Горячие игры холодных сердец. Глава 53

                Глава пятьдесят третья

   Утро 31 января – было морозным и солнечным; окна были «разрисованы» белыми незамысловатыми узорами; эти лёгкие ажурные линии напоминали волшебный гербарий. Данилов проснулся как обычно в двенадцатом часу. Свершив все утренние процедуры, он подсел к столу, заложив под себя ногу и, включил ноутбук; вышел на свою страницу; верхний правый угол «горел» сообщением. Вера давала ответ на его ночной вопрос: «Привет, Любимый. Я про твои выходки, пусть они останутся в прошлом. Старайся быть культурным со мной, не матерись, и хватит уж выкидывать меня из избранных. Учись у меня. При любом раскладе, ты у меня находишься в нём. Может, быть, мелочь, но, капелька горечи в этом есть. Только не обижайся, пожалуйста, Говорю от чистого сердца». Прежде чем написать ей, он открыл папку новеллы, над которой работал, скопировал текст и снова вышел в личку, написав: «Ладно. Моим воспитанием у тебя ещё будет время заняться. Готовь плётки и Митрофана – может это послужит на пользу моего воспитания. А пока вот проанализируй текст. Что там не так. Дополни или убери чего лишнее. Я же говорю: это не мой стиль и не моё время. Я пишу о другом. Сейчас спущусь, позавтракаю, а после – я вновь принадлежу тебе. Я скоро». Под этим текстом, он вставил отрывок из новеллы и отправил.
   Чтобы не терять время – дожидаться ответа не стал. Оставив ноутбук включённым, он оделся и пошёл вниз. Выпив кофе и съев что-то, непонятно чего, при этом находясь в этот раз в полном одиночестве, словно весь отель вымер или выехал – он вернулся в номер. Пыхтя сигаретой, он отстукивал текст ответа на уже отправленное Верой сообщение.
   Когда Вера вышла на связь, Данилов выкладывал отрывки текста своей новеллы, которые она правила и исправляла – как строгий корректор – не щадя его текста, и не обращая внимания на его попытки «сопротивления», кои он пытался высказывать. Зато, в итоге – текст ею «причёсанный» выглядел куда более презентабельно, нежели до её вмешательства. И, так как она была более сведуща, нежели он, Данилову пришлось сдаться. Впрочем, он не пожалел: описание действительно приобрело более точный смысл, в отличие от того, что понапридумывал он. Так прошло четыре часа, которые пролетели незаметно и, теперь, он сидел, откинувшись в кресле, дымил сигаретой и перечитывал исправленный Верой текст. «Надо будет почитать какой-нибудь исторический роман», – подумал он, заметив новое сообщение от Веры. Она писала: «Отлично, Андрей!!! Это взрыв, вулкан. Это нечто великое и драгоценное. Шквал, натиск, уррраганищеееее. Только не девочка на побегушках, а девка. Это презрительно должно быть сказано». – «Это что, – отвечал он. – Про баронессу я задумал написать трилогию. Первая часть: «Письмо графа Д. к баронессе С.»; вторая часть: – «Месть баронессы, или Расплата за любовь» – так называется то, что ты только что читала. Третья часть – ещё только в задумке». – «Если устал от наших диалогов – отдохни» – написала она, спустя четыре минуты. Данилов посмотрел на часы. Было: 16:06. Он и не заметил, как комната вновь погрузилась во мрак, и свет теперь падал от экрана монитора, да проникал в окно с фонарей, что высились на площадке перед отелем. «Да, действительно, надо отдохнуть», – подумал он, а после написал: «Ладно, и ты отдыхай».
   Ответ он снова не стал ждать.

   Была половина пятого вечера, когда он вышел из дверей отеля и окунулся в морозный сумрак уходящего дня. По шоссе то и дело сновали машины; кто-то пешим шагом возвращался домой, а может – уходил. Вот как сейчас он; натянув до ушей вязаную шапочку, неизвестно откуда у него появившуюся, и потуже намотав шею белым шарфом, дымя сигаретой, шёл вдоль тянувшихся вряд магазинов, кафе, вывески которых призывно светились на фоне чернеющего неба, и чего-то ещё, на что он – погружённый в свои мысли – не обращал внимания. Проходя мимо кафе, он ощутил запах кофе – это соблазнило его, и он решил зайти.
   Расположившись за одним из свободных столиков, Данилов заказал чашечку эспрессо. Смакуя его маленькими глотками, точно английский аристократ, он вспоминал их недавнюю переписку и размышлял. Мысли катились в его голове ровно и непринуждённо, как шедшая цугом бричка – то медленно, то быстро, а царившая в кафе тишина – сопутствовала им. Неожиданно его слуха коснулся шум – донёсшийся со стороны окна; он повернул голову и увидел шедшую по шоссе… конную гвардию кавалергардского полка. На всадниках красовались чёрные шляпы-треуголки с кисточками; и, не смотря на мороз, одеты они были в жилеты из белой кирзы с воротником и обшлагами из красного сукна, с обшивкой по борту и низу: серебряной полоской в центре и двумя красными по краям, с серебряным галуном на воротнике и обшлагах; камзол  же состоял из красного сукна с такой же обшивкой, как и на жилете, а дополняли «костюм» белые штаны и чёрные сапоги со шпорами; палаш был вложен в стальные ножны, что крепились на поясе.
   – Это что – гусары? – спросил Данилов у подошедшей к столику молодой официантки.
   – Да, сударь, – ответила та, выставляя с подноса тарелку и, хотя, Данилов ни о чём больше не спрашивал, глядя в окно с видом полного недоумения, девушка добавила: – Готовятся к встрече с Бонапарте.
   – Бонапарте? – повторил Данилов не отрывая глаз от окна.
   – Князь Андрей – бывший недавно в нашем городе на постое – говорил, будто этот маленький капрал вот-вот двинется на нас, – говорила девушка, вполне серьёзно, глядя на проходивший полк –  кокетливо вертя в пальцах прядь волос, – да переминаясь с ноги на ногу.
  – Князь Андрей? – Данилов вопросительно посмотрел на официантку, взгляд которой теперь переметнулся на него.
   – Болконский, – ответила фантазёрка, расплываясь в милой улыбке. – Он служит адъютантом у главнокомандующего русской армией – фельдмаршала Кутузова, – она произнесла эти слова таким тоном, как если бы отвечала у доски во время урока истории.
   – Понятно, – улыбнулся Данилов; переведя взгляд на стоявшую перед ним тарелку, он спросил: – Что это?
   – Ваш ужин. Макароны с куриными крылышками, – смешливым тоном произнесла официантка, одаривая посетителя кокетливой улыбкой.
   – Извините, но я ничего не заказывал, – ответил Данилов, прибавив: – кроме кофе.
   На это девушка, поведя плечами, усмехнулась и, призывно повиливая бёдрами, отошла от столика.
   «А может, заказывал», – подумал Данилов и приступил к еде. Крылышки с макаронами – были одним из его любимых блюд.
   Покончив с ужином, он вышел из-за стола, бросил на стол приличные «чаевые» для девушки-официантки и покинул кафе. Выйдя на улицу, Данилов закурил сигарету, сделал глубокую затяжку, а после прошёл к тому месту, где шла конная гвардия, надеясь найти следы лошадиных подков; но, как ни старался его внимательный взгляд – скребущий по снежному настилу – ничего обнаружить не удалось; кроме следов шин, оставленных автомобилями, которые перекрывали «рисунки» подошв пересекавших шоссе пешеходов – ложившихся один на другой. Принимая  э т о  за очередное видение, которые последнее время так часто преследовали его, он двинулся дальше. Теперь его путь лежал в банкомат, где в одном из терминалов, он снял небольшую (на мелкие расходы) сумму наличными, а после, вдыхая свежий морозный воздух – зашёл в супермаркет – пополнить запасы спиртного. Толкая тележку мимо переполненных товарами полок, его задумчивый взгляд скользил по ценникам и в который уже раз он диву давался: насколько высоким был прейскурант цен на все, без исключения, товары; и самая, казалось бы, незначительная вещица, была много дороже, чем в его родном Курятино. Казалось, Прозерленд был городом миллионеров. «Интересно, какие здесь зарплаты у служащих?» – подумал Данилов, подходя к кондитерскому закутку, который просто кишел различного рода сладостями и чёрт знает чего ещё, что «дикарь» Андрюха Данилов видел впервые. Прибавив к уже лежавшим в тележке пятью бутылкам – несколько пачек сливочных коломенских вафлей и пакетик пряников «Яшкино», он пошёл к кассе самообслуживания, где и обслужил себя сам – используя банковскую карту.
   Не встретив по пути ни одной «красивой курочки», словно в Прозерленде таковых и вовсе не было – он вернулся в отель.

   Когда он вошёл в холл, дежурный-администратор остановил его словами:
   – Господин Данилов, вас хочет видеть вон та девушка, – он кивнул в сторону окна в дальнем закутке холла, где стояла одинокая фигурка в худом пальтишке, стоптанных ботинках с грубой подошвой и наспех повязанном шерстяном платке. Присев на подлокотник стоявшего под окном кресла она с испуганным видом – смущаясь и краснея – взирала на Данилова, смотревшего в её сторону оценивающим взглядом.
   – Вы что-то хотели? – спросил Данилов, подойдя к девушке.
   Не говоря ни слова, она стянула с руки серую варежку, опустила дрожащую от волнения (а скорее – озябшую) руку в карман пальтишка и вытащила розовый конверт, который тут же сунула Данилову.
   – Хозяйка велела передавать вам это письмо, – произнесла она дрожащим голосом, и, словно опомнившись, быстро добавила: – Вы же Дэльгадо? Карл Дэльгадо? – облизнув потрескавшиеся от мороза губы, она уставилась на него вопросительным взглядом, в котором теплилась надежда, что она не ошиблась и, конверт был передан адресату.
   – Карлос, – поправил Данилов, сообразив, что девушка не случайно переврала его имя – это было сделано намеренно – дабы проверить его. Впрочем, он мог ошибаться. Называть своё настоящее имя он не стал.
   Раскрыв конверт, он прочитал напечатанный на принтере такой текст:
   «Карлос, жду Вас завтра на четырнадцать часов дня в моём загородном доме. Мне необходимо поговорить с Вами об одном деле, которое касается непосредственно Вашей персоны. Прошу никому не рассказывать об этом и, после прочтения советую Вам сжечь конверт. Ирина Смольянинова – графиня де Морье».
   Такой была подпись. А ниже стоял адрес, по которому Данилов должен был быть. Прочитав записку, он не удержался и поднёс её к носу; да, он не ошибся – этот запах (французского парфюма, в котором словно был «вымочен» конверт) исходил именно от листа, а не от той замухрышки, что сейчас жалась к креслу, видимо ожидая ответ.
   – Хорошо, я приду, – сказал Данилов так, словно делал одолжение.
   – Я передам хозяйке. Прощайте, – выговорила девушка и бросилась к двери.
   Данилов остановил её.
   – Подождите, – крикнул он подходя. – Вы работаете у этой… женщины, – сказал он, кивнув на лист, который всё ещё держал в руках.
   – Я её служанка, – ответила девушка, опустив голову, при этом вид её был настолько жалок, словно она была рабыней у жестокого плантатора.
   – Кто она? – задал вопрос Данилов, на который, конечно же, не рассчитывал получить ответ.
   – Простите, мне нельзя задерживаться, – пролепетала девушка. По виду ей было не больше восемнадцати – настолько мила и свежа она казалась – несмотря на тёмные круги под глазами и измождённый вид. – Хозяйка рассердиться если я задержусь! – добавила она и пулей вылетела за дверь.
   – Вы не в курсе, кто такая Ирина Смольянинова? – спросил Данилов у администратора, наблюдавшего за ними с плохо скрываемым любопытством.
   – Нет, – пожал плечами дежурный. – Такой не знаю. Что-то опять случилось? – этот вопрос он задал после короткой паузы – видимо, во время которой, пытался вспомнить всех, кто имел озвученную постояльцем фамилию, и, только после того как, не найдя таковых в закоулках своей памяти, он и ответил.
   Поняв, что с администратора информации как с козла молока, Данилов пошёл в номер, продолжая ощущать тонкий запах духов, коим был пропитан теперь не только карман его полушубка, но и руки, и даже мысли; они снова заработали с неимоверной быстротой, раздражая мозг, а тут ещё пакет с бутылками позвякивал. В первую очередь ему думалось: это Вера так шутит, прикидываясь некоей графиней де Морье, а запуганный вид служанки – подтверждал его догадку; вряд ли Вера Саврасава была снисходительна к своей прислуге. «Неужели, я завтра увижу  е ё?!» – пронеслась в его голове мысль и тут же потухла, потому что он не верил в то, что она горит желанием встретиться  ним; её целью было – крутить с ним виртуальную любовь и, только – это доказывало ещё и то, что она, за всё это время, ни разу не предложила ему встретиться, а если он и пытался намекнуть на это, то она, дабы осадить его – напоминала, что замужем, и не может оставить мужа по известным (он знал каким) причинам.
   Войдя в номер, он сразу же (поставив пакет на стол) включил ноутбук и вышел на страницу портала; в верхнем углу «горело» сообщение, но он, минуя его, сначала набрал в поисковике имя: Ирина Смольянинова. На его удивление автор с такой фамилией был на портале. Но фотографии не было. Зато имелся целый список стихов, которые Данилов один за другим принялся открывать, совсем не думая о том, что его имя несколько раз отметиться в списке авторов. На что ему было, собственно, наплевать; надо было удостовериться, что это не Вера разыгрывает его. И уже спустя пятнадцать минут он убедился в этом. Во-первых: стихов она не писала, а тем более таких пошлых. А во-вторых: рецензии, что отправляла данная авторша – так и сквозили холодом и были пропитаны нечто таким, что можно было охарактеризовать как: у дамочки слишком завышенная самооценка и, он вспомнил Веронику Кисманову с её надменным видом и манерами королевской особы. Ирина Смольянинова могла быть только «клоном» Вероники, но никак не Веры. Если только последняя, не притворялась со своими рецензентами. Хотя, подумал он, чтобы  н а с т о л  ь к о – это надо иметь воистину изощрённый ум.
   Борясь с противоречивыми мыслями накатившими на него как холодные волны на берег Ла-Манша, Данилов выставил на стол покупки, открыл бутылку, наполнил бокал и, развалившись в кресле, снова перечитал записку, ловя себя на мысли, что слог всё же не Верин, да и предложения идут не в столбик, как у Веры, а в строчку; а может в столбик она пишет только с мобильного? –кольнула его эта мысль и тут же покинула его, когда мягкий запах «фрэнч парфюма» вновь ударил ему в нос. Вдоволь надышавшись этим ароматом, чувствуя накатившую на его выбивавшийся из штанов шланг – эрекцию, он подумал: «Эта особа не только не в меру жестока со своими служанками, если судить по виду той девчушки, но ещё и вкусно пахнет» – а после, попивая из бокала, опять переключил внимание на ноутбук. Заглянул на страницу Вероники, отметив, что она убрала Веру из избранных, имя которой ещё совсем недавно стояло в этом списке, и выложила три эротических рассказа, которые Данилов не стал читать, чтобы лишний раз не отмечаться у неё, дабы знал, что Вера «прослеживает» его «похождения» к другим авторам женского пола. Зайдя к Вере, он обнаружил, что и имя Кисмановой исчезло у неё из избранных. «Девочки опять поссорились», – усмехнулся он и открыл сообщение.
   «Да, я не устала, и очень рада общению с тобой» – прочитал он. Это сообщение было отправлено в 16:11 и являлось ответом на его, что он отправил четырьмя минутами ранее. Он посмотрел на часы – они показывали 18:36.
   Отставив бокал, он придвинул ноутбук. «Привет, Любимая, – писал он, как влюблённый подросток, улыбаясь этим словам. – Проветрился, погулял, представил себе, как будут дальше разворачиваться события новеллы. Но ничего больше не придумал. Что делаешь?» Ответила она только спустя семь минут: «Чай буду пить с рулетом из варёной сгущёнки, на сладкое потянуло. Поела крылышки с макаронами. Сегодня у меня спокойный день, но нужно ещё две рецензии написать. Пока отдохни от продолжения. Чтобы мозг не вспыхнул, переведи в мирное русло. Мне тоже надо заняться продолжением сказки. Разленилась что-то». Прочитав сообщение, он вспомнил, что и сам только недавно ел макароны с крылышками – эта мысль так сильно зацепила его, что он не смог удержать себя и написал: «Почему ты крылышки ешь с макаронами? Я тоже крылышки люблю куриные и с макаронами. Какое-то время покупал рулет с варёной сгущёнкой. Каждый день покупал. Не мог без него прямо. Вера, почему мы едим одно и то же? Это неспроста». Через пять минут пришёл ответ: «Татьяна приготовила их, рулет я вчера купила, и ещё у меня есть шоколадка молочная «Милка». И вафли Коломенские сливочные, и пряники «Яшкино» – сердечки в белой глазури. Очень вкусные».
   «Сердечки в белой глазури…», – пронеслось у него в голове после прочтения и он, как ужаленный схватил треугольный пакет с пряниками, вверху которого на красном фоне белыми буквами было выведено название: «Яшкино» и изображены два пряника – один в виде звёздочки, второй… сердечко в белой глазури. Минуты две он держал пакет в руках; лицо медленно покрываясь холодным потом, постепенно переходившим в озноб – когда его остекленевший взгляд прошёлся по пакету с Коломенскими вафлями. Спустя шесть минут его дрожавшие от возбуждения и волнения пальцы вывели: «Татьяна макароны варила с курицей, не спросив у тебя что ли? Или ты заказала? Шоколад молочный тоже люблю. И вафли… – Он не стал писать, что купил такие же вафли и пряники – это могло вызвать у неё подозрение – будто он смеётся над ней. – Зачем мы одинаковое едим? – продолжал он отстукивать текст, – ведь не сговаривались даже. Как ты это узнаёшь? Совпадение? Или колдовство?» Татьяна была её подруга из далёкого села – вспомнил он, отправляя сообщение; она рассказывала о ней в тот день 12 января, когда у неё случился приступ и, эта Татьяна была специально вызвана, чтобы ухаживать за ней. У неё – продолжал он вспоминать, ещё есть две дочки, одну из которых зовут Руслана. Спустя двадцать минут пришёл ответ от Веры: «Откуда я могла это узнать???? Что люблю, то и покупаю, что хочу, то и Татьяна готовит. Ну, ты совсем уже поехал. Ничего тебе нельзя сказать – сразу колдовство на уме. Люблю тебя, ты моей судьбой должен был стать, потому и всё одинаковое у нас и вкусы тоже. Пойду, покурю». Последние её слова натолкнули его на мысль, что она нервничала. В его голове снова пробежала мысль: она, всё же, что-то такое «сотворила», иначе, как объяснить эти совпадения. Чтобы написать ответ, ему потребовалось восемь минут, во время которых он – задумчиво глядя на покрытое инеем окно – курил и потягивал из бокала. «Теперь меня на исторические романы потянуло, – писал он. – А ведь до этого, я их не читал и не любил. Почему Вероника Кисманова тебя из избранных удалил? Что у него там за рассказы новые? Опять пошлятина? Блин, а ведь теперь мне не нравится пошлость. И я уже хочу быть воспитанным и культурным. И даже без плетей конюха. И без тебя уже не могу. И кошек не читаю». Она курила восемнадцать минут. Потом пришёл ответ: «Я удалила её из избранных, и, она меня. Нет, рассказы без пошлостей и интересные, третья глава, вообще, крутая. Можешь, почитать. Я теперь не ревную». Ему же для ответа на этот раз потребовалось двадцать три минуты. Эти минуты он провёл, поедая вафли и пряники, возбуждаясь от мысли – что и Вера ест то же самое, да вновь прокручивая сюжет про баронессу, который вдруг «задвигался» у него в голове. Он написал: «Не ревнуешь, потому что это мужик оказался? Во, страсти какие... Сейчас придумал, как продолжить «Месть баронессы». Перед предстоящей свадьбой с графом и отъездом с ним на ПМЖ в Париж, она накануне этих событий пустилась в разгул. Знаю, что надо писать так, но не знаю, в какой именно разгул она пустилась. Вот, например: «...Всласть настрелявшись, завалив при этом троих крепостных мужиков, баронесса пустилась в разгул, решив «отметить» предстоявшую свадьбу с графом и отъезд в Париж тем, что сожгла три крестьянские хаты, разорила поместье барона К., который некогда был её любовником (и ещё что-то надо придумать). А к вечеру, запоров Парашку чуть ли не до полусмерти, продала её банкиру Филатову – алчному и жестокому старикашке...» С ответом она не торопилась, и он успел заглянуть на свою страницу, где его снова ожидала рецензия от Салбиной. Прочитав, и написав «Спасибо, Наташа! Тронут», он вернулся в личку – там его уже дожидался ответ от Веры: «Ну, во-первых, хаты на Украине, в России – избы. Не слишком ли ты, хочешь её наградить жестокостью? Как-то слишком. Уж очень. Пока не спеши. Позже подумаю» – «Точно – избы, – отвечал Данилов, пожёвывая пряники. – Всё вспоминал слово. А что убрать из жестокости? Сколько нового я от тебя узнаю. Любовь моя, я тебя люблю!» Теперь на ответ ей понадобилось двадцать девять минут; он пришёл в 20:57; видимо она опять рецензировала кого-то из своих фаворитов. Она писала: «Очень много всяких старинных слов в моей памяти. Например: ты мой яхонт, яхонтовый мой; бирюзовый, адамантовый – это названия камней. У женщин тоже разные были вещички: кацавейка, черевички, вуаль, чалма, фермуар, аграф, та же – амазонка и многое другое. Вообще, русский язык очень объёмный, много синонимов, омонимов, антонимов. Поэтому я стараюсь избегать повторений и расширяю свой словарный запас». – «Вот этим ты и интересна, – отвечал он, спустя девять минут, – что у тебя много разных слов. Я же иду по однажды избранному пути, и имею один и тот же стиль. Как Гарднер. У него весь Перри Мейсон состоит из одного и того же сюжета, только в каждом романе он переставляет местами события. И основные герои одни и те же. А написал он этих романов, наверное, больше чем Чейз. А самый плодовитый – это Картер Браун. Один стиль, и всегда с элементами эротики». – «Меняйся, – советовала она ему через пять минут, – это очень полезно для автора. Я ведь и Википедию читаю, и словари Даля и Ожегова, справочники, многих поэтов и писателей, историю изучаю при Романовых. Когда пишешь на исторические темы, про ту же Веру Петровну, я столько литературы перелопатила. Таким трудом это даётся. Нужно знать моду тех времён, уклад жизни. Что ели, что пили, какие песни пели, танцы плясали. Обстановку, аксессуары, дамские принадлежности. Всё нужно знать».  – «Исторические романы тяжело читать. С чего начать? – спрашивал Данилов, и ему действительно было интересно узнать, какие произведения на эту тему она посоветует. «Тебе это нужно? – отвечала она и, как ему показалось – холодно, что его очень удивило. – Если, что, я могу тебе подсказать. Я ведь с детства читаю. А сейчас тебе будет очень сложно. Знания наслаиваются годами, и остаются в памяти» – «Мне интересно стало вот сейчас, когда в начале месяца задумал писать про баронессу, – признавался он, торопливо отстукивая ответ, чтобы не сбиться с мысли, ибо этот вопрос его очень интересовал, ведь он не лгал, когда говорил, что хотел бы поменять свой стиль и написать что-нибудь серьёзное, – Теперь потянуло на исторические романы. Вот надо писать, что там придумала баронесса, а ничего не идёт в голову… Можно наслоить знания и сейчас, – приписал он. – Ты только скажи, какие книги читать надо. Очень хочу». – «Что именно тебя интересует? Какое время? Киевская Русь не очень интересна. Там столько великих князей, что запутаться легко. Мне нравится время Романовых, они подняли Россию на небывалую высоту. Есть много книг про это. Да, вот, что далеко ходить: у меня в избранных есть Владислав Аксёнов – у него очень хорошие произведения. Особенно понравился роман «Легенда о драгуне». Просто шикарно написано. Но, дело в том, что у него очень длинные главы и не каждый сможет их прочесть. Я смогла, это того стоит. Там про одну банду, которая мутит весь город и убивает офицеров, но, есть ещё и про русско-турецкие, или, персидские, войны, уже не помню. Там драгуны дрались, и малым числом побеждали многотысячные войска. Начни с первой главы, если несложно. Или пробеги глазами» – «Да, это сложно и тяжело, – соглашался он, чтобы сделать ей приятное. – Чтобы это понять, надо чтобы что-то в голове было. «Война и мир», как? можно читать? Там вроде описание балов и усадеб подают. Да вот это по 1812 году. Наполеон, декабристы – очень непонятно. Но я возьмусь. Страшную тягу почувствовал». – «Там несколько томов, да и сноски переводов с французского. Брось, не трать время. Я тебе помогу» – написала Вера, чем ввела его в заблуждение: так читать «Войну и мир» или не стоит? – подумал он и, решив пока прервать расспросы – «отправился» к Владиславу Аксёнову.
   Роман, который Вера предложила Данилову прочитать, состоял из десяти (километровых) глав. Уже с первых строк он понял: да, в вопросах старины – мужик талантливый! знает, что пишет. Дальше, он читать не стал, чтобы ещё больше не разочаровываться в своём глупом (как он считал) творчестве, а потому, закрыв страницу г-на Аксёнова, он вернулся в личку и, прежде чем написать ответ, выдул два бокала, таким образом – опорожнив всю бутылку. А потом настрочил Вере такой ответ: «Читаю вот Владислава Аксёнова. Ну, блин, вот да, вот что значит, мужик знает, о чём писать. Уже в первых строках всё ясно, а как внешность мужиков описывает. Откуда вот он это знает. Если я это прочитаю, то уже точно разочаруюсь в своём творчестве, – он остановился, глотнув ещё «горячей» жидкости – открыв вторую бутылку, и продолжал: – Ха-ха писаку, блин строю всё из себя. Вот недаром меня не читают и на конкурсы не приглашают. Кому нужны мои кукушкины фантазии. Кстати, ты у него в избранных. Правильно, знает, кого брать. Меня ни у кого нет. А на кой я нужен. За каким я тут торчу со своей мурой, когда и без меня навалом писателей. Вот других литсопииисссс приглашает, кто только появился тут, а я появился, меня не пригласили. Они уже тогда знали, что я никуда не гожусь. А Салбина ещё издевается – гений я, видите ли. В разнос. Суку. Свиным рылом не лезь в казённый ряд – вот это ты верно придумала! как раз про меня». Эти строки он написал в 22:14, а после, горя ненавистью к Вере Саврасавай – схватил со стола пустую бутылку и, – собрался бросить её об камин, встав к нему боком, выпрямив спину и вскинув голову, словно собирался швырнуть гранату в стан врага, – когда, внезапно замер, словно его загипнотизировали; остекленевший взгляд замер на фоторамке, а именно – на фотографии, что была в неё вложена, чьей-то невидимой рукой. Теперь с фотоснимка смотрела миниатюрная брюнетка с грустным, оттенённым длинными ресницами взглядом, густой светлой косой – обвивавшей её голову – и бледноватым оттенком кожи на лице, обнажённых плечах и шее, – на которой снова сверкало дорогое ожерелье. Опустив бутылку, он медленно подошёл к камину, взял снимок и долго всматривался в него, словно стремился найти в нём ответ на мучивший его вопрос. Так он простоял несколько минут, а потом, с силой ударил рамку о полку и с такой же силой – отшвырнул расколовшуюся надвое деревянную рамку, а за ней отправил и бутылку; отлетев в конец комнаты – она ударилась о стену и разлетелась на осколки.
   Потом он вернулся к столу. От Веры пришло сообщение. Он открыл его. Она писала: «Так, прекрати, сей же час. Никто никого не сравнивает, у всех своя манера и стиль. А этот фонд ничто, и они просто к себе зазывают, делая на этом свой интерес. Ты отличный Писатель, чего стоит «Мраморный замок» – это Шедевр! на века! Не оглядывайся ни на кого, не думай о других, они тебе ни к чему. Талантливых единицы здесь, и ты, один из них. Я тебя никогда не обманывала на этот счёт. У меня один фаворит – это ты, и пусть только посмеют посмеяться, я их на клочки разнесу!» Отвечать он не стал, потому что, будучи в таком состоянии, он всё равно ничего хорошего не написал бы, к тому же – ни одной дельной мысли не бродило сейчас в его распалённой обидой и ненавистью голове; там кружила лишь одна мысль: она специально предложила ему прочитать Владислава Аксёнова, чтобы он понял, что данная тема очень трудная и требует много знаний в этой области, и пусть он  не думает, что прочитав пару-другую исторических произведений – с лёгкостью сам начнёт писать что-то похожее. Возможно, она была права, но ослеплённый ненавистью, он не мог, не хотел соглашаться с этим. Ведь он с детства мечтал быть писателем – и вот – кто-то пишет лучше его – это и бесило и унижало одновременно, хотя, он и знал, что у каждого свой стиль и манера подачи материала – но, – тем не менее.
   Прежде чем опуститься в болото полного идиотизма (что с ним частенько бывало), он схватил со стола трусики «мадам генеральши», кинул их на кровать; сбросил с себя всю одежду и зашёл в туалет; там, справляя малую нужду (ствол торчал как перед «встречей с куропаткой»), он думал о Вере, а именно о тех действиях, которые собирался предпринять в отношении её в ближайшее время. Освободив мочевой пузырь, Данилов вернулся к кровати, взял трусики и… повесил их на грозно глядевший в потолок стручок, а после: заложив левую руку за голову, а правую держа на весу, при этом выставив вперёд нижнюю часть туловища, он, медленно вращая этой частью, принялся напевать, что-то наподобие ламбады: «Чооооора со фо гем… дия го ме фе солаааааар…» Попрыгав на месте, продолжая те же телодвижения, он запел снова – уже грудным голосом, как бы декламируя: «Чоранду эстрара… у лембрар ду амор… Ке ум дия нау… суб ***дар…» – последние слова ему особо понравились, и он повторил их ещё раз; потом взял со стола записку графини де Морье и нырнул на кровать. Устроившись на спине и расставив ноги, он положил на лицо всё ещё пахнувший «фрэнч парфюмом» лист, а на член – бельё «мадам генеральши», и, похрюкивая от удовольствия – забалдел – потирая до предела «разволновавшийся» ствол нежной, шёлковой тканью. Когда спустя четыре минуты на неё – как яд гадюки – брызнула горячая струя, Данилов дёрнулся, приподнял таз и зарычал, с такой силой, что его, возможно, слышали и в соседних номерах. На этом он успокоился, сдув с лица лист и отбросив осквернённую им материю в сторону, которая нашла своё место на полу возле ванной. Немного «отдохнув», он, скатился с кровати, и подбежал к столу.
   Спустя пятнадцать минут, после предыдущего сообщения, на которое Данилов не ответил, Вера написала ещё одно: «Ты есть у меня в избранных, или уже забыл об этом? Количество не является камертоном, главное – качество. И брось истерику. Выше голову, Мой Любимый. Я горжусь тобой. Ты для меня здесь был и будешь – Лучшим!» – прочитал он, опираясь руками о стол, а двери грозя голой задницей. Это сообщение он так же оставил без ответа. 
   Постояв над столом минуты три – допивая из бокала, он, наконец, выключил ноутбук и пошёл почивать. Уже засыпая крепким младенческим сном, он вдруг подумал, что знает способ, который перечеркнёт их с Верой отношения – раз, и навсегда.