Глава XXX VI Солнце

Знал об этой лампочке Червонец. Неоднократно слышал от возмущающихся, будто никогда не способных решиться на подобное окружающих. Да и могли бы найти в себе силы, если, видел собственными глазами, не в состоянии были даже дать подобающий отпор южанам!? Бежали спасая свои лоснящиеся от достатка тела.
Нет, не в состоянии он оставаться в этом мире, если, в отличие от остальных чёрных не способен размножаться. И вовсе это не стыд, как могло бы показаться со стороны. Впрочем, будь он юнец, ещё можно было подумать подобным образом. Но будучи зрелым чёрным, имеющим не один десяток детей, не боялся оказаться в положении скопца.
Добивало прежде всего понимание отсутствия будущего у чёрных. Не видел их в нём, было заполненном южанами и внешне схожими с ними рыжими. Понимание этого лишало какого-либо смысла к существованию. Даже наличие рядом, как теперь понимал, любящей и не боялся этого слова – любимой мамаши, не придавало ему сил на то, чтобы справиться с вынашиваемым, теперь ставшим неотъемлемой его частью решением.
Он не хотел жить.
Обдуманная со всех наивозможных сторон мысль сегодня была настолько чётко сформирована в нём, что уже не позволяла сознанию цепляться за такие доводы, как; стерпится-слюбится, или утро вечера мудренее, и многими их разновидностями.
Не хотел терпеть, ждать, и больше всего наблюдать за всеми этими боящимися самих себя чёрными, что желая оставаться живыми не хотели давать жизнь подобным себе. Имея возможность и здоровье, не использовали их.
Само общество уничтожало его, как ненужный элемент, порочащий, пусть и ложное, но такое привычное, ставшее сутью чёрных нежелание заглянуть в завтрашний день. И сегодня у него просто закончились силы к сопротивлению.
В полностью тёмной кухне мигала давно готовая к замене лампочка подсветки столешницы. Располагаясь под вытяжкой, словно умирающее солнце не могла прекратить существование, отмеряя свои последние дни.
Подготовленная многими чёрными к своему концу, никак не могла окончательно умереть.
Остановился около малой конфорки газовой плиты. На мгновение задумался о том, что никогда не кремируют его в ней, как старца, или известного, почитаемого народом чёрного. Но этого и не нужно было ему. В те краткие вспышки, что ослепляли глаза наблюдал над своей головой солнце. От этого казалось слишком ярким.
Не заметил, как закрыл глаза.
Вспомнился первый день в этом мире, когда лучик дневного света пробравшись в кухню, проник и под мойку, где вместе с остальными своими братьями и сёстрами пытался выбраться из отложенной мамкой оотеки.
Был не ярким, скорее еле заметным. Но на фоне темноты показался ему будто разрезающим пространство. Только открыв свои глазки, зажмурился, привыкая. Затем вновь открыв уже не закрывал. Вспомнилось, какая мысль пришла в голову тогда. Впрочем нет. Вряд-ли мог запомнить это. Но хотелось так думать сейчас, в тот свой первый миг жизни желал именно этого – идти на свет, не понимая, как он страшен в своей яркости.
И не тем, что способен ослепить, а другим, неведомым тогда. Тем, что позволял Необъяснимому присутствию видеть его.
Сквозь закрытые глаза чувствовал пульсирование искусственного солнца. Манило сейчас.
Открыв глаза уже не смотрел в его сторону. Просто поднимался в щели между своей фактурой и цветом имитирующими бетон плитками наверх, к самому, пусть и не настоящему, но манившему его, умирающему, как и он «солнцу».
Телами таких же, как и он, давно покинувших этот мир чёрных было заполнено всё пространство возле «патрона» лампочки. Но уверенно пробирался сквозь них, стараясь стать частью этого непризнанного, непосещаемого кладбища.
Вот он! Еле заметный его глазу разряд, что коротил лампочку, не позволяя ей разгореться для того чтобы вновь ожить став, пусть и не настоящим, но являющимся для многих чёрных ночным солнцем.
Не задумываясь сделал последний в своей жизни шаг вперёд для того чтобы замкнуть собой эту небольшую, будто игрушечную молнию.
Яркая, окончательная и для жизни «солнца» вспышка в один миг, одновременно заставила его ослепнуть и потерять себя в непонятом им, ненавистном мире.