Глава 1

Лев Дмитриев стоял на ступенях университета с дипломом в руке, и весь мир лежал у его ног, отполированный до блеска. Он видел не серый камень зданий, а гранит науки. Не закопченный фасад вокзала, а врата в будущее. Воздух, пахнущий бензином и пылью, казался ему ароматом свободы и возможностей. Он только что с отличием окончил юридический факультет. В его голове жили четкие, как параграфы Уголовного кодекса, понятия: закон, справедливость, истина. Он верил, что они неразделимы, как триединая формула мироздания.
Правило № 1: Гранит науки – это просто камень. Он холодный и его тошнит от твоих ног.
Правило № 2: Воздух, пахнущий свободой, – это выхлопы с городской свалки, где горит пластик и чьи-то старые мечты.
Мой диплом был не ключом. Это была расписка о том, что я прослушал курс лекций о том, как устроен мир, который не существует. В моей голове жили три сестры-близняшки: Закон, Справедливость, Истина. Я думал, они неразделимы, как сиамские тройняшки.
Мой дядя, человек с мобильным телефоном и папкой, устроил меня помощником к следователю Волкову.
– Будешь помогать Волкову, Макару Игнатьевичу. Опытный волк. Поедает реальность и отрыгивает ее в виде протоколов.
Дядя сказал: «Правда, она как золото. Но в нашем городе ее ищут не с киркой, а с помойным ведром. Все золото уже давно в чужих карманах, а в земле осталось только дерьмо».
Я верил, что усталые лица на улице – это граждане. Я думал, что моя работа – защищать их сон. Я был идиотом.
Города умирают по-разному. Наш город не умер. Он впал в хроническую кому. Его жизнеобеспечение – это запах остывшего шлака из мертвых труб и сладковатый дух гниения со свалки. Люди здесь не смотрят на небо, потому что небо – это гигантское серое зеркало, и никто не хочет видеть свое отражение.
Правда здесь была не целью. Правда была зараженным подвалом, который заварили наглухо, чтобы не разносилась вонь. Закон был не сводом правил. Закон был куском глины в руках того, у кого были влажные ладони и связи. Следователи были не служителями Фемиды. Мы были санитарами. Наша задача – не найти болезнь, а замазать симптомы дешевой шпаклевкой, чтобы начальство не спотыкалось.
За два года три сестры-близняшки – слова «закон», «справедливость», «истина» в моей голове умерли от передозировки цинизмом. Буквы в моем дипломе поплыли, как татуировка на разлагающейся коже.
Мой наставник, Волков, говорил, растирая аспирин в порошок прямо на столе: «Запомни, Дмитриев. Правда – это не то, что было. Правда – это то, что остается на бумаге, когда все свидетели уже забыли, что видели. Тот, у кого ручка, тот и пишет историю. Сейчас история – это я. Твое дело – носить чернила».
Я наблюдал. Я видел, как живая плоть преступления превращается в скелет из штампованных фраз. Горе превращалось в графу «Мотивы». Зло превращалось в пункт «Обстоятельства». Я думал, это профессионализм – умение делать из трупа жизни аккуратный чучельный манекен для суда.
Истина в этом городе была не идеалом. Это было сырье, вторсырье. Ее собирали, как макулатуру, прессовали в кипы и перерабатывали в удобные, безопасные версии. Система не любила правду. Система любила тишину. Тишина – это когда все мусорные баки стоят ровно, и никто не заглядывает под крышку.
Город не изменился. Он всегда был в состоянии перманентного похмелья. Не с прошлого вечера, а с тех пор, как двадцать лет назад закончилось будущее. Рассвет здесь был не началом дня. Это была просто смена караула у постели умирающего.
Я стою у окна в своем кабинете. Том самом, куда я когда-то пришел с тремя сестрами в голове и дипломом в руке. Я смотрю на пятиэтажки – бетонные гробы вертикального положения. Я вижу ржавые гаражи – склепы для машин, которые никуда не едут. Я не вижу гранита науки. Я вижу бетон, который медленно превращается в пыль. Я не вижу врат в будущее. Я вижу задний двор апокалипсиса, где кто-то забыл выключить свет.
Правило № 3: Смерть наркомана – это не трагедия. Это статистика, которая пахнет дешевым одеколоном и мочой.
Сегодня пришло очередное дело о бойне наркоманов. Конверт с вороньей жирной печатью «СОП». Следственный отдел по особо важным. Особо важным – значит, тем, о ком никто не будет плакать.
Волков швырнул папку мне на стол. Папка была липкой.
–Дмитриев. Очередной акт милосердия. Один мусор убрал другой мусор. Избавь нас от хлама.
Адрес был в районе, который на картах обозначался как «Микрорайон №5», а в народе назывался «Сопка». Потому что там сваливали все, от чего отказался город.
Подъезд пах. Пах смертью, которая простаивала здесь несколько дней, смешавшись с запахом затхлого пива и химической блевотины, которую местные называют «винт». Дверь в квартиру была заколочена досками с другого подъезда. Кто-то уже пытался законсервировать запах.
Опер, молодой пацан с бледным, как простыня, лицом, стоял у входа и старался не дышать.
– Там, товарищ следователь... Там мясо.
Правило № 4: «Мясо» – это не фигура речи. Это консистенция.
В квартире не было мебели. Были пружины от дивана, ржавые, как нервы. Были окурки на полу, сотни их, как следы какого-то насекомого. И было мясо. Его размазали по стенам, словно кто-то пытался поклеить обои из внутренностей.
Двое. Мужчина и женщина. Или то, что от них осталось. Лица не было. Лицо – это структура, а здесь была только текстура. Рот мужчины был открыт, и в нем торчал шприц без иглы. Как вишня на торте.
Волков, не моргнув глазом, наступил в лужу, которая когда-то была кровью, и осмотрел комнату.
– Он, – кивок на мужчину, – под кайфом. Ему показалось, что она, – кивок на женщину, – его предает. Муравьи под кожей. Голоса. Психанул. Потом себя. Классика.
Он диктовал мне, а я записывал в блокнот. Мои буквы плясали. Мои три сестры-близняшки, которые, оказывается, не умерли, а просто впали в анабиоз, зашевелились в моей голове и закричали тихими, тонкими голосами.
– Но... – сказал я. – Отпечатки? Соседи? У женщины... у нее на шее след от цепочки. Ее сорвали.
Волков посмотрел на меня так, словно я только что спросил о рецепте безе в крематории.
– Отпечатки здесь одни. – Он показал на липкие стены. – Их уже не снимешь. А соседи здесь или слепые, или глухие, или сами торчки. Забудь.
Правило № 5: Расследование – это не поиск ответов. Это производство версий. Самой простой. Самой удобной для переваривания системой.
Мы вернулись в кабинет. Волков диктовал:
– Установить личность не представляется возможным. На почве наркотической зависимости произошел конфликт с применением предметов, похожих на холодное оружие. Версия – убийство на бытовой почве.
Я печатал. Каждое слово ложилось на бумагу, как труп в гроб. Я представлял ту женщину. Ее цепочку. Кто-то сорвал ее с ее шеи. Кто-то, у кого были пальцы и отпечатки, которых мы не искали.
Волков увидел мой взгляд.
– Дмитриев. Ты думаешь о цепочке? Не думай. Цепочка уже в чьем-то кармане. А правда об этой цепочке лежит в том же месте, что и правда об этом городе. На дне помойного ведра. Ты хочешь сунуть туда руку?
Я посмотрел на экран. На белое, стерильное поле документа. Я был историком с ручкой. И моим творением стала очередная удобная, аккуратная ложь.
Я напечатал: «...убийство на бытовой почве». И нажал «сохранить».
Правило № 6: Правда не тонет в дерьме. Она в нем растворяется, пока не становится его частью. И ты уже не отличаешь одно от другого.