ZOV. Глава 17. Своя чужая война

Их перебросили под Изюм. Новый участок фронта, новые окопы, новые лица. Здесь война велась с особым ожесточением - высоты постоянно переходили из рук в руки, а нейтральная полоса была усеяна телами, которые невозможно было эвакуировать.

Именно здесь Семен впервые столкнулся с ними лицом к лицу. Не с условным "противником", а с теми, кого в штабных сводках называли "иностранными наемниками". Это случилось во время ночной разведки, когда их группа наткнулась на такую же разведгруппу с той стороны.

Бой вспыхнул мгновенно - короткий, яростный, в темноте. Семен оказался нос к носу с худощавым мужчиной в камуфляже без опознавательных знаков. В свете вспышек выстрелов он увидел его лицо - уставшее, обветренное, с холодными голубыми глазами. Они схватились врукопашную, и Семен почувствовал незнакомый запах - чужого табака, чужого мыла, чужой жизни.

Пуля снайпера сразила наемника, когда тот уже заносил нож. Семен откатился в сторону, тяжело дыша. Он смотрел на мертвое лицо и думал о том, что где-то там, в другой стране, кто-то ждет этого человека. Может быть, жена. Или дети. И они никогда не узнают, где и как он погиб.

"Свои" и "чужие" здесь перемешались. Вчерашний таксист из Донецка воевал рядом с контрактником из Сибири. Студент из Киева - с ополченцем из Луганска. А против них - люди, приехавшие из разных уголков мира, со своими мотивами, своими причинами.

Как-то вечером, во время затишья, к ним в окоп приполз раненый. Молодой парень, почти мальчишка. Он говорил на ломаном русском, умоляя о помощи. В его документах значилось гражданство одной из европейских стран.

"Фельдшер" обрабатывал ему рану, бормоча под нос:

· Зачем тебе это надо было? Сидел бы дома, пиво пил, девушек целовал...

Парень, которого звали Марко, слабо улыбнулся:

· Думал, что помогаю... Бороться за справедливость... - Он замолчал, глядя на свое искалеченное тело. - А теперь не понимаю, какая справедливость может быть в этом аду.

Его эвакуировали, но Семен долго еще вспоминал его глаза - полные боли и разочарования. Война оказалась не романтичным приключением, а грязной, кровавой работой.

На следующее утро они пошли в атаку. И снова - чужие лица, чужие голоса, кричащие на незнакомом языке. Но одинаковые глаза - полные страха, ярости, отчаяния. Такие же, как у них.

Вечером, сидя у буржуйки, Дед мрачно заметил:

· Вся эта война - как зеркало. Смотришь в него, а видишь тех, кого не хочешь узнавать. Они там - такие же, как мы. Воюют, потому что должны. Потому что приказали. Потому что верят в свое дело.

Семен молча кивнул. Он думал о том, что где-то там, по ту сторону фронта, наверное, сидит такой же солдат и так же смотрит на огонь. И, может быть, думает о том, почему нельзя было решить все иначе.

Но война не терпит сомнений. Утром снова будет бой. Снова придется стрелять в тех, кто когда-то был чужим, а теперь стал частью этой бесконечной мясорубки. И единственное, что оставалось - помнить, что по обе стороны фронта воюют люди. Со своими мечтами, своими страхами, своими надеждами.

И пока где-то далеко политики и генералы чертят линии на картах, здесь, в окопах, простые солдаты платят самую высокую цену за эти линии - своими жизнями, своими душами, своим будущим.