Святыня. гл 2. Поезд идет на восток

Глава 2. Поезд идет на восток

   Андрей дремал под мерный перестук колес поезда, откинувшись на мягкую спинку дивана. В голове вертелась навязчивая фраза, вспомнившаяся так некстати, и он никак не мог сообразить, откуда она и почему всплыла в его памяти.

«Поезд идет на восток… Поезд идет на восток…» Отстукивали ритм стыки рельсов, и словно молоточками вколачивали эту фразу в уставший мозг журналиста.

«Так не пойдет… Я, наверное, схожу с ума! Сколько ночей не спал нормально… Я устал и хочу заснуть… Заснуть крепко-накрепко!»

…Сон давно не приходил к нему. Зато приходили они! Они приходили к нему всегда, когда он был в памяти, и только тяжкое алкогольное отравление избавляло Андрея от их присутствия. Но он их и не прогонял, своих любимых девочек: жену Леночку и дочурку.

Они ничего не требовали, ни в чем его не упрекали и не обвиняли. Стояли напротив и тихо, мягко улыбались. И это было еще тяжелее, чем невысказанные укоры. Андрею, охваченному тяжким ужасом, в такие моменты хотелось дико выть, грызть себе руки…

И он, разрывая на задыхающейся груди рубаху, просыпался в холодном, липком поту. Спасение было только одно! Дрожащей рукой тянулся к бутылке и жадно хлебал противную, степлившуюся водку.

Сознание понемногу успокаивалось, и он снова видел их, стоящих рядом, но только на этот раз в глазах жены Андрей улавливал осуждение.

«Простите меня, мои маленькие!» – пьяно бормотал он, тянулся руками к родным, призрачным силуэтам! Но они отдалялись от него, и он, задыхаясь от глухих рыданий, снова пил… И падал, что-то невнятно шепча. Поглаживал пропотевшую подушку, засыпал тяжелым сном, чтобы очнуться и начать все сначала…

…Андрей отрешенно держал в руках визитную карточку коллекционера. Перед его мысленным взором, в очередной, кажется, тысячный раз прошла вся его жизнь за последние пятнадцать лет.

…Отца своего Андрей не знал, рос «сыном героя-моряка». В четырнадцать лет в его жизни наступил первый перелом. Мать, осознавая уходящие годы, вышла замуж. С отчимом отношения так и не наладились, и Андрюша из заботливого сыночка превратился в «трудного подростка».

«Переломный возраст!» – озабоченно сокрушался отчим, и всепонимающая мать молча соглашалась с ним. Этого ей Андрей, охваченный чувством юношеского максимализма и ревности, простить не смог, и оттого, достигнув призывного возраста, сразу ушел в армию.

После учебки напросился в горячую точку. Вспоминать об этом времени Андрей не любил, хорошо помня, как правительство пыталось загасить горный пожар, швыряя в него тонны денег и молодые жизни вчерашних пацанов.

…На гражданке Андрей с головой окунулся в ставшую за время его службы непонятной жизнь. Много работал, иногда кидался в крайности и авантюры, но все-таки сумел выжить и сохранить в себе, как он тогда считал, самое главное – человека!

Случай свел его с однокашником, начинавшим делать первые шаги на издательском поприще. Санек устроил Андрея в редакцию на вспомогательные работы, и тут с ним произошли перемены, которых он не ожидал и сам.

Андрей начал писать! Не без помощи Санька были обнародованы первые рассказы и очерки, имевшие пусть небольшой, но все-таки успех! Осмелевший Андрей поступил на заочное отделение исторического факультета, написал первую повесть, которая разошлась на ура!

Из подсобников начинающий парень был переведен в штатные журналисты, и скоро стал известен и узнаваем в своих кругах.

Время шло! Андрей работал словно одержимый. Появились деньги, пошли более серьезные дела. Встретив свою единственную, Андрей долго раздумывать не стал и сделал ей предложение. Леночка ответила согласием. Жизнь проносилась легкими мгновениями, заполненного угаром любви и работой. Андрей просыпался в объятиях любимой, и тут же изменял ей с другой: журналистика стала его второй жизнью.

Родилась дочь, и все это только подстегивало молодого журналиста в его стремлении к достижению достатка и положения в обществе.

К тридцати пяти годам у него все получилось. Семья, квартира, новая машина, хорошая работа, известность, деньги и немалые перспективы…

…До сих пор Андрей не мог понять, как и откуда появился на встречной полосе тяжело загруженный лесом КАМАЗ. Он помнил только вскрик Лены, метнувшейся к заднему сидению, протянувшую свои руки к дочке… И все…

…Очнулся в больнице. Почему-то Андрей понял, где он находится. И почти сразу сработала проклятая память: вскрик Лены и темнота, поглотившая его самого.

Придя в сознание, Андрей лежал, не подавая признаков жизни, холодея от захватывающего его ужаса, явственно отдавая себе отчет в том, что он может сейчас узнать.

«Нет! Не хочу! Я не хочу этого знать!» – громко кричал он, но на самом деле его никто не слышал! Только вздрагивали веки не желающих открываться глаз…

…Затем наступила отупляющая апатия! Надолго, на несколько недель! Ослабевшему, почти не принимающему пищу Андрею даже понравилось подобное состояние: тихое, умиротворенное угасание. Не было мыслей, не было желаний и боли. Были только покой и радостное ощущение звенящей легкости и невесомости теряющего жизнь тела!

Из оцепенения его вывел отчаянный девичий выкрик. «Да что же ты, проклятый, делаешь? За что ты меня мучаешь? Я знаю, что ты все слышишь и понимаешь! Но я-то здесь при чем?» – услышал он, и его сознание стало медленно возвращаться в реальность.

Андрей увидел склоненное над ним заплаканное лицо с маленьким носиком, усеянным крупными конопушками.

Позже он узнал, что эта девушка, работавшая медсестрой, практически не отходила от него, и даже брала сверхурочные дежурства, чтобы быть рядом.

В ее глазах Андрей увидел столько сострадания и боли к чужой, совсем не нужной ей судьбе, что впервые за все последнее время что-то жарко и приятно вспыхнуло в его забинтованной груди, и по небритой щеке скатилась одинокая, но такая нужная слеза! Он вернулся к жизни, но безразличие и оцепенение души прочно поселились внутри, не позволяя стать прежним человеком.

…Через месяц он также безразлично попрощался с пришедшей проводить его «сестрицей», пробормотал слова благодарности и вяло попытался всунуть ей в руку денежные купюры. Уходя, он видел ее растерянно смотревшей ему вслед, у ее ног валялись смятые деньги. Но ему было все равно!

…Вернувшись к работе, Андрей хмуро, но как должное, воспринимал сочувствующие взгляды сослуживцев, привычно кивал в ответ на соболезнования знакомых. Но скоро понял, что люди тяготятся его присутствием, не желают воспринимать его затянувшийся траур, избегают встреч с ним, и это стало его озлоблять.

Иногда Андрея вдруг «пробивало», и он становился неестественно оживленным. Громко смеялся, рассказывал веселые анекдоты, со злостью глядел в глаза испуганно умолкавших коллег. После подобных взрывов веселья в офисе долго стояла напряженная тишина, изредка прерываемая приглушенными голосами людей. Постепенно вокруг него стала образовываться пустота, и он запил…

Так продолжалось почти месяц, и закончилось несколько дней назад, когда Санек, ставший уже главным редактором, завел его в свой кабинет и молча налил в стаканы хороший коньяк.

Андрей нагло, с наигранной бравадой, высосал свою порцию и уставился в лицо друга хмельными глазами.

- Лечить будешь? Давай, начинай! Сейчас со мной по-всякому можно!

- Нет, не буду, – Санек твердо смотрел на Андрея: - Я только скажу тебе, что ты начинаешь проживать чужие жизни.

- Не понял! – ошарашенно проговорил Андрей, потянувшись за бутылкой.

- Судьба сохранила тебя не для того, чтобы ты сам себя убил! Подумай над этим! Она сохранила тебя, забрав взамен другие жизни!

- Философ! Ты бы лучше деньжат подкинул!

- Ты стал упиваться своим горем, – спокойно продолжал друг: - И тебе это нравится. Тебе, но не людям. А деньги я тебе пока еще дам. Но запомни – пока!

- И это вся цена твоей дружбе? - стал откровенно ерничать Андрей. Он осознал, что друг сумел понять всю глубину его состояния, увидел то, о чем не догадывались другие.

- Да что ты знаешь? – неожиданно рявкнул он: - Где ты был, когда я подыхал в кювете, в больнице?

- Я всегда был рядом, но ты не хотел меня видеть. И я хоронил твоих родных…

Андрей вдруг неожиданно сник, держа в руке пустой стакан.

- Санек! Я не знаю, как мне жить! Помоги!

- Запомни, я первый приду к тебе на помощь. Но только к тому Андрею, которого я знал много лет, не к нынешнему, – главред подумал и добавил: - Я твой друг! Должен же кто-то спасать нас от самих себя! В этом и есть смысл дружбы.

Он поднялся, подошел к окну. Молчали долго.

- Тебе надо уехать, Андрюшка! – прервал тягостное молчание Санек: - Проснуться и уехать.

- Куда? От себя-то куда уедешь?

- Попробуй! Поезжай хоть куда! Хоть в монастырь, или забейся куда-нибудь в Мухосранск, постарайся забыть обо всем! Лови рыбу, жри сырых рябчиков, мокрые грибы, только, прошу тебя, делай хоть что-то. Иначе тебя никто и ничто не спасет.

Друг подошел к столу, разлил коньяк по стаканам.

- Давай, Андрей, по последней. Иди, оформляй бессрочную командировку, я уже кого надо предупредил. И возвращайся, мы с тобой еще не раз выпьем. По маленькой.

…После этого разговора Андрей вспомнил, как много лет назад, будучи студентом-заочником, гостил у своего сокурсника, жившего неподалеку от Челябинска, и они трое суток провели в горах, на берегу быстрой реки. Ловили на бурных перекатах рыбу, загорали, любовались дикими пейзажами Седого Урала.

И сейчас он тоже решил поехать на Урал, только не к тем, кто его знает, а куда-нибудь подальше. Где горы повыше и места поглуше. Подальше от людей, а там видно будет. Самым идеальным местом ему представлялась вековая тайга, которая, как он слышал, тянулась на многие сотни верст от Екатеринбурга до Ледовитого Океана.

Вмешательство старого антиквара и его неожиданное предложение внесли существенные корректировки в планы журналиста, но по сути это ничего не меняло. Разве что, Андрей почувствовал, как в нем просыпаются былое любопытство и азарт, которые частенько охватывали его в «прошлой» жизни, в предвкушении интересного и сложного дела.

- Но самое важное в том, что старик прав! – тихо сказал сам себе Андрей: - У меня обозначились конкретная цель и дело, которое поможет мне переосмыслить свою жизнь! Да вы мудрец, уважаемый Аркадий Павлович! Вас ко мне сам Бог послал! А теперь спать… Спать…

И уже засыпая, Андрей вдруг проговорил:

- Вспомнил! Это название старого фильма – «Поезд идет на Восток!»