Путеводитель по карте творчества 1958 2025

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО КАРТЕ ТВОРЧЕСТВА
в 24 ш а г а х о т ж и т о г о
Артём Киракосов




01 \ 24
Тем, кто залил мои артерии кровью обожания сущего!


Дом (что в узком, что в широком смысле бери: от родичей, дружеского круга — до Страны, творческой общности, что тоже есть наш Дом), в котором рождён, встав, пошёл, выговаривая первые слова слогами, ещё только звуками, рос, поднялся — ну разве стать без этого человеком? ...и нигде, кроме Дома, не отоспаться, не вылежаться от болей, не насытиться с ‘’голодомора‘’, который преследует в Отечестве родном, когда и где бы, кем и какой национальности ни произошёл с Материного Лона, ни излечиться душою, не перевести дух после побоев & бед и не надышаться: чистые: кислород, постель, явства, речи и сердца, отношения и касания — из уз семейной близости; на коленях, склонясь, руки скрестя, глаза ниже, по земь стеля, не подымая искушённой речи — пред всеми, кто дал жизнь, показал свет, залил мои артерии кровью обожания сущего!




02 \ 24
Однажды в самую сердцевину Лета Господня жарким полднем


Однажды, 15 июля 1958, в самую сердцевину Лета Господня жарким полднем родился в подмосковном городе молодых мечтателей, авиаторов и испытателей «Жуковский» в семье инженеров-конструкторов у славных, добрых и святых мне, необыкновенно духом и плотью высоких прекрасных, творчески даровитых, волевых и сильных, природно чистых & честных Лили и Вили! У родителей своих (тщетно всё: мне ничего не дано и не переходит с них) учусь настоящему превосходству: порядочности, обязательности, уважению и любови, верности человеку и обещанию, скромному хождению в тени, деликатной вежливости интеллигентской породы. С какой-такой Глубинной Синей Выси Неба, откуда они такие (нам) на нашей с вами Земле, наших святых семейств пра- и родители




03 \ 24
Родня


Родня яркая, элитарная, энергичная, что и сказать! Академики, профессора, заслуженные, видные, состоявшиеся в самых разных областях... Я — залюбленный, вылизанный, самолюбивый мальчонок, своенравный и дерзкий (и остаюсь таким неисправимым), никогда не ласковый и не нежный. Сейчас, оглядываясь, кланяюсь в ноги всем и всему, что было, что дали, как растили, воспитывали, лелеяли, береги, видя во мне, в нас, в детях, — смысл будущего, для нас была та Страна, их...




04 \ 24
Моя семья


Моя семья — великая, величественная, многая числом, раскинулась по миру и континентам. Состоялась многие тысячелетия назад вокруг священного нам, древним и нынешним армянам, града и озера Ван (схвачены в 1915 "турком"). Один родной дед, Амазасп, ещё ребёнком сражался с турками, обороняя родные отчие места, участвовал в Сартарапатской битве, останавливал в ряду героев смертельного врага. Другой пытан и застрелен в застенках НКВД, никого не сдав, ничего из "навешенного" не признав и не подписав. (Когда деда Артющу арестовали, мой отец, мальчишкой, поймал и сильно избил сына Берии [дело было в Тбилиси]; отца схватили, пытали, что не помешало Берии после блистательного окончания моим отцом МВТУ им. Баумана пригласить его, как исключительного студента и выпускника, к себе, на работу в ракетную область; но отец отказался, выбрав Туполева, и с ним прошёл [орденоносно] от самого рождения всю славную жизнь советской реактивной и сверхзвуковой авиации до новых образцов, летающих на водороде.) Один дед стал богатейшим артельщиком при тогдашнем соврежиме, ставил Армянские церкви, благодарное благословение за то от Вазгена I, святейшего Католикоса всех армян, хранится. Другой дед оставил, помимо страсти борьбы, доблести и чести, мне своё имя, «Артюша» (ласкательно), «Арутюн», что значит «Воскресение»! Двоюродный дед, Мартирос Дабагян, Vesper (творческий псевдоним, имя Звезды, вечерней Венеры по Гомеру, под которой дед был в школьные годы в Ване крещён) (я навещал его при приездах в Ереван), — поэт, прозаик, переводчик, редактор, университетский педагог, член Союза писателей СССР (с 1934), Заслуженный деятель культуры Армянской ССР (1967); обе бабушки, Макруи и Анаит, — умницы, видные модницы и красавицы всего Кавказа, статные звёзды небосвода человечества.




05 \ 24
В самый центр Москвы


В самый центр Москвы из Жуковского (отца перевели по работе у Туполева) мы переехали почти сразу по моём рождестве, на угол улиц "Правды" и "5-й Ямского поля", угловой дом: 17\19 (или соседний, улица 5-го Ямского поля, дом 19\21, строение 1, где сейчас расположен ВГТРК?). В комнатку здоровенной коммуналки во весь этаж. Я так хорошо всё помню: себя на горшке, первые рисуночки линиями двух-трёх цветных карандашей, в которых люди — колобками без туловищ, а руки\ноги — прямо из улыбающейся башки; смотрел и думал с карандашом: „Да что ещё не так?“, — первую свою настольную книгу — альбом Айвазовского (храню до сих пор, а какая ещё армянская художественная ``библия`` могла лежать в изголовье армянского дитя, которое станет художником?), великолепные детские книжки Чуковского и Маршака с иллюстрациями Конашевича, горящий ночами напролёт китайский ночник кручёного провода и прозрачного фарфора с птицами, первый ч\б телевизор с увеличительным стеклом на крохотном экране, по которому влюблялись в блистающих под ним фигуристов Протопопова и Белоусову, прекрасных людей-соседей, с которыми родители прошли вместе всю жизнь, даже разъехавшись с коммуналки по отдельным квартирам (на их крепкой дружбе и я вырос)... Общая здоровенная зала кухни, широкий, как проспект, коридор, телефон висит в конце его, на всех крохотные: ванная, туалет, — двор, где мы играли. Первые пробы физики, когда горячий язык прилипал ко льду на металле. Варежки на резинках через рукава, чтобы не терялись! Эти запахи все и тяжёлые три вечных тухлые краски под потолковой слойной побелкой, въевшиеся с любовью: тёмно-песчаная охра, коричнево-кирпичный сурик, густо-травЯный хром. Всё до мелочей! Как меня бросили родители, бежав на Ленинградский встречать всею Страной Гагарина... В ясли и детский сад я пошёл, кажется, в дом № 4 по "Правде". В кино и на ёлки ходили в клубы: ул. Правды, д. 1, стр. 1, это был Дом культуры "Звёздочка" (сейчас "Китайский культурный центр") завода "Знамя революции", на котором работала инженером моя Мама и родители будущей Супруги, Лены Кравченко (значит, мы ещё в детстве, до знакомства в 1980, ходили с нею в одни ясли, один сад и ездили в один и тот же пионерский лагерь от того же Завода), и в Дом культуры Издательства "Правды", дом 21, стр. 1. В 1-й класс я пошёл в школу (улица Расковой 20А строение 1), расположенную рядом с домом, но заканчивал 1-й класс уже в другой, № 379, в которой проучился 8 лет до художественного училища.




06 \ 24 
В школьные наши годы


В школьные (Москва, Преображенка, улица Хромова 24, Школа № 389, сейчас: "Центр по охране органов госвласти") наши годы: я — командир "звёздочки" троечников, двоечников и колышников, — хулиганов, которым \ в которую не дали (из жалости к девчатам) за все годы ни одной девочки... (Вот отсюда, верно, — у нас такое, поистине пожизненное обожествление женщины, как недостижимое нечто?) Несколько раз торжественно на "линейке" исключали под горны, барабанную дробь и вынос знамени "Дружины имени Олега Кошевого" не одного меня, но с друзьями, из пионеров! Грозные надписи писав в наших дневниках, слюнявя остро сточенный красно \ синий химический жирный карандаш: „Родителям! Ваш сын хулиган, срочно зайти в школу“. Так ничего: у нас были для мам и пап, ответственных работников Страны, припасены и другие, ой какие нормальные дневники (все учительские подписи подделывались разными ручками качественно — из этого я — реставратор?), в которые мы специально для наших прекрасных, лучших на свете этом и том, родителей, рисовали какие надо отметки, повязывали себе новые, алого атласа (их легко можно было приобрести в специальных пионерских магазинах), пионерские галстуки, вешали по грудки серых толстых школьных пиджаков значки с лысым лбатым „Ильичом“ на красном вьющемся знамени и шли. Мои закадычные друзья: Серёжа Качанов (с первого класса — за одной партой, впоследствии — вицепрезидент Союза архитекторов РФ) и Олег Кожушнян, математик-астроном, раскрывший мне глаза на Хемингуэя, Селинджера, Ремарка, Серую Сову, Фолкнера, Моэма, Уитмена, Фицджеральда и многое другое (говорили обо всём так серьёзно), начавший писать сам (эссе о самойбийстве [и это, фактически, ребёнком], погиб в горах, как нам исполнилось по 18). Детская художественная студия (лучшая в Стране) во "Дворце пионеров" на "Ленинских горах"; её педагог, Татьяна Николаевна (фамилию её, нашей любимицы, все мы забыли, позорники!), возила нас в Ленинград (спали на спортивных матах), Суздаль (жили в "детском доме", он цел и сейчас, недавно заходил туда). И занятия с десяти моих лет в Мастерской талантливого московского дигорского скульптора Лазаря Тазеевича Гадаева (его представлять надо ль?), с которым Бог наградил меня близким родством! Вспоминаю очень строгую учительницу "Математики" и "Начертательной геометрии", Серафиму Израилевну, которая проверяла каждое утро сделанные уроки, кричала, расставляла "двойки. Её боялись! Заставляла всех раскрыть тетради с домашним заданием и шла, глазея в них, рядами школьных парт. Сердца замирали в... Я ведь тоже раскрывал тетрадь. Но ни разу не выполнил домашнего задания. Сидел, как ни в чём не бывало `Штирлицем`. Серафима Израилевна знала, что я готовлюсь (после восьмого, весна 1973) поступать в Художественное училище, кивала одобрительна на мою пустую тетрадь, и всегда проходила мимо... Спасибо!




07 \ 24
За партой


Запомнился 'урок' «биологии»: всю школу ставили на облаву в школьный яблоневый сад (есть эти яблоки было невозможно, сколько лет ни пытались во все месяцы года!): собирали в газетные пакеты тучи гусениц и жгли их днями в кострах, те, набухая, лопались. Палочками стоящими вокруг костра подкидывали их, расползавшихся в ужасе, обратно лопаться, течь мёртвыми... На «химии» и «физике» тоже что-то взрывали! На соревнованиях по сбору 'макулатуры' и 'металлолома', тут мы были лучшими \ первыми — натаскивали отовсюду, чуть ни трактора и камазы ещё на ходу разбирали на шурупы... Шарили по окрестным купеческим деревянным домам, которые тогда вокруг Преображенки ломали (от Сокольников до Черкизово), находя всякую интересную утварь и царские ("николаевки") марки и "тугрики"; так мы стали юными филателистами, нумизматами и антикварщиками. На выходе со школы старшие (`патлатые`, хулиганьё, те, кто ночами под окнами со своими <...> у нас орали «Там, где клён шумит» и с горла уже хлестали портвейн) расстреливали всех спецзаготовками: оледенелыми крупными снежками, отбирали `медяки` и `серебро`, копеечки... Дрались, конечно. На «английском», когда `училка` отворачивалась, перестреливались (крайними рядами [средние пригибались, прячась \ спасаясь], для того и садились соответственными "командами") горохом из трубочек. Часто выгоняли из класса. Особо за неправильное и громкое пение “Тачанки-ростовчанки”, хоть и „отсидели” с Серёжей за последней партой весь "срок" начальной и средней школ. По "пению" и "труду" у нас один и тот же был, Константин Константинович: девочкам всем "4", мальчикам "3", но Белову с первой парты всегда по пению "5", — он отлично и первым за годы из болванки тупым здоровым напильником молоток заточил наискосок с одной стороны (такое задание задал нам учитель на все лета). Учитель-Галкин истории ходил с деревянной линейкой, бивал бывало, за уши поднимал, крепко сжимая голову, оттянул их уши, до сих пор видно; его позже выгнали — за девочек-старшекласниц. Подымали вверх голову, захватив сзади снизу: „Битлас отрастил?“ В пионерских лагерях развлекались игрой в "фантики"; я спать не давал детям в "тихий час" и ночами, рассказывая лежащим по палатам сверсникам смешные и страшные истории. Пионервожатые наказывали: выставляли из \ вон, на холод ночью постоять, одуматься! Так я привык к гонениям за творчество. Песню про «Щорса» я и сейчас отлично помню \ пою с удовольствием — что-то вынес, балбес, с детства и лет за партой. Однажды мать-музыкант позволила себе сказать, что я фальшиво это делаю; я сбежал в лес! Отчаявшиеся родители искали меня. Потом я простил их и вышел сам на главную аллею; встретились; больше никаких замечаний. Бить меня родители пытались, но я успешно сопротивлялся, говорят так, всему на свете (жене подчинился, да; но первый раз какой-то, помню, девочке, считая её с дружком своей «королевой»), как только встал на свои обе ноги ещё младенцем. (А было что хорошего? Было! Я написал об этом не здесь... Друзья мои: Сергей и Олег, Качанов и [погибший в 18] Кожушняк, и другие ребята, — учительница "Алгебры" и "Геометрии", Серафима Израилевна, ставившая мне только "5" [для "среднего балла" "Аттестата"] за пустую раскрытую вне трепета и стыда тетрадь без сделанного в ней "домашнего задания" [она знала, что я готовлюсь поступать в художественное училище].) Стыдно мне за всё и перед всеми хорошими людьми? О да и ещё как.




08 \ 24
Училища время златое мне
июль 1973 _ 1977 июль



Училища (МАХУ имени 1905 года, так это сейчас называется, Москва, ул. Сретенка, д. 6\2 [говаривали, что в нашем дивном здании располагался раньше публичный дом, что стало источником наших бесконечных шуточек над своим искусством]) время (лето 1973 \ 1977 лето) — златое мне: первая любовь, бесконечно дорогие \ талантливые друзья, путеводители и учителя жизни, из которых несравненный, неподражаемый, сердечка любимчик — Андрей Басанец, завихривший во мне эстетство, навитое на импрессионистов и пост- : Жорж де Латур, Акоп Овнатанян, Пауль Клее, Александр Бажбеук-Меликян, Джорджо Моранди, Бен Николсон, Жан Арп, Генри Мур, Шарль Деспио, Амедео Модильяни, Константин Бранкузи, список бесконечный: <...> Мои великие учителя: Юрий Георгиевич Седов (рисунок, композиция) и Матильда Михайловна Булгакова (живопись). Естественно, меня регулярно выгоняли, но Папа стоял горой, когда его вызывала `шкура-завуч` Елизавета Васильевна Журавлёва, гнобившая и талантливых педагогов и учащихся: „А  вы знаете (что): ваш сын "кубист"?“ „Попробуйте только троньте!“ — отвечал Папа, уличный боец, не знавший страха вообще, герой-изобретатель КБ Туполева систем спасения лётчиков на выбрасывающихся катапультах, проводивший испытания, во время которых никто не погиб, поначалу, естественно, на себе, не боявшийся абсолютно никого & ничего в жизни. Диплом за ночь, когда с вечера опять Журавлёва с свой `шайкой-комиссией` меня вновь, как ей казалось, теперь уже навсегда, не допустила до защиты, `зарубила`, отстранив, мы, как непревзойдённые гении, `The Beatles`, сладили \ заварганили вчетвером: Андрей Басанец, Юрий Денисов, Валерий Уманский, Артём Киракосов; и вышли (всему на свете смеясь, наглецы) к утру на "Защиту"! В то время, как разные журавлёвы назначенцы, кретины, чтецы-педагоги зачитывали публично по заранее заготовленным ‘’журавельским‘’ бумагам, какой я негодяй, бездырь и прогульщик, поднялся вдруг совсем меня не знавший, Валерий Александрович Волков (наше славное Училище было на редкость богато честными, профессиональными и своим даром уникальными педагогами), сын знаменитого певца Востока, живописца Александра Николаевича Волкова, и сказал внятно: „Перед нами талантливый человек. Думаю, у него впереди большое будущее! Пожелаем ему счастливого пути...“ 




09 \ 24
Брат-Завен
родился 14 января 1961, г. Тбилиси


Брат-Завенка — полнейшая моя противУположность: красив, как чёрт, родился в самый средний (эпицентр) день зимы, 14 января 1961 (а я ведь — лета, 15 июля 1958; ну как же так с разницей в точные ровные полгода у родичей вышло \ получилось?), не, как я, чуть ни на аэродроме испытательной базы ЦАГИ "туполевцев" в Жуковском (родители-авиаторы), а в приличном столичном Тбилиси, в роскошных Сололаках (так у нас одинаковые Мама с Папой?), технарь, 'МАИ-шник', ''IT-шник', ответственный, серьёзный, поджар и подтянут, высокий, "зам" какой-то крупной международной корпорации, спортсмен высшей пробы, и сейчас по всем возрастным категориям в горных лыжах выступает — везде "Первый" на пьедестале, плавает, бегает, от рождения одевается всем "на зависть", следит за собою, "на ты" с "Искусственным Интеллектом" (стихи вместе `лабают` на 'даты' разными языками — у нас родня многих национальностей), во всём сведущ, собранный, стройный, великолепно шьёт (только себе) любую одежду, клеит и сумки и спортинвентарь и модные дела (себе, себе) и аксессуары жизни, деньги у него присутствуют в полнейшем достатке с самого глубокого малого советского детства (во секрет, да?), мастерит любые гитары и самолёты, техника и аппаратура у него с пионерских лет — лучших производителей (даёт! где берёт...), коллекция пластинок? — да всё свежее, последнее, коллекционное всех направлений, и играет и поёт всё самое только лучшее из  отечественного и зарубежного рока (не разменивается на иное) (все слова и ноты, по аккордам усвоенные \ наготове разложенными — в планшетике) (с барского младшего плеча и мне шло многое в пользу), прекраснейший муж, заботливый родственник всем нам, основатель и руководитель семейных чатов и отче восхитительных, да подумайте только, с какими именами, дев: Таисия и Ангелина...




10 \ 24
„ДА ОН  НАС ГЛАЗАМИ ПОСЫЛАЕТ!“ ( п р о г р а м м а )


 — Не дерзи, ну-ка; опять «отвечаешь» нам, хам? — с ясель \ садов \ школ \ училищ \ армии \ вузов \ работ слышу я весь этот вздор в свою невинно-лирическую рожу от "воспиталок".
 Попробовать не идти со всеми вместе, чеканя шаг („Не слышу запаха резины!“ —  гонял нас `строевой` кругами, набегавшимися и оголодалыми моря перед едой, очередной дембелюга) в ногу шеренгой века (а в ротном армейском строю я отшивал ногами [изобретя ускоряющейся чечёткой ``Паровозик``, когда рота шла перед начштаба полка] дробью и подпевал грозовой ротной песне "Пока поют солдаты, спокойно дети спят" фальцетом на английском «Girls» великих The Beatles)...
Что это значит для художника? — сбить `критерии` | `прицелы` („у меня нет друзей, чтобы никто не смог сбить прицел“ [БГ]) идиотической принятой обшепризнанно важности: из семьи <...>, ученик <...>, закончил <...>, член <...>, выставлялся <...>, хранятся <...>, звания <...>, награждён <...>, цены <...>, рейтинг <...>; собственно, тот стандарт, мимо которого ещё никто ни из живых, ни из почивших не проскочил!
А я хочу, имею права, что \ кто мне? — всю жизнь провёл ‘’против шерсти‘’ в обратную всем сторону, ежедневно отправляясь с центра Москвы, где живу, с Ярославского вокзала одинёшенек в драной электричке на работу в музеи художником-реставратором на Радонежье, откуда вываливали из "паркующихся" электричек прибывшие в Москву тысячи тысяч алчущих заработнов работников...
Какая разница: чей, откуда ты, у кого и где учился, с кем выставлялся, чем обласкан, выдвинут и награждён, за сколько и куда попал?
Остаётся работа.
Пусть она сама борется и служит...
Да продаются ли: талант, вкусы, убеждения, время само твоё, результаты трудов и сомнений, верны ли критерии и оценки в званиях, должностях и ценах?
Правильно и точно сформулировали (прямо моей `Духовной программой`, спасибо, родные, помню вас!) сержанты, закрывшие меня в коптёрке, собраясь "гнездить" всей группой: „Да он  нас глазами посылает“.
 



11 \ 24
« О ф о р м и л о в о » и перья "Политического плаката"

 
«Оформилово», как у нас тогда, в СССР, выражались, сразу вошло в мою жизнь, с первой `училищской` практики 1974 в летнем пионерлагере, куда нас (запродав, как 'рабов', рисовать плакаты и стенды по «Лениниане» октябрятам и пионерам) послали уже после 1 курса. А потом растянулось на всю жизнь...
Всякий из нас мнит себя `Живописцем`, непременно, и притом, с самой большой буквы. Но, пройдя в "Училище имени 1905 года" (набрав законные тому баллы), я и многие, как выяснилось, люди талантливые, с "Живописно-педагогического" (типа, элитарного, для детей потомственных художников, как водилось) сослали \ перевели (добровольно, но не спрашивая) сходу, не тормозя, к началу занятий 1973 на "Оформительское отделение". Где преподавали `сосланные` с творческих отделений фантастические педагоги: Седов, Юрий Георгиевич (рисунок \ композиция) и Булгакова, Матильда Михайловна (живопись). И `сосланные` учащиеся были нормальные, а не как "живописцы". Там я обрёл другом на всю жизнь Андрея (Владимировича, если будете вдруг искать, лазая по сайтам Интернета) Басанца, о котором много писал, и с которым много гулял да хулиганил. Считаю его одним из самым ярких мастеров Отечества (работает в линии "соцарта", выставляется вместе с обалденным воронежским скульптором Сергеем Ивановичем Горшковым).
«Оформилово» — это (плоское металлические, видели?) "плакатное перо", шрифты шетинными флейцами и круглыми кистями, стенгазеты на все праздники: 1 января, "половые": 23 февраля (мужской день), 8 марта (женский день), — "военно-парадные": 9 мая, "День Победы", 7 ноября, "День Великой Октябрьской Социалистической Революции", — мирная демонстрация "Первомая, "Ленинские комнаты", что были в каждой дыре и на всех предприятиях и учреждениях от мала до велика, и щиты с портретами членов "Политбюро ЦК КПСС". Стенгазеты делались уже по трафареткам с известными заставками (знамёны, пушки, танки, штыки, пулемёты, серпы да молоты, алые гвоздики с алыми лентами, солдаты, матросы, лётчики, трудящиеся, детвора — все красавцы, спортивные, улыбчивые, волевые и счастливые разных народов СССР и соответственных расцветок в национальных одёжах).
Когда кто-то из членов Политбюро ‘’коньки отбрасывал‘’, то его отрывали (закрашивали); вся очередь приходила в движение; с конца подклеивали новенького `выбранного`, все бошки, естественно, переклеиваясь вперёд (туловища и пиджаки были одинаковыми, их мы оставляли); награды сверялись: добавлялись или закрашивались, но все фото и трафаретки на них были в наличии (их даже передавали мы "по наследству" новеньким на месте, переходя на другое место работы). В каждом киоске продавался набор открыток с членами "Политбюро ЦК КПСС", так что из положения всегда был простой выход, если не можешь нарисовать — клей фоту! Слева в верхнем углу — обязательный Ильич, Владимир, Ленин — тоже трёхцветкой трафареткой. А другой Ильич, Леонид, Брежнев, "Генеральный секретарь", тот был всегда первым в первом ряду. Ему раз в год (или чаще) орден (медальки опускали, их не счесть как...) какой-либо давали \  пририсовывали; но грудь его давно от них `закончилась`, места пустенького не было, поэтому тут как-то исхитрялись...
«Армия — школа жизни», там научились мы к "Ленинским комнатам" и стенгазетам выпускать "с колёс" "боевые листки" и нашпиговывать фанерными стендами на эмульсионке и  ПВА  пособиями по Строевой, Огневой, Политической и другой всякой подготовке целые полковые плацы, ну и — столовки, клубы, квартиры начальству разрисовывать, работая без сна в назначенные командованием сроки (а это ценный опыт  — в срок — скажу я вам; именно с тех пор я всё успеваю, что поручают)!
Признаться, что специальность "художника-охмурителя" (так между собой мы шутили) здорово выручала: работали в свободном графике на нескольких работах (числясь по любым свободным должностям, оттуда такая экзотика профессий в Трудовой книжке) сразу, что-то умели, всегда можно было заработать, + исхалтурить ещё боковое...
Кончилось всё мгновенно — провалом Путча ГКЧП августа 1991 и закрытием СССР.
Мы из "художников-оформителей" стали скоренько трансформироваться в "дизайнеров" интерьеров и экстерьеров. 
Добавлю, что и в Институте Сурикова я закончил "Отделение политического плаката" в 1989, а Партия (она у нас была одна, "Коммунистическая") уже ничего нам не заказывала! Но появился откуда-то новый заказчик  — церковь, РПЦ. Надо сказать, — не беднее...
Две не нужные, исчезнувшие специальности по дипломам у меня в кармане: "художник-оформитель" и "политический плакатист". Но что-то всё пригодилось: пока Супруга преподавала в детской музыкальной школе, я привлекался к художественной ответственности: шлёпал красивые (многие сохранены даже из-за изобретательности) афиши текущих школьных концертов во весь ватманский (излюбленный вдоль и поперёк) лист и делал схемки по "гармонии" и "сольфеджио", помятуя ядовитого Черчиля: „Своим здоровьем я обязан "сольфеджио", — я им не занимался!“
Но плакатные перья с Советских времён я всегда держу наготове: вдруг опять "в строй", всё вернётся и "Партии" мы нужны, ну разве может так всё быстро, бездарно и бесславно кончиться?

 


12 \ 24
СЛУЖЕНИЕ!
\ осень 1977 _ 1979 зима \


Армия стала (осень 1977 — 1979 зима) счастливейшим образом и местом пребывания (как для любимчика Элвиса Пресли). Не было никаких мук творческой совести, как при занятиях живописью или стихами: кому, зачем, для чего, какой ты, твоё искусство... Утром дали задание на `разводе` — и делай давай! Настоящее братство — это казарменное, когда делишь всё с другом.
Можно писать и о смехе! Я никогда и нигде так весело не развлекался и не проводил время во всяческих проделках, театрализованном `прикалывании` и всевозможных розыгрышах (то, бывало, стройный поразмерный порядок шапок на полках поменяем, так, что при подъёме и мгновенном одевании за время, пока горит [секунд 20] спичка у сержанта в руке, у большеголовых шапка будет падать с макушки, а малоголовые в шапках затонут, то сапоги переставим: кому два парных правых, кому два парных левых, — влетаешь спросонья обеими ногами в оба сапога сразу, вскакиваешь в рост и падаешь простреленным — всей ротой ржём; утренняя зарядка отменяется: ищем свои сапоги и шапки, меняемся смехом...), шутках для себя и на широкую потребу публики, которая алчущей хлеба и зрелищ всегда в виде целой роты при казарме покруглосуточно была под рукой.
Ночами, чтобы сладко "дембелям" засыпалось, пока этого не случится, по проходам казармы курсировал "Дембельский поезд", "паровозик" чечёткой сапог имитируя стук железнодорожных колёс, некий `канкан`, типа латиноамериканской сексуальной `ламбады`, из держащих сзади друг друга за талии "зелёных" "салаг", военнослужащих последнего призыва; ну а впереди ему рулевым ‘’машинист‘’ — ротный голосистый запевала, платочком машет, ах, как-будто, сладкий дым паровозика, и гудит: „Ту-ту, ту-ту, ту-ту...“ Чтобы быстрей Министр обороны, маршал Устинов, Дмитрий Фёдорович, услышал, Приказ издал на волю ехать им, и "старичкам" дом приснился бы с девушкой, что ждёт их.
Вообще, такое количество, в целом, крепких видных парней разных народностей со всех краешков Страны, собранных воедино вместе непонятно для чего, с утра до вечера чем-то странным занятых (задачи, конечно, нам старательно изобретались командирами), что и к чему это?
Образцовый полк в Загорянке, потом: Львов, Прикарпатье, Карпаты, Закарпатье, Ужгород. Так красиво, что не передать...
Лычки я не носил. Опекал подчинённых. Они у меня отдыхали. Высыпались и кормились под моим руководством (я на кухне у узбеков заказывал большими пакетами поджаристых котлет к утреннему завтраку в 11, когда они ‘’прочухивались‘’). А я работал в это время нашу общую с ними работу («наглядная агитация»)!
 Художнику легко — рисовал карандашные портреты `дембелям` их девушек по фото и делал роскошные рукописные книжные шедевры: дембельские фотоальбомы с живописными коллажами видов с открыток их родных городов и модных скорых поездов, их туда несущих от нас, с места прохождения срока срочной воинской службы! Зарабатывал на всё, что нужно, сам.
(Форму я полюбил. Х\б, рабочую. Парадно-выходной [пиджак, брюки со стрелочкой — терпеть не могу до сих пор] у меня не было. В сапогах, кирзе, и портянках. Всё удобно, если правильно... Дома так и ходил в этом года три. Шинель мне очень моя нравилась! Романтично, поэтично [помним фото Блока и Гумилёва] — мне казалось так... Пока Мама и Жена [объединившись] не взялись за меня всерьёз и не выбросили [1983] это всё моё. И вот и пришла она, новая жизнь, которая...)
Меня ребята не отпускали домой. Заперли и держали \ кормили до самого Нового года 1979 \ 1980, думали и уговаривали все — остаться кем-то (придумали б)...
Потом по несколько раз в день мне звонили уже на `гражданку`, надеясь, что вернусь; я и сам так думал, что...
Там, в Армии, появилось главное, стержень, который вырабатывается, (люби себе на здоровье и The Beatles и Окуджаву, пожалуйста) какой бы позиции ты ни был: служение! 




13 \  24
ЛЕНА
\ с 26 июня 1980 \


Лена — это какой-то особенный, божественный свет! И всё он преобразил то, что было, в иное. За него можно не держаться, он сам тебя держит на плаву в своём пучке. Луч, который не даёт свернуть...
Мы познакомились, будучи свидетелями на свадьбе своих друзей, Светы Переверзевой и Андрея Басанца, 27 июня 1980. Уже 45 лет назад. (Почти юбилей.)
Конечно, человек не может не реагировать, не разбрасываться, не падать. Но спасительный круг наброшен: не утонешь!
Можешь буянить, где хочется, как придётся, но жену (обязан) слушай; это центральное правило всему.
Лена музыкант, детский педагог, руководитель детского ансамбля старинной музыки «Fiori Musicali», составитель, организатор, ведущая концертов, основатель школьного музея композитора Александра Тихоновича Гречанинова при московской детской музыкальной школе, которой присвоено его имя! Педагог Гармонии, Сольфеджио, Ритмики!
Кто кому дан и для чего в этой жизни? Мы все — друг для друга и друг за друга...
Так мне это видится. Несомненно — это редкий дар избранничества; и что здесь распространяться?




14 \ 24
"СУРИКОВСКИЙ": лаборант
Методического фонда Кабинета живописи Факультета живописи
\ осень 1980 _ 1983 осень \


К сентябрю 1980 я покинул необыкновенно прекрасное мне место работы в "Парковой зоне отдыха ВДНХ" (им. Ф.Э. Дзерджинского) за «Музеем-усадьбой Останкино», ``Останкинский парк,`` где трудился счастливо (рекомендовал меня Миша Маргенштерн, "Училище 1905 года") под руководством Толи Немчинова „художником-оХМУРителем“ в одиноко стоящей затерянной средь густо растущих древ (сейчас снесена) (начальник нашего [рекламного] Отдела был Ялпачек [имя-отчество забылись]) на другом краю берега у самых прудов уже Ботанического сада. Вот же романтическое место и время! — Дружба и долгие, задушевные, мудрые беседы с парковыми садовниками, которыми работали молодые альтернативные (несоветские) философы.
И?
Ну да, к нам с Толей приезжали наши и не наши девушки...
(И подметил [за собой, эмигрантом], что тянуло меня с юности к уединению и сочинительству там в тиши. Начал я трудиться в громадной, грохочущей Москве, отыскав в "Останкинском парке" там в избе художников-оформителей тихое, хоть и центровое, себе местечечко. Всю жизнь провёл в каких-то музеях-заповедниках, ‘’трудовым мигрантом‘’ колеся в обратном всем настрое и направлении по Радонежью Владимирского Тракта из центра Столицы: Абрамцево, Хотьково, Мураново, Ашукинская, Данилово, Семхоз, Сергиев Посад, Болшево, Подлипки-Дачные <...>)
В Суриковский на место лаборанта "Кабинета живописи Методического фонда Факультета живописи" я пришёл, сменив Мишу Корнева, с кем учился в одной группе на Оформительском в «1905». (Миша женился, у него родился ребёнок; так он `пропал` `работать`, обеспечивая семью в Железнодоровном на мозаически-керамическом комбинате монументального искусства; и учиться дальше не мог больше [а лаборантом в Суриковский шли именно, чтобы поступить!].)
Лаборанство в Методфонде (3 моих года жизни по институтским подвалам) — отдельная глава жизни, которая вся должна быть абсолютно посвящена самому главному человека Суриковского, создавшему его Методический фонд, Музей, его радетелю и хранителю, много десятилетий отдавшему любимому Детищу, шедшему с Институтом повсюду (эвакуация в Войну, его возвращение), Галине Евгеньевне Великановой! (...ничего так и не встретил о ней в нашем славном ВУЗ-е, нигде даже не упоминается! может, я чего упустил?) Человеку, через которого мы все, поработав в Фонде, поступали \ проходили в Институт (эта Школа её жизни, как и Армия "СА" меня и сейчас здорово выручает: знаю, вешать картины на подвижные узлы, как резать стекло, паспарту, колотить рамки, ставить подвес, таскать помногу холстов разом, хранить в стеллажах живопись, делать большущие экспозиции, работать без устали...); для того и шли туда. Это считаю началом своей музейной карьеры, которая так активно живёт мною и во мне и сейчас, 45 лет как уже...
Лаборантом я начал ходить (все места, включая стоячие, были заняты) на лекции Евгении Владимировна Завадской, востоковеда, философа, критика, подружившись с нею крепко. С первого дня стал заниматься (каждый день до ночи) в Мастерской офорта Факультета графики у Учебного мастера (и по жизни) Володи Потапова (у нас в Суриковском учат "учебные мастера", а педагоги так...) (отчество он скрывал от нас тщательно), где близко сошёлся с Колей Коротковым (Царство Небесное ему и его сыну!), делавшим тогда в технике офорта свой восхитительный диплом. Близким мне человеком и художником остаётся (из Иванова) Саша Бровин. Своё "сочинение"  письменного экзамена по Литературе, точка в точку переписанное с заранее подготовленной специалистами в сем деле шпаргалки на сообщённую нам тайно заранее девчатами из Учебного отдела тему, я передал Саше Бровину; и он поступил с ним! (А не помнит, ‘’скотина‘’. Во 'собака'! Или прикидывается до сих пор <...>?) Не только соцреалисты были в Суриковском! С нами лаборанствовал и известный (а что упустили его в Истории Вуза, как Великанову?) концептуалист Дима Цветков, вяжущий ныне на галерейский показ всякие советские награды на спицах крупных размеров. Уже в Перестройку Дима первым, даже под страхом исключения из Комсомола, отказался прийти на обязательное тогда голосование "за Партию и Правительство", как его ни стращали! Понятно, что многие, с кем я лаборантил, не просто только отучились, но и сейчас преподают, став профессорами или доцентами: Серёжа Сиренко, Миша Горшунов. А Оля Калиновская до сих пор работает в нашем ВУЗ-е, в библиотекарем! И у нас всех Школа — «методфондовская», Галины Евгеньевны Великановой.
Ну и открывал я себе тогда молодых талантов, ходя с Комиссией (а там были ``киты``: Салахов, Мочальский, Тутеволь, Трошев, Королёв, Глазунов, Солдатенков...); сообщал оценки и то, что говорили о них, ребятам, жадно ждавшим за дверьми мастерски. Забавно, но то же я делал студентам, друзьям, сам позже став в Суриковском педагогом. Нравилась живопись Коли Ватагина, Сергея Гавриляченко. Видя, как бездарно хранятся у нас их холсты, обречённые умереть (лило, плесень, крысы носились бодро по мокрым трубам), я тайно отдавал их владельцам. Подружился и с Ашотом Киракосяном и Мирой Хо Чун Хва, создавшими первый в Истории корейско-армянский брак (счастливый до сир пор, не глядя на трагической конец их сына, моего суриковского [впоследствии] ученика); — да, на всю жизнь!
Галина Евгеньевна — живописец коровинского лихого красивого сочного мазка, замеса и радостного женского толка. А работы её все покрали, обманом, брав на выставки и не возвращая... Регулярно кормила нас всех, своих питомцев, собирая на праздниках и отмечая наши рождества, но просто так у себя дома на Старом Арбате. Человек знающий всех и всё! У неё мы учились искусству экспозиции... Она делала выставки постоянно. Это помимо колоссальной фондовской работы! Писали-то мы всё в ручную (тогда паспорт на произведение назывался "карточкой" и был, как библиотечный, бумажным)... Выставки были значительными по своему объёму, составу, заданным кратчайшим срокам. Работали с 8 до 18. И в другие города и республики выезжали (в 1981 я был послан с коллегами Руководством [ректор Павел Иванович Бондаренко] в Баку, за работу где мне вписали Благодарность в Трудовую книжку). Галина Евгеньевна дружила с Сарьяном, Кузнецовым, Истоминым, Чернышёвым, Фаворским... От неё мне (хоть и дран весь, но я сам выбрал то, что можно было выбрость [ещё не пореставрировано]) — рисунок любимого моего Павла Варфоломеевича Кузнецова!
Она меня и приняла в Институт: значит, за дело!




15 \ 24
"СУРИКОВСКИЙ": на Студенческой скамье Факультета Графики Мастерской Политического плаката \ лето 1983 _ 1989 лето \


Суриковский для меня — это Завадская, Евгения Владимировна (история искусств), Щетинин, Георгий Александрович (промышленная графика), Савостюк, Олег Михайлович (политический плакат), и мои мастера-друзья, печатники: Андрей Басанец и Юра Пак (литография), Володя Потапов (офорт), — и, конечно, те, кто запал так глубоко, что... девочки!
Будучи уже мудрёным и тренированным, делал, что надо, как скажут, тянув на стипендию. Работал на туче работ, выставлялся с 1981. Больше не смешивал не смешивающиеся слои: всему и каждому — место и время своё, без пересечений и представлений: научился.
Потому что женился (22 01 1983), поэтому и поступил да ещё и в Молодёжное объединение МОСХ-а: „Моя дочь пришла в искусство в 4 года,  а ты?“, — взяв под локоть меня на свадьбе, тесть спросил. „А я?“ — подумал я...




16 \ 24
ВЫСТАВКИ \ с 1981 по 1993


Допустили как-то выставляться с 1981. "Молодёжное объединение МОСХ". В 1985 объявили Перестройку и в 1986 в районном выставочном зале Киевского района (где сейчас "Галерея А3") впервые разрешили выставку неформальных молодёжных творческих групп и объединений. Так мы с друзьями, выходцами из "1905 года" (художественное училище) образовались. Называлось это, как Саша Захаров придумал, «Группа "Центр". Новое камерное искусство». К нам примкнули "самостийные" единомышленники, торговавшие (и жившие этим "хлебом" подпольно) своим творчеством (разрешили тоже) в Битцевском парке.
"17-ая Молодёжная" в двух залах на Кузнецком уже разрешила, практически, всё! Она стала всем переломной... «Советский фонд культуры» (создан в 1986) (Лихачёв, Д.С. и Горбачёва, Р.Д.) распорядился провести в здании Фонда  (кажется, запомнилось: на ул. Карла Маркса) впервые аукцион молодёжного неформального искусства. Это были мы! Журнал "Советский Союз" написал об этом. Вёл Ширвинд. Покупали уже со всего Света...
Двери для экспериментов нам отворили и другие районные выставочные залы (1987): "Октябрьский" и "Севастопольский".
Эпохальная выставка «Лабиринт» (1988) в построенном "Дворце молодёжи" (г. Москва, м. "Фрунзенская") собрала и показала уже всех, кто проявлен, неформалов группами и лично. Была провезена по Европе, активно продавалась, в том числе, и на аукционах.
Так в 1992 альбомы \ каталоги (их было издано 2, как помню) и картины с «Лабиринта» попались на глаза крупнейшему немецкому бизнесмену отельного строительного дела Эккерхаду Стрелецки...




17 \ 24
«МОИ ПЕСНИ»
"Estrel Rezidence Congres Hotel"
Stahnsdorf \ Berlin зима 1993 _ 1993 весна


 Из всего того, что просмотрел Эккерхад Стрелецки из тогда Советского \ Российского неформального искусства на основе прошедших в Европе выставок, аукционов и из каталогов современного отечественного искусства он выбрал нас с друзьями. И пригласил! Это был первый строящийся тогда, крупнейший в Европе конференц-отель. Смысл был в том, что клерки и жили и работали и общались там на месте длительное время в течении всего года и дольше...
В 1992 мы виделись с Эккерхадом и его представителями в Москве. Всё оговорили, подписали бумаги! В феврале 1993 мы были уже на месте. Поселили нас под Берлином, в Штансдорфе. Жили в отеле. Рядом были просторные мастерские. У каждого из нас — своя! Холсты, бумага, картон, краски, кисти, мастихины, спреи, растворители, все материалы, какие хочешь или закажешь по каталогу.
Я единственный, кто знал (как-то) английский (родители учили меня ему с детства, сейчас не помню ровным ничего!) и водил авто. О! Поэтому я работал, как художник, только четверть от положенного времени. Остальное? — шоферил (у меня у единственного были [водительские] "права"; мне дали в управление два авто 1960-х: советские белопластиковые пикапы ``Trabant``) каждый день всем по магазинам, ходил с начальством (приставил к нам наблюдать на нами и руководить нами герр Эккерхад Стрелецки свою сестричку, строгую фрау Отто). Был ещё друг Эккерхада архитектор (не вспомним имени), красавчик такой... Маринка Курчевская (глава всей нашей русской банды, тоже наша ‘’мохуевка‘’, заканчивала "Театр" у Сельвинской) всё его задевала, по-русски издеваясь: „Хер-архитектор! Хер-архитектор!“ Вижу, `глаз на него положила`; спрашиваю: „Маринка, а как ты думаешь, у него семья есть?“  „У такого? Да у него их две!“ 
Кормили сытно, работали от души, гуляли вовсю!
Да ещё и Стрелецки нас (всей ордой со своими подчинёнными) приглашал и водил регулярно по берлинским ресторанам; поди плохо?
Оплачивали ещё и организовывали выезды и походы по немецким музеям...
Ко мне на 10 дней приезжала Лена. Мы с ней ездили в Дрезден, Потсдам, по окрестностям и по другой Германии на поездах и на авто. Ходили в музеи и на концерты в Берлине.
Ну, разумеется, я всегда был в полном подчинении у своих друзей; и они на мне тоже катались, как им вздумается (разве откажу?) во всех смыслах...
Я оставил в Эстреле 79 своих работ (за 3 месяца) ( — живопись, только два листа графических). Не успел снять только те, что "хер-архитектор" при регулярном обходе сразу же выпрашивал у Стрелецки себе в подарок и увозил в багажнике своего авто на новую свою квартиру, где тогда делали ремонт. Кстати, мне это льстило; особенно то, что он давал команды делать \ красить \ менять интерьеры Отеля под мои работы!
Что в них, в моих холстах того времени? О, заграницей я совсем другой. Это некий экстаз был! Живопись радостная, экспрессия...
Фотоаппарата у меня своего не было. Дал Сергей Алфёров. Свой фирменный Pentax! А с первой "получки" я купил видеокамеру Sony и снимал свои работы и прочее.
С любовью вспоминаю то время — полное творческого огня, задора, бурления, счастья, подъёма, души, молодости, веры, любви! Мои близкие друзья были со мною: Андрей Басанец, Сергей Алфёров, Александр Бровин, Николай Кращин, Алексей Орловский. Больше так нигде я не работал!
Отель с нашими работами стоит и сейчас. Спрашивая в турфирмах места в берлинских отелях, беря в руки предлагаемые мне буклеты, узнавал в них наш отель Эстрель и свои работы на стенах комнат и в коридорах...




18 \ 24
неба нет: СУМГАИТ \ КИРОВАБАД \ СТЕПАНАКЕРТ \ СПИТАК \ БАКУ
февраль 1988 _ 1990 январь


Но вернёмся же?!
Карабахское движение «Миацум», "воссоединение" с армянского, 1987.
Конец февраля, начало марта 1988 — массовые насилия, убийства, как всегда, с отработанной в веках жестокостью, армян Сумгаита. Потом было то же в Кировабаде, где жили мои родственники, и дальше повсюду...
Я организовал строительный отряд; и летом мы возводили лёгкие сборные стандартные домики под столицей Нагорного Карабаха, Степанакертом, для сумевших спастись от резни семей. Но всё, что мы строили, сжигали... Началась бойня на полное истребление! Которой я был свидетелем, и что мы, как ни чаялись, не остановили!
После землетрясения в Спитаке 7 декабря 1988, мы с другом, Сашей Мирзояном, на третий день со спасателями были там, привезли из Москвы автобус собранных и купленных вещей. Нас встречали и помогали добраться до места писатели из "Комитета `Карабах`". Что за ад? Я ещё не написал это... Страшней ничего не увидишь. Эпицентр был в деревнях у города; там остатки крыш лежали на земле, зацепившись краешками кровель. А сами дома? — их не было, провалились (в глубь бездны...). Спасать было некого. Дышать невозможно: только жуткий трупный запах, вода ядовитая, чёрная, мечутся уцелевшие случайно животные, горит даже металл, толчки и удары снизу земли продолжаются, обугленное и отравленным стоит абсолютно всё, неба нет.
В январе 1990 мы в Москве принимали сумевших вырваться из бакинских погромов...
Может, хватит уже?




19 \ 24
ОНИ САЖАЛИ РОЗЫ
весна 2025 _ 2025 осень


Об этом счастливом лете, 2025,
надо б
написать особо:
они остались чисто вдвоём, похоронив
родителей, дети разъехались
сами, пока никто из близких не заболел неизлечимо;
ехать было некуда из-за санкций, и они сажали розы,
друг друга фотографируя, называясь "котиками", вправду, чуть ни
мурлыча и облизывая;
государство, наконец, выпустило их из лап,— посещать хвалёное
«Московское долголетие» пока не обязывали ещё
(йога, компьютер, английский, рисование, танцы, лекции, амбулатория);
в "Пенсионном фонде", что был прямо напротив их дома, где жили, — ходить
далеко, благо, не надо, — им объявили, записав куда-то:
„Вы вышли на пенсию и вошли в возраст доживания, поздравляем!“
Сколько продлится ещё их такое счастье?




20 \ 24
ДИПЛОМ
лето 1988 _ 1989 лето


Вернувшись после Землетрясения (11:41, 7 декабря 1988, Спитак, Армения), я не смог больше продолжать выбранную мною тему дипломной работы в Мастерской плаката Факультета графики Суриковского института. Она была по Русской поэзии, верлибры: Пушкин, Апухтин, Фет, Блок, Тарковский, Бродский.
Не мог и рисовать! (Кстати, это такое состояние умопомрачения затянулось во мне на десятилетия и десятилетия...)
Получалось (и думать и видеть внутренним взором) делать только эту тему, Землетрясения. Выявился (сам собою) 'фотоязык'. Тогда на нашем Отделении политического плаката не использовали фото. Я был тут первым. Своего фотоаппарата у меня не было. (Ребята дали и помогали и снимать и печатать: Юрка Пак и Валерка Близнюк; спасибо им низкопоклонное!) Я пошёл не документальным ходом, а другим, 'символами': снял и разъял (перерезал, сдвинул и развернул) свой дом, свои часы и вещи, девушку, что любил, землю, на которой живу, самого себя: одежду, следы, торс, лицо и ладони...
Всё ч\б. Разными приёмами созидания!
<...>
Мама была один раз (у меня) на родительском собрании в Средней школе. Там меня так сильно ругали, что больше она не ходила никуда по моему поводу. Ходил отец (тот покруче \ покрепче нервно был, инженер=конструктор=испытатель, боец подпольных рингов)...
Он же пошёл на мою Защиту диплома в Училище. К нему присоединилась и мать, рискнув всё ж. Там меня так хаяли, зачитывая по бумажке, какой я <...>, что мать, за меня переживавшая, решила никогда больше не являться на публичные действия по её сыну, превращавшиеся в `порки` (но я выполз, за ночь наварганив, тогда помощью друзей на твёрдое "3": Андрей Басанец, Юра Денисов, Виталя Уманский)! И правильно. На Защите диплома в Суриковском меня тоже несли! Это был сам председатель комиссии Пономарёв, Николай Афанасьевич, он же председатель правления Союза художников СССР, президент Академии художеств СССР, академик, народный, лауреат-сталинец и так далее. Но мой педагог, Савостюк, Олег Михайлович, стоял твёрдо! за меня... Час ругались — и отстояли мне "4"; а мы всем курсом Факультета графики ждали их уже в ресторане (кстати, я организовывал это всё весьма приятное и вкусное мероприятие). Только глубоко потом, годы спустя, я узнал, почему мои педагоги опоздали на целый час ко накрытому торжественно итоговому столу в ресторан?
Тогда, после Спитака 1988, и родился спонтанно мой личный ответ на виденное, от которого я никак не отойду и не оправлюсь: разрушению надо противостать созиданием, восстанавливая. Реставрация — соработа Богу во Восрешение Мира!
И я стал реставратором...
Что самое твёрдое на Земле, чего не порушить вот так просто и легко, секундно? — Слово.
И я стал писать...
Сначала какие-то только знаки препинания, которые казались мне полными (каждый) своего смыла. Потом отдельные слова и их сочетания. Потом? — <...> вот так до сих пор и не остановлюсь никак; а?




21 \ 24
РЕСТАВРАЦИЯ: Творчество Воскрешения Человека
с лета 1989 _ и по сей год, день, час, миг...


Реставрация для меня — соработа Богу! Мы воскрешаем не просто произведение, давая ему новую жизнь, но — подымаем из гробов в земле автора, человека, личность, подносим ему внове `микрофон`, отворяем гробовые двери из одр смерти, отменяем её власть в принципе над плотью, телом материи, духом и душой, талантом и жизнью, вручая возможность права говорить с людьми лучшими словами, которые есть в человеке в принципе: его искусством!
И в этом смысле то, что я пишу о людях — это реставрация (их самих) людей, Творчество Воскресения Человека.
Ещё в самом начале Перестройки, с 1985, как в нашу жизнь вмешался «» Господин $  «», и существовавшие сообщества друзей разом рухнули в своих самых основах, превратились в толкотню конкурентов без правил, морали и норм, "дружбу по интересам в цифрах цен" (так вот оно где, равенство, по ценникам бирок?), а жизнь стала делиться и слоиться по этим, устанавливающимся, ценовым меркам и категориям на каждого из нас; все критерии, кроме одного ~ лживого на корню ~ ‘’ценника‘’ на "имя", были сбиты сразу и погибли, утонув в какие-то первые месяцы под разворачивающейся в ``валюте`` ‘горбачёвской’ «Красной Волной»! Современное искусство потеряло разом все `ориентиры` и `шкалы`, кроме составляемых проходимцами и публикуемых по ‘’результатам продаж‘’ "рейтингов" „персон“ и „групп“.
Я развернулся и показал сразу 'голую задницу' происходящему; так и живу с тем так...
`Труся` свой дорогой вон и в оборотную 'рейтингам' сторону, как?
Стал искать себе устойчивые ``линейки отсчёта``. И нашёл их, конечно, моментно!
Как я стал реставратором? Да вот, дивитесь же! Смешно, конечно... Читайте, внимайте, ухохатывайтесь! Летом 1989 меня мой старинный друг, доросший до музейского "зама-по-науке", Димка Сыров ("Кукунчик"-`Сыркин`) (сейчас преподаёт реставрацию икон в Сергия Граде в Духовной академии в Лавре Преподобного Сергия под грифом "брат Ермоген" [Московская Духовная Академия]), с которым я играл в нашем студенческом театре художественного училища "имени 1905 года", пригласил меня играть в театре (он ещё и режиссёром ‘’канал‘’) музея-заповедника  «Абрамцево» мелочь всяку (кому брать на себя дурные роли?) в спектаклях по пьесам Саввы Ивановича Мамонтова. И устроили меня туда на место, где была вакансия, чуть в начале ни руководителем Отдела реставрации... (Но в тот миг в кабинет директора, Рыбакова, Ивана Алексеевича [крепкого собутыльника Сырова], вошла Ольга Ивановна Арзуманов, главный хранитель музея, и засекла нашу махинацию; так я стал пока просто только рядовым реставратором, но сразу 2-й категории зато...)
А через год к выставке в Третьяковке нужна была срочная реставрация. И послали меня вместе с произведениями Репина, Коровина, Квоста (импрессионист, которого покупал Савва Иванович) в "Грабари", к бабушками в белых халатах.
И началась моя совсем другая жизнь-чудо, которой я живу и по сих!
Вот, что писал я в 1990 \ 2010 августом о великом поколении, попав в Отдел реставрации станковой масляной живописи ВХНРЦ им. И.Э. Грабаря на ул. Кржижановского 24/35 к.3...
"Все! – реставраторы «ВЫСШЕЙ КАТЕГОРИИ».
Позже я узнал в них знаменитых и маститых мастеров, подвижников и героев: Вероника Николаевна КАРАСЁВА (1916 – 2005), Светлана Ивановна ГЛОБАЧЁВА (1929 – 2009), Валентина Петровна ЖЕЛАНОВА (1922 – 2003 /?/), Лариса Ивановна ЯШКИНА, Светлана Васильевна БЛИЗНЮКОВА и Наталья Андреевна МАРЕННИКОВА. (Да! многих уж нет.) Самые обычные слова говорят как правило в таких случаях… Они уместны. Компетентность, такт, свобода выражать себя, свои мысли и взгляды на всё – профессия, жизнь, искусство… Но есть то, что я встречал только в своих родителях и людях их круга: ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ. И как лечебна ОНА!.. Без покАзности! вЫчурности! надрЫва! Излома! порЕза! надмЕнности! несостоЯтельности превосхОдства! и помпЕзности! – настоящая. НАСТОЯЩАЯ. Интеллигентность".
Эта среда стала мне питательной и спасительной. Этим героям этой великой профессии я посвятил много своих слов, устных и письменных. Они спасали Дрезденку, Флоренцию, подымали все музеи СССР с разрушительной Войны, воспитали, взростили, вырастили, научили поколения. И заложили научные основы нашего великого дела: воскрешать, подымать из бездн, тлена, пепла!




22 \ 24
ВЫСТАВКИ \ с 1994 и по СЕЙ ГОД



С середины 1990-х выставок было много, они были — для широкого круга моих друзей, родни, для родителей и им близких, прежде всего! Ну да: эти, ставшие регулярными встречи, были счастьем. На них все виделись... Поминали ушедших, встречали новых, делились творчеством. Делали концерты. А когда родителей не стало, да и наш круг сужаться всё, смысла стало во всём всё меньше. Потихонечку эта активность сходит на нет... 




23 \  24
О ДРУГИХ И ДРУГОМ \\ * ОПЯТЬ ВЕСНА * \\ (?!)


Отчего человек
так смело
пишет всё о других, забывая столь нарочито и
откровенно
самого себя, чисто наплевательски; не
с того ль, что
ему обидно за других, а
себе-то цену он знает
о как отлично?!




24 \ 24
О, да ну что Вам ещё рассказать о себе, чего Вы ещё не знаете про меня..?


Неземная моя краса...


Вы всё знаете обо мне:
И ничего во мне не изменилось, кажется, с тех лет, от
Самого моего рождества:
Душа поёт ту же
Песней песнь; и носит на руках
Бога моего вожделенно — светлую деву с нимбом волос цвета льна
И голубыми без дна, что глубже неба над нами, глазами;
Лишь одною верой и силою жил;
Что же святым держу в себе и понесу по потопам вечности? — Ах,
Этой единственною дорогой в жизни шёл, дышу; и взлечу, не свернув с неё ни мигом
Да никуда; её слушая, ей поклонялся, служа:
Любимая,
Неземная моя краса...
Любовь!





15 07 1958 _ 30 09 2025


Тем,
Кого
Я
Так
Бесконечно
И
Верно
Люблю!
Тем,
Кто
Меня
Так
Бесконечно
И
Верно
Любит!


Н А В С Е Г Д А