Дом над морем. Глава 17

— Сегодня случилась неприятность.
— Что именно?
— К ней приставал какой-то тип.
— Ее парень?
— Не думаю, что у них отношения. Я его прежде возле нее не видел. Он просто подвалил к ней на улице, схватил за руку, потащил… Она вырывалась… Мне пришлось вмешаться, ведь никто даже не подумал вступиться! Но, по-моему, она уже давно меня раскусила.
— Не страшно. Она не знает, кто ты. Просто не езди туда больше, хватит.
— Мне кажется, у нее проблемы с тем придурком.
— Ох, эти цветы рабочей окраины… У них всегда какие-то проблемы! Живут, как первобытные люди. Чуть что — мутузят друг друга, а потом избитые бабы, до того звавшие на помощь, залечив фингал подорожником, требуют, чтобы их благоверных выпустили из кутузки. Старая песня.
— Эта девушка не такая!
— Хотелось бы верить… Все равно не светись там больше. И молчи о нашем маленьком шпионском дельце, понял?
— Понял…

***
— Вика, что это за синяк?!
Майя испуганно уставилась на огромное пурпурное пятно на запястье подруги.
Та, поморщившись, потерла руку и нехотя ответила:
— Катран… Подбежал, схватил. Я уж думала, все, сломает к чертям…
Майю прошиб холодный пот:
— Он все-таки перешел от слов к делу?! Напал на тебя? Где, когда? На улице или дома?! Надо же заявить на него! Свидетели есть?
Вика закатила глаза. Ее нельзя было назвать самонадеянной, но привычная к потасовкам, коих в детдомовской жизни было немало, она не терпела подобных причитаний, поэтому безжалостно прервала поток тревожного негодования Майи:
— Тихо! Раскудахталась! Ничего страшного не произошло, все ожидаемо — уголовник есть уголовник. Я ведь жива? Вот и нечего истерики закатывать!
— Что значит “жива”?! Хочешь дождаться, когда Катран займется тобой еще плотнее?! Рассказывай немедленно, что произошло, — потребовала Майя, всем видом давая понять, что ни о чем другом беседовать не намерена.
А ведь их встреча началась совсем с другого: это Майя пришла к Вике, надеясь найти у подруги понимание и сочувствие, так необходимые ей сейчас. И если бы не синяки на тонких Викиных руках и не очевидная угроза со стороны Катрана, девушки уже обсуждали бы возмутительное предложение Максима Дорна…

***
Накануне вечером, сидя у окна в своей комнате, Майя, погруженная в самые невеселые думы, машинально откусывала по кусочку от шоколадного пряника и тут же запивала его горячим чаем, не чувствуя ни вкуса выпечки, ни обжигающей температуры напитка, ни знобких дуновений налетавшего с улицы ветерка.
Она и внутри ничего не чувствовала, кроме обиды и горечи, и не только Максим был тому причиной.
Ольга Михайловна… Все годы, что Майя провела в интернате, она была окружена особым вниманием со стороны этой женщины. Собственной семьи Зарубина так и не завела и своими названными детьми считала всех воспитанников, однако если и был среди них кто-то, чья судьба ее действительно волновала, за кого она переживала, как за родного, то это была именно Майя. Девушка всегда могла прийти к Ольге за советом, а то и просто поплакать на плече, никогда, впрочем, не злоупотребляя этой возможностью, часто оставляя ее про запас, для таких вот случаев, как сегодня.
И что же? Перед внутренним взором Майи стояло лицо Ольги Михайловны, на котором ясно читалось то, чего директриса прежде никогда не говорила любимой подопечной, в какую бы неприятность та ни вляпывалась: “А я предупреждала!”
Даже после возвращения из города, когда Майя, исхудавшая, запуганная, нервная, рыдая, рассказывала о том, что пережила с Павлом, Зарубина так на нее не смотрела. Она по-матерински приласкала и поддержала девушку, ни разу не обронив ни слова осуждения, не допустив в речи даже намека на то, что Майя каким-то образом сама виновата была в своей беде. Не обвиняла ее ни в неосторожности, ни в наивности, ни в слабости за мысли о том, чтобы наложить на себя руки… Но сейчас! Сейчас Ольга Михайловна, поджав тонкие старческие губы и сцепив на груди руки, всем своим видом демонстрировала полнейшее безразличие к тому, что рассказывала ей Майя. Поначалу, услышав о циничном деловом предложении Дорна, она еще выглядела озадаченной и даже возмущенной, но затем…
— Я ведь намекала, что этот человек тебе не пара, — сухо произнесла Ольга, когда Майя замолчала, облегчив душу. — То, что он жертвует деньги на нужды приюта, отнюдь не говорит о его высоких моральных качествах. Как раз наоборот: делец все решает с точки зрения выгоды, иначе он не был бы богат. Брак в их среде — один из инструментов улучшения благосостояния. В тебе он видит шанс получить наследника и предлагает взамен деньги и положение. А на что ты рассчитывала, когда ложилась с ним в постель?
— Да я просто влюбилась! — воскликнула потрясенная этой холодной рассудочностью Майя. — Просто… влюбилась… Поверила ему…
— Разве он говорил хоть раз, что любит тебя? — осведомилась Зарубина таким тоном, будто в сотый раз разъясняла нашкодившему ребенку правила поведения. — Я надеялась, что ты уже знаешь жизнь и мужчин, и разберешься, что к чему.
Знает жизнь и мужчин — это Майя-то? Книжки о любви и отношения с одним-единственным представителем сильного пола, едва не стоившие ей жизни — достойный опыт?!
— Да я же не спрашиваю, как я так попалась, — пожала девушка плечами. — Страсть ослепила — кто бы устоял?
— Тогда чего ты хочешь-то от меня? Сочувствия? Жалости? Или, может, совета? Так я не знаю, что тебе посоветовать, — Ольга развела руками.
Майя сжалась в кресле. Ей стало противно и обидно. Противно — из-за чувства гадливости, которое до сих пор вызывали в ней мысли о сделке, а обидно — от того, что в словах Зарубиной на этот раз отчетливо слышалось: “Сама виновата!”
Да, сама, конечно, сама, но разве так трудно промолчать и просто пожалеть ее?! Зря она пришла. Ольга Михайловна с самого начала была настроена против ее связи с Дорном, хотя и уверяла, что ничего плохого о нем сказать не может. В чем же тогда дело? Разница в возрасте, происхождении — все это такая ерунда и мелочь, что не может умная образованная женщина, наверняка уже немало повидавшая на своем веку за шестьдесят-то с лишним лет, всерьез считать их препятствием для любви! Значит, она изначально знала, что любви никакой не будет, а возможна лишь такая вот… сделка! В который раз, подумав об этом мерзком слове, Майя почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она устала сдерживаться и снова разрыдалась, но Зарубина больше не обняла ее, а только сказала:
— Иди к себе и успокойся. Завтра начинается учебный год, тебе придется вернуться к работе. Мало-помалу забудешь этот летний роман, как сон. Гнев уляжется, обида пройдет. Если ты четко дала понять Дорну, что не принимаешь его предложение, он тебя больше не побеспокоит, не дурак. Другую найдет. Ты молодая, интересная, появится кто-то еще, более достойный… Все пройдет, Майя.
Гладкая и спокойная речь Ольги Михайловны плавно текла мимо сознания девушки, и та почти не вникала в смысл слов директрисы. Всхлипывая и давясь рыданиями, она спросила:
— Но ведь он не перестанет из-за меня помогать интернату? Вдруг я все испортила и…
Ответом ей был смешок Зарубиной. С удивлением взглянув на нее, Майя поразилась презрению, с которым та возразила:
— Пусть только попробует свернуть программу! Уж я ему тогда обеспечу веселую жизнь! Как же достали меня уже эти Дорны и Лисовские!
Произнося это, Ольга воздела руки над головой и потрясла ими в воздухе, подражая актерам греческой трагедии. Майя, знавшая о загадочных Лисовских исключительно то, что эта супружеская пара делит с Максимом бизнес, страшно удивилась их появлению в ее истории. Однако ей не удалось добиться от Зарубиной никаких объяснений, более того, разозлившись, та и вовсе указала на дверь, велев готовиться к завтрашней встрече с учениками. Майе ничего не оставалось, как удалиться, и она отправилась пить тот самый чай с тем самым шоколадным пряником, совершенно не представляя, что делать…

***
Наутро, проведя бессонную ночь, Майя встала с постели с больной головой и воспаленными от бесконечных слез глазами. Она как раз гадала у зеркала, каким бы чудодейственным средством привести в порядок отекшее бледное лицо, чтобы не напугать учеников, когда на пороге ее комнаты возникла удрученная Ольга Михайловна, сообщившая, что автобус с ребятами застрял на перевале из-за оползня. Никто, к счастью, не пострадал, но сегодня интернат все еще будет пустовать.
— А я никак не дождусь от тебя окончательного учебного плана с учетом моих правок, Майя, — ледяным тоном завершила “доклад” Зарубина.
Развернувшись, она чеканным шагом направилась к себе в кабинет, Майя же осталась стоять, тупо уставившись в окно и пытаясь привести в порядок мысли. Итак, сегодня у нее еще один свободный день, который можно посвятить работе и приведению внешнего вида в надлежащий. А можно плюнуть на все дела, на бездушную стерву Зарубину да и отправиться к Виктории — уж та ни за что не отнесется к горю подруги безразлично и обязательно пожалеет Майю, развеселит ее, а то и придумает, как поступить, кто знает?
При воспоминании о Вике, Майя улыбнулась против воли и сочла это благоприятным знаком. Решено: она пойдет к ней, и плевать, чего там ждет Ольга Михайловна. Была бы поласковее, глядишь, и получила бы в ее лице прилежную сотрудницу. А так — извините! Все мы люди, все хотим любви, тепла и нежности.
Вот за этим-то Майя и отправилась с утра пораньше в цветочный салон “Лара”, но там, увидев на руке Вики синяк, оставленный Валькой Катраном, обо всем позабыла и взволнованно потребовала, чтобы подруга немедленно рассказала, что именно случилось между ней и опасным поклонником…

***
А дело было так. Накануне вечером, пока Максим на набережной делился с Майей своим блестящим планом реализации их совместного будущего проекта под названием “бэби Дорн”, Вика по обыкновению последних дней гуляла одна. Строго говоря, прогулкой это назвать было сложно: она шла и оглядывалась, высматривая среди машин серую “Крету”, а среди людей — лицо Вальки Камаева, Катрана. Оттого-то Вика и не глядела перед собой, оттого-то и стала ее встреча с тем самым Катраном полной для нее неожиданностью.
— Куда  спешишь, красотка? — услышала она прямо над ухом негромкий голос, вздрогнула и остановилась, как вкопанная.
Камаев, невысокий, но крепкий, стоял прямо перед Викой, с вызовом глядя на нее снизу вверх, ибо ростом он был ниже, и макушка его головы едва дотягивалась до кончика красивого Викиного носа.
— По делам. Пройти дай, — процедила девушка.
Валентин с дороги не ушел, но отступил на шаг, оценивающе оглядывая ее изящную фигуру и умопомрачительные ноги, полностью открытые взору, поскольку на Вике был самый короткий из всех ее мини-сарафанчиков. Его мутноватые серо-голубые глазенки восхищенно округлились, губы, пламенеющие герпетическими высыпаниями, издали торжествующий посвист, а в следующую секунду к тоненькой Викиной талии уже потянулась короткопалая загребущая рука. Девушка гибко изогнулась, уходя от контакта. В нос ударила смесь запахов — пот, дешевый парфюм, сигареты, — а от вида давно не мытых сальных рыжих волос Катрана у нее самой зачесалось все тело.
— Отвали, — прошипела Вика и попыталась обогнуть неприятного парня, но тот ловко сцапал ее за руку и сжал запястье что есть силы. Она охнула от боли и задергалась, пытаясь вырваться, но Катран держал крепко и вообще давно уже не был пацаном, не раз битым той же Викторией. Он вырос, окреп, набрал силу. В тюрьме, надо полагать, Катрану пришлось мужать ускоренными темпами, и он не терял времени зря. Одним движением он притянул к себе девушку, уткнулся носом в ее декольте и блаженно застонал:
— Пахнешь отпадно!
Бедная Вика оказалась в настоящих тисках — мускулы у Камаева были стальные. Она огляделась, ища жалобным взглядом хоть кого-нибудь, кто мог бы избавить ее от мерзкого преследователя, но спешащие домой с работы люди, среди которых были и мужчины, шли мимо, не поднимая глаз. Может, с головой ушли в рефлексию о незавидной своей доле, а может, и связываться не хотели: все в городке знали Катрана, его характер и биографию. В отчаянии Вика замолотила кулачками и забилась всем телом, но Валька грубо схватил ее и потащил в сторону. Она постаралась упереться ногами в землю, но куда там! При почти баскетбольном росте весу в худющей девчонке было от силы килограммов пятьдесят, тогда как коренастый крепыш, тянувший ее за собой, весил не меньше семидесяти пяти.
— Отстань, пусти! — девушка все-таки закричала, но никто даже не попытался отбить ее у Вальки, и вот тут она испугалась по-настоящему, но… всего на миг, потому что в следующее мгновение откуда-то сбоку метнулась серая тень. Вику отшвырнуло назад, и она лишь чудом удержалась на ногах, а Валька уже лежал на земле, закрываясь руками от занесенного над его головой ботинка. Спасителем Вики оказался тот самый парень, который все эти дни ездил за ней на “Крете”.
— Вон пшел! — коротко приказал он Катрану, и тот, злобно зыркая, поднялся и поплелся куда-то во дворы.
Вика перевела дух и мысленно порадовалась, что Камаев был без своей банды, иначе плохо пришлось бы и ей, и ее избавителю. А незнакомец тем временем повернулся, и у Вики “душа обмерла”, как она выразилась, рассказывая всю эту историю Майе.
— У него такие глаза… такие глаза, — шептала она.
Глаза-то, конечно, были самые обычные, голубые. Но они с такой тревогой смотрели на Вику, а сам парень так заботливо держал ее под руку, уводя подальше от толпы, только на потасовку и остановившуюся поглазеть… Вика, как многие сироты, была очень чувствительна к ласке и не могла не откликнуться на внимание к себе. Однако молодой человек знакомиться, видимо, не планировал, потому что ограничился отрывистым:
— Ты как, норм? Этот примат не вывихнул тебе ничего?
И исчез, убедившись, что девушка физически в порядке и врачебная помощь ей не требуется.
Глядя вслед убегающему “принцу”, Вика вдруг услышала чей-то голос в толпе:
— Ох, не к добру это, не простит Валька…
От этих слов ей стало не по себе, даже мороз по коже пробежал. Впервые в жизни Вика Волкова действительно была напугана…

***
Произошло все это еще вчера, но за вечер, ночь и сегодняшнее утро ничего вокруг Вики больше не произошло, так что она немного успокоилась, и теперь рассказывала Майе о случившемся со смехом, как будто речь шла о сюжете плохого триллера.
Майя же ее веселья не разделяла.
— Катран границу перешел, — твердила она, — не побоялся наброситься на тебя среди людей! А теперь, когда этот красавчик залетный его проучил, он и тебе, и ему мстить станет. Вернее, одной тебе, потому что твой принц на “Крете” для него недосягаем! Вика, Вика, как же ты так попала, мне за тебя страшно!
Майя снова начала причитать, совершенно забыв о собственной проблеме, но Вика, не желавшая слушать второй куплет песни “угораздило же тебя”, сперва пристальным взглядом заставила подругу замолчать, а потом спросила:
— Между прочим, ты что здесь делаешь? Разве в интернате не начались занятия?
— Автобус из-за оползня встал… Приедут… — Майя махнула рукой, и Вике стало понятно, что сейчас воспитанники волнуют ту меньше всего.
А значит, у самой Майи тоже случилось что-то серьезное, потому что она, в отличие от Вики, детей любила и возилась с ними с удовольствием!
— Так, колись! — сказала Вика. — Что стряслось? Не из-за меня же ты так индифферентно воспринимаешь отсрочку в любимой работе?
Майя даже шутить не стала над очередным пополнением Викиного вокабуляра, а только горестно вздохнула и поникла головой. Вика вздернула красивые брови и с выражением всепонимания расположилась поудобнее, приготовившись слушать…