Глава 9

И все же вы знаете кто убил Лидию? – не отрывая взгляда от протокола спросил следователь.
Знаю. И вы знаете. И Кротов знает. Мы все здесь знаем. Это не какой-то таинственный «они». Это система. Та самая, что позволяет одним безнаказанно пачкать руки, пока другие оттирают их до блеска протоколами.
Виновен Волков, который решил, что можно договориться с дьяволом, заплатив ему чужой свободой. Виновен Кротов, который предпочел чистые стены грязной правде. Виновен я, который подписал тот рапорт, потому что было проще сдать сумасшедшего, чем сражаться с ветряными мельницами.
А еще виновен тот, кто вошел в его дом. Кто-то из «тех», чьи старые грехи лежали в той папке. Или кто-то, кого они наняли. Неважно. Он был всего лишь инструментом. Орудием в их большом, взрослом разговоре с Волковым. Таким же инструментом, как и я. Как и ты.
Они убили ее не потому, что она что-то узнала. Они убили ее, чтобы показать ему: твоя совесть, которую ты так дорого продавал, ничего не стоит. Мы можем вломиться в твой дом и размазать ее по стенам. И ты ничего не сможешь сделать.
И они оказались правы.
Так что да, я знаю виновных. Я смотрю на них в зеркало. Я вижу их в отчетах Кротова. Я читаю их имена в газетах. Но это ничего не меняет. Потому что правда – это не то, что было. Правда – это то, что останется в протоколе.
А в протоколе написано, что Лидию Волкову убил наркоман Степан «Химик» в состоянии наркотического опьянения. Дело закрыто. Бидоны стоят ровно.
Вот и вся правда. Остальное – просто шум.
И знаете самое интересное ¬– продолжал я.
Правило №27: Никогда не приходи к Дьяволу с доказательствами. Он их уже видел. Он их автор.
Его офис пахнет деньгами. Не кожей, не деревом. Антисептическим запахом стерильных купюр. Он сидит за столом, который мог бы быть гробом для бедняка, таким огромным и полированным. Он не предлагает сесть. Я стою, пред ним как школьник.
– Я нашел папку Волкова, – говорю я. Мои слова падают на ковер и не издают звука.
Он смотрит на меня. Не на меня. Сквозь меня. Как на бракованную деталь. И задает вопрос.
– И что ты собрался делать с этим... архивным мусором?
– Опубликовать, – говорю я, и это звучит как детская угроза.
Он вздыхает. Звук, похожий на шипение закрывающегося пакета с заморозкой. И говорит простые, казалось бы, вещи.
– Давай я сэкономлю тебе время, мальчик. Представь, что мир – это автобус. Все едут. Кто-то сидит, кто-то стоит. Ты хочешь правды? Правда в том, что автобус старый и вонючий. Ты кричишь: «Автобус воняет!» И что? Все это и так знают. Но если ты на ходу сорвешь руль и затопишь салон бензином... разве от этого автобус станет чище? Нет. Он взорвется. И сгорят все. И ты в том числе.
Я представляю этот пожар.
– Твоя папка – это не руль. Это спичка. Ты обожжешь пальцы. А автобус... – он пожмет плечами и скажет, – его отмоют и повезут дальше. С новым водителем.
Я молчу. В горле стоит ком.
– Волков думал, что он пассажир. Но он был всего лишь запаской. Его использовали и выбросили на обочину. Ты хочешь стать следующей запаской? Бесполезным куском резины, который все пинают ногой?
Он налил в хрустальный стакан воду. И даже не предложил мне.
– Уходи, мальчик. Вернись к своим протоколам. Пиши свою правду. Та, что остается на бумаге – единственная, которая имеет значение. Остальное – просто шум.