Записки здорового человека

Записки здорового человека
Хорошо-то как, Господи!
Он лежит на каменном полу, левой щекой прижимаясь к чудесному, прохладному чёрному мрамору станции метро Балтийской. Ему не нужно никуда спешить, торопиться. Вообще никуда. Вообще ничего не нужно.
Хорошо-то как!
Потом сквозь кисель сознания пробивается такой знакомый, бесконечно родной и любимый голос. Голос этот вытягивает его из того благостного состояния, зовёт, беспокоит. Тревога за этот голос приводит его в почти адекватное состояние. Не всё хорошо, если Она так волнуется, значит нужно что-то делать. И он начинает понимать, что лежит на полу чёрного мрамора станции метро, а это не может быть нормальным.
Вокруг проявляются разные люди, возникают, как из тумана. Они что-то говорят, но он не очень понимает. А люди эти, как будто беспокоятся, стараются помочь. Хотя, зачем нужно помогать? Вроде, всё так хорошо на этом мраморе. За чёрным квадратом серый, вот только голос… Всё, нужно возвращаться! И он приходит в себя.
В поезде метро было душно. Очень душно. Или это только казалось, потому что слишком много пришлось всего вынести за последние две недели. Но нужно чуть ещё потерпеть, сейчас выйдем, а там ветерок и прохладно наверняка. Поезд останавливается, он твёрдо, как ему кажется, выходит на платформу, где стены серого мрамора, успевает заметить скамейку слева, и подумать, что хорошо бы сейчас немного посидеть на ней. И он чуть двинулся в сторону этой скамейки.
Потом без паузы он видит совсем близко от себя чёрный квадрат мраморного пола, на котором так спокойно и удобно лежать. Вот не думал он, что мрамор такой мягкий. За спиной была красивая каменная колонна, а Любимую женщину, которая поддерживает ему голову, он ещё не может найти, но уверен, что она здесь. И вся она, конечно, полна тревоги, хотя ведь нет ничего страшного: ну, упал человек в метро на пол, что тут такого? С каждым может случиться. Или не с каждым? За чёрным квадратом камня лежит серый, за спиной чудесная мягкая мраморная колонна.
Его тихонько приподнимают (или это он сам приподнялся?) и он затылком чувствует надёжность этой, ставшей почти родной колонны. Такая точно выдержит вес его тяжеленной головы. Любимая женщина всё ещё поддерживает затылок, и он не может видеть её глаза.
Он не думает, что его нужно куда-то двигать, ведь так сейчас хорошо лежать на этом удобном полу, но послушно делает всё, что говорят. Вокруг появляется много незнакомых людей. Все доброжелательные, милые, красивые. Светловолосый молодой человек, готовый помочь, проверил пульс, тронув его запястье. Серьёзная дама спросила про уровень сахара в крови. Тёмноволосый молодой человек коснулся лба, руки и уверенно сказал, что наверняка упало давление, протянул бутылку воды и подложил под его затылок что-то круглое. Работник метрополитена в форме подошёл, спросил, в чём дело, что-то сказал в свой микрофон на груди, кого-то позвал и отошёл в сторону. А к нему уже спешит ещё один метрополитеновец в форме, разговорчивый и участливый. Ему смочили лоб водой, он уже не лежит, а сидит. Всё хорошо!
Подошедшие первыми молодые люди никуда не спешат, всё время рядом, и он видит их участливые, добрые глаза. А глаза Любимой он всё ещё не может найти. Она поддерживает его голову, словно та может отвалиться, стоит справа и чуть за спиной.
Тут возникает ещё одна дама, очень похожую на Татьяну Ивановну, его коллегу, хорошего музыканта и чудесного интеллигентного человека. Женщина эта осторожно обходит всю группу и во все глаза смотрит на него, словно не веря, что это именно он. Тогда становится понятно, что это и есть Татьяна Ивановна. И она уже не отходит от них, становится частью группы, окружающей его, расспрашивая у Любимой женщины о произошедшем.
Человек в форме предложил ему добраться до скамейки в центре зала ,и он попросил протянуть ему руку. Добряк с такой готовностью подал ему свою ладонь-лопату, что было понятно: на него можно положиться. На груди этого человека висел бейджик с именем, но  никак не получалось прочитать и запомнить.
Вот, собственно, и всё, что случилось. Сидя на скамейке, окружённый множеством участливых, добрых, сочувствующих, помогающих и предлагающих помощь, он, наконец, нашёл глаза любимой о попросил прощения у неё за всю суету, которую создал.
Прости меня, Любимая! Спасибо Тебе, Господи!
                *
Он до последнего думал, что врачи скажут, что ошиблись, извините, мол, у вас всё хорошо. До последнего. Звучит как-то не оптимистично «до последнего». Думал, врачи посмотрят и удивятся столь здоровому и весёлому организму, всем запчастям, которые сияют в нём (шутка).
Что-то сейчас совсем не то говорится. Не о том.
Перед тем, как лечь в больницу, они с Любимой зашли в Казанский собор. Взяли свечи, и он пошёл к образу Богородицы, который любил больше всего в этом храме. Икона старая, очень старая, времени написания не знает, да это не так и важно. Образ строгий, но вместе с тем всё понимающий, жалеющий, готовый сострадать и помочь тем, кто всмотрится в него. Он всегда вспоминал свою маму, глядя в глубокие глаза её тёмного лика. И молил за маму, за жену, детей и внуков. А теперь, странное дело, настало время попросить за себя, но он чувствовал, что просить ему для себя нечего, ему и так Господь дал так много, что стыдно было желать ещё чего-то.
Это была не гордыня, просто он считал, что ему в его жизни было дано всё, что было нужно: любимая женщина, возможность заниматься любимым делом, которое к тому же стало его работой на всю жизнь, дети и внуки, проблемы которых пока удаётся решать. Просить что-то ещё казалось просто неприличным. Ведь после каждого дня ему хотелось поблагодарить Господа за Его заботу. который сам каким-то образом знал и чувствовал, что, когда и сколько давать или не давать людям. А бесконечными просьбами, как думалось, можно только утомить Его.
И сейчас перед Богородицей ему было стыдно просить что-то для себя в его возрасте. Пусть уж будет, как будет. Но Любимая женщина – чудо, посланное ему Богом, не хотела смиряться и за него стала просить ему здоровье. И он снова прошептал: всё хорошо, спасибо Тебе, Господи!    
                *
Странный сон ему приснился накануне операции. Он сомневался, рассказать о нём или нет, но, решил, пусть будет. Уж очень он был занятный.
Ему видится, что он на столе, и ему портняжными ножницами разрезают живот, из разреза достают все его органы и выкладывают в алюминиевый тазик. Потом промывают всё, что достали под краном холодной водой и выкладывают на стол, чтобы просохли. Пока они лежат на столе, санитарка поливает из шланга живот, сушат его вафельным полотенцем и сваливает туда всё, что проветрилось на столе. При этом приговаривает, что нормальные органы у нормальных людей сами найдут себе место и дело. Дальше врач зашивает разрез чёрными нитками, шов смазывает зелёнкой, его поднимают, хлопают по плечу, направляя к дверям, и кричат: «Следующий!». Такой вот был странный сон. Может, не сбудется…
А на самом деле, утром за ним приехали с каталкой две молодые красивые и крепкие девушки, положили и покатили со страшной скоростью, не тормозя на поворотах и объезжая пешеходов-больных. В сияющей белизной операционной его окружили несколько красавиц в медицинских масках и принялись со всех сторон что-то колоть, прикрепляя весёлые трубочки. При этом все они громко и радостно разговаривали, обсуждая транспортные и экономические проблемы. Главной в этой компании была совсем молоденькая, тоненькая с блестящим кулоном на груди и с чудесными серыми глазами. Из-за масок он мог видеть только их глаза. (Может, поэтому они и казались такими загадочными и красивыми).
Потом он вдохнул что-то в надетой на него маске. А когда снова открыл глаза, то понял, что лежит уже в другом помещении в полураспятом состоянии и шевелиться ему совсем не хочется. Ноги были, как не свои, а руками, вроде, можно двигать. Хорошо!
Рядом одна из тех красавиц что-то прибирала недалеко от его кровати, и первое, что он сказал, когда она перехватила его взгляд, было: не нужна ли ей помощь  Вопрос его так понравился, что она громко закричала своей подруге в другом конце помещения: «Смотри, какой тут у нас помошник нашёлся!» Так начался день в реанимации. 
                *
В больнице интересно. И в этой, особенной, особая среда, отношения. В коридоре сидят ожидающие приёма на госпитализацию. Как правило, сидят парами, с сопровождающими. Мужчины одни теряются, могут не найти, не услышать, не понять, им необходима поддержка. Женщины сосредоточены, внимательны, готовы на любые действия, бежать, ждать, спасать выручать. Все, как будто прислушиваются к чему-то, словно опасаются пропустить важное и нужное. В основном, в возрасте, хотя бывают и сравнительно молодые. Натруженными руками, перебирают документы в папках. Волнение скрывают.
 Все лежащие – люди с проблемами не просто серьёзными, а часто очень серьёзными. Между тем, разговоры среди пациентов совершенно обычные, как будто нет особенных забот, всё просто, ничего не случилось. Но все знают, что болезнь есть и она ждёт. Существование таких сообществ – лишнее подтверждение тому, что люди всегда живут так, как будто они вечны.
Курильщики, несмотря ни на какие увещевания, бегают покурить на задний двор, прячась от медсестёр, как школьники на переменах. Рыбаки рассказывают о таких рыбных местах и о таком клёве, что просто всем необходимо бросить эту суету и бежать, ехать, лететь на рыбалку. Серьёзные дяди с удалёнными органами, которые не могут поднять больше полутора килограммов, по телефону дают распоряжения в свои офисы о том, как нужно заполнять финансовые документы, какие стройматериалы необходимо приобрести и к какому сроку.  Женщины обмениваются рецептами необыкновенных заготовок и пирогов. Женщины, выходят на завтрак в ситцевых халатиках или в модных спортивных костюмах, но успевшие с утра аккуратно причесаться и подкрасить глазки и губы. Женщины верят врачам, лекарствам и советам. Они готовы добросовестно выполнять все требования неукоснительно. Они аккуратнее со своим здоровьем. Наверное, идеальный человек – это женщина. А над воспитанием мужчин ещё нужно работать, избавлять от лишних страстей и амбиций.

Сосед по палате, Борис, среднего роста, говорит громким баритоном. Тут же рассказал про свой дом, огород, урожай в парнике и о том, как хорошо, что успел до операции окучить картошку. Он перенёс сложную, уже не первую операцию, предстоит долгая реабилитация, но энергия в Борисе била ключом. И рассказывал о том, как нужно успеть до осени достроить гараж, поменять окна, что-то уплотнить и утеплить. При первой возможности, несмотря ни на какие доводы, бегал покурить на улицу, за пределы огороженной территории. А как-то вечером поневоле стал свидетелем телефонного разговора Бориса с женой. Та, видно, жаловалась ему на отношения сына с невесткой, а Борис её успокаивал. Говорил тихо, мягко, душевно, чувствовалось, что проблемы ему известны, и он действительно готов был прямо из больницы принести мир и дружбу в эти отношения. А, когда его жена стала особенно напирать на него, Борис спокойно прошептал в трубку: «Ну, что ты, бедняжка, всё будет хорошо, мне бы, заинька, до утра дожить, а там разберёмся». В этой фразе было столько спокойной силы, терпения, стремления помочь, любви и к жене, и ко всей семье, что уважение к серьёзно больному человеку выросло неизмеримо.
 А то, как, меняя постельное бельё, разглаживали складки простыни, жена и дочь второго соседа по палате, Гены, умиляло до крайности. Так можно ухаживать только за близким, нужным и любимым. А сам Геннадий стоял, гладя массажной щёткой свою кудрявую седую голову, и улыбался, чуть стесняясь.
И ещё он видел, что люди остаются людьми, стремясь не просто как-то выжить, хотя, конечно, это так, но остаются любящими и любимыми, переживающими за близких и не только за близких. Как хорошо было бы записать все ласкательные слова, которые говорятся в стенах этого дома. Была бы песня!
                *
.И ты, девочка моя, думал он, прости за то, что доставил тебе столько проблем. Думал, что буду тебе помогать, ухаживать, лелеять, а, вот видишь, как оказалось-повернулось. Сказать тебе, что мне ничего не нужно? Что мне и правда всего хватает, но ты всё равно не угомонишься, не успокоишься. Будешь хлопотать, суетиться, волноваться. Очень не хотелось быть в таком состоянии (да, и кому бы это понравилось), всегда старался всё делать и уметь, а тут вот как…Но ведь мы сможем пережить и это, и я, конечно же, буду скоро помогать, ухаживать, лелеять. Потерпим немножко.
 Все мы, живущие, если не на пороге, но, может на тонкой досточке над речным обрывом. Она, дощечка, шатается, дрожит, вибрирует, но мы всё-таки сможем как-то выправиться и дойти до твёрдой земли на цветущую травку. А пропасть и доска над ней могут и подождать. Неистребимая надежда живёт в живых. И я снова думаю, что миром правит любовь. И снова скажу, спасибо тебе, Господи!


Рецензии