Глава XXV Обжилой вид

Без особой радости возвращался к своим мамкам Мерко. Хоть и чувствовал в себе силу на то чтобы, не оставить без должного внимания каждую, но удовлетворял без особого удовольствия. Не ощущал к ним чувств. А ведь прежде, как считал по любви сходился с каждой из них.
Хорошо знал, виной тому не было его пристрастие к красивым папашам. Как и многие южане победил в себе эту юношескую слабость найдя себе первую мамку. И теперь хоть иногда и вспоминались прежние забавы, с такими же, как и он несемейными партнёрами искренне не понимал, как возможно таковое у других народов. В особенности задевали его рыжие, позволявшие себе подобное до самой старости. А это уже, был уверен, настоящее извращение.
Ещё вчера казалось, в случае если изменит какая-то, из его мамок убьёт, а затем и соперника, вставшего у него на пути. Теперь, привыкши к ним, как к каждодневной рутине не задумывался о крайностях, когда-то разжигавших в нём желание мести. Были страшны, глупы и слишком расчётливы в своих взглядах на жизнь.
Каким же идиотом надо быть, чтобы выбрать себе таких!? Может и сам не особо отличался, подумалось ему. Но именно, когда был знаком с Копиркой, невольно искал в них свойственные ей качества, бескорыстность, веру в помощь свыше, бесстрашие перед завтрашним днём. В отличие от южанок не подстраховывалась перед предстоящим. Не то, чтобы не верила в свои силы, скорее считала себя не в праве  самостоятельно предопределять будущее. Будто зависело не от неё.
Столкнувшись с этим был крайне возмущён. Его южная культура не принимала такого восприятия окружающего мира. Невольно отсутствие данного понимания стало раздражать в своих мамках. Не в силах признаться себе начал считал их недоразвитыми и ограниченными. Не думал, в скором времени это ощущение перерастёт в неприязнь.
Понимая, не в силах переделать в них качества, прежде так нравившиеся, становился груб, всё больше отдаляясь. Но не мог понять - это лишь каприз. На деле был не в состоянии изменить их, да и самого себя. Казавшееся необычным в Копирке вряд ли заставило бы родившегося среди южан стать иным.

Старые, пыльные, казалось забытые в углу коридора книги, стали приютом для многих южан. В них селились своими семьями, считая это место самым защищённым от Необъяснимого присутствия, так, как и оно вряд ли могло заинтересоваться теми странными, замысловатыми знаками на их страницах. К тому же разве можно выразить таковыми настоящие мысли? Даже если это и была подобная попытка, то заведомо не нужная, не несущая в себе никакого смысла, кроме увековечения такой же скучной, как и сами знаки, никому не интересной информации.
Лень Мерко было пытаться постигнуть её смысл. Считал себя куда умнее, тех, кто тратил время на записывание, ибо обладал, как и весь народ южан переданными ему Судьёй постулатами. Готов был умереть за них.
Но возвращаясь каждый раз к своим мамкам, от окружения витиеватостью изложенных на бумаге непонимаемых им, непостижимых мыслей ощущал чувство подобное превосходству над остальными, вызывающее умиротворение. Был у себя дома, упаси Судья, не автором, но хозяином владеющим, пусть и не приносящими пользы, но, как считал, для него созданными творениями. Ощущение этого придавало иллюзию защищённости от всех невзгод и опасностей. И скорее машинально, чем с удовольствием отдаваясь наигранным приветствиям своих мамок, ещё больше проникался ложной сказочностью избранного для проживания места. Да и к тому же эти, сложенные стопками, напоминавшие небоскрёбы книги были плотно заселены, так же, как и он «понимавшими» толк в литературе, не умевшими читать южанами. А это ещё больше убеждало в безопасности данного уголка.
Благодаря продуктам своей жизнедеятельности, рыжей рябью покрывшим неплотно прилегающие друг к другу страницы, в кратчайшие сроки придали им обжилой вид.
Нравилась ему не только сама пятьдесят восьмая квартира, но и дома из книг. Притягивали его. И влечение было настолько велико, что подозревал в нём некую тайную силу влияния Необъяснимого присутствия. Будто заманивало. Но отгонял от себя эту мысль. Настолько свыкся с многоярусными стопками, казавшимися не одному ему незыблемыми, оставшимися здесь навсегда, что не сразу сообразил, то где находил спокойствие и уют домашней жизни, будучи окружён пусть и не любимыми, но в силу необходимости заботящимися о нём мамками и его детьми пропало. Теперь тут оставался лишь пустырь неотмытого, оставлявшего на себе ещё пыль прошедшего ремонта, пола.
Невольно онемел. Ноги отказали ему. Застыл на месте не в силах ступит дальше. Ощущение покинутости Необъяснимым присутствием ввело его в ступор. И только потом, не сразу, ход его мыслей привёл к зарождающемуся в голове вопросу;
Где же!?… Где!? Где его… пусть и казавшиеся ненавистными, но такими близкими, мамки!? Дети, к которым не только привык, а и считал продолжением!? Был опустошён пониманием потери. Где наконец, сама сказочность принадлежавшего ему жилья, без которой ощутил ещё большую по своей невосполнимости пустоту!?
Нет, просто перепутал помещение, промелькнула ничуть не успокоившая догадка. Отогнав от себя, тут же пожалел, что не принял пусть и бестолковую своей абсурдностью мысль. Захотелось сейчас поверить в неё. Но справившись с сиюминутным шоком, уже верил своим глазам.
То, что было, пусть и не радовавшим своими обитательницами, но его домом отсутствовало! Всё больше осознавая это, не мог быть удовлетворён тем, что вместе с ним пропали и множества избранных для проживания другими южанами мест.
Обратил внимание на свою расползшуюся на полу тень. На мгновение показалось, выглядел сейчас несколько нелепо, по-спортивному, словно ожидая нападения расставив ноги. Но не сменил позы. Многие тренировки сделали своё дело, заставив его и в мирной жизни ощущать себя будто во время схватки с противником.
В пыли, посередине освободившегося от исчезнувших книг кусочка пола крутился на одном месте, в своём молчаливом танце, давно уже оставивший в прошлом земные удовольствия хитроглазый крутень, как называли южане посвятивших себя аскезе представителей своего народа.
Приходилось Мерко прежде встречать подобных. Поэтому-то и не удивился присутствию крутня там, где ещё вчера располагалось исчезнувшее поселение. Не сразу, после того, как сумел свыкнуться с мыслью, что потерял своих мамок с детьми, обратил на того внимание. Словно оплакивая всех пропавших танцевал необъяснимый для не лишённых земных удовольствий южан свой танец, отказавшийся от материального, будто спустившийся для этого с неба длинноногий южанин.
Знал Мерко, нет у того ни родных, ни близких, а если и имелись давно забыты, стёрты в памяти. Не нуждался в таковых. Жил своей, зависящей от чужого горя жизнью, так, как оно приносило в подаяние пищу и давало надежду на востребованность в своём непростом деле, траурном кручении на месте смерти того, или иного южанина.
Этим и жили Крутни.
Ведая о том, поделился с ним припасённым для теперь уж, как наверняка было известно Мерко пропавших детей, засушенным кусочком мяса, что нёс домой, подобрав в дальней разведке. Любили похрустеть подобными гостинцами. Зная это старался приносить им.
Вот и сейчас имел при себе, но с лёгкостью расставался, так, как хотел стремительно войти в новую, пусть и начинаемую с нуля жизнь.

- Необъяснимое присутствие убрал книги из квартиры, - коротко признался ему Кардак, когда Мерко поинтересовался у того о случившемся.
- Но почему!? – не мог сдержать в себе обиду Мерко.
Сейчас, не задумываясь о судьбе многочисленных детей, когда понял его мамки навсегда утеряны, не хотел верить в то, что пусть и доселе считавшиеся им чересчур расчётливыми, полагавшимися лишь на свои силы, больше не принадлежат ему.
Вместе с ними  было потеряно и положение в обществе, что обеспечивало ещё и выбранное им, считавшееся в их квартире элитным место жительства. И теперь оставался не просто одинок, а ещё и низвержен на исходную. В то время с которого начинал свой путь, как папаша-воин, разведчик.
И пусть присущие ему как главе семейства качества, коих мог лишиться только в случае своей смерти оставались с ним, не мог принять эту данность. Хотелось большего. Того, что не устраивало прежде. Пусть и глупой, но земной, даже отдалённо напоминавшей любовь, привязанности не хватало ему, как воздуха.
Не мог справиться с этой пустотой. Желал стремительно заполнить её.
- На свой вопрос ищи ответ у высшего Судьи. Ко мне нет смысла обращаться с ним, - был жёсток Кардак. Но на мгновение задумавшись, добавил; - Лишь одно могу заявить уверенно - не отвернулось от нас Необъяснимое присутствие. Наоборот, ещё больше привлекает тем самым к себе, заставляя любить его ауру, - невольно отослал к неведанному.
- Не понимаю тебя.
- А и не надо. Просто живи дальше если нет желания покидать родные места. И всё воздастся тебе. Пора бы уже знать о том, что не просто так выбрана нами эта квартира. Близка своей атмосферой, созданной Необъяснимым присутствием. Притягивает ей.
- Это и есть аура?
- В какой-то степени да. Мы южане призваны им в этот дом. Нужны ему, хоть невольно и убивает нас. Ты молод и в силах начать всё сызнова.
Хотел услышать это от старейшины Мерко. Хоть и знал, по законам его народа вправе выбрать себе столько, сколько потребуется для ощущения счастья других мамок, обрадовался его словам.
Вспомнилась Копирка.
Большая, смелая и… свободная. Ничем не ограниченная в своих решениях. И даже он не раз обладавший ей не в состоянии заявить, принадлежит ему. Это невольно заставило его ещё больше обозлиться.
Не мог превратиться в чёрного. И уж тем более перенять их мировоззрение для того, чтобы стать пусть не хозяином, но папашей для Копирки. Слишком уж хорошо был воспитан южанами для того, чтобы проявить слабость, отказавшись от полагавшегося его народу испокон веков, власти. Пусть и небольшая, над мамками, но придавала ему многое в отношении распространения её на рыжих и тем более чёрных. Дав слабинку в малом, любви, мог проиграть в большем. Явившись на свет в подобной среде, был воспитан в духе превосходства над остальными народами.
 Невольно поймал сейчас себя на мысли; как не было свободы у него, так и не будет найдено никогда. Обязан мыслить как южанин. Иначе откажется от куда большего чем уже утеряно. Того, без чего не в состоянии добиться славы. Стать старейшиной. Ощущение власти всегда влекло его. С самого детства знал, как и любой папаша - южанин создан для этого.
И пусть не хватает её на всех. Но именно в стремлении к ней и должен находиться постоянно.
Мимолётное увлечение Копиркой начало отходить на задний план. Не хотел думать о ней. Только принимающие качества папаш, мамаши южан могли быть выбраны им для продолжения своего рода. Пусть и не стремящиеся к власти, но боготворящие подобное стремление в своих папашах, имели право находится рядом с ним, как теперь с новой силой открывалось ему.
Был полон энергии и желания стать как все.
Придя в то место, что называли южане спортивным углом, встретил там множество, таких же как и он бедолаг, потерявших свои семьи вместе с выкинутым из квартиры Необъяснимым присутствием книгами.
Все они, да и многие другие южане молчаливо, словно в некоем магическом военном танце, вставши в круг поднимали тяжести, тем самым увеличивая свои мышцы. Таким образом справлялись со своими потерями, или просто делали тела более приспособленными к дальнейшему воспроизведению себе подобных, но уже с новыми мамками.
Выбрав и себе соответствующее подходящему для его весу подобие гантелей, встал с ними в круг. Тем самым присоединившись к напоминавшему ритуальный, мистическому, спортивному танцу двигался со всеми в унисон, словно составлял с ними единое целое, подчиняясь одной и той же воле.
В такие минуты ощущал своё превосходство над рыжими и уж тем более над пусть и большими размером чёрными. И остававшаяся в голове грусть о юге, откуда пришёл их народ растворялась в нахлынувшей гордости за себя и всех покинувших свои прежние места южан. Ведь именно благодаря таким, как они, остававшиеся на Родине, беря пример, ощущали себя более могущественными, способными добиться многого в жизни. А тот факт, что сумели придя в дом заставить местных уважать себя, как истинных его хозяев и вовсе объединял их народ, делая выше в собственных глазах.
Поймал себя на том, что сейчас невольно рассматривал других папаш с вожделением, забыв о том, что семейный человек. Вновь захотелось однополой любви. Не уйдёт сегодня из спортивного угла один.