Стена из слов

Сначала это казалось безобидным. Будто кто-то там, внутри головы, просто оставлял маленькие заметки на полях. Одно слово — «вода». Потом другое — «тишина». Я не придавал значения: у всех бывают случайные ассоциации, мысли-обрывки. Но чем дальше, тем яснее я чувствовал: эти слова не мои. Они приходили внезапно, чужим почерком. Будто кто-то писал мелом на доске, которая раньше принадлежала только мне.

Сначала надписи были короткими, словно чьи-то пробные штрихи. «Иди». «Жди». «Не спи». А потом начались целые фразы, полные предложений, аккуратные, с точками и запятыми. Они появлялись утром, ещё до того, как я открывал глаза. Я словно просыпался не в своей голове, а в чужом классе, где кто-то успел заполнить доску до звонка.

Иногда эти фразы совпадали с моими мыслями. Я хотел налить себе чай — и на внутренней «доске» уже было написано: «Чай горячий, осторожно». Я собирался позвонить — и видел: «Не звони, он не ответит». Иногда они предвосхищали события. Я выходил на улицу — и там, в углу сознания, появлялось: «Смотри под ноги», и действительно, я чуть не спотыкался о выбоину в асфальте.

Я пытался игнорировать. Но слова множились. Их становилось слишком много. Мел стучал по доске день и ночь, оставляя всё новые и новые строки. Они выстраивались в абзацы, в страницы. Я не успевал читать всё — они скользили взглядом внутри моего черепа, навязывались, как газетные заголовки.

В какой-то момент я перестал понимать, что думаю сам, а что уже написано за меня. Я произносил фразу — и не знал: я ли её придумал, или просто озвучил то, что кто-то заранее начертил мелом. Я начал бояться собственных слов.

Самое страшное случилось однажды ночью. Я проснулся в темноте и ощутил, что доска уже вся заполнена. Ни единого пустого места. Все стены внутри были исписаны мелом — белым, резким, навязчивым. Я пытался найти хоть кусочек пустоты, но не находил. Даже мои воспоминания — и те превратились в надписи. Вместо лица матери — слово «мать». Вместо запаха лета — строка «тёплый воздух».

Я осознал: я больше не помню ничего без слов. Всё, что было моим, теперь в виде подписи, ярлыка, чужой фиксации.

И тогда я услышал звук. Скрип. Мел продолжал писать, хотя места уже не было. Он царапал поверх слов, наслаивал новые буквы, перекрывал старые. Слова начинали накладываться друг на друга, превращаться в кашу из текста, в белый шум букв.

Я закрыл глаза, но это не спасло. Потому что внутри темноты я всё равно видел эту доску. И понял — если так будет продолжаться, меня сотрут. Не убьют, нет. Просто вытрут губкой.

А последняя надпись, которую я успел различить среди хаоса, была слишком ясной, словно нарочно оставленной для меня:

«Ты — не автор. Ты — доска».

Я не сразу понял, что это значит. Сначала подумал — метафора, издёвка, чья-то шутка. Но буквы не исчезали. Они горели белым, как если бы мел стал фосфорным. «Ты — не автор. Ты — доска». Я читал это снова и снова, и каждое повторение размывало меня сильнее, чем предыдущее. Слово «ты» будто сдвигало меня с места, вытесняло наружу.

Я пытался вспомнить, как звучит мой голос. Настоящий. Тёплый. Не тот, который повторяет написанное, а тот, что рождается сам. Но в памяти было только: «голос». Без звука. Я открыл рот — и выдохнул чужую фразу: «Не сопротивляйся». Она уже была там, написанная.

Доска внутри трещала. Буквы начинали дрожать, сползать вниз, как дождь, как рой насекомых. Я почувствовал, что меня больше нет в центре. Я — поверхность, и по мне проводят линии. Холодный мел скребёт по моему затылку, по шее, по губам. Я — буква. Слово. Фраза.

И вдруг, среди этого ослепляющего письма, открылась крошечная пустота. Едва заметная трещина между словами, как дыра в бумаге. Не строка. Не точка. Настоящая тишина. Чёрная. Глубокая. Она манила.

Я шагнул в неё, как в дверной проём. Вся писанина осталась позади — шорох, скрип, буквы. Я упал в тёмное пространство без слов, без меток, без ярлыков. Ни «я», ни «он», ни «доска». Только мягкая пустота.

И там, впервые за всё время, я услышал себя. Не слово, не текст, а просто дыхание. Своё. Настоящее.

Я не знаю, надолго ли это. Может, мел уже ищет меня, чтобы записать обратно. Может, трещина — лишь ещё одно предложение, которое я дочитываю. Но пока я здесь — я не доска.

Пока я здесь — я жив.