнаете её гораздо быстрее.
Но вот о моих  двух (2) крамольных строчках возникло забавное сегодняшнее  замечание.  И тех  былых начальственных комсомольцев
и нынешних нерадивых «редакторов» моего текста, напрягало оказывается одно (1) и то же. 
Они, на худой конец, готовы согласится на некомфортную для них «географию», но никак  на неудобную «историю». 
«История» - знай своё место!
И особенно пугающими являются, проскальзывающие у некоторых умников, сомнения в  возможности построении принципиально нового общества, основанного не на их бесценных директивах.   
На самом деле, они, конечно, ничего не строят, но лишь обустраиваются.
Вот ведь парадокс временщика: он всегда больше всех кричит
о переменах,  о новых лучших временах, которые вот-вот наступят
и установятся… навечно.
За сим, думаю, можно переходить к Эпизоду Два (2).
Который разворачивается привычно в июне.
Ровно через семь (7) лет.   
Семилетние (7) жизненные циклы описывал ещё Солон.
Две с половиной тысячи (2500) лет назад.
Теория была знакома и нравилась Шекспиру. 
И он красиво обработал её и использовал для информативного насыщения своей комедии «As you like it». 
И с тех пор прошло уже больше четырёхсот (400) лет.
Да, «семёрка» (7) цифра особенная, знатная. 
Впрочем, их (цифр) всего-то десять (10).   
Один (1) этот факт заставляет считать каждую из них особенной
и удивительной.      

                48 Москвее некуда. Перезагрузка.

И всё-таки «семь» (7).    И не только в жизни конкретного человека. 
И даже «не столько…»
Вот, в среде тщательно и любовно изучающих современную музыку принято считать, что «новое музыкальное поколение» появляется каждые семь (7) лет.  И, знаете, я с ними согласен. 
И расширяю для себя понятие, называю, может быть,
и не совсем точно «культурологической генерацией».
А ещё в жизни своей очевидно наблюдаю семь (7) «генераций друзей». 
Сопоставление годов рождения опять упорно приводит
к «семилетке» (7).
Я и поэтов русских за два (2) века «просчитал». 
И опять нашёл подтверждение.
Почему бы мне,  вслед за гениальном английским драматургом  и с той же целью, не использовать данное ответвление нумерологии и здесь,
и в других сочинениях.
Как вам это понравится?   
Последняя строчка заодно и перевод шекспировского названия.
Но это всё теория.
А вот жизненная практика.  Неопровержимый успешный эксперимент.
Тогда, в тысяча девятьсот семьдесят девятом (1979) очевидно разгонялся, стартовавший в мае тысяча девятьсот семьдесят седьмого (1977) мой «второй (2) полный духовный цикл» (термин мой), 
моя вторая (2) жизнь. 
Кстати, можете смеяться,  но майский день семьдесят седьмого (77), кардинально изменивший мою жизнь, отделяет от дня моего зачатия ровно двадцать восемь (28) лет. 
А двадцать восемь – это четыре раза по семь. (28=7;4).
Простейшая арифметика.  Окончательно завершая теоретизирование, замечу, что и у меня, и у других авторов, четыре (4) следующие друг за другом семилетия (7) имею разные характеризирующие названия.   
А пятой (5) просто нет, она по духу, по настроениям тождественна (;) первой (1), шестая (6) второй (2) и так далее.
Но, повторюсь - текущий сюжет в теориях не нуждается.
Буквально всё тогда подтверждало, что мне удалось  перевернуть жизнь, фактически начать судьбу заново. 
В том числе и учёба во втором (2) моём ВУЗе.  Об учёбе и речь.      
Коротенько предыстория. 
Процесс начался осенью семьдесят седьмого (77), и я планировал завершить его года через два (2) – два с половиной (2,5).
Сразу, первой (1), как и в предыдущем моём образовательном цикле появилась пятёрка (5) по математике, но и обстановка, и внутреннее моё состояния во время этого экзамена разительно отличались от тех, постшкольных, почти детских.
Тогда были волнение, напряжение, даже несвойственный, почти никогда
не посещавший меня страх внутри плюс (+) атмосфера жёсткого официоза, дрожащая многолюдность и ажиотаж вокруг.  Теперь демократичный, изначально  дружеский  почти тет-а-тет в тихой аудитории и спокойная уверенность ума и сердца.   Я что-то весело рассказывал преподавателю из «специальных глав», перемежая воспоминаниями о фуксовских лекциях и, не теряясь, отвечая на периодически выскакивающие вопросы и вдруг заметил,
что он аккуратно выводит «отлично» сначала на допуске,
а потом и в зачётке, но не останавливает меня. 
И я тоже не стал прерываться на полуслове.   Официальная математика  в моей жизни успешно завершена, но он просит меня рассказать ему ещё что-нибудь, и я охотно продолжаю.   С шутками, но и с математическими нюансами,  живописую ему, как всего лишь неделю назад объяснял аналогичный курс девице, которая до этого не сдавала сама ни одной математики на своём заочном, да к тому же все четыре (4) часа наших занятий пыталась думать о совсем другом. 
Мне удалось настроить её, к тому же она оказалась не столь бестолковой, как казалась.  На завтра она завершила  всё оценкой «хорошо», чем немало удивила, прежде всего, себя самою.   
Профессор благодарит меня, говорит, что не получал подобного удовольствия ни разу (0) за всю четверть века (1/4 ; 100) своей работы
в этом монументальном здании.   Я тоже полон благодарности, отвечаю ему не дежурными комплиментами, и удаляюсь в сторону деканата  с возникшей, наполняющей и радующей мыслью – ощущением:  это другой институт, здесь не надо останавливаться.
Подоспело время сессии – сбора заочников. 
Я познакомился со своей группой.
Очень ненадолго, надо сказать.  Люди там собрались совсем разные,  порой из очень отдалённых друг от друга точек Советского Союза,
но они запомнились и понравились мне какой-то правильной сплочённостью.   Их объединяла вполне конкретная цель –
абсолютно необходимый каждому диплом.
Все, и женщины, и мужчины,  и молодые для четвёртого (4) курса заочного, двадцатипятилетние (25),  и вступившие уже в пятый (5) десяток (10), работали на железной дороге от Владивостока до Калининграда не на рядовых должностях и надеялись на скорое повышение.    Встречались они только дважды (2) в год,
но мне с первого (1) сбора, за полтора (1,5) часа до запланированного зачёта по «Языкам программирования» видны были все преимущества хорошо организованного, правильно скоординированного, дружеского коллектива.   О появлении меня новичка староста и ещё несколько человек (актив) были проинформированы.   
Мгновенно я был включён в процесс. Сразу спросили, готовы ли у меня самостоятельные  «домашние» задания, если нет – сейчас найдут мой вариант. Я молча протянул свои тетради.  Они вызвали неподдельный интерес.  И кто-то сел списывать уже у меня. 
Рубишь. Рублю. Отлично. Поможешь тогда.
Тут я узнал, что время «предварительных занятий» назначил сам староста. И,  следуя отработанному алгоритму, все явились без опоздания, хотя некоторые приехали в институт прямо с вокзала.
Я встречался с ними ещё раз двадцать (20), и каждая встреча лишь укрепляла моё убеждение в том, что этот коллектив, созданный слепой внешней силой годами четырьмя (4) ранее, но весьма разумно самоорганизовавшийся,  куда как «правильней», чем тот мой
первый (1), составленный исключительно из москвичей,
ровесников,  часто бывших одноклассников, соседей,
даже родственников и неусыпно контролируемый деканатом
и комитетом комсомола.
По сути, я, конечно, индивидуалист, но, как показала жизнь, мне абсолютно не чужд командный дух. 
Это безусловно подтвердят все, кто хоть раз (1) играл со мной в футбол.  Я с удовольствием вливаюсь в команду.  При этом я не просто пазл, которому надо подобрать соответствующее место,  но всегда готов трансформироваться, ради красоты картины.
Особенно, если команда не грубо обламывает невписывающиеся кромки, но тоже готова потесниться и расступиться.   
Ну, а если команда принимает мою концепцию, то…
Так случилось тогда, в день алгола и фортрана. 
Да знаю я, что экзамены самая расхожая тема студенческого фольклора, что почти у каждого, да нет, у всех поголовно, есть рассказ о том, как он (или она) сидел (или сидела) напротив преподавателя и так далее…
А у меня, конечно, по понятным вполне причинам,  их число существенно превышает норму.   Но у меня часто в таких рассказах,
как бы ярко они не были раскрашены, полно негатива.
Что тоже весьма просто объясняется. 
Так что я просто не могу отказаться от пусть очередного,
но зато стопроцентно (100%)  мажорного.   
Во время появился и ожидаемый «программист».  Процедура принятия – сдачи зачёта оказалась предельно проста и эффективна:
студенты в порядке живой очереди сдавали совсем нетолстую стопочку  с решениями самостоятельных заданий, разосланных заранее, взамен получали листочек с задачкой и рассаживались за столами аудитории.  Далее преподаватель собирался прямо на ходу сравнить сданные работы со своими распечатками, а затем проверить у каждого  написанное только что, и возможно,  задать какие-нибудь вопросы.
Если бы я был знаком с протоколом, то, наверное, не поступил бы так, как поступил. Но это был мой первый (1) зачёт по «заочному».  Предыдущая математика являлась  «досдачей» и там от меня не требовалось приносить что-либо из дома.
Итак, ближе к концу очереди, получил свой билет и я.   
На  бумажке оказалась одна (1) из простейших, изначальных,
учебных задачек.  Что-то о матрице.
Требуемая программа состояла из двух (2) строчек.   Я наклонился к ближайшему столу и записал их.  Мои действия не остались без внимания экзаменатора, и он сделал мне знак остаться. 
Через минуту, закончив обмен с последней девушкой, он взял мой листочек, и практически тут же указал мне на стул рядом с собой.
Но затем он не стал задавать, как я ожидал, мне вопросов,
а подвинул в мою сторону часть самостоятельных работ,
чем вызвал позитивное оживление в зале. 
Вдвоём (2) мы быстро всё проверили.  Вариантов оказалось всего три (3).
- Ну, кто готов? 
Это он аудитории. Таких оказалось около половины (1/2). 
- Помоги остальным.
Прямое указание мне от преподавателя. Я сразу вспомнил сказанное мне старостой всего лишь час назад.  Да, у них всё налажено.  Операция длилась не более пятидесяти (50) минут.
Преподаватель и староста отправляются в деканат оформлять результаты, а мы принимаемся обсуждать предстоящий дня через два – три (2 -3) экзамен.            
Не все поняли, как и за что они получили зачёт. Но все хотят понять.
Я отвечаю на какие-то вопросы.  Ждём довольно долго, когда придёт староста, раздаст нам зачётки с вожделенными записями и объявит следующий «час X».
Но возвращаются они опять вдвоём (2), и немедленно организуются трёхсторонние (3) переговоры. С одной (1)  стороны только что возвратившийся из деканата дуэт (2), они объявляют,
что экзамен можно провести сразу, сегодня. Группа (вторая (2) сторона) должна дать согласие, но только чтобы все сразу, «чтобы не мотаться мне сто (100) раз» - предупреждает преподаватель. 
«У каждого будет теперь по два (2) задания. Надо ведь проверить знание обоих (2) алгоритмических языков, включённых в программу». 
Среди присутствующих заметны колебания.
Тогда староста внезапно назначает меня третьей (3) стороной переговорного процесса. (У них-то, уверен, всё было согласовано.)
«Потянешь?» - только и спрашивает он. Все смотрят на меня. Отказаться я просто не имею права.
Мы возвращаемся в аудиторию, она как будто ждала нас, и становится непонятно, зачем мы битый час толпились в полутёмном коридоре. 
Теперь билеты раздаются существенно быстрее.
Все, в том числе и я, читаем задание уже за столами. Я за первым (1).
Опять тоже самое.  Всё просто. Я умышленно медленно выписываю операторы, и минут через семь (7)   протягиваю свой листок экзаменатору.
Он как бы даже нехотя берёт его, но тут его глаза округляются.  Программка на Алголе, сделана, по его мнению, неверно. 
Я пытаюсь защитить, объяснить своё решение, но сговориться нам не удаётся. И он усаживает меня подумать ещё.       
При этом заметно ощущается волнение публики.
Почти мгновенно я догадываюсь, чего он меня добивался.
Переписываю и вновь подсаживаюсь к его столу.
«Ну вот!» - он искренне рад.     Аудитория облегчённо вздыхает.
Но наглость моя не знает границ, я беру свой первый (1) вариант
и показываю, что он тоже верен.  При этом короче, а значит, по нашему, по программистскому, правильнее и красивей.   
От стола к столу катится волна эйфории.
И сам преподаватель доволен.   Спокоен за исход экзамена. 
Он только спрашивает: «На вычислительном центре работаешь?».
«Да. Начальник смены» - не вру я.
Дальше повторяется (2) коротенький спектакль зачёта.   
Большинство справляется самостоятельно.
А для нескольких человек я суфлирую.  Или дублирую.
И опять мы ждём старосту из деканата, и опять почему-то в коридоре. 
Но на сей раз (1) он возвращается гораздо быстрее.
Мы получаем свои зачётки, затем по тонюсенькой брошюрке, с пояснениями, что мы должны кое-что сделать дополнительно
к следующему предмету, так сказать, «новое слово в  науке», и, наконец, следует объявление даты и часа.  И, естественно, договор встретиться на полтора (1,5) часа раньше.  На сегодня всё!
Несколько человек исчезают по-английски. 
Не трудно, лестница прямо за нашими спинами. 
Теперь, когда ряды поредели, становится заметно, как мала всё-таки группа.   «Ты у нас четырнадцатый (14)» - как бы отвечает мне на невысказанный вопрос один (1) из активистов.
Ах да – двоим (2) вручается и справка для общежития, они ведь там ещё не были.  Оно здесь рядом, за углом. И вот оно.   
«Ты с нами. За встречу, за знакомство, за экзамен. Традиция».
К всеобщему удовольствию, я согласен.


                49-52 Москвее некуда.  Выбрал правильный путь.

                49 Москвее некуда.  Своим пою своё.

Но прежде, чем продолжить рассказ о своём железнодорожном образовании,
я должен развенчать, только что родившийся тогда, миф о себе – великом, или, во всяком случае, высококвалифицированном программисте. Конечно, он не получил широкого распространения, но те четырнадцать (14) человек,  тринадцать (13) студентов моей группы плюс (+)  преподаватель, в головах которых он мог возникнуть, отнеслись ко мне весьма доброжелательно, и не хотелось  бы портить их впечатление обо мне даже незначительной мелкой ложью.
Нет, я не соврал им о своей работе, но там, на информационно-вычислительном центре, я инженерил, и что же делать, если по сложившейся иерархии главным считается тот, кто включает и выключает машину.
А секрет моих «блестящих» знаний  был чрезвычайно прост.
Накануне утром ко мне приехал мой дружок Вовчик. 
Я уже упоминал о нём, как о мастере делать полезные подарки. 
В данном случае, он, действительно хороший программист, приехал помочь мне   
сделать самостоятельные работы по курсу.
Мы брали листок за листком,  он не просто решал их, а объяснял, активно включая меня, добиваясь, чтобы окончательное  решение было озвучено и записано мною самим.  Методичка была сделана грамотно, в ней, собственно, ничего не было пропущено.  А наличие подробного учебника, в присутствии Володи, было просто излишним.   Он обобщал каждое задание, систематизировал, проводил аналогии, одновременно, конкретизировал общие принципы и обозначал, где и когда пригодится тот или иной приём.  Он, с очевидностью, оказался отличным педагогом.
Сыграли, конечно, роль  и моя природная сообразительность, и некие навыки, полученные ещё в школе, в специальном программистском классе
одиннадцатью (11) годами раньше описываемых событий. 
Возможно, вас это удивит, но всё время занятий мы попивали сухое вино.
Мы совмещали приятное с полезным до глубокой ночи. 
При этом совершенно не предполагали, что экзамен будет уже завтра.
Мы планировали ещё одну (1) встречу.
Но этих  десяти (10) часов, и последующих десяти (10) часов сна хватило на весь
курс «Алгоритмические языки». 
Впоследствии я не написал в жизни ни одной (1) программы.   
И иногда даже жалею, что никак не развивал полезного навыка.
Хотя, погодите, я довольно ловко лазаю по софту своего компьютера и разных прикладных пакетов. Случалось, даже, что-то менять, переписывать.
Делаю это без малейшего страха, но всегда предварительно звоню Вовке.   

Наверное, я бы и тогда рассказал  группе эту забавную историю.
Но, во-первых (1),  её ещё не существовало в полном объёме. 
Во-вторых (2), я и сам был  уверен, что сделал необходимый и важный шаг
на пути полноценного овладения профессией инженера – системотехника.
В-третьих (3), кто ж знал, что мои бесценные знания вылетят из головы так же быстро, как были туда загружены.
И, в-четвёртых (4),  у компании были готовы уже совсем другие вопросы.
 
Мы выходим из ворот, поворачиваем направо, потом ещё раз (1) направо.
Неожиданно забор обрывается.  Оказывается, он не несёт никаких охранных, ограничительных и обозначающих функций.   Забор, всего лишь, часть декоративного оформления типичного сталинского фасада с гранитными ступенями и огромными дверями.  Впрочем, некоторые детали указывают на то, что когда-то он был замкнут, но при возведении тыловой, более сдержанной, скромной пристройки, частично снесён за полной ненадобностью. Мы направляемся прямиком к серому, девятиэтажному флигелю.   
Здесь, позади учебного корпуса, очень удобно расположено общежитие.    
Оказывается, девушки в деканате  уже рассказали народу всё, что знали обо мне,
и всю нашу короткую прогулку я отвечаю на дополнительные вопросы.   
Разговор продолжается и за столом.
Две (2) линии, как бы переплетаются.  Мои личные обстоятельства – то,
что принято просто называть судьбой и информация о разносторонней моей образованности по интересующему коллектив кругу вопросов. 
Что ж, деканату не откажешь в осведомлённости.
Факты биографии вызывают неподдельное сопереживание, и уже второй (2)
тост предлагается за меня, за мою жизненную стойкость.
Но, что касается «вопросов учёбы»,  я сразу  разочаровываю ребят –
бенефиса типа сегодняшнего больше ожидать не приходится. 
Да, я работаю, пожалуй, в самом интересном компьютерном месте в стране,
мы раскручиваем  АСУ (автоматизированную систему управления) будущей Олимпиады на американских машинах, подобных которым нет даже у вояк.
Они сразу обращают внимание на моё слово «компьютер».
Знать-то они его знают, видели в статьях, переводили перед экзаменом по английскому языку. Но никогда не употребляли и ни от кого, даже от лекторов
не слышали.   У нас специальность  ЭВМ, электронно-вычислительные машины. 
Ну, ЭВМ, так ЭВМ.  Работал я и на «Урале», и на «Наири», и на СМ, и на ЕС.
Так вот, у нас на работе лекции спецов из IBM не прогуляешь, не дневное отделение, и не пропустишь мимо ушей, назавтра вместе с ними установкой, наладкой
и тестированием заниматься. А то и ремонтировать что-нибудь, вы что думаете,
у них никогда ничего не ломается. Лентопротяжки, например,  запросто.   
Я ведь ещё и три (3) года в метро проработал, во вполне даже профильной лаборатории.  Вот у меня даже книжечки есть.  Там ведь тоже экзаменовали.
Одна (1), бордовая, о том, что я допущен к работе с любыми силовыми установками, аж до десяти (10) киловольт.  Другая, почему-то фиолетовая, свидетельствует о том, что я разбираюсь в устройствах  сигнализации и связи.     Так что, об электричестве и электронике на железной дороге, вроде бы должен знать всё.   

И, действительно, беру выданные мне методические материалы, начинаю читать,
вроде бы и учить-то нечего.  Вот, к примеру, электрические микромашины.
Автора учебника лично знаю, учился под его началом и по соседству живём.
Тахогенераторы, сельсины – знаю я всё.
Но вот всё тоже самое в другом учебнике, применительно к железной дороге,
дохожу до слов «на электровозе»,  и как будто какое-то реле переключается,
не то, что текста не понимаю, из головы выталкивается всё то,
что я так бойко излагал когда-то на экзамене Чипе. 
(Я и ребятам, как вам раньше, обещаю про Чипу потом расшириться.) 
«Хоть поверьте, хоть проверьте».
Тяжёлый случай.   Так и тянет запеть:
«Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».
Или просто заорать во всю глотку: «Паровоз!» 
А есть ведь ещё сугубо специализированные дисциплины.   
Я стараюсь рассмешить ребят, и у меня получается.
Но внезапно самый старший, горьковчанин, Михаил останавливает всех
и делает мне вполне серьёзное предложение.
У них в Горьком (ныне Нижний Новгород) живёт известный на весь Советский Союз профессор, автор как раз того только что упомянутого мной учебника, 
чтение, которого вызывает у меня труднообъяснимый припадок тупости.
Так вот, он всю жизнь работает на железнодорожные ВУЗы и всю жизнь сетует на то, что из-за этого ему пришлось  наступить на горло собственной научной песни.
Но самое поразительное, что порою на лекциях  он напевает про бронепоезд,
или вдруг восклицает невпопад, что-то вроде «ту - ту, поехали».    
Мы, определённо, понравимся друг другу.
Мне пока непонятно, но окружающие понимающе кивают.
Далее, я узнаю, что Михаил хорошо с ним знаком, настолько хорошо,
что они даже вместе ехали на сессию.
И на завтра у них назначены генеральные переговоры  (актив – профессор)
на одиннадцать ноль-ноль. (11.00.)   
Мне, несомненно, следует прибыть к указанному часу и участвовать.
А он, наш профессор, это ни много, ни мало целых три (3) семестра и шесть (6) подписей в зачётке.   Больше четверти (1/4) от всех оставшихся.   У них всё посчитано.  Я только киваю головой.
В этот момент дверь приоткрывается и появляется один из соратников.
Мы, по понятным причинам, все время от времени  выходили из комнаты.
Но на этот раз в руках у него очень неплохая на вид гитара.
Я помалкиваю, уж об этом в деканате знать никак не могут.
Как немедленно выяснилось, я ошибался. Гитара прибыла конкретно для меня.
Кстати, мне и сейчас неведом источник той информации.
Гитара вполне оправдывает свой презентабельный вид.
Здесь я вполне бы мог вставить откопированный фрагмент выше по тексту,
из описания начальной стадии знакомства с Колей Тестиным. 
Вы замечали, так случается, поступают монтажёры в кино.
Используют  одни (1) и те же кадры в разных местах фильма. 
Если  у киношников возникнет нужда, показать как герой ежедневно едет по городу и повторяет (2) маршрут, будьте уверены, снимать будут один (1) раз (1),
а потом ещё и выберут из всей плёнки несколько раз (n) один (1) и тот же кусочек.
Почему так происходит мне неизвестно.  Может быть даже, это творческий приём или элемент, не всегда понятного мне, киноязыка. 
Но я не так воспитан. И мне не нравится такой приём.
Начинаю, как всегда, с Владимира Семёновича. 
Потом «На поминание», я уже знакомил вас с ней.
И сразу, так решил,   
   
КАК РОДИЛСЯ КОВБОЙ.  (МАМА ДЖИН.)
        (Июнь 72.)                Песня.
                1.
Там, где рыжее Солнце бизоньи стада               
Заставляет дышать тяжело,               
Небольшой городок,               
Небольшой кабачок,               
У ковбоев давно повелось,               
Молодую хозяйку того кабачка
Просто запросто Джин называть.
В этом море вина
Как русалка она,
И любила всегда напевать –               
Посетите салон, знаменитый салон,               
Где хозяйкою Джин. Кто в неё не влюблён.       
Средь ковбоев одна,               
Так прекрасна она,               
Любит всех, всем верна наша милая Джин.       
                2. 
Сколько шляп запылённых упали к ногам.
Занесённые ветром степей.
Не подняв ни одной,
Так не стала женой.
Никому из ковбоев друзей.
Но однажды весной сын у Джин родился.
И не важно, чей был это сын.
И плохого никто
Не сказал про неё.
Человек жить не может один.
Родился человек, человек не простой,
Знаменитый ковбой появился на свет.
Лишь только он родился, коня тотчас оседлал,
Огромный кольт зарядил, на банджо песню сыграл.
                3. 
Мама Джин, мама Джин               
Принеси скорее карабин,               
Укажи мне, где лежит седло, собрался в путь я.   
По утру, по утру
Я покину эту конуру,
Поискать в степи большой лихого счастья.

Родился человек, человек не простой,               
Знаменитый ковбой появился на свет.               


                50 Москвее некуда. Верной дорогой.   

На первый (1) взгляд песенка втёрлась в текст вне очереди, воспользовавшись неожиданно возникшим весельем.  И я решил не поддаваться шантажу материала, не буду, во всяком случае сейчас, рассказывать историю (нет, сразу несколько историй) о мюзикле «Рождество в салуне», который, кажется, так и не был сыгран ни разу (0) от начала до конца.  В конце концов, я участвовал  только в премьере, успел сделать два (2) номера из запланированных трёх (3) (остальные мои песни пели другие исполнители), и совершенно не виновен в том, что спектакль завершился  досрочно эксцессом,  такой силы, что руководство даже временно приостановило деятельность совета нашего, на всю страну известного, кафе.
Как мне неоднократно (1) докладывали доброжелатели, каждая попытка реализовать идею заканчивалась аналогично, как у нас в институте, так и на стороне.  Разрешение на песни пару (2) раз (1) спрашивали, но участвовать не приглашали.  Представляете моё удивление, когда уже в этом, двадцать первом (21) веке, некий вполне приличный и приятный, молодой, но уже влиятельный  творческий  господин при знакомстве сообщил мне, что слышал мою фамилию 
в связи с какими-то неприличными ковбойскими песнями.   
Я сразу же вручил ему для цензуры все одиннадцать (11) текстов…
Сворачиваю, как обещал, тему.
Следует, правда, признать, что хронологически данный опус (кусочек ковбойского эпоса) написан сразу после предыдущей песни «Зачарован красотой», так что кое-какие права на появление именно сейчас «Мама Джин» имела. 

Мы поём ещё и ещё, и мне, конечно, находится удобная койка в двухместном  (2) номере, в котором Михаил, как я понял, уже несколько дней жил один (1).
Он, оказывается, был высоким руководителем на Горьковской Железной Дороге
(да, да – именно так она называется и поныне).   Вовремя осознав, что значит разворачивающаяся компания по АСУчиванию   всей страны, он решил получить соответствующее образование.  Именно образование, а не диплом. 
Учился он всерьёз, и метил прямо в Москву, на Красные Ворота.
Но всё это я узнал несколько позже, а сейчас, проснувшись и усевшись на кровати,
я с удивлением озирался.  Я ведь тысячекратно (1000) бывал в самых разных студенческих общежитиях, но ничего подобного не видел.
Банкет протекал в другом помещении, сюда мы явились часа в три (3) ночи, и я не заметил, что туалет и душ, здесь свои.   Их весьма характерные двери, я увидел
в довольно обширном предбаннике, который, в свою очередь наблюдался через настежь открытую дверь, но понять где выход в коридор, я сразу так и не смог.
Тут Миша вышел из душевой, и с улыбкой бросил мне чистое полотенце.   
Там, перед большим зеркалом оказалось всё необходимое. 
И крем «для», и очевидно положенный для меня станок, и крем «после».
Я приводил себя в порядок минут двадцать (20).  И готов был уже прекратить удивляться, но, войдя в комнату, просто обалдел. На столе красовались несколько бутылок  пива «Московское».  Нам ведь на переговоры.
«Давай, давай. Время уже половина (1/2) одиннадцатого (11)».
Он открыл две (2) бутылки, а остальные сложил в дипломат.   
Повторяя его спокойный темп, я одеваюсь, прихлёбывая бархатное «Московское».
Мы выходим, я хочу снять с вешалки свою куртку. Но он машет рукой. «Оставь».
В конце коридора я вижу старосту и ещё трёх (3) наших, к ним мы и направляемся.
И уже все вместе стучим в ближайшую дверь. 
Номер профессора – зеркальное отражение Мишиного.  Нас ждали. 
Стол приготовлен, очевидно, не для занятий.    Сам профессор таков, что мне ни тогда, ни сейчас так и не пришло  в голову, как его ещё можно называть. 
Запросто может сыграть любого «учёного мужа» в любом кино.
На вид ему… Впрочем, я же точно знаю его возраст.
Именно сегодня ему исполняется пятьдесят девять (59), и это ещё один (1) важный повод собраться.   
Застолье совершенно не мешает деловому разговору, они вместе планируют все
три (3) предстоящих семестра, согласовывают графики консультативных занятий, зачётов и экзаменов.   Решают кто, о чём и когда будет договариваться в деканате.
Мои проблемы тоже не забыты.  Я повторяю свой вчерашний рассказ, сужая драматизм и расширяя шуточки.  Ребята слаженно подпевают мне – он всё знает,
он всё знает.  Действительно, что мне валандаться.   Мне же не нужны периодические поездки в Москву, как некоторым.   Профессор согласен принять
у меня всё «в один (1) цикл», но со всеми готовыми заданиями.   И не в один (1) день,
он же, в конце концов, уважаемый человек.  Мы договариваемся, что я приду с группой, потом, через четыре (4) дня с зимними (потоки здесь набираются
дважды (2) в год), а потом уже после нового года, кажется, третьего (3), проверь в расписании, со старшими.  Ну, допуска в деканате – моё личное дело.
Ссылаться на него, правда, могу. А он, если спросят, подтвердит.
Точно знаю, что не переспросили.
Не ждите здесь описания продолжения банкета и моего повторного концерта.
Они-то в учебных отпусках, а у меня назавтра смена.
Упорно репетируем.  Летом генеральный прогон – Спартакиада народов СССР.
А дальше ещё год для полной отшлифовки.
Я объясняюсь и откланиваюсь.
На выходе оглядываюсь на вывеску.   Вчера не догадался. 
Недаром мне не разу (0) не пришло в голову слово «комната», только «номер».
На   огромной тёмно-серой плите министерских амбиций  золотыми буквами:
«Гостиница временного проживания».
Денег на такси нет, мы ж вчера усугубляли, скидывались.   По пути к метро недоумеваю – слышал я, конечно, что некоторые знаменитости никогда не имели собственных домов и постоянно жили в отеле.   Но точно не в одном (1) и том же.
Я попытался представить себе вывеску «Гостиница постоянного проживания».   
В пустом метро открываю свою папку.  Что-то мне там  засунул староста перед уходом.  Достаю. Готовые задания к следующему сугубо железнодорожному  зачёту.   

Утром, на работе, меня ожидает приятный сюрприз.  С полигона в мою смену прислали Женьку – недавно пришедшего к нам инженера.  Собственно, мы с ним уже знакомы.   Я присутствовал в момент его появления.   Он пришёл к нам буквально с улицы, никто его не протежировал, и наш младший начальник, отличный, между прочим, парень, Витька  предложил нам, нескольким старожилам 
(отделу едва исполнился год) самим провести тесты на профпригодность
и психологическую совместимость.  Мне он  успел понравиться.   
Теперь мы могли пообщаться один (1) на один (1).   
Он, как бы даже извиняясь, говорит, что звонил позавчера и вчера, хотел предупредить о своём появлении, но не застал меня ни днём, ни ночью.
Я, тоже практически извиняясь, рассказываю о своей учёбе.
Тут он меняется в лице.  Он же всего четыре (4) месяца назад, как раз перед приходом к нам, закончил этот же самый  институт, этот же самый факультет,
по этой же самой специальности.
А до этого, всё своё время учёбы, шесть с половиной (6,5) лет проработал старшим лаборантом на профилирующей кафедре. Он же всех и вся там знает.
Наизусть, насквозь выучил всю систему.
Мы смотрим друг на друга и замолкаем.  Всё ясно без слов.
Сейчас мы точно думаем об одном (1) и том же.
Для начала я предлагаю ему познакомиться с тем, как здесь,
в недостроенном ещё Спорткомитете поят и кормят.   
Наша смена длилась целые сутки, двадцать четыре  (24) часа.   
Время от времени, он что-то уточнял. Потом куда-то звонил.
И уже на следующий день у нас были назначены встречи. 
Но решающее слово, а с ним и решение тогда ещё не возникло.
И довольно долго ещё не появлялось.   
Сначала было рановато.  Я ведь шёл пусть в плотном, но графике.
Но и потом, когда я уже сдавал что-то с разными потоками, оно почему-то
не звучало.   Только через полгода (0,5), в середине января
тысяча девятьсот семьдесят девятого (1979)  замдекана, подписывая мне очередной внеочередной допуск,  вдруг сказала: «Так у тебя самый настоящий экстернат получается».   Вот оно! Я сразу понял.  Экстерном – вот, что нужно, вот, что верно. 
Мне сразу захотелось продолжить разговор.  Что для этого нужно? Как? Когда?
Но меня ждали ниже этажом, на нашей главной кафедре, той самой, Женькиной. 
Серьёзная такая встреча. Крупный конструктор из головного по тематике
научно-исследовательского института всей нашей страны.  Его подписи легко отыскиваются на «синьках» технических описаний  электронно-вычислительных мастодонтов единой системы (ЕС ЭВМ).  Компетентные люди говорили мне,
что они до сих пор не просто существуют – функционируют. 
Видели по нечётной стороне Варшавки, длинное-предлинное здание.   
Специально выяснил – семьсот тридцать пять и восемь десятых (735,8) метра.
Он оттуда сюда приезжал через весь город по зелёной ветке, конечно, не за кадрами для своего сектора и не за умными высказываниями стрелочников и кондукторов.
(Так он над нами подшучивал.)  Но дураков тоже не приветствовал.
 Я, правда, к нему не первый (1) раз шёл. У нас установился уже неплохой контакт.
Женька поспособствовал.
Но сейчас я явился к нему в некотором возбуждении от новой информации,
а он сразу это заметил. Пришлось объясняться. 
И вот реакция.  День неожиданностей продолжается.
«Ну, ты там у них какое-то заявление должен написать. Они подскажут.
Но дело не в этом. Ты ж на  триста семидесятой (370) работаешь, привык их техническую документацию читать, с языком неплохо. Вот».
Он достаёт из дипломата, будто бы специально заготовленные для меня, 
шесть (6) листочков. 
«Прочти. Надо их блок ускоренного умножения на нашу элементную перевести».
Ещё две (2) странички.
«На эти микросхемы.  А я в деканат тоже зайду, скажу, что ты диплом у меня пишешь».  Вот тебе и блат. Давай, работай, парень.
Но как же я благодарен и Женьке, и Игорю – шефу, и ребятам, его ближайшим подчинённым, сразу трое (3) из которых оказались моими бывшими сокурсниками.
Я ведь этот блок видел потом в реальности, в железе, в машине.   
В те времена все мы были готовы к тому, что при любом обращении в любой административный орган столкнёмся с полным отсутствием желания шевелиться.
Вы заметили, здесь я не стал употреблять более противное слово «бюрократы».
Всё потому, что в данном случае, администрация деканата действовала строго со мной заодно. Не было не только никаких возражений, но и малейших проволочек
и затяжек. Они, как будто, хотели поскорее избавиться от меня. Может быть,
так оно и было. Но мне не хотелось в это верить.   Не верю я в это и сейчас.
Мне приятно было приходить к нашим «девушкам в деканате», и они тоже, я чувствовал, рады мне и готовы помочь.   К апрелю я сдал всё.

                51 Москвее некуда.  Мостки мостить. 
 
Ещё месяц я посвятил оформлению дипломной работы.   Появилась уверенность в том, что появившийся в результате слияния нескольких случайностей план успешно завершится. Перед майскими директор принял воистину соломоново решение.
Команде, которой предстояло летом работать на Спартакиаде, то есть всем нам, переведённым временно из основного здания и с полигона в Лужники, разрешили, нет – даже велели отдохнуть почти две (2) недели.  С тем, чтобы дальше никто даже не заикался об отдыхе.   Злые языки, правда, утверждали, что основной причиной такой невероятной щедрости, было указание сверху убрать нас на время, с тем, чтобы в наше отсутствие, наш машинный зал могли посещать представители минобороны и комитета государственной безопасности.
Так или иначе, но я вернулся в Москву только к двадцатому (20), как повелел мне уже установившийся к этому времени график смен.
Да и в институт не сразу собрался.
Собственно, мне надо было только уточнить дату защиты.
Но тут как раз (1) и произошло то, что я называю Эпизодом Два (2). 
Я заехал в институт, как мне казалось, на несколько минут, ближе к вечеру,
в пятницу, по пути на дачу.  Люди, принимающие решения уже отработали,
но деканат бал открыт.   
Две (2) сотрудницы  в не полностью даже освещённом помещении  пили чай за дальним столом.  Они, привычно, были приветливы.  Одна (1) сразу нашла моё досье, а другая достала из стола какие-то бланки. Они явно лучше меня знали,
что мне нужно.   Ещё десять (10) минут…
Но тут старшая неожиданно растерянно отложила моё личное дело.
Она только что впервые (1) увидела, что у меня не сдан государственный экзамен
по научному коммунизму.  Да, такого не сдавал.  Когда?
Тут она пересела за соседний стол, пролистала лежащий здесь, видимо, постоянно,
огромный талмуд, и ещё больше озадачилась. 
Дело в том, что комиссия по нашему потоку, то есть, конечно, не моему, а тому, что на год старше, уже отработала, и в следующий раз соберётся, только месяцев через пять (5).   У меня аж в голове помутилось, неужели из-за такой ерунды, всё сорвётся.  Что же делать?
Что делать, что делать?  Заезжай в понедельник, часикам к двенадцати (12), когда декан появится.  Там посмотрим.
В одном (1) я оказался прав – хватило нескольких минут.
В полной прострации добредаю до троллейбуса.  Отсюда в Бор без пересадок.
Здесь я просто вынужден подробнее рассказать об отце.  Скорее, даже не о нём, хотя он был чрезвычайно интересным человеком, а о наших с ним отношениях и о его отношении ко мне и семье.   Да, да в нашем случае,  понятия «наши отношения» и «его отношение» следует разделять.  Впрочем, и «моё отношение к нему», тоже где-то в стороне от двух (2) предыдущих.  Обычно в подобных случаях употребляется определение «сложные».  Но жизнь убедила меня в том, что всяческие «сложности» порой имеют весьма простые объяснения и рождают простейшие алгоритмы общения.  Всё определяется спецификой личности, но и это отнюдь не значит,
что со «сложной» личностью неизбежны «сложные» отношения.
Да и рассуждения о высоких чувствах, тоже зачастую излишни.
Любовь?!   Ясно ведь – либо она есть, либо нет её, со всеми вытекающими…      
Проявления её, правда, очень связаны с только что упомянутой спецификой. 
Ещё принято считать, что со временем, с опытом, с раздумьями, с собственными внутренними изменениями, многое из прошлого переосмысливаешь, переоцениваешь.  Многое, но не всё!   Я лет в пятнадцать – шестнадцать (15-16) понял мотивации отца и его линию поведения, и с тех пор только утверждаюсь
в тогдашних моих выводах.   
Папы моего очень давно уже нет, и, как известно, об ушедших либо хорошее,
либо ничего.  Но я и не собирался предъявлять претензии, выставлять счета. 
Такого от меня никто никогда не слышал, и не прочтёт. 
А если и проскользнёт какой-нибудь негатив, то в основном о себе самом,
и ради создания объективной картинки.   
Он занимал достаточно приличное положение, я об этом уже писал, и обладал широкими возможностями.   Такими, что почти все свидетели и соучастники
первой (1) половины (1/2) моей жизни  убеждены – только такой балбес и раздолбай, как я, сумел, умудрился не воспользоваться  напрашивающимися связями,
и избежать неизбежной карьеры.
Так думают многие, но отнюдь не самые компетентные и информированные.       
Моя первая (1) тёща, склонная к афористичности, говорила нечто вроде:
утопающих спасать проще, чем мостки мостить и перильца ставить.
Я кавычек не поставил, не цитата, опасался недословности, и обнародил.
Иногда хватало папиного незримого присутствия, иногда работала фамилия,
в экстренных случаях он возникал в ореоле ангела-хранителя, но о постоянном, тщательном мощении и речи никогда не было. 
(Прислушайтесь к слову «помощь».)   
 
От метафор к фактам.
Как правило,  у меня не было отца, но изредка появлялся мощный покровитель.  Часто месяцами, иногда  годами он не знал, что со мной и что у меня происходит.   
На Потылихе  он был единожды (1) за два с половиной (2,5) года, только в день рождения Олега.  Двадцать девятого ноября тысяча девятьсот семьдесят пятого (29.11.1975)  вечером два (2) деда весело «собирали» кроватку. 
В «девятке» (9), на Комсомольском тоже только раз (1), по печальному поводу, 
в день смерти бабушки.  Двадцать первого апреля  тысяча девятьсот восьмидесятого (21.4.1980).   За три (3) года.
Квартиру  на набережной посетил  за восемь (8) лет дважды (2).      
А вот деталь, которая при упоминании в разговорах всегда и всех удивляла.
Правда, я до сегодняшних строк не предавал её широкой огласке.
И вовсе не потому, что стеснялся или побаивался.  Никогда не придавал ей никакого значения.  А меня до сих пор убеждают, что она весьма показательна,
хотя и выглядит, по крайней мере, странно.  Наверное, люди правы. 
Был покровитель, но не спонсор.  Ни разу (0) в жизни, ни в каком возрасте
отец не давал мне денег. Даже копеек на школьный завтрак.  Ни разу (0)!
Однажды (1), правда, деньги переходили из его рук в мои.
Как-то он посылал меня за коньяком.
Был ещё случай телеграфного денежного перевода.
Я проспал поезд «Адлер – Москва».  И мне не хватало на авиабилет.
По прилёту я обнаружил  на столе счёт с учётом стоимости перевода.
Конечно, в этом была доля шутки. Но только доля.
И я поддержал заданный тон.
Было трудно отдать долг в первый (1) день после отпуска, но я нашёл способ.      
Повторюсь, это не претензия, не встречный счёт – лишь создание объективной картинки. Вот такие отношения. 

Последние сентенции вовсе не означает, что я беспамятен и неблагодарен,
что я не понимаю, насколько решителен и точен он был, например, в случаях маминой почти смертельной автокатастрофы и моей онкологии.   
Но эта тематика – территория пусть и тоже моей, но совершенно иной книги.
А в продолжение темы, замечу что люди, появившиеся в моей жизни 
во второй (2) её половине (1/2)  в большинстве своём узнают что-то о моём отце только из подобных неизбежных вкраплений в мои писания.
(А как, скажите, без упоминаний об отце я смогу объяснить свою жизнь.) 
И никому из них не кажется, что я балбес и раздолбай.
И даже мог, хоть когда-нибудь, хоть какое-то время, ими быть. 
Они как раз  особенно ценят мою самостоятельность, решительность и точность практически во всех жизненных ситуациях.   
Собственно, здесь абсолютно нечем хвастаться.
Во второй (2) половине (1/2) жизни, и даже после первой (1) трети (1/3),
первой (1) четверти (1/4) её (процент (%) уточняется смертью), человек просто обязан быть самостоятельным.   Другое дело, что зачастую орган, отвечающий
за эту важную способность, хирургически удаляется как вредный атавизм.
Вот чего, к счастью, мне удалось избежать.
К тому же у меня, в силу многих обстоятельствах, случилось не продолжение,
не второе (2) действие, а нечто совершенно иное.  Другая пьеса.
Настоящая следующая жизнь.
Есть небольшая, и до обидного быстро сокращающаяся, группа присутствующих
и в предыдущей жизни, и при переходе, и сейчас.
И не только увидевших, но и осознавших.  Сумевших,  как бы перейти вместе
со мной, а не оставшихся там, в прошлом времени и в прошлом восприятии.
Они подтвердят каждое моё слово.       
К сожалению,  это не относится сразу к нескольким категориям, подробно описанным мною в песне «Расстояние личности».  Несколько глав назад
я показал вам её, и добавил соответствующие рассуждения.
Поэтому мне так трудно порой общаться даже с доброжелательными,
даже с по-своему любящими меня людьми из прошлого.
И потому же так радуют встречи, со старыми знакомыми,  не остановившимися, развивавшимися и легко  понимающими и принимающими мои превращения.
Отец был очень  умным человеком (не просто моё личное мнение;  крайне редкие,
но всё-таки присутствующие в инете  упоминания о нём ниже  определения «талантливый организатор» не опускаются), и мне хочется думать,
что сейчас у нас не было бы никаких проблем с взаимопониманием.
И в отражаемый мною период мы довольно часто встречались и неплохо общались.
Сильно способствовала дача.  Нам обоим (2) нравилось там бывать. 
Вот и в ту пятницу я быстро и удачно к ужину  добрался на Центральный просек Серебряного Бора.   Отец как раз (1) нацеливался на бутылку коньяка,  и я как собутыльник и, несомненно,  приятный собеседник появился очень вовремя.
Последние полгода (1/2) родителей сильно радуют и развлекают мои рассказы об учёбе и работе.  Но сегодня им не повезло, я совсем не успокоился в общественном транспорте, и все свои эмоции беззастенчиво выливаю на ни в чём неповинных предков.  Отец задумчив и огорчён.  Как глупо, нелепо, прямо-таки анекдотично
срывается замечательный план почти уже совсем правильного сына.   
Тут я несколько снижаю накал, сообщая о приглашении на понедельник, и мы полностью переключаемся на коньяк.
Суббота у отца как всегда рабочая, он подбрасывает меня до метро.
Здесь у меня назначена встреча. 
Новая девушка впервые (1) приезжает в Серебряный Бор.   
У нас намечена обширная программа, аж на полные три (3) дня.
В институт она прокатится со мной, а на работу нам только во вторник, 
вместе, она оператор в моей смене.   
Кстати, ещё одно событие моего нынешнего интернет-перерыва: 
нашёлся её тогда  намечавшийся, а теперь уже давно бывший муж,
мой старинный приятель. Приезжал, рассказывал…
А дураки от постмодерна так и поют, что всё уже написано. 
Головой повертеть не пробовали? 
Лето стояло замечательное.  Пропускаю двое (2) суток почти непрерывного купания. 

                52 Москвее некуда.  И не давить.

В понедельник, задолго до назначенного часа я уже вхожу в деканат.
И сразу чувствую, что-то кардинально изменилось.  Громко и весело здороваюсь. 
В ответ кто-то что-то бурчит, кто-то просто молчит.
Меня явно не хотят видеть.
По непонятным причинам я в друг превратился в нежелательное,
не воспринимаемое здесь лицо. 
В «персону нон грата» (латинское «persona non grata»).
Вот уж, действительно,  от любви до ненависти один (1) шаг.   
Но что это за шаг? Почему он сделан?  По чьему указанию?
Мне удаётся всё-таки завязать разговор, с огромным трудом выясняю:
секретарь местного райкома партии, кажется, первый (1) звонил ректору домой, ректор, в свою очередь, звонил декану. Подробностей не знает никто, но суть – почему не даёте защититься хорошему парню и отличнику.
Декан в воскресенье обзвонил чуть ли не всех сотрудниц.
Уж от меня-то они этого никак не ожидали.
Я мгновенно всё понимаю и начинаю извиняться. 
Шучу. Клянусь, что я не в курсе.  Это же правда.
Мы все, конечно, знаем, кто звонил секретарю.
Я искренен и убедителен.  Добиваюсь некоего смягчения обстановки.
Прошу тайм-аут, и невероятно быстро возвращаюсь из ближайшей кондитерской.
Мы пьём чай, продолжая обсуждение.   
Мне удалось невероятное – одновременно расхвалить и высмеять всё упомянутое начальство.   Всё, я избежал участи изгоя, я снова свой.   
Меня ещё журят, но уже переходят к разговору по существу.
Десятого (10) июня (VI) гос сдают «бухгалтеры», запросто можно вписать меня
в их ведомость.  И нечего было паниковать.
Десятого (10), в воскресенье – переспрашиваю я.
Да, научный коммунизм в День Святой Троицы – смеётся замдекана.
Честно говоря, я не следил тогда за православным календарём, но шутка мне понравилась.  У меня целых шесть (6) дней на освоение научного коммунизма.
Вся столь пёстрая и разноплановая процедура согласования заняла более двух (2) часов. И всё это время моя спутница терпеливо ожидала то сидя на одном (1) из разношёрстных стульев, столпившихся в тупике коридора, в небольшом отдалении от дверей деканата, то стоя у огромного пыльного торцевого окна  с видом на железную дорогу.  Мне очень хочется описать вам эту молодую женщину, но есть опасения, что прототип легко опознает себя и обидится не некоторые детали.
Поэтому, в нарушение одного (1) из основных принципов литературы, я прямо здесь, в тексте, а не в предисловии, послесловии, сносках, заявляю – персонаж является сборкой двух (2) прототипов. И пусть та (или другая, или обе (2), читая, позитивное относит к себе, а негативное к своей тогдашней конкурентке.
Добавлю, что подобное «смешивание», абсолютно не мешает абсолютной реальности персонажа.  Она уже не только в тексте, но и в моей памяти существует
 как единый (1), яркий атрибут того периода.  Некое «сдвоение»  (2) личности. 
Что, конечно, как и «раздвоение» (2), является диагнозом.   
Изумительной внешности была гражданочка. 
Я говорю не  о симпатичности, оригинальности, яркой самобытности.
У таких, как правило, наименьшее количество проблем в общении с противоположным полом.   Всегда, часто после очень короткого перебора,
находится «предназначенный».    Свято убеждённый в том, что встретил живое воплощение своего смутного, юношеского сновидения.   
И всё-таки они «дело вкуса».  Также легко, как восхитившийся,  обнаружится 
и тот, кто со скептической улыбкой бросит – дворняжка.
Живописуемая относилась совсем к другой категории.
Таких все без исключения, любая профессиональная комиссия и даже рефлекторно   злословящий  бабский синклит признают безусловными красавицами.   
И всё-таки это не классическая, не каноническая красота.
Случается такая внешность, что вроде бы и красиво, даже очень красиво,
но ощущается какая-то аномалия.  Видят это все, но объяснить на словах
непонятно почему возникающую внутреннюю претензию практически невозможно.  Во всяком случае, я долго не мог.   Наконец, мне в голову пришла довольно простая идея, и даже проверил её на практике.
Так вот, покажите такую соответствующему специалисту (уж и не знаю, как он называется, я экспериментировал  с хорошим хирургом-травматологом), а он вам –
так у неё  «кости не так выросли».  Вот вам и красота.
Красота от уродства. Красота из уродства. Красота как уродство. 
Обычно подобная иллюзия недолговечна.
И если «классику» беременность, послеродовые изменения, колебания веса,
тяжёлые заболевания, возраст только подчёркивают, или хотя бы оставляют напоминания, то в рассматриваемом и, даже, исследуемом, изучаемом нами случае красота исчезает бесследно, безвозвратно.   Зачастую преображаясь до полной 
своей противоположности. 
Такие метаморфозы я наблюдал у нескольких известных наших кинодив.
Особенно, у одной (1), не переставшей при этом быть замечательной актрисой, кстати, весьма почитаемой мною.   
Такая же и моя локальная героиня. Но тогда ничего из перечисленного с ней
ещё не произошло и она блистает.  Самая яркая звезда в нашем вычислительном планетарии.   А я вовсю тешу свою гордыню тем, что отбил её у целого сонма
мелких начальников.    Замечу, что у меня её не отбивали.
Она официально перешла в иную юрисдикцию после тщательных переговоров, роскошного банкета и, даже некоего «акта передачи».
Таким документом  вполне можно считать написанную по горячему следу песенку.

         ПУСТЫШКА.   (27.9.79.)  Песня.
                1.
Я помню маленький кусочек детства,      
Игрушка  мне понравилась чужая,            
А мне в неё играть не разрешали,
Не разрешали, не разрешали.               
Как я хитрил, коварно несусветно,
И вот в руках заветная игрушка.
Вдруг стала мне она совсем ненужной.
Совсем ненужной, совсем ненужной.

А тут, как раз, домой меня позвали.         
К чему мне дома глупая пустышка.          
Смешная помесь спутника с трамваем.   
Отдал её какому-то мальчишке,               
Что первым протянул за нею руку,            
Приятное приятно сделать другу.               
                2. 
Со мной такое много раз случалось.
Противно жить – тужить обыкновенно.
Вся жизнь моя – одни эксперименты.
Эксперименты, эксперименты.
Пусть много раз кончалось всё скандалом,
Я всё рано считаю путь свой верным.
Скандал является проверкой верной.
Да, самой верной, самой верной.

У этих разных пьес конец единый.
Всегда был случай выбросить пустышку.
Смешная смесь слуги и господина,
Мой верный случай – мой другой мальчишка.
На землю не бросать – вот в чём идея.
Есть для любой пустышки свой младенец.
                3.
Ну что ж, прости, с тобой случилось так же.
Не обессудь и не держи обиды.
Ведь если бы меня ты полюбила,
Да, полюбила, полюбила.
Другое стало для тебя бы важным.
Тогда бы ты понять меня сумела.
И было бы совсем другое дело,
Другое дело, другое дело.

Мне жаль тебя, мне жаль, что ты такая.
К чему мне в жизни яркая пустышка.
Смешная смесь гадюки с попугаем.
Старайся быть честней с другим мальчишкой.
А именем твоим назвал я кошку.
Когда играю с ней, грущу немножко. 
 
Перечитываю, мысленно припевая, и удивляюсь, насколько точной, провидческой она оказалась.  Кто-то, возможно, не согласится с применением столь высокого термина, как «провидение» в столь обыденной истории.
Но эта история – целая непростая, даже трагическая жизнь советско-российской семьи.  Да, всё, что вокруг написано, согласовано с бывшим мужем (бывшими мужьями).    А на крайний случай, я выше уже  прокомментировал всю несостоятельность возможных обид.   

Собственно, песня всплыла, как и остальные здесь, ситуационно, внезапно.
Нельзя сказать, чтобы я её совсем не помнил, где-то хранилась, конечно.
Но и без неё   у меня был готов текст.    Первую (1) часть вы уже прочли, и, надеюсь, согласитесь,  что песенные  «помесь спутника с трамваем» и  «смесь гадюки с попугаем»  хорошо сочетаются с рассуждениями о «красоте как уродстве».

А вот и продолжение.  Обратите внимание теперь на «гадюку».
Смотрите, как я хотел продолжить описание, переходя от внешнего к внутреннему
и составляя психологический портрет. 
Так вот, она всегда напоминала мне гюрзу.
У нас в России самая коварная и опасная змея -  гюрза, славу Богу, встречающаяся далеко не везде.    Она умеет устраивать потрясающие засады.
Заползает на  лозу или  шелковицу и просто ждет птицу – лакомку.
Проглотит и снова превращается в часть плодового дерева.
Верное место и водопой, здесь она – камень.   Вот он мелкий жаждущий зверёк.
И так далее…
Потрясающее терпение. Ну чем не «ожидание у деканата».
Видимо, я производил впечатление «лёгкой жертвы».
Не случилось - я оказался крупноват для неё.   
Впрочем, когда  гюрза преследует жертву, нет ничего, что может её смутить.
И такое преследование, упорное и смелое  - «гюрзовое»,  мне тоже пришлось наблюдать в исполнении  моей тогдашней.  (История не отсюда.)
Даже эпитет «глупая», который вроде бы входит в противоречие с рассказом
о хитроумных проделках гюрзы, и тот справедлив. 
Всего лишь через два с половиной (2,5) месяца, незадолго до успешного завершения нашего общего правительственного задания, Спартакиады Народов СССР,
она, видимо, испытывая головокружение от быстрого продвижения к намеченной цели, совершила глупейшею ошибку, сделала проигрышный ход, устроила весьма примитивную провокацию.  А я, уже всё понимающий, только ждал весомого повода для завершения отношений.
Для полной ясности, в последнем инциденте я воспользовался знаниями об эффекте Плацебо  и надёжными связями в аптеке.   Сработало безошибочно.
И вот что удивительно: свою песню – отчёт я назвал «Пустышкой», не зная,
что так именно совершенно верно называют такие таблетки сами врачи.
Я, вычитав научное название, так ни разу (0) и не расслышал очевидное сленговое.   
К сожалению, у неё хватило змеиной изворотливости почти мгновенно свернуть на запасную тропинку. И далее, как показала жизнь, отнюдь не «быть честней с другим мальчишкой».   Я и тогда, и сейчас убеждён, что «аварийный вариант» тоже просчитывался заранее.  Скорее всего, не один (1).
Да, чуть не забыл вам сообщить, что всё её прохиндейство осуществлялось на фоне ещё не оформленного развода с предыдущим мужем. 
Завершая рассказик о ней, не могу обойтись без крохотного лингвистического экскурса.  Многие, наверное,  слышали, что на польском красота – uroda.
А что, она, пожалуй, сошла бы за полячку.
Хорошо, что всё закончилось без «македонских ассоциаций».
Ведь на македонском языке  красота звучит так – убавина.
А что при этом слышится русскому уху?
Мало того, что чего-то не хватает (убавлено), но ещё и  убийственно.   

                53-56 Москвее некуда.   Тридцать три (33) года.

                53 Москвее некуда. Последний экзамен.
               
Через шесть (6) дней, около полудня я вхожу в огромную чугунную калитку,
затем в не менее впечатляющие  двери и поднимаюсь по широкой лестнице
вместе со всё увеличивающейся стайкой девиц и сразу догадываюсь,
что это и есть  те самые «бухгалтерши», с которыми мне предстоит предстать
перед экзаменационной комиссией.  Впрочем, и для них ясно, кто я такой.
Конечно, сессия длится непрерывно, без выходных, но сегодня второе (2)
июньское воскресенье и в здание пустовато.  Я, правда, не единственный (1) представитель  мужского пола в этой немногочисленной процессии.
Вместе с нами поднимается  немолодой, но подтянутый пожилой человек
с несколькими орденами на тёмном пиджаке. Он здоровается с нами, как со знакомыми, и мы почти хором отвечаем.  Он, этот фронтовик, наверняка
член комиссии, представитель общественности.
Староста, это точно она, на дежурном месте, у окна напротив дверей
кафедральной аудитории. Бумажки разложены на подоконнике.
И здесь моё появление ни для кого не является неожиданностью.       
Я внесён в список, а они, естественно,  «все на связи».
И в этом списке я тоже четырнадцатый (14).  Видимо, существует какой-то издевательский для суеверных людей стандарт  заочных групп.
Тринадцать (13) человек.
Я вижу в этом хорошую примету, я ведь и  год назад, на первом (1)
для меня групповом экзамене тоже дополнил чёртову дюжину,
и всё закончилось весьма приятным образом.
Но численность это единственное (1) внешнее сходство с моей группой.
Здесь все девчонки, все примерно мои ровесницы, и большинство очевидные москвички.  (Непрерывное верещание.  Ты чего мне не позвонила? Я звонила.    
Я заходила, ты где шляешься? Дай помаду. Вот твоя книга. Тебя Слава зовут?)
Наверное, не поступили на дневное отделение, пошли работать в бухгалтерию,
а года через два (2) подобрали институт попроще. 
Зато внутреннее сходство полное – абсолютная солидарность. 
Как единственный (1) мальчик я интересен, но сейчас экзамен.
Последний перед дипломом.
Происходят последние согласования и обмены.
В аудитории состав участников почти удваивается (2).
Не поленюсь, найду сейчас зачётку (мне удалось оставить и сохранить её у себя,
как достойный военный трофей),   и пересчитаю подписи.  Вот она.
Подписавшихся, а значит, и членов комиссии  шесть (6). 
Кроме них присутствует «обслуживающий персонал».
Рассаживаемся с билетами в руках. Аудитория оформлена огромным числом красивых плакатов с крупным шрифтом. Не знаю, весь ли курс здесь,
но мой билет полностью вывешен на стенах.  К тому же я и готовился.
Отвечать иду четвёртым (4).  За пять с половиной (5,5) лет у них, конечно,
отобралась ярко выраженная тройка (3) лидеров.
Рассказываю уверенно, даже бойко, изредка поглядывая на плакаты.
Умудряюсь даже несколько раз (1) ввернуть подтверждающие теорию примеры
из собственной жизненной и трудовой практики, что особенно нравится комиссии.
Настоящей достойнейшей кодой становится последний аккорд – ответ.
Тот самый ветеран обращает внимание на самую первую (1) мою институтскую оценку в сводной ведомости, мою тройку (3) по «Истории партии».  Что ж так?
И я, немного смущаясь, чуть даже сбиваясь, гораздо тише, чем минутою раньше объясняю.  Посмотрите на дату, больше одиннадцати  (11) лет прошло.
Люди взрослеют, меняются.  Что ещё добавишь?
По его глазам вижу – стопроцентное (100%) попадание.      
Знаете, вызвать всеобщее оживление в аудитории во время такой процедуры – дорогого стоит.
После ответов мы остаёмся на своих местах. Все в равных условиях. Все при всех.
Оценки будут торжественно объявлены после окончания экзамена.
Впрочем, всё довольно быстро завершается.
Я получил свою пятёрку (5) по научному коммунизму и приглашение на банкет от девчонок.   Это же последний их, да и мой экзамен – опять вспоминаю я.
Следующий повод только через полгода (1/2), только дипломы.
От меня ничего не требуется, у них всё готово.
Но мой семидесятидневный (70) зимний экзаменационный марафон обучил меня не только железнодорожным наукам,  у меня в дипломате коньяк и коробка конфет.
Староста, Галка, живёт прямо напротив институтских ворот, как раз (1) над дежурной моей кондитерской. По пути к нам присоединяется группа мужей и женихов, с двумя (2) я уже знаком по учёбе.
В большой сталинской квартире хлопочут Галкин муж и двенадцатилетняя (12) дочь.  Ах вот почему она задержалась с поступлением в высшее учебное заведение.
Девочек без сопровождения чуть меньше половины. Есть выбор и соответствующее настроение.  Разъезжаемся уже на рассвете.  Ловим такси на троих (3) с Милкой и Наташкой.  Милка, оказывается, живёт на Кропоткинской.  (Ныне Остоженка.)
Жаль, что мне диплом не с ними (со всеми) защищать.
Кстати, если уж зачётка под рукой.
С первого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого (1.12.1978)
по восьмое февраля тысяча девятьсот семьдесят девятого (8.2.1979)
за семьдесят (70) дней я получил двадцать одну (21) запись  в зачётную книжку.   

Теперь мне хочется остановиться на чрезвычайно актуальной и тогда, и сейчас проблеме блата.  После всех моих признаний просто смехотворно будут выглядеть мои утверждения, что я категорически против блатмейстерства.
Но, тем не менее, это так.   И дальнейшие рассуждения приводятся здесь вовсе не для моего оправдания.  Я, безусловно, признаю, что вся моя «операция экстернат» осуществлялась с помощью определённых знакомств и связей.   
Более того, я уверен, что звонок отца не был оставлен без внимания.   
При желании, можно и мои тортики с конфетками  засчитать как взятки.   
Но, на мой взгляд, именно этот анекдотический случай позволяет сделать
сразу не одно (1) разграничение.   Внести некоторые уточнения в формулировки.
А затем, возможно, снять некоторые ограничения на использование.
Хотя, конечно, никто и никогда не ждал и не ждет никаких разрешений.   
Но шутки шутками,  прибаутки прибаутками, а правда такова:
мне приходилось несколько раз (1) в жизни (но не в этом случае) пользоваться блатом в самом прямом и точном его понимании.
Но я никогда, ни кому, ни в какой форме не давал взяток.   
Вот такой я жадный.
Практика экстерната присутствовала почти всегда и почти везде.
В заочных вузах она даже активно поощрялась.
Очевидно, что с экстерном меньше хлопот.   
Сказывается ли такая форма на качестве образования.
Иногда да, иногда нет.
А как влияет на качество образования наличие в программе балластных,
абсолютно никчёмных дисциплин, не способствующих не только углублению знаний по специальности, но и никак не участвующих в расширении кругозора и развитии творческого мышления?!
Помню, как многие мои знакомые из других вузов хвалили мой первый (1) институт за то, что у нас на специальности Электронно-Вычислительные Машины (ЭВМ)
не было сопромата.  Напрасно хвалили, на вечернем потоке под тем же кодом и наименованием  сопромат присутствовал.  Прекрасный повод для злобных формалистов считать всех без исключения  выпускников дневного отделения нашего факультета – специалистами, получившими неполноценное образование.
А ведь они присутствуют на руководящих и лидирующих позициях  буквально во всех компьютерных центрах не только Москвы, но, к примеру, и большинства городов США.  Проверьте. Для этого нужно только залезть в OK
и набрать название института.   
Мне, кстати, случилось сдавать сопротивление материалов дважды (2).
Спрашивается: зачем.   Но Бог с ним, с сопроматом. В нём ещё можно найти нечто полезное.  А переизбыток общественных наук? 
Отличной иллюстрацией из моей учёбы является второй (2) семестр политической экономии.   Наш преподаватель, известная своей необыкновенной строгостью и принципиальностью, почему-то очень лояльно, мягко отнеслась ко мне.
Я активно прогуливал, не писал конспектов и во всеуслышание заявлял, что такой отрасли знания, как «политическая экономия социализма» просто не существует.
А она, нарушив весь свой устав, к  всеобщему удивлению окружающих, поставила мне на экзамене «четыре» (4).  Согласна, что ли была?
Позже, вы знаете, я долго работал в экономическом институте, и по случаю мне доводилось повторять свою наглую сентенцию.   
Моя шутка постоянно вызывала улыбки, одобрение и согласие экономистов.
Среди них были даже люди очень известные, «энциклопедические».
Уж лучше бы курсы литературы и психологии ввели, для общего развития.
Так что, порицать за «облегчение себе студенческой доли» надо  не тех, кто вовсю уже «крутил компы», гонял тесты, менял ТЭЗы (типовые элементы замены), паял, протягивал кабели,   а тех, кто обеспечивал себе льготы, ошиваясь целыми днями в комитете комсомола.   Вот оно разграничение – не грех помочь тем, кто будет полезен в деле, кто стремится к знаниям, и чьё образование споткнулось часто исключительно по весьма уважительным причинам, но очевидное  преступление раздавать дипломы субъектам, занимающим явно не своё место. 
Я делал всё по закону, и по соответствующим бумажкам, которые были и остаются,
к сожалению, зачастую важнее самого человека.
А отец мой узнал название института только весной, когда я решил похвастаться перед  родителями не только заполненной до краёв зачёткой, но и готовым уже дипломом.   И делая свой звонок, он, конечно, руководствовался самими благими намерениями.  Ему хотелось правильно поучаствовать в правильном деле.
То есть, он хотел как лучше, а получилось…
Получился замечательный этюд о том,  когда блат допустим, о том каким блат должен быть, когда он уже и не блат, а добрая, бескорыстная и своевременная помощь, шаг навстречу идущему в верном направлении.   
Мне тогда удалось всё объяснить отцу, он признал свою оплошность
и долго смеялся вместе со мной.
Подобное давление сверху, естественно, приводит к ожидаемым результатам.
Подчинённые не могут не выполнить указания вышестоящих.
Но возникает неизбежный побочный эффект – полная невозможность дальнейшего доброжелательного и конструктивного общения с людьми, обиженными
несправедливым принуждением.
К тому же,  у них есть возможности для сопротивления. 
Знаете, что такое work-to-rule? 
В переводе с английского – работа по правилам.
Прикрываясь инструкциями, подчинённые могут саботировать  практически любое  распоряжение. А если это их коллективное решение, их никак и не прижмёшь в отместку.  Итальянская забастовка – вот как это ещё называется. 
Поэтому, если ты не последний гад и негодяй, и тебе не хочется обижать нормальных людей, если ты хочешь, что бы двери их оставались для тебя открытыми, «блат» должен быть только «боковым», но никак не «верхним».   
Кстати, я возможно и был наказан, за свою (именно свою, нужно было всё верно интерпретировать за ужином с коньяком) ошибку.  Ведь в списки летних защит
я так и не попал, и мне пришлось ждать ещё полгода (0,5 ; 365,25). 
Впрочем, мне всё равно удалось частично компенсировать, отыграть ранее потерянное время.               
Но есть ситуации, в которых я за любые методы воздействия.
Предположим, перед вами дверь, за которой восседает заведомая очевидная сволочь.
И обстоятельства понуждают вас открыть.   Единожды (1)!  Второй (2) раз (1) вы
и сами не захотите.  Но  у вас есть скрытые мощные рычаги воздействия.
Разрешите себе дёрнуть за них.
Напугать и построить зарвавшегося бюрократа – святое дело.
Так вы поможете не только себе, но и следующим  в очереди.
Пусть даже одному (1), двум (2).   
               
                54 Москвее некуда. Комсомольский вожак.

Просматриваю уже завершающийся эпизод два (2) и вижу, что всего лишь
два (2) слова связывают его с первым (1).  И сейчас, читая текст как чужой,
я бы наверняка догадался какие.  Конечно, и большинство, если не каждый
из вас, прекрасно поняли, почему они объединены.
Но тогда я даже не догадался задать нужный вопрос отцу.
Вы догадались, но поверьте, Эпизод Три (3) всё равно, не только уместен,
но даже необходим.  И я надеюсь, что мне ещё удастся вас удивить.
Время третьего (3)  действия тысяча девятьсот девяносто третий (1993) год.
Иное государство, иные обстоятельства.
Отец не дожил до предсказанных им самим перемен.
И до меня – иного.
А началось всё… Правильно – в июне. 
К этому моменту мы,  академические, экономически подкованные, почти все уже окончательно перестроились.    Значительная часть, целая футбольная команда
с запасными, дублирующим и молодёжным составом отправилась на самый верх,
в правительство.  Благо, в формировании правительства заметную роль играл тоже наш футболист.  Более дальновидные сразу зацепились за банки и совместные предприятия.  А самые свободолюбивые занялись реальной экономикой.
Я уже несколько лет и небезуспешно занимался бизнесом. 
Но был он какой-то неорганизованный, несистематизированный. 
Наконец, после нескольких удачных операций сформировалась сплочённая, работоспособная, молодёжная, компьютерная команда. 
Нужна была фирма. И мы не стали тянуть. Зарегистрировались. 
(Теперь уже нет её давно, как, почему – не суть. Но числюсь я до сих пор в некоторых смехотворных интернетовских  бизнес – разведках, и как хозяин, и как президент.)
А тогда мы взялись за дело с капиталистическим энтузиазмом.
Дневали и ночевали в своём подвале. Начального капитала почти не было,
нужны были «удобные» заказы.  И мы их находили, и сами они находились.
Вот тогда-то мне и позвонили из одной (1) только что возникшей конторы
с громким названием и впечатляющим адресом.
Им нужна была и бухгалтерия «под ключ»,  и машины в отдел кадров, и локальная сеть, и техническое сопровождение уже имеющегося парка, и…
В названии присутствовали все главные слова: и «научный», и «сотрудничество»,
и «центр».  И адрес – самая сердцевина города.
У меня и договора сохранились, но я ведь  в самом начале рассказа предупредил,
что не буду в данном случае  помогать читателям с идентификацией персонажа. 
Мы отправились сразу втроём (3).
Старинный дворянский особняк в глубине двора за тоже не новыми многоэтажками находился в завершающей стадии варварской реставрации, но шикарно оформленные двери, с вывеской на трёх (3) языках  свидетельствовали о том,
что внутри уже функционируют.   
Встретивший нас по договорённости типичный, почти генетический вышколенный референт в грамотно подогнанном костюмчике повёл несколько странно, не по протоколу. К нам явно не собирались присматриваться. 
Он попросил мою молодёжь осмотреть помещение, и высказаться по поводу:
что, где и сколько надо устанавливать и оценить уже имеющееся «барахло». 
Создавалось впечатление, что мы сами будем определять размеры заказа.
Меня же он, отрепетировано назвав по имени и отчеству, пригласил к президенту акционерного общества, добавив, что тот меня с нетерпением ждёт.   
Первое (1) недоумение сразу развеивается.  Спустя двадцать один год (21)
я читаю на очень похожей табличке знакомую фамилию. 
Он встаёт ко мне из-за стола, широко улыбается, протягивает мне обе (2) руки.
В своё кресло не возвращается, а притягивает меня к другому, трапезному столику.
Секретарша тут же начинает суетиться. Указания определённо были даны заранее.
На столе появляется весьма соблазнительный набор.
Dress code, в отличие от референта, шеф не соблюдает.
На нём джинсы и рубашечка – поло, комплектная куртка небрежно брошена
на один (1) из стульев. Но молодёжный стиль не спасает положения – он очень заметно, существенно больше положенного по паспорту, постарел.
Я тоже не помолодел, но на вид разница в возрасте между нами увеличилась.
Я немного растерян, но он настоятельно переводит наше общение на «ты».   
Дальше моё изложение событий будет несколько сумбурным, но что делать,
если всё так и было – мы обо всём говорили и всё делали вперемешку.
Выбирая компьютерную фирму, они пробивали всех подряд.  Такое количество мошенников развелось.  И вдруг он увидел мою фамилию и велел завершить поиск
и немедленно связаться со мной. 
Во-первых (1) он мне доверяет, а во-вторых (2) давно уже хотел со мной повидаться. Или, наоборот, во-первых (1) хотел меня увидеть…
Жаль, Тихоныч, не дожил. «Тихоныч» - это мой отец, и к этому моменту я уже знаю, что так его называл только «близкий круг». Умнейший был человек, рано умер, ему бы ещё жить да жить. Он же был на похоронах.
И тут я понимаю, что перепутал его на панихиде с одним (1) похожим директором автокомбината.  А затем, со стыдом, вспоминаю, что тот директор умер ещё раньше отца.  Бросил пить, начал худеть – и умер
Центр его создан всего четыре (4) месяца назад, да ещё и помещение достойное не сразу нашлось.  Деньги (предоплату, уточняю я) они будут перечислять на наш счёт по частям.  И нам торопиться некуда,  вот ещё и ремонт не закончен, куда в пыль технику ставить.  Ребята, там твои без тебя разберутся, что и как.  Разберутся.
Ну, мои тоже.  Мы тут и отпуска ещё не отгуляли.  В общем, начинайте где-то к сентябрю, и делайте всё спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой.
Главное – закончить всё к первой (1) декаде декабря, чтобы закрыться в текущем финансовом году.  А вот, что сразу нужно сделать, завтра, так это поставить
пару (2)  компьютеров на свой вкус к нему домой.
И учти, младшей дочери только десять (10).  Игрушек побольше.
Сумеешь провести мои как общие.  Вздыхаю в душе. Везде одно (1) и то же.
То так, то этак, а откатить изволь.  Смогу, комар носа не подточит.
И ты уж сам приезжай с ними. И суёт расширенную визитку с домашними координатами.  В гости зовёт. Договариваемся на ближайшую субботу.      
Тут секретарша докладывает, что все уже в переговорной и ждут только нас
для решающей калькуляции и подписей.
Спустя ещё очень быстрый час отправляю ребят, а мы возвращаемся за стол.
Понимаю, пока всё было преамбулой. 
Близится вечер, на сегодня служба завершена, но самые «верные» и «рьяные»,
по очереди испрашивают разрешения покинуть рабочее место. 
Некоторые, возможно, надеются на приглашение присоединиться. 
Но у нас чётко обозначенный всеми деталями тет-а-тет. 
Секретарша, естественно, ещё понадобится. 
И она здесь, но превратилась в невидимку.
Высокая  дрессура персонала. 
Разговор, как бы, не прерывался ни на мгновение, но внезапно выясняется,
что он ещё и не начинался.
Помните, там, выше по тексту, я написал:
«Надо же, и так бывает – вскоре подумаете вы». 
Самое главное я узнаю с самого начала.   Ту строгою, «тёмную» повестку,
тот вызов и воспитательную беседу организовали не спецслужбы и не комсомольские вожаки, заботящиеся о моральной чистоте молодёжи.
Вся инициатива, весь план операции  полностью принадлежал моему родному отцу.
Сообщая мне об этом, собеседник особенно акцентирует на определении «родной».
Самому ему всегда нравились мои песни. У него дома есть даже и другие записи.
Ему и тогда, и позже, когда ребята, с которыми я начинал, стали один (1) за другим подниматься на самый верх, было непонятно, почему мой отец постоянно мешал моим творческим замыслам. И опять мне кажется, что одно (1) из слов фразы намерено выделено – «постоянно».  И надо же, какой человек против песен,
умный, весёлый и сам ведь всю жизнь что-то сочинял.
Он возражал, не соглашался, но разве Тихонычу откажешь. 
И какое облегчение тогда почувствовал, услышав о сданном последнем экзамене (том последнем, там последнем – уточняет он). Получилось ведь, что поручение оказалось выполненным самым наилучшим образом и без особых усилий.
Вот почему, разговор тогда так лихо свернулся.
Его вообще заинтересовала, задела «моя тема». 
Он немного следил за моей жизнью, вспоминал, обдумывал и, даже, сделал какие-то записи – выводы. Вот, «к сегодня» листочки пока не нашлись.   
Внутри у меня чёрте что.  Об этой подлости я слышу впервые (1). 
Но время истерик, экзальтаций и аффектов давно позади.
Я как-то поддерживаю разговор, но молчу.
Молчу об ответах на «зачем и почему мешал», которые по сути мне давно известны.
Молчу о том, что и сам отец пришёл к выводу, что ошибался и не правильно меня понимал и оценивал.  И в последний год повторял и уточнял свои слова не раз (1).
Молчу и о злополучном, ставшем когда-то знаменитым, а потом и совсем забытом, моём дне рождения, когда отец выгнал моих гостей – нескольких истинных светил русского рока.  Он не раз (1) потом сетовал, что не присмотрелся.
Молчу, что продолжаю писать.
Молчу, наконец, и о том, что об объявленной гадости и подлости слышу
в первый (1) раз.  Стыдно за папу. В этом он мне не признался. А в чём ещё?
Говорю лишь, что рад за ребят, и что они там, где им и должно быть.
А я там, где я есть.  И у меня всё неплохо.
Собеседник добавляет забавную деталь. Тот третий (1) был, оказывается, ответственный в комсомоле за музыку (что это? должность? звание?) и активно выдвигаемый  тогда молодой композитор. Расчёт был на то, что я его узнаю.
Предельно глупый расчёт – молчу я.
Так вот, он-то меня хвалил и в дальнейшей травле участвовать отказался.
Фамилию вспоминаю, но похвалить в ответ его песню про комсомольскую стройку
я просто не в состоянии. Впрочем, он уже умер. Мы прекращаем смеяться.   
И мне не хочется переключаться на мрачное.  Я ведь всегда всё понимал.
Хочется выпить – и выпивка не проблема.  И не провожают – задерживают.
И домой добраться просто – прямо за аркой остановка «семьдесят девятого» (79) троллейбуса (может быть тогда он был ещё «семнадцатым» (17), а он привозит
прямо под наши окна.
А у хозяина для меня ещё и вторая (2) глава, та о которой все вы наверняка уже догадались. Да, это он тогда, четырнадцать (14) лет назад, в тысяча девятьсот семьдесят  девятом (1979),  рулил в соответствующем райкоме партии.
Вполне естественный карьерный рост.
Оказывается параллельная (||) сюжетная линия моего эпизода два (2) началась
и получила серьёзное развитие ещё в субботу, второго июня (02.06.).
Выкинув меня у метро, машина отца не продолжила предписанное дежурным маршрутом прямолинейное движение, а свернула налево (я, кстати, видел поворот, но не придал ему никакого значения), и спустя буквально десять минут (10)
отец уже звонил в дверь моего сегодняшнего собутыльника, благо степень
связности позволяла подобную лёгкую бестактность.
Доводы его просты и доходчивы. Он вообще хорошо умеет объяснять.
И вот они уже звонят ректору. Но он, в отличие от них, на даче.
И в отличие  от Серебряного Бора на его дачу не так-то легко позвонить, только через правление.  Но они упорны, и вечером отец едет знакомиться с ректором.
Деканатских  начинают трясти уже в воскресение.
Вторая (2) часть истории, гораздо приятнее первой (1).
В каждой фразе подтверждение моей полной самостоятельности и независимости.
Во всяком случае, она явственно наблюдается  до событий второго июня (02.06.)   
При этом я хорошо понимаю, что и как могло тогда говориться, и мне опять, спустя много лет, представляется возможность восхититься великодушием деканата.
Я бы вряд ли сумел простить виновника.
Мой собеседник всё знает о развитии тех событий.  Но, в соответствии со своими мировоззрениями, резюмирует. Туго тебе пришлось, но куда бы они делись.
Я не возражаю, «всё хорошо, что хорошо кончается».
Вполне искренне благодарю, «лучше поздно, чем никогда».
И признаюсь, что ничего не знал о его участии.  Да. Он кивает головой.
Так со всеми и договаривались.   
Теперь мы прощаемся, он обещает мне обязательно найти свои заметки,
ему и самому интересно, вдруг он что-нибудь упустил.
Я недооценил его гостеприимства, он поручает неожиданно возникшему шофёру сначала отвезти меня домой.
 - В конце концов, это десять – пятнадцать (10-15) минут.
Демонстрирует он свою осведомлённость.
- Десять (10), я живу ближе мамы. 
Я ещё успеваю застать свою четырёхлетнюю (4) дочь бодрствующей. 
Как нельзя кстати, только она в состоянии отвлечь меня от поднявшихся
в очередной раз (1) гнетущих мыслей о перманентном предательстве родителей.
Наутро мучаюсь отнюдь не с похмелья, напитки были качественные.
Похоже, ко мне возвращается моя диагностированная бессонница. 
Я звоню в подвал, и даю Толику «ценные указания», в которых он абсолютно не нуждается. Все мои  устные  начальственные уточнения и дополнения к договору ему уже известны от того самого референта.  Его, оказывается, зовут Васька, и он сегодня ночевал у нас в офисе.
Я звоню Юрке – Кобре.  Он единственный (1), кого я сейчас смогу вытерпеть.
Мои любимые, обе (2), в детском саду.  Жена там работает.
Я не звоню в институт. Некому.
День. Другой. Приближается суббота. Очень не хочется ехать.

                55 Москвее некуда. Июнь разгадок.

На счастье, он сам звонит, и откладывает все дела на «после отпусков».
Первые (1)  деньги приходят на счёт только в августе.   
День, правда, был обозначен заранее.  И неукоснительно  соблюдён.
И потом, каждые две (2) недели, всегда по вторникам.
Заказ курирует сам Толик, он у нас лучший, да к тому же, по совместительству
и коммерческий директор.  Никаких взаимных претензий с клиентом.   
Все всем довольны. Периодически обмениваемся нужными для отчётности бумажками.  Толик, без напоминаний, по собственной инициативе, докладывает – рассказывает.  С бухгалтерией закончили.   Они с видеонаблюдением, и, вообще
с телевизорами попросили помочь.  Ну, мы помогли.  Они доплатят. Подпиши вот.
Ездил к шефу домой.   Всё поставил.  И приветы постоянные.  Обмениваемся.
Мне ведь ещё и Васька всё дублирует, и деловую информацию, и приветы.
Он к нам что-то зачастил, и всё подсматривает, как ребята компьютеры собирают.
Случается, ему и самому ребята что-нибудь сделать доверяют, под наблюдением.   
Где и когда он переодеваться успевает.
Осень та, девяносто третьего (93) была абсолютно сумасшедшей.
Если вы не знаете, или, хуже того, забыть стараетесь, зачёркиваете, то мне и говорить… Впрочем, Бог с вами.   А я помню.
Но мы работали и всё делали в срок. И даже раньше срока.  И чтобы был прок. Грамотно? Грамотно!
Был обычный ноябрьский день.  Типичное противное московское предзимье.
И мысли в голову лезли соответствующие – мерзкие.  (Частично мерзкие, точнее.)
Через пару (2) недель  сыну исполняется восемнадцать (18), уже восемнадцать (18). Не оплошать бы с поздравлением.  (Это нормально.)
И уже следующая получка на академической службе будет без алиментов.
(А это как? Надо же было такое вспомнить, когда с деньгами всё в порядке,
бизнес на полном ходу.)  Нет, не моё это, не от меня.
Обстановка в стране, погода,  да что и кто угодно, но только не я.
Толик входит и кладёт на стол пачку бумаг.   
- Всё. Закончили с Центром.  Печати им понаставь. Васька заберёт.
- Ну, что там?
- Да всё нормально.
- А хозяин как? Поклоны передал.
Толик растерян.
- Ты что не слышал? Он же умер. Неделю уже как похоронили.
Ах, да! Тебя ж не было. Извини.
Он ещё смотрит на меня, и достаёт из шкафа куртку.
- Пойду куплю чего-нибудь.
Я мгновенно подсчитываю, что ему было только пятьдесят четыре (54),
и у меня возникает уверенность, что смерть его связана с  последними политическими событиями. 
Просматриваю бумаги, и привычно громко шлёпаю печатью.
Но она не ударный инструмент, при соприкосновении со стопкой бумаг
возникает своеобразный аккорд.  Я и раньше обращал на это внимание.
Но сейчас, когда каждый раз (1) оттиск накрывает его изящную подпись,
я вдруг понимаю – с таким треском падают жалюзи примитивной конструкции.
Звонит Василий, интересуется, видел ли я документы.
Впрочем, он сегодня не заедет – девятый (9) день.
- Мы тоже поминаем.
Мы разговаривали только дважды (2) в жизни, да ещё с перерывом
в двадцать один (21)  год.  Заявленная мною история, с участием песенки
«Зачарован красотой», очевидно, пришла к завершению.
Как бы не так! Есть ещё и «Эпизод Четыре (4)».   
В начале третьего (3) тысячелетия (1000) я довольно длительный период
(если быть совсем точным, пять (5) лет и восемь (8) месяцев) торговал книгами  в великолепном, уникальном старом здании московского педагогического университета.  Бизнес этот был для меня совсем не нов. Я долгие годы занимался букинистической литературой, сотрудничал со многими книжниками, неплохо зарабатывал на книгах, а лучшими пополнял свою домашнюю библиотеку.
Местечко в педе было знакомо не первый (1) десяток (10) лет.
Я дружил с хозяином, участвовал в его делах.    
И вдруг обстоятельства изменились, университетский Книгорь (так я его называю) получил весьма перспективное предложение, и столь любимый множеством людей киоск  вот-вот должен был осиротеть.  Я был свободен и заинтересован.
За несколько часов он ввёл меня в курс дела, и просто отдал все ключи.
И начался один (1) из самых замечательных кусочков моей жизни.
Именно сюда приходили ко мне порой совершенно необыкновенные люди.
Именно здесь возникла моя «седьмая (7) генерация  друзей». 
Впрочем, это абсолютно отдельная, самостоятельная тема. 
И чего я только не написал уже в этом направлении.
А сейчас, здесь лишь частный случай.
Так случилось, что среди десяти (10) успевших подружиться со мной потоков студентов - филологов, самым «моим» оказался двухтысячный (2000) год поступления.  Отсюда пришёл ко мне самый близкий (несмотря на огромную разницу в возрасте) мой нынешний друг. (Кстати, выросший сейчас  в известного уже писателя и учёного.)  Хорошо знаком я был  и практически
со всеми его сокурсниками и сокурсницами (в основном).  И вот, одна (1) из таких девочек,  чуть ли не каждый день четыре (4) учебных года подходившая ко мне
со всевозможными вопросами, в июне две тысячи пятого (2005), уже после защиты диплома, буквально подстерегла меня в парке усадьбы Трубецких.
Я заметил её заранее, и сразу понял, что она, давно зная мой маршрут к дому, поджидает именно меня.  По-видимому, с разговором, нуждающимся в сокрытии от посторонних.  Она не стала отпираться. И сразу ошарашила меня, сообщив свою фамилию.  (Да, вот чего я не знал, так это всех фамилий.)
Да, она его младшая дочь.  Правда, почти ничего не помнит.
Ей же только десять (10) лет было.  Она ещё несколько раз (1)  повторит в разговоре эти фразы (как рефрен).  Мама и сестра рассказывали.  Сестра намного старше, на четырнадцать (14) лет. Уже взрослая была.   Они уже давно поняли, «что я – это я»,
но разговор решили отложить на «после получения диплома».
Ну, что ж, предусмотрительно.
Я вдруг вспомнил, как он сказал мне  - отложим на «после отпусков».   
Нет, не из-за нас.  Про отца и сына Куроптевых они слышали только позитивное.
Не всё хочется вспоминать о своём отце. Она заметно волнуется.
У всех «свои скелеты», успокаиваю я её.
Нужная цитата. Что может быть убедительнее для учителя – словесника.
Когда Ельцин вместо Гришина пришёл, он папу сразу с работы выгнал.
Он тогда чуть ли не всех секретарей московских райкомов разогнал.
Так мама говорила.
А на многих ещё, в том числе и на отца, завели уголовные дела.
Мучили довольно долго, папа переживал, в больнице лежал.
Но потом всё-таки отстали, и, когда Борис Николаевич сам попал в опалу,
отец почему-то оказался в его подчинении в строительстве.
А после СССР, в тысяча девятьсот девяносто втором (1992),
отец воспрянул духом, его поставили на «международный центр».
Они тогда сразу соседскую «двушку» (2) к своей «трёшке» (3) присоединили.   
Как стенку ломали, как вместо кровати сестры шведскую стенку ставили,
и как у неё совсем своя комната появилась – это, конечно, она и сама помнит.
Её тогда в первый (1) раз (1) за границу взяли, и сразу в Италию.
И она запомнила трамвай в Венеции, а на картинках и по телевизору были только лодки.  Летом у отца всё было хорошо. Вот тогда-то вы с ним и встречались. 
В июне – уточняю я,- до Венеции. 
«И тогда наступила осень». (Кажется, из мультфильма, поставлю кавычки.)
Осень того злополучного года.  Отца почти не было дома. 
Приезжал то мрачный, и тогда выпивал мензурку (была у него, любимая, стограммовая (100))  коньяку и ложился спать, выключая телефон.
То, наоборот, перевозбуждённый, часто не один (1).  Тогда соткой (100) 
не ограничивалось, сидели в столовой, с гостями, или вдвоём (2) с мамой,
наполняя всю квартиру табачным дымом.
- Поставил не на ту лошадку. – До сих пор язвит сестра.
Никакого уважения к памяти.
Говорят, что в октябре всё время повторял:
- В этот раз (1) я уже не перенесу.
Запомнился день похорон. На поминках был большой скандал.
Какой-то спортивного вида старик, весь в орденах громко кричал,
что его (ох, чуть не вставил имени, потом бы, конечно, всё равно отредактировал)
убили  враги коммунистической партии и советской власти.
Мне вспоминается мой экзаменационный ветеран.  Может и он – тот же район.
Киваю. Повод для скандала присутствует.
Но по сути-то, дед был прав.
Наконец, она протягивает мне папку.  На ней лаконичное «В.В.К.»   
Похоже, что мне.  Извиняюсь, и в нетерпении открываю.
Внутри только накладная и счёт. Никаких записей.
- Вот и мама удивилась. Были ещё листочки. Может быть где-то другая папка?
Документы понятные, на их  домашние компьютеры. 
Всё в них, как в сотнях (100;N) других аналогичных.
Понятные, но, тем не менее,  удивительные для меня.
Во-первых (1), я не помню, чтобы видел их или их копии раньше.
Во-вторых, мы вообще не так договаривались.
Зачем он хотел мне их показать?
(Дома, минут пятнадцать (15) посвящаю их изучению.  И просто выбрасываю.
Абсолютно понятно – правда не достижима.)
Помнит хорошо, узнала бы мальчишку (так и сказала), который привёз компьютеры.  Он приехал в выходные утром.
Сначала довольно долго делал что-то у сестры.  У неё был готов под установку специальный компьютерный стол.
А потом часов пять (5),  до самого вечера они с ней играли в бесчисленное количество игр. Он показывал  их одну (1) за одной (1) и объяснял в чём суть и на что когда нажимать. Оторвать от новой игрушки её уже  в час ночи (01.00.)
смог  только вернувшийся домой отец.   

- Не знаю, может быть, мама всё-таки согласиться с вами поговорить, или бумажки найдутся. Мы обмениваемся сотовыми.
- Да, вот ещё что. Вам привет от тёти Гали, дяди Валеры и  двоюродной (2) сестры Машки.    Помните, вы у них в гостях были после государственного экзамена.
Вы там пели,  вы там всем понравились.
Тётя Галя, мамина младшая сестра. Они от нас за прудом живут.
Господи! Староста бухгалтерш! Разве я у них выступал?
Конечно, помню. Конечно, всем приветы. 
Дома сразу лезу на карту Москвы. Благо, все адреса известны. 
Памятный путь Метро. Арка. Их дом поперёк. (Сюда я ни разу (0) не заходил.)
Потом, через узенькую улочку, пруд
Потом Аркашкин дом. (Впрочем, в семьдесят девятом (79) я ещё с ним не знаком.)
Потом «Кондитерская». (Действительно за прудом.) 
                56 Москвее некуда.  Что-то остаётся.

И тут же чугунные ворота. Институт.   
Как тесен всё-таки мир,  как мал наш огромный город, и как удивительно тонка прослойка.  Просто нанотехнология  какая-то.

Да, я  и там специально побывал, где тот Центр находился, благо от дома недалеко.
Не сразу, правда, уже в третьем (3) тысячелетии (1000).
Хотел посмотреть,  для кого всё-таки отреставрировали.
Догадываетесь?  Правильно.  Снесли!   

Во всём другая история второй (2) песенки.  Разное с нами происходит. Разных людей встречаем. Разные книги читаем.  Разные фильмы смотрим.
Вот и пишутся разные песни. Просто, но интересно.   
А иногда и до просмотра кино дело не доходит.  Услышал название и…
Начало лета тысяча девятьсот семьдесят третьего (1973), вот-вот начнётся московский кинофестиваль.   Я не часто хожу в кино, но по нечётным годам,
в конце июня превращаюсь в самого настоящего фаната.   
У меня есть возможность, и я стараюсь посмотреть максимальное количество фильмов.  Обязательно два (2), часто четыре (4), случается и шесть (6) в день.
На столе пухлая пачка билетов во все задействованные залы города.
Я уже знаю многое о некоторых лентах, кое-что о многих, и почти все названия.
Среди них и «И дождь смывает все следы».   Мне хватило.
(И отнюдь не мне одному (1), посмотрите – в инете целый список композиций
под одним названием.) 
В общем, фильм я ещё не посмотрел, и решил, что «и» в моём названии
вовсе не обязательно.    

    ДОЖДЬ СМЫВАЕТ ВСЕ СЛЕДЫ.   (73.)   Песня.
 (Вступление. 1) 1-я и 3-я струны на 4-м ладу.  2) + 4-я на 3-м.  3) 1,3,5 на 4-м.
                1.
Дождь смывает все следы,               
След Христа, и след пирата.               
Словно занавес театра,               
Серая стена воды.               
Нет вчерашних декораций,               
Завтра будет другой спектакль,            
И он будет меняться каждый день.      

Дождь смывает все следы,               
Разве вы не замечали,               
Разве вы не замечали это.               
                2.
Дождь смывает все следы,
След охотника и зверя.
Дождь, как запертые двери
От неведомой беды.
Что за ними, никто не знает.
Может быть, там мусорный ящик.
А, быть может, земля иная там.

Дождь смывает все следы,
Разве вы не замечали.
Разве вы не замечали это.
                3.
Но он же ходит неустанно,
Вслед влюбленным и убийцам.
Дождь меняет чьи-то лица,
С них смывая грим обмана.
Что под ним? Нам важно это.
Может быть, там глаза пустые.
Может быть, там душа без света. Ночь.

Дождь смывает все следы,
Нет, что-то всё-таки остаётся.
Что-то всё-таки остаётся нам.

Видите, перед текстом словесное описание «вступления».
Вовсе не инструкция, как играть. Для игры на музыкальном инструменте,
в данном случае, гитаре, хватило бы нот. 
Я сразу заявляю – надо не играть, а  пытаться имитировать  дождь (и не только).
И гитара, возможно, не лучшее устройство для реализации этой цели.
Об этом первая (1) часть моих комментариев.
У меня ещё раньше возникли мысли, что в песни, в музыку  надо впускать, встраивать внешние шумы.  Голоса природы и города. 
Вставлял в записи и как фон, и как кусочек (семпл?!),  например, звук пилы.
Делал это, правда, примитивно, в накладку, на обыкновенной бытовой «Комете».   
Мне казалось, что идеальным аккомпанементом для «Дождя» была бы «партитура» вообще без участия музыкальных инструментов.
Я называл это для себя «сонором».  Слово не моё, услышанное, возможно, не совсем точно мною употребляемое.   Я и сейчас уверен, что не только новая классика,
но и  живой рок, как интерактивное общение с залом, явление, как бы это выразиться, помоднее, повыкобенистее, - не только постмелодичное,
но и не поддаётся стандартной полифонической записи.      
Вот именно этого  и не понял,  новоявленные интерпретатор.   
Возможно, он слушал запись, где я сам пою мелодию  по старинке.
Такое случалось. Во всяком случае, он либо не слышал тех моих рассуждений,
либо не запомнил их (что хуже), либо просто проигнорировал (что совсем плохо).  Наверное, ему показалось, что его прочтение круче авторского.
Видел, по крайней мере, в одном месте, что чужая фамилия появилась и в авторских скобках, не знаю уж, по чьей инициативе. 
Но каких-то добавленных нот в новом старомодном варианте не наблюдается,
а важные аутентичные «звуки»  потерялись за украшательством.
Лучшие исполнители потому и лучшие, что хорошо понимают авторский замысел. 
Исполнением, конечно, можно испортить любое произведение.
И самый низший, мерзкий уровень –  испортить «до неузнаваемости».
Но никакое «новое прочтение» не может улучшить «до неузнаваемости».

Может быть, я зря привлекаю к рассуждениям об одной песне, песню другую,
к тому же, очевидно, идеологически более значимую.
Но очень хочется проиллюстрировать, до какой иступлённой авторской категоричности доводили меня порой исполнители. 

                СТОП - АРТ.
                (27.7.88.)   Песня.               
               
1.
                Мое дело вырастить ель               
                и это на каждый день,               
                А ваше - развесить к празднику               
                игрушки аранжировки.               
                Итак, исполнительский стиль
                по мне просто дребедень.
                Доползшие до оазиса
                не требуют газировки.
                Стоп-арт!               
                Искусство не может быть последействием.         
                Стоп-арт!
                Вот квазиискусство в автобусе рейсовом.
                Вторичность,    третичность,   100тичность,             
                статичность, стоп-арт!               
               
                2.
                Мое дело плюнуть на роль,
                не прав старина Шекспир.
                Актером быть недостаточно,
                актером быть недостаток.
                Вы дружно вращаете руль,
                но курс не меняет мир.
                По вашим визитным карточкам
                отпущены суррогаты.
                Стоп-арт!
                Искусство одно рождено планировать.
                Стоп-арт!
                Все формы заказа его нивелируют
                До пышек, до пушек, до туша,
                до чуши - стоп-арт!
               
                3.
                Мое дело пить горький эль,
                ваять пирамиду слов,
                Хотеть только права выбора
                и быть свободным от счастья.
                Для вас корчит клоуна Белль,
                альтиста-орла Орлов.
                Зачем вам на шее выродок
                и задница, словно ластик?
                Стоп-арт!
                Искусство и средство, и цель, и премия.
                Стоп-арт!
                Оно градиент человека во времени,
                Наш способ прорыва,
                все прочее просто стоп-арт!
               
                4.
                Мое дело вылечить быль,
                не ампутируя боль.
                Извлечь из нее энергию,
                непоправимую пользу.
                А в ваших наборах пилюль
                здорового духа 0.
                Изменчива мода нервная,
                на колее ее скользко.
                Стоп-арт!
                Искусство отныне не знак бессмертия.
                Стоп-арт!
                Смертельная хворь - катаракта коммерции.
                Контракты, контроли, конторы,
                казармы - стоп-арт!
               
                5.
                Мое дело искренне жаль,
                поскольку я самодур.
                Мой почерк самодостаточен,
                мое дело, что с ним делать.
                И вот, не включая рояль,
                бросаю листок в сундук.
                И только точными датами
                я дорожу, спелась спелость.
                Стоп-арт!
                Искусство всегда было в оппозиции.
                Стоп-арт!
                Искусство по сути своей прекогниция.
                Рекламность, режимность,
                и даже тиражность - стоп-арт!
               
               
                Диагноз искусства - стоп-арт!
                Начало регресса - стоп-арт!
               

Впрочем, категоричность всегда приводит к внутренним противоречиям.
После всех лозунгов, я очень внимательно отнёсся к аранжировке этой песни.
А как сконструированы и «аранжированы» сами стихи.
Но, согласитесь – песня хороша!
И «Дождь..» тоже отличная песня!
А какой искусствоведческий  фрагмент сформировался!
Перерыв сделаю.  Позазнаюсь с полчасика (1/2).


                57-60 Москвее некуда. Непрошедшее прошлое.

                57 Москвее некуда.   По следам.

Как бы мне с психологическим аспектом не сплоховать,  не оплошать, не опростоволоситься.  А то ведь вполне подходящий случай.
Я всё время подчёркиваю, что в психологии хорошо разбираюсь.
Всю жизнь всех  вокруг тестирую.
Ссылаюсь на похвалы весьма авторитетных специалистов.
Но вот прикладной пример - мой собственный текст.
Песенка «Дождь смывает все следы». 
Вполне простая и прозрачная. О чём, зачем, как сделана – всё ясно.
Есть, правда, у этой песни один (1)  забавный нюанс.
Не я даже в стародавние времена нашей молодости первым (1) заметил.
Давно уже ушедший из жизни Олег Латышев.
(Немало моих друзей – ровесников так и не вошли в новое тысячелетие (1000), достаточно для того, чтобы подтверждалась  устрашающая, позорная статистика. Средней продолжительности жизни мужчин  по стране  и в моём окружении,
моей компании.  Она, как известно,  ниже пенсионного возраста.
Ничего не изменилось и в двадцать первом (21) столетии (100).
Вот ближайший пример.  Двое (2) наших с Олегом друзей, двое (2) из его институтской группы.   Сашка Дегтярёв переступил-таки заветный рубеж шестидесятилетия  (60), звонил, консультировался, но оформить пенсию не успел. 
А Дима Амирджанов тут же поправил,  поддержал чуть покачнувшуюся статистику, не дожил несколько месяцев.  В последние годы ни с кем я так часто не встречался, как Сашкой и Димкой.  И вот опять, в который раз (1), пополняю мартиролог
на этих страницах. Незнакомки и незнакомцы, поверьте, называю фамилии замечательных  людей, сделавших в жизни лишь малую долю от того,
что бы могли сделать. Жизнь и Смерть не позволили.
А те, что читая сейчас, представляют меня ещё лохматым, те, что внутри моей истории, инсайдеры – согласитесь, подтвердите, повторяйте.
Надо закрывать печалящие скобки).
И возвращаться к поэзии, музыке, психологии и женщинам.
Заново.
Давно уже ушедший из жизни Олег Латышев, несколько раньше выпавший
из моего круга, как, впрочем, и из всех кругов,  исполнявший те мои песни
точно чаще, чем я,  рассказывал когда-то:
- Женская у тебя песня получилась.  Не в том смысле, что по-женски написана,
а просто всем девчонкам нравится. Только возьму гитару, они сразу:
- Давай Славкин  «Дождь».
А я над ними издеваюсь.
 - Какой дождь?  У Славки много дождей. У него  «дождь» - любимое слово. 
А они:
-  Ну, ты что. Ну, про следы.

И все последующие сорок (40) с лишним лет подтверждают – прав он был.
И сейчас женщины  чаще всего именно об этой композиции мне пишут.
А почему, при всей своей психологической подкованности, не понимаю.
Что в ней такого, специфического женского, подскажите. 
Не могу сказать, что у меня вовсе нет версий.   Я бы не постеснялся простого,
даже  банального  объяснения.  Принял бы его для себя. Помните Оккама.
Но что делать, если любая возникавшая сентенция, мгновенно тянула за собой собственное опровержение.  Думал даже, одно (1) время, что дело вообще не в тексте.
Некая композиционная последовательность звуков?
Непредумышленно изобретённый телепатический код. 
Тут и до психогенного оружия недалеко.
Но ведь, на самом деле, вся музыка  - средство того или иного психологического воздействия.  А стихи – разве нет?  А просто разговоры?
Может, отсылка к фильму, ассоциация. 
Но ведь уже несколько  культурологических поколений понятия о нём не имеют.
В общем, без выделения конкретного элемента всё равно не обойтись.
А вот с этим как раз (1) и сложности.
Так что, даю возможность самим поразмыслить.
А сам в данном случае свою ипостась психолога предусмотрительно выключаю.         

Сам фильм мне потом уже на фестивале случилось дважды (1) посмотреть.
Помню, что хороший, но это всё, что помню.   (Пересмотреть, что ли?)
Нашей цензуре картина пришлась по вкусу, и почти сразу после фестиваля
он появился на экранах кинотеатров.
И тут Костик захотел посмотреть фильм, из-за песни – так и сказал.
Мы нашли его на сводной афише (такие щиты стояли тогда по всему городу)
в кинотеатре «Уран», на Сретенке.  А мне нравился «Уран»,  я ведь в детстве жил неподалёку.  У Склифа, на Коптельском.   
Напротив «Урана» в детстве жил мой отец. Здесь же находилась его школа.
Всё это, конечно,  многократно рассказывалось и показывалось мне.
Моя мама очень часто ходила на работу пешком.
В её маршрут полностью была включена Сретенка, она,  по сути, и была им.
Плюс (+) только Колхозная (то бишь Сухаревская) площадь у дома
и тёзки, улица -  площадь Дзержинского (читай: Лубянка) у места службы.   
И я тоже всё там исходил, сначала с ней, а позже, но будучи ещё совсем мальцом, один (1).  Ещё ближе, за углом был кинотеатр «Перекоп».  Но и в «Уран», и в «Форум» (близёхонько по Садовому) нас отпускали без сопровождения  уже семилетками (7).
Итак, я согласился на третий (3) просмотр из-за  девчонок  и Кости,
но не рассчитал своих возможностей.  Уже минуте на пятнадцатой (15), я стал
ёрзать и активно мешать окружающим. А ещё через пять (5) сбежал в фойе.
Буфет работал, и один (1) весьма яркий паренёк, лицо которого показалось
мне знакомым, уже посасывал пиво, видимо тоже  дожидаясь конца сеанса.   
Мы немедленно познакомились.   Даю, вам честное слово, что давно уже забыл,
к своему стыду, конечно,  как его звали.  Здесь буду называть его просто В.
Оба (2) мы ребята воспитанные, понимаем, что не совсем правильно поступили, покинув зал во время сеанса.  С этих объяснений и начинается разговор.
Моё – тривиальное, вы его уже знаете.
Его – почти слово в слово повторяет моё, но единственная (1) отличающая деталь неожиданно делает рассказ крайне интересным.
В. тоже уже видел фильм.  И тоже привёл в «Уран» дам – жену и сестру.
Но в отличие от нас, на первом (1) фестивальном просмотре они были в том же составе.  И до вчерашнего вечера вовсе не собирались пересматривать кино.
Однако накануне всех взбаламутил ударник.
(Да ты музыкант.  В голове снова закрутились смутные ассоциации.)
Он (ударник) притащил неизвестно откуда взявшуюся запись
(он и сам переписал её у недостаточно информированных людей),
на которой  какой-то парень исполняет на русском то ли что-то из фильма,
то ли что-то связанное с фильмом, но, в любом случае, замечательное и всем им понравившееся. Возникли разнообразные споры, и сегодня они пришли
не смотреть фильм,  а слушать музыку.      
В. сразу убедился, что был прав - у вчерашней песенки, нет ничего общего
ни с фильмом, ни с его саунд – треком. (Sound – track.) Только название.
Девчонки, всё-таки, решили дослушать кино до конца.
Я чуть, лишь на мгновение, напрягся.  Ко мне история не имела никакого отношения. Я ещё не сделал ни одной (1) записи своего «Дождя».   
Более того, ни разу (0) не пел её целиком, считая недописанной.
Он лишь подтвердил общеизвестность фразы, вынесенный, возведённой
в название и авторами фильма, и мною, и ещё кем-то.   
Тут мне стало интересно, из-за своей песенки, зачем им всё это нужно.
Ну, они хотели бы сделать эту песню, а там, на кассете, нет ни целостного
текста, ни внятного аккомпанемента.  И, вообще, парень им показался очень интересным, хотелось бы познакомиться. 
Тут уместно рассказать о самом кинотеатре.  Возможно, судя по фасаду,
когда-то особняк, или просто стилизованное под Сретенку здание,
на самом деле ещё до революции служил кинотеатром.   
Бабушка моя  преподавала музыку,  и, в связи с этим, в раннем детстве,
я посещал музыкальную школу. Так вот, наш учитель - скрипач, который,
кстати, совершенно не выглядел глубоким стариком, в молодости подрабатывал
там тапёром.  Об этом все знали.  Я был начитанным ребёнком,  знал что такое «тапёр», видел их в кино, и мне было решительно непонятно, как в его неразлучный с ним футляр могло поместиться пианино, а тем более рояль.      
Уже значительно позже, когда  я начал всерьёз жалеть, что саботировал музыкальную школу я узнал – увидел – услышал: все знакомые мои скрипачи играли «на клавишах».  «Обратное, вообще говоря, неверно».
Такие смешные заблуждения – «обсчёты»  свойственны отнюдь не только детям.
Вот и сию секунду,  я вдруг осознал, что для того, чтобы работать тапёром
вовсе не обязательно было рождаться в девятнадцатом  (XIX) веке. 
Звук пришёл в кино существенно позже Великой Октябрьской Социалистической Революции (по другим источникам – Октябрьский переворот). 
А значит, и скрипач вполне мог быть всего лет на десять (10) старше
моих молодых родителей.  Так или иначе, но именно от него мы – дети знали,
что в «Уране» крутят кино уже очень давно.
Снаружи привлекательный, внутри кинотеатр напоминал  два (2)   
железнодорожных  вагона.   Передний, типичный  вагон – ресторан, с абсолютно   
аналогично расположенной буфетной стойкой, только с укороченными рядами столов. Сходство усугублялось сплошным рядом окон, частично закрытыми щитами, частично зашторенными и полностью густо запылёнными.
Ещё «железнодорожнее»  смотрелся зрительный зал. 
Узкий, кажется, по девять (9) мест в ряду и длинный.  Точно рядов тридцать (30).
Электричка.  (Как раз тогда они появились на всех пригородных направлениях.) 
Была, по-моему, тыловая дверь, открывающаяся по окончанию сеанса,
но кому хочется идти в обход по грязному тёмному двору,
народ традиционно выходил через «вход», сразу на Сретенку.

В. по моим репликам и ответам быстро понял, что имеет дело со «своим человеком» и с удовольствием рассказывал мне о сложностях с инструментами и оборудованием.
Об идиотских прослушиваниях  в МУМА (или МОМА).   
(Я не помню сейчас, как тогда называлась «разрешающая» организация.
То ли жёсткое «Московское Управление Музыкальных Ансамблей»,
то ли демократично переименованное «Московское Объединение…»)
О деньгах за концерты, которые чуть ли не каждый раз (1) приходилось получать с риском угодить в тюрьму. 
Но главное (он постоянно к этому возвращался), о почти полном отсутствии «нормальных» песен с русским текстом.  Вот почему ему нужен тот парень.
Я уже почти злился и готов был возопить.
- Искать, конечно, нужно. Но я-то, я – рядом, точно лучше. И у меня тоже есть песня с таким же названием.  И ещё тысяча (1000) гениальных под самыми разными. 

                58 Москвее некуда. Русский бит и моя гитара.

Моё выступление  точно бы вскоре состоялось, но тут распахнулись двери зала      
и ситуация разрешилась самым невероятным, но при этом самым простым образом.
Константин появился в дверях, окружённый удвоившейся (;2) компанией  девчонок.
Все пятеро (5) весело болтали, как старые знакомые.
Да, собственно, так оно и было.   
Двух (2) прибавившихся девчонок я узнал мгновенно.
У нас любят вспоминать тбилисский рок-фестиваль, который плохо помнящие
и старательно забывающие называют часто первым (1).
(Это ещё ничего, я видел заявления, типа
«Подольский ПЕРВЫЙ (1) в СССР Рок фестиваль 1987г.)
На самом деле, в инете, непосредственно в Википедии, существует адекватная  формулировка:  «Весенние ритмы. Тбилиси-80 — один из первых официальных рок-фестивалей в истории СССР».    Не следует отрицать его важность.
Впечатляющий список участников. Была и верные песни и нужные скандалы.
Но я ведь, только о дате.
«Ритмы» стартовали в Женский день,  Восьмого марта, тысяча девятьсот восьмидесятого года.   (08.03.1980.)
Существенно реже можно встретить упоминания о горьковском фестивале «Серебряные струны».  Он в начале семидесятых (70) проводился даже несколько лет подряд.  Нижегородцы справедливо  гордятся пионерской деятельностью горьковчан в данном музыкальном направлении.  При этом не совсем точно употребляют термин «биг-бит»,  заявляя что «в 1970  году был проведён и первый биг-битовый фестиваль»  (тысяча девятьсот семидесятом). 
Горьковчанин так бы не выразился.
К тому же, читая их материалы, следует знать, что коллективы под названиями «Бригантина» и, особенно, «Удачное приобретение» существовали в стране отнюдь не в единственном (1) числе. 
Ещё о терминах.  Кое-кто называет тогдашние «Серебряные струны» конкурсом ВИА (вокально-инструментальных ансамблей).  Что, конечно, совсем неверно.
Уже с тысяча девятьсот семьдесят первого (1971) года «к горьковчанам стали приезжать весьма продвинутые гости: на вторых (2) «Серебряных струнах»
первое (1) место разделили «Скоморохи» с «Ариэлем» 
Сомневаюсь, что «Ариэль» того разлива одобрил бы три (3) означенных буквы
перед своим названием.   
И  уж совсем не хочу думать о том, что могло произойти с посмевшим
так обозвать группу (группу!)  Саши Градского.
Кстати, возможно, я ошибаюсь, путаю выступления, но мне кажется,
что в Горьком «Скоморохи» были не доукомплектованы. 
Ударник был «заёмный»?   Александр Борисович, поправьте, но согласитесь –
такое случалось.
Но вот чего я совсем не нашёл (может быть, был недостаточно упорен), так это рассказа о московском конкурсе.    
А он был, почти наверняка, в тысяча девятьсот семьдесят втором (1972).
Тот год отмечен ещё и Лиепаей.  Власти не могли пустить дело на самотёк.
Нас всеми способами пытались встроить в официоз. Проинтегрировать.
Как удачно сказано в другой моей книге (простите за самоцитирование):
«Мы тогда играли и пели такое, что в КГБ срочно был создан новый отдел». 
Проходило мероприятие на Малой Спортивной Арене в Лужниках.
Многие замечательные, очень известные и тогда, и поныне  ребята там играли.
И абсолютное большинство, я уже слышал. И знал, на что они способны.
Почти все позже оправдали самые радужные надежды, и мне нет смысла рассказывать вам то, что присутствует в сотнях (100;N) источниках. 
Приведу только два (2) малоизвестных примера.
Группа «Авангард» из Мытищ.
При таком объявлении многие на трибунах смеялись.   
Но ребята выходили втроём (3) и делали настоящий благородный рок.
Я немножко слукавил, употребив слово «малоизвестное».
В данном случае оно относится только к группе.
А лидером трио (3) был Александр (тогда, конечно, Сашка) Л.   
Его никак нельзя называть малоизвестным.
Помню, напротив моего рабочего окна на «Спортивной» щит стоял под афиши.
Висела там  году в семьдесят шестом (76) – сверху очень крупно название знаменитого ВИА, а ниже, чуть помельче,  два (2) столбца.
Слева.  Вокальная группа: Александр Л. и ниже пять (5) фамилий.
Справа. Инструментальная группа: Александр Л. и ниже опять пять (5), но других.
А дальше он вообще на самой верхотуре аккомпанировал.
Вот бы кому книгу бы написать.  Да только он основного принципа не понимает.
Как работу выбирал поближе к «звёздам»,  так и интервью сейчас даёт,
в основном негативные, только о них, опостылевших.
Так и не догадался, что не небесные они вовсе, что всю жизнь провёл в планетарии.
О них, конечно, тоже надо, но больше о других, о простых, обо всех,  о подвалах и чердаках, о глубинах и небесах, обо всём.    
Вот сюжетец, почти уверен, что ты вспомнишь.
Не меня – меня в нём нет.  Гитару.
Делал её настоящий мастер, и он сумел наделить её изумительно громким и красивым голосом.  Но мастер наш, как и многие талантливые люди, порою злоупотреблял спиртным.  И в тот раз, спьяну забыл поставить в изделие
переднюю (верхнюю, ближайшую к грифу) пружину.  Так принято называть
поперечные планки в гитарном деле.   Правда, для таких, как наша забытая,
больше подходит конструкторское, строительное название «нервюра»,
ибо ставится она не столько для звука, сколько для прочности.
Без неё, в результате такой сомнительной конструктивной новации, инструмент никак не хотел «строится» выше ноты «до» (С), и, при малейшей попытки
подтянуть первую (1) струну в сторону необходимого  «ми», начинал буквально
«трещать по швам».   При этом всю свою замечательную звучность резонатор сохранил.  Создатель просто забыл о неудаче, и взялся за заказ «с нуля» (0).
А деку подхватили младшие, приладили гриф, повертели, помучились,
но довольно быстро убедились – выше «до» никак.
Вот тогда-то ты и играл на ней, в гостях у Володи Литвинова.  Помнишь такого?   
И история эта вовсе не так проста, как может показаться.
Чтобы оживить её, я даже нарушил одно (1) из заявленных правил текста.
Публичную, лёгкую в догадке фамилию, укоротил до инициала,
А имя реального, не рвущегося вовсе сюда, человека, даже без согласования с ним,
взял да  и обнародовал.   Вова человек взрывной, но думаю, простит.
Умный и хороший он, сразу поймёт – «я токмо ради справедливости».
Зачем мне чужие сюжеты, пусть пишет более информированный.
Не напишет.
Обращаюсь то к одному (1) Александру, знаменитому, то к другому,
тоже весьма известному.  Так ведь вряд ли прочтут.
А кто-нибудь прочтёт?
 
Моё дело дописать…

Да, гитара. Так вот, она до сих пор жива.
Я её  осенью тысяча девятьсот семьдесят пятого (1975) купил,
но уже невероятно давно считаю её бесценным Володькиным подарком.
Незадолго до этого мы получили (мы – моя первая (1) семья) квартиру
высоко над городом на Потылихе.  И уже успели подружиться с соседом
из зеркальной квартиры.  Костя Куракин – невероятный был человек.
(Вот ведь одновременные (1) и перспектива, и безнадёжность текста –
каждый  требует и достоин своей главы.)
Так вот он смог вставить «нервюру», применив, наверное, безвозвратно
теперь уже утерянный, технический приём.   
Во всяком случае, для меня.  Ни при каких обстоятельствах не позволю   
её  раскурочивать.  (Куракин для Куроптева. Не раскурочивать!)
Да, Володя! Да, Костя! Да, другой Володька, Алексеев, который тоже её клеил!
Жива она до сих пор!
Правда, настраиваю я её всё равно чуть ниже, до «ми-бемоль»,
но совсем уже по другим, не техническим причинам.    (Гуманитарным?)
Там, выше была уже песня «Гитара», где она, конечно, присутствует,
но не как основной персонаж.
А вот ей и о ней, в ситуации, когда возникла угроза нашего расставания.

    ПРОЩАЙ, ГИТАРА.  (4.5.85)  Песня.               
              1.               
Прощай, гитара - я надолго          
Или навеки с домом               
Расстаюсь.               
Нет, я не боюсь,               
Но понятна грусть.               
Я так люблю картины окон,               
Где в октябре промокший               
Парк всё ждёт,               
Где река течёт,               
Где домов черед.               
Я домосед - кто поверит?               
Но мой сосед подтвердит.               
Вечно сквозь стены, сквозь двери               
Тихо гитара звенит.               
            2.               
С тобой прощаюсь как влюбленный,               
Сколько ночей бессонных               
Мы с тобой               
Музыкой простой               
Звали в дом покой.               
Мы прожили с тобою вместе,               
Я помню точно, десять               
Трудных лет,               
Сколько дел и бед,               
И остался след               
Струн на руках, рук на струнах,               
В сердце моем ты звенишь.               
Вот все кончается - грустно.               
Песню давай сочиним.
           3.               
Случалось руки тебя брали               
Сильней моих - играла               
Не всерьез.               
Так уж повелось -               
Мы не можем врозь.               
Да, ты живая, ты живая!               
Сама зовешь, бывает,               
Ты меня.               
Слезы не роняй,               
Ну-ка  сочиняй.               
Звуки на струны уронишь -               
Как ты умеешь их петь!               
Мне б твоим праведным строем               
Жизнь бы настроить суметь.   

Какими долгими и важными казались тогда эти десять (10) лет вместе.
На самом деле, так оно и было в действительности.
Только с тех пор минуло ещё тридцать (30).
               
Очень давно на моих страницах отсутствует слово «балкон». 
(Вот и  в песне: « Я так люблю картины окон».)
Что, наверное, заметили уже въедливые читатели.
Объяснюсь.
Я завертелся в своём «безбалконном» периоде. 
Был такой, весьма длительный, в моём тоже уже достаточно продолжительном пребывании здесь.  Теперь я, уже долгое время, не представляю себе,
как я мог без них прожить.    Они точно продлевают взгляд и жизнь.
И сейчас многие из моих строчек появляются, когда я выхожу уже
не покурить (давно), а подышать.
Даю слово, в должный момент, возобновить прямые репортажи.

                59 Москвее некуда.  Для моей гитары.

Тридцать (30) лет песне.   Мне тогда (как случалось и прежде и потом)
удалось остаться.  И я всё тот же домосед.  А главное – удалось реализовать               
последнее пожелание песенки.  Сумел настроить жизнь. 
Вы многое уже знаете.  Но многое -  всего лишь малая часть огромного.

А пока ещё одна песня, она очевидно, в соответствии с названием,
должна быть здесь. Прошёл год с прощания. Ситуация изменилась.
И теперь прямо-таки нечто программное.
Некий наш совместный с ней (моей гитарой) манифест.
 

  СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ МОЕЙ ГИТАРЫ. (29.6.86) Песня.
   (Не «концерта для», а посвящение.)               
            1.               
Я получил воспитанье в эпоху "Beatles". 
В те времена гитара вошла в зенит.               
Руки на струнах запомнили этот ритм,               
Так и теперь гитара моя звенит.               
Но, конечно, и с джазом               
Я накрепко связан.               
            2.               
Кто-то считает, что песня - ритмичный шум.               
Кто-то выносит песню, как мячик шут.               
Вместо стихов набор из десятка слов.               
Нет, не возможно простить такое зло!               
Но, конечно, у рока               
Пришлось брать уроки.
            3.
Кто-то живет в трех аккордах или в пяти.
Речитативом по ним проводит стих,
Склеенный им из надуманных красот,
Тешит себя благозвучием рифм и нот.
Но приносит нам радость
И творчество бардов.
            4.               
В нотах им слышится только звон монет,               
Драться готовы за афишу на стене.               
Только и могут, что отовсюду драть!               
Нет у таких на песню родительских прав!

Понимаете, что планировалось? 
Три (3) стилизованных под заявленное в куплетах проигрыша.
Или (и) иллюстрирующих фрагмента.
А в завершении нечто, не вызывающие никаких сомнений в самобытности.   
Кстати, частично, я уже что-то где-то записывал.
И всё, что требовалось она (моя живая гитара) должна была сыграть.
И она бы сыграла, я уверен.
И ещё сыграет.

Впрочем, А. Л. вряд ли вспомнит, он ведь играл на несметном количестве всевозможных гитар.  Знаете, мне почему-то жаль, что он перебрался
из второго (2) куплета моей песни в четвёртый (4).
Нет, я не собираюсь вовсе критиковать. 
Надо было где-то работать, а он отличный музыкант.
Ну, и куда деваться специалисту?
Чуть-чуть жаль. Его «раннее» нравилось мне почти также,  как Костино.
И, даже, почти, как моё собственное.

Но я обещал два (2) примера с малой спортивной арены.
Да, двух (2) прибавившихся девчонок я узнал мгновенно.
Тогда девочек в группах почти не было.
Да, что там «почти», можно сказать – совсем отсутствовали.
А тут на сцене  сразу две (2). 
Ну, как я мог его не узнать?   Это он, мой нынешний собутыльник,
вывел  их на сцену.  Он лидер. На всём играет, но не всё сам поёт.   
Группа «Волшебство».  ( Я, правда, назвав его «В», имел  в виду,
не только название группы.)   
Девочки чем-то похожи, хотя объявлено, что одна (1) из них  жена,
а другая родная сестра «В».  (Получается, что «В» похож на супругу.) 
И голоса тоже, в чём-то схожие. Прежде всего, в том, что каждая из них,
казалось, с успехом потянет любой репертуар.
Замечательные голоса.
Непонятно, почему там солирует жена, сям сестра.
У некоторых (честное слово, не у меня) возник даже вопрос – зачем две (2)?
Но тут они запели дуэтом (2).
Группы  ABBA (рус. — АББА) тогда ещё не было, поэтому сравнение сегодняшнее.
Хоть убейте, получше, чем Агнета и Анни-Фрид.
Учились они обе (2) в консерватории (не Фельтског и Лингстад, а «В» и «В») –
народ тогда нашептал.
- Так ты консерваторский?
Я пытаюсь показать, что всё помню и знаю.  И опять попадаю.
- Я электронщик. Мы с тобой из одного института. Только я на ПЭМе.      
Вот уж кто, действительно, просёк ситуацию с самого начала.
Девчонки возбуждены, перебивают друг друга, фильм отличный,
а Славка ни у кого ничего не драл.
Он меня разыгрывал, ждал, что проболтаюсь.
Тут ещё Костик, без злого умысла, добавляет.
- Тимоха не ту кассету схватил.  Есть получше, пополнее.
Господи, у них же Тимоха барабанщиком.
Я вчера  ребятам что-то показывал, а они магнитофоны включали.
Пытаюсь оправдываться, ссылаясь на дурацкую организацию памяти.
Но все уже отсмеялись. Учитывая «Московское» и бутерброды с рыбкой,
советуемся с буфетчицей и покупаем билеты на следующий сеанс.
Ещё посидим. Только тихо!   
Кстати, тысяча девятьсот семьдесят второй (1972) действительно был очень странным годом.  Было множество  событий, которые просто тем или иным
образом были записаны.  К тому же целый год я провёл на людях.
Домой приходил исключительно спать. И то далеко не каждый день.
Даже страдающий абсолютной амнезией  и тот был бы вынужден вспомнить.
Может быть, и не поверил бы до конца,  что всё это происходило  именно  с ним,
но уж информацию получил бы просто исчерпывающую.      
Я амнезией не страдаю.   Скорее наоборот, очень многое за долгие годы могу прокрутить как видео прекрасного качества.
Так, в общем, и с семьдесят вторым (72), но существует какая-то внутренняя неуверенность.  Как будто существуют какие-то провалы.
Такое случается, когда напиваешься до беспамятства.   
Мне, впрочем, совершенно это не свойственно.   
Ну ладно, допустим,  тот беспутный год частично пропит.
Но такое же явление наблюдается и с декабрём семьдесят восьмого (78). 
Тут уж меня не заподозришь в нарушении спортивного режима.
Была напряжённая интересная работа, постоянная весьма горячая
и напористая девушка,  экзамены в институте.
И всё документировано. Тут уж не только даты на стихах и песнях,
но и постоянный дневник.
Смотрю зачётку – впечатляет, но из той сессии помню только один (1)
экзамен, самый первый (1). Я его, кстати, и описал уже вам.
Открываю тетрадь. Ух, ты! Я оказывается и в театр не забывал ходить.
Приведу вам в пример фрагмент нынешней переписки с той, тогдашней.
Ой, я вам и забыл сказать, что она нашлась, как только я легализовался
в «Одноклассниках».   Очень далеко она сейчас. Приблизительно шестнадцать
тысяч (16000) километров. Но точка, впрочем, понятная, даже знакомая.
Я ей:
«А мы с тобой в театры ходили?  Вот в моих тогдашних записях, например 78 год,  много раз числа, театры, названия спектаклей. Какие-то билеты и программки даже сохранились.  А вот с кем, нигде ни одного слова, и не помню совсем».
(Год только цифрами, для краткости.)
Она мне:
«С тoбo' ми в театр не хoдили».
(У неё там, по-видимому, «й» и «ы» на клавиатуре отсутствуют.)
А я ей месяц спустя опять:
 «Помнишь, я спрашивал тебя, ходили мы с тобой театр, на концерты или нет.
Вот почему, у меня в декабре 1978  записано 6 спектаклей и 2 концерта (в том числе, закрытый в зале Россия Джо Долана – был такой западный, недоступный для советских слушателе певец).
Всё есть  авторы пьес, актёры. А вот с кем, нигде ни одного слова, и не помню совсем.  Я тебе уже это писал. Не мог же я один ходить.  Не запомнил, не записал – значит, неважно было с кем».
От неё снова отрицательный ответ на ломаном русском:
«Не было у нас на это времени».  (Перевод мой.)
О ней немного. Я её планировал ввести в сюжет в должный момент,
а тут она сама ворвалась.  Вот ведь характер. Зато сразу узнал!
Думается, всё-таки, ничего я не пропил. И никаких неконтролируемых провалов.
Просто перенапряжение  и мозг принял меры по самозащите.
Остаётся только возблагодарить Господа, за то, что случаев настораживающего беспамятства на памяти только два (2).   И, вообще, за удачный проект мозга и расположение его (Господа) ко мне.   

А мы ещё в «Уране». Пиво пьём. Изредка кто-то из зала присоединяется к нам,
и тогда доносящаяся сквозь двери не моя музыка напоминает о сюжете фильма.
Похоже, буфет прибыльнее зрительного зала.

А вот ещё одно (1) сегодняшнее соображение, связанное с «аббой».
Как свидетельствуют источники, название зазвучало только весной
тысяча девятьсот семьдесят третьего (1973),  но голоса Агнеты и Фриды
«отчётливо были слышны» и раньше.  И не только в Швеции.
Тут необходимо отметить, что папа В. (да, я знаю фамилию, но вам не скажу)
служил дипломатом как раз по Скандинавии.  А дети частенько гостили
у родителей.   И  чрезвычайно музыкальная семейка В. вполне могла
воспринять новые веяния.  Впрочем, они и «традиционное»  делали волшебно.
А что им ещё оставалось, с таким-то названием.
Песен моих они так и удосужились исполнить.
Кажется, они вообще довольно скоро прекратили заниматься глупостями.
Через некоторое, совсем недолгое время, не дожидаясь перемен,
старший В., правильно используя служебное положение без всякого шума,
без скандалов вывез всё семейство за рубеж.       
Нет, от темы эмиграции я не отступлюсь.   

       60 Москвее некуда.   «Уран»  и Соединённые  Штаты.

В следующей  жизни я  как-то попал на Сретенку.   По делам.
Почти бежал, но около хорошо знакомого идеально отремонтированного
Здание в изумлении остановился. Вывески не было.
Но любому мало-мальски внимательному человеку сразу было видно –
здесь гробовая мастерская, или, помягче и поофициальней,
«Бюро ритуальных услуг».   Прохожие, видимо местные, с улыбкой глядели
на меня оторопевшего и остолбеневшего от изумления.
Женщина средних лет указала мне на служку в униформе,
который недвусмысленно махал мне рукой из окна – проваливай,
и, уводя в сторону центра, коротко пояснила:
«Здесь только для начальства».
Вечером, опять-таки на даче, пытаюсь удивить новостью отца.
Но он в курсе, и уточняет – похоронная контора ЦК партии.
Он даже рассказывает мне, откуда её перевели и как реорганизовали.
Усилили.  Позже я не раз (n) отмечал, как своевременно и знаково они
это проделали.  Под восьмидесятые (80). 
Спустя ещё десятилетие (10) в месткоме института, где я слыл  заядлым
театралом, мне продали билеты  в театр Анатолия Васильева.
Это были самые обычные билеты (не знаю, правда, продавались ли они в театральных кассах),  но к ним прилагались некие пугающие объяснения. 
Театр экспериментальный. Лаборатория. Школа.
Спектакль  в процессе формирования и развития.
Режиссёр может неожиданно вмешаться.
То есть, это то ли прогон, то ли открытая репетиция. 
Всё усугублялось слухами, твердящими о том, что там у них, чуть ли не стройка идёт.  Но я видел и   "Соло для часов с боем",  и "Взрослою дочь молодого человека".
А молва только усиливала мой интерес.
И, несмотря на то, что на нашем советском дворе стояли времена стояния
в очередях  за минимальным продуктовым набором, а нас с женой совсем
недавно родилась дочь, да к тому же в доме шёл капитальный ремонт,
я решился и получил разрешение посетить театр. 
За всеми своими размышлениями, я как-то не удосужился присмотреться к адресу,
и только метров за сто (100) до дверей понял,  что «Театр-школа драматического искусства Анатолия Васильева» расположен  в хорошо известном мне здании
похоронного бюро «Уран».  Кстати, впервые (1) в жизни я посмотрел на номер
дома.  Девятнадцатый (19).   
Но оценивать, и, возможно, даже смаковать эти метаморфозы, мне в тот день
не пришлось, потому что оказалось, что я  поступил очень правильно,
отправившись, несмотря на все сложности, в театр. 
Во-первых (1): я буквально с детства знаю и люблю писателя Луиджи Пиранделло.
У моих любимых бабушки и дедушки, на Птичке, в отличие от других моих мест жительства, библиотека отсутствовала,  было всего несколько десятков книг,
и среди них его «Новеллы», красиво изданные у нас в середине пятидесятых (50).   
Собственно, объём книжных полок, никогда не был для меня препятствием.
Я везде прочитывал всё, но все томики из той крохотной «двушки» (2),
перечитывал по несколько раз, и до сих могу составить безошибочный список.
И отдельный листок непонятно пропавших во время переезда. 
Пиранделло сохранился.  Конечно, у меня теперь есть и другие его произведения.
Друзья – литературоведы высоко ценят мою наикратчайшую рецензию:
«беспокойный Маттиа Паскаль». Но пьесы тогда я не знал.  Тем интереснее. 
Во-вторых (2): я с удовольствием убедился в очередной раз (1),
что мы как-то «одинаково умеем читать» с Анатолием Васильевым. 
Я видел – для него эксперимент и «лабораторные работы», конечно,
необходимая часть процесса, но он также понимает, что «школы» не существует
без уважения к традиции. 
И молодые актёры вовсе не марионетки в «сугубо режиссёрском» театре.
Он, наверное, не совсем и не во всём  был согласен с Любимовым.   
В-третьих (3):  никаких почти обещанных «страшилок», типа удаления
некоторых актёров со сцены и досрочного окончания спектакля не произошло.
Всё, вплоть до поклонов и аплодисментов состоялось по самому обычному
театральному алгоритму. Всё, кроме чёткого внутреннего ощущения новизны.
Что со мной случалось в жизни нечасто. И до, и после.
И, наконец, в-четвёртых (4): рядом с действительно недостроенной перегородкой
и плохо закамуфлированными «козлами» работал-таки буфет.
Моя дневная (с лихвой) норма охотника – добытчика была успешно выполнена.
Я не постеснялся и наполнил пакет разными вкусностями.
Кстати, также поступили и многие другие зрители.
Правильное решение, учитывая тогдашние жизненные реалии.
Впрочем, мы с женой и в лучшие времена, случалось, затаривались в театре.
Однажды, мы, тридцать первого декабря тысяча девятьсот восемьдесят седьмого (31.12.1987)  года (да, такие мы театралы) смотрели в пустом холодном
зале доронинского МХАТа «На дне».   Кое-кто из актёров (запомнился Зимин) выглядел вполне достойно, но мы всё-таки решили уйти в антракте.
Выйдя из зала, мы сначала отстояли в очереди за бутербродами, а уж потом отправились в гардероб. И тогда мы были совсем не одиноки (1).
Наш праздничный стол получил мощное пополнение.

Дальше не смейтесь. Я и сам с трудом сдерживаюсь, хотя по сути вовсе не смешно.
Просто приходится в который раз (1) повторяться. Хоть абзац копируй.
Несмотря на доказанную архитектурную ценность, здание уже бывшего кинотеатра «Уран» на Сретенке  «было снесено по постановлению Правительства Москвы».
      
Есть у меня  дружок (во всяком случае, надеюсь, что до сих пор есть),
который, как только была дана отмашка, стал богатым, быстро и вполне ожидаемо.
Я уже упоминал его  раньше, каждый раз (1) в приятных для меня  воспоминаниях. 
Но здесь имени не повторю, не хочу, по причине даже не ложки дёгтя на огромную бочку мёда, а крохотной капелюшке негатива, да ещё и такого, что многие его
за таковой и не посчитают.
Я вообще  вряд ли гожусь на роли следователя, прокурора и судьи. 
Понимая, что принцип «равенства перед законом» исключительно верен
и просто необходим, сам я следовать ему не готов.
Для меня очень важно, кто тот, что что-то натворил, в чём-то провинился,
или просто не прав. 
И я всегда готов простить, кому-то что-то, а кому-то и всё.
Друг мой рассматриваемый по сути самый настоящий self-made man,
что в переводе с английского значит — человек, добившийся всего своими собственными силами. 
(Лет сорок (40) назад придумал закавыку для всех, корчащих из себя крупных знатоков английского. Дескать, зачем в этом определении слово «man», ведь без него  «self-made» - обязанный всем самому себе, исчерпывающая формулировка. Я дурачился, а некоторые из них до сих пор не определились. Я и сейчас дурачусь, играюсь со всеми своими лингвистическими вставками.)
Так вот, друг мой изначально не имел ровным счётом ничего. 
И здесь под «началом» я имею в виду не старт «российского бизнеса»,
а существенно более раннее начало его жизненного пути.
Ничего! Никаких предпосылок и преференций, кроме личностных качеств
и способностей.    Надо отметить, что он довольно быстро научился их  ловко магнетизировать и к новым временам подошёл хорошо подготовленным.
Но и тогда, несмотря на очевидную пригодность, он ни от кого не получил
дармовых первичных (1) денег ни от «партийцев», ни от «теневиков»,
ни от «землячеств», происхождение подвело.    
И, тем не менее, сумел «выйти в люди».
Я бы с огромном удовольствием признал именно его «человеком перемен»,
одним (1) из тех, кто обязательно построит здравую экономику в России,
если не два (2) «но». (Именно их я имел в виду, говоря о «негативе».)
Итак, первое (1). Он, всё-таки, стал заниматься не «делом», а «деньгами».
И этого для меня, уже более чем достаточно.
Но второе (2), пожалуй что даже опаснее, вреднее.
У нас почему-то считается, что если ты состоишь в одной из «секций»,
так называемой «мафии порядочных людей»  (не надо прикидываться,
что формулировка непонятна), то ты чист перед законом и совестью.
На самом деле, это тоже механизм интеграции и антиотбора.
Совсем самостоятельные и самобытные здесь не нужны, даже мешают.
Ты ничего не своровал, не занимал чужого места, всегда сам вроде бы
эффективно работал. Но все твои действия были направлены не на реальный общественно полезный результат, а лишь на процветание «группы»,
чьи интересы вполне могут расходиться с интересами общества.
(Помните, я писал, что достаточно часто исследователи не заинтересованы в окончании исследований.)   И, если ты такой, то, на мой взгляд, совершенно
не достоин яркого и впечатляющего эпитета   self-made.   
Кто ты, что ты без дела, без результата? Какой от тебя прок?
Чем ты всё время занимался? 
Self-made  nought, Self-made zero. Self-made emptiness.
Вот жёсткая теория.
А мой друг, он только чуть согрешил, просто не решился отказаться.
Он не нуль,  не бесполезная пустышка.
Понадобилось ещё несколько лет, смена семьи, смени рода деятельности,
и вот он, наконец, дорос, разбогател и осмелел до реальной
(а не декларированной, но ни чем не обеспеченной) свободы перемещений.
Тогда он, запасшись целой кучей адресов, отправляется в Соединённые
Штаты Америки. (Дальше – США). 
В самом близком аэропорту восточного побережья, его встречает наш бывший,
как бы это по-поликорректней, выразиться, русскоязычный соотечественник.
Бывший россиянин, но не бывший приятель, даже друг.
Наших там столько, что выбирать было из кого.
Подошла его кандидатура.
Авантюрный, весёлый, не семейный, не сумевший как следует устроиться в США.
Мой путешественник (кстати, у него тоже антракт между жёнами), прямо в машине уговаривает, да что там – нанимает ошарашенного предложением встречающего
на роль (или должность) компаньона.
Ещё неделю они совмещают приятное с полезным в Большом Яблоке,
а затем отправляются на специально подобранном автомобиле в поездку по стране. 
Их вояж продолжался почти восемь (8) месяцев, они побывали тогда почти во всех штатах. И совершенно не ограничивались только столичными городами.
Поездка носила многоцелевой характер.  Он не скрывал и тогда, что не исключал для себя возможной эмиграции, и присматривался к городам, природе, укладу.
Посетив почти практически всех отъехавших на ПМЖ (постоянное место жительство) в США знакомых,  он выведывал у них всевозможные детали их тамошней жизни.  Один (1) наш общий знакомый недоумевал  в письме ко мне:
зачем ему надо было знать, окончательно ли выкуплен дом и какое время длились поиски работы.  Ему же это не нужно.  Денег более, чем достаточно.
Мы потом посмеивались – человек не понимает.
Я и тогда верил ему, но сейчас он просто доказал, что поиск подходящего места совершенно не являлся его основной целью. Он и сейчас живёт здесь, и даже
не обзавёлся недвижимостью, где-нибудь в Майями. (А во Франции прикупил.)            

Определённо, более значимыми были туристская мотивация, «жажда странствий»,
 «охота к перемене мест» - присущая ему любознательность.   
Правота этой версии подтверждается тем, что все упущения - пропуски
позже были тщательно восполнены.
Он последовательно посетил все те штаты, где не побывал  по тем или иным причинам  в ходе первой (1) поездки. 
Да что там штаты.  Подумаешь, Аляска, Гавайи.
Он не забыл даже ассоциированные территории.
Я, к примеру, всё жизнь хвастался своими знаниями географии,
но, как и должно было случиться, гордыня была наказана,
именно от него я узнал, что Восточное Самоа совсем даже иначе называется. 
То, что Американское Самоа является американским ещё с начала прошлого,
двадцатого (XX) века, я понятия не имел.
А он умудрился там побывать на встрече Нового года. 
Но я недаром назвал его путешествие многоцелевым.
Здесь, в Москве, мы неоднократно (n) обсуждали проблему «утечки мозгов» 
(англ. brain drain), и, в частности, повальное бегство ребят и девчат наших специальностей, программистов и электронщиков.   
Всплывали всё новые и новые фамилии.
И  однажды (1) мы, почти всерьёз зарезюмировали:
сунувшись на любой произвольный вычислительный центр США, обязательно напорешься  на бывшего советского, более того, на выпускники нашего ВУЗа.
А он, представьте, решил это проверить.
И вот, что случилось у него, буквально с первой (1) попытки. 

Продолжение следует.  МН61…