Анна и трагедия

        Провожая его, Аня стояла бледная, немного одутловатая – почки не очень хорошо справлялись с выведением продуктов распада жизнедеятельности двух существ, и такая невеселая, что сердце Алекса дрогнуло. И в последний момент у него появилась мысль, что нужно её взять с собой. Появилась и исчезла, подавленная мощным ударом воли – все резоны сразу же пришли на ум – нечеловеческая жара, огромные расстояния и перегрузки, которые не безопасны  для беременной уже на довольно поздних сроках женщине, и прочая, и прочая, и прочая. Но все равно сердце затосковало – чуя что-то темное, кошмарное, непоправимое, надвигавшееся на их жизнь.
        Он звонил Ане из Парижа – она говорила нарочито веселым тоном, но он понял, что совершил ошибку – нужно было привезти её сюда и оставить в парижской квартире отца. Она бы гуляла по городу, она без него каталась бы на речном трамвайчике. Любовалась бы шедеврами в Лувре. Накупила бы малышу красивых  одежек.
        Но что это он мандражирует?
        Всё будет хорошо!
        Он зашел к нотариусу и переписал завещание.
        Неожиданно для себя он испытал страх перед полетом. Он ярко представил, как взрывается в небе самолет, захваченный арабскими террористами. И отменил полет.
        Но было уже поздно.          
               
        В его жизнь вмешалась та сила, что Виктор Гюго назвал Фатум. Судьба. Рок.    
         
       Едва смолк звук мотора машины сына,  женщина села возле зеркала и стала рассматривать свое лицо – пятьдесят шесть лет. Следы увядания видны во всем – пышная золотая осень тела подходила к концу. Дули ноябрьские ветры и несли зиму. Кололи лицо ледяными иглами – время – жестокий скульптор, делало морщины все глубже и глубже.
        Её мозг лихорадочно работал. Нет ничего печальнее бедной старости женщины, которая привыкла к роскоши, комфорту, подобострастию. И вот пришла русская девчонка, красивая, не спорю, но эта девчонка отнимет у неё всё. Уже отняла! Кольцо с бриллиантом, который принадлежит по праву только ей, ей одной!, украшает её руку. Она так и не осмелилась спросить у Алекса, каким образом он приобрел этот бриллиант. Да он бы и не ответил.
        С каким удовольствием она уничтожила бы эту русскую гордячку.  Эта нация принесла ей столько бед, что она ненавидела весь народ – но по горькой иронии судьбы её сын полюбил тоже русскую.

         Она стала вспоминать. Страсть, которая внезапно вспыхнула между Анной-Евой, так звали мать, и русским воином, который был высок, ослепительно красив, и похож на истинного арийца гораздо сильнее, чем белокурые бестии самых отборных эсэсовских дивизий, принесла ей самые сильные чувства и самые страшные страдания. Но устоять перед такой силой и красотой она не могла. И никогда потом не испытывала столь острого наслаждения с мужчиной, как ни металась, как ни искала. Хотя он её, фактически, изнасиловал.
         И позже, глядя на своего любимого сына она сообразила, что тот русский был психопат. Ничем  душевно не отличающийся от тех психопатов, что искуссно воспитал Гитлер и отправил убивать народ России.

        Как же его звали? Георгий Голубцов, вот как его звали. И она вспомнила сцену - она валялась у него в ногах, просила взять её с собой в Россию, сделать женой, и как он, захохотав, оттолкнул её ногой прочь. И забрал её украшения. Этот уникальный бриллиант – «Фиалку вечности», отец спрятал в золотое, усыпанное бриллиантами сердечко, а она вместо того, чтобы перепрятать его, зашить в полу старенького грязненького пальтишки,  оставила этот камень в золотом сердце. Совсем обезумела от страсти. Он ушел, оставив ей взамен ребенка. Георг был похож на своего отца так сильно, что она просто трепетала. И так же как его биологический отец он был жесток ко всему, что не приносило ему наслаждения.               
        Она лежала в ночной темноте и вспоминала, как тогда в 44, потеряв отца – его без суда и следствия застрелил на улице военный патруль, только потому, что он не успел скрыться в доме до наступления комендантского часа, и она сама, с ужасом ждала ареста. Ведь она была дочерью самого богатого гражданина города, который сотрудничал с нацистами. А кто не сотрудничал? Пастор! Но тот успел вовремя сбежать!
        Чудом, истинным чудом было и её бегство из оккупированного Кенигсберга. Служащий отца, его правая рука, Гюнтер пришел ночью и сумел вывести её из города – уникальная система канализации, не работающая с того момента, как город заняли русские и все вокруг изгадили нечистотами, обмелела. Хлюпая в мерзкой жижи, они шли почти в кромешной темноте, рассекаемой только слабым лучиком фонарика, несколько километров и её постоянно тошнило от чудовищных миазмов. Казалось, что совсем нет ничего в пустом желудке – но позывы к рвоте были так сильны, что она изрыгала из себя желудочный сок и пену. Наконец Гюнтер, вывел её на побережье. И там дожидалась их лодка. Она доставила их на маленькое рыболовецкое судно – через шторм и бушующее море, кишмя кишевшее военными русскими кораблями, судно пришло в Норвежский порт. А там она оказалась под покровительством Международного Красного креста.
        Нищая, голодная оборванка – зато беременная. Гюнтер тоже исчез – встретив его через несколько лет преуспевающим бизнесменом – он продолжал торговать кожей, Анна-Ева неожиданно поняла, что он имел ключи от тайного сейфа и вывез из города большую часть драгоценностей отца. Она была уже замужем за бароном и преуспевала. И тогда решилась напрямую спросить, верна ли её догадка.
        Он ничего не ответил. Но в глазах что-то дрогнуло – и это был ответ. Анна-Ева поняла, что такова была цена её спасения. Останься она в родном городе – неизвестно как бы прошла её жизнь – угодила бы в лагерь в Сибири. А её она представляла очень хорошо по книгам Солженицына.
Хотя их она не читала, слушала только ужасы про Сталинские лагеря.
А про лагеря Гитлера она и слушать не хотел.
        Да, Гюнтер с честью выполнил клятву, данную отцу, а что оставил без средств к существованию мать и новорожденного, он не сомневался, что она не пропадет в бедности.  Фройлен была так красива, что своей красотой  живо нажила себе капитал. Конечно, если бы он знал, что фройлен беременна, не стал бы рисковать. Но что сделано, то сделано!
        Раньше Гюнтер –  высокий, тощий и бледный, ни единой живой краски в лице, с жиденькими волосами и кривыми зубами, одним словом совершенно неромантичной внешности мужичонка тридцати пяти лет отроду и мечтать не смел о дочери хозяина, а теперь её считал недостойной себя – мерзкая шлюха произвела на свет мерзкого русского ублюдка – лучше бы ему сдохнуть!
        Он взял с собой Анну-Еву для того чтобы жениться на ней, а эта развратная тварь с неистовым наслаждением упивалась ласками русского солдата, который разорил её гнездо, убил её отца, а она сама носила в чреве плод этого греха. Нет, Анна-Ева больше в жены не годилась. И он, передав её сестрам милосердия, исчез с горстью сокровищ, которые он выгреб из сейфа. И, между прочим, солидную часть которых он потратил на контрабандистов, что, рискуя своей жизнью, вывезли их из города.
        Ночь воскресила страхи. Анна-Ева поднялась, прошла на кухню, открыв холодильник, вытащила из него початую бутылку водки – этот напиток становился с каждым годом ей все более и более необходим.
        С подносом, уставленным тарелкой с тонко нарезанным лимоном, пузатой рюмкой и бутылкой водки, она вернулась в свою спальню.
        За час с небольшим бутылка почти опустела, только на дне осталось водки на пару глотков. И Анна-Ева забылась пьяным сном, который не приносит ни отдыха, ни облегчения.
 
        Разбудил её крик. Сначала она подумала, что это продолжение ночного кошмара и кричит она сама, так как ей привиделось, что человек с темным лицом индуса, подвешивает её к крюкам, на которые вешают туши свиней перед разделкой. И со зловещей улыбкой обещал пропустить через её нежное тело ток такой силы, что она позавидует мертвым, ничего не чувствующим свиньям, висящим на соседних крюках. И в этот момент раздался крик.
        Выплыв из пьяного сна, Анна-Ева села на кровати с сильно забившимся сердцем.
        - Кошмар, это просто ночной кошмар! – С облегчением произнесла она вслух. Но крик ужаса повторился. И тогда женщина резво спрыгнула со своей кровати и бросилась бежать по коридору. Она уже сообразила, что это кричит её невестка. Ворвавшись в её комнату, она застыла на пороге.