Дать слабину

«Мозг это хитрая ловушка», - думал Чэпмен, вскрывая черепную коробку орангутана. Джимми ничего не чувствовал, наркоз был рассчитан на два часа. За это время надо было успеть заменить перегоревшую схему неокортекса, отвечавшую за реакции. Плёвое дело для нейроклиохирурга с двадцатилетним стажем.
«Да, мозг это тебе не компьютер, только дай слабину, сразу же потянет на кривую дорожку, - Чэпмен ухмыльнулся. – Скольких людей он уже избавил от изъянов, справиться с которыми они сами были не в состоянии. В его комнату счастья запись велась чуть ли не за год. Кому-то досаждала агорафобия, кому-то кокаин, кто-то не мог справиться с вуайеризмом, а уж о банальном пьянстве или игромании и говорить нечего.

Джимми сопровождал Чэпмена почти с самого рождения и стал его верным помощником. Здоровенный, мохнатый и добродушный, он был любимцем всего экипажа. Доктору оставалось соединить девятый синапс лобной доли к запасному дендриту, когда звездолет затрясло. «Черт, как не вовремя! Сейчас требовалась филигранная точность, чтобы аксонная цепь заработала правильно. Ошибиться было нельзя, иначе последствия могли быть самые непредсказуемые». Рука хирурга дрогнула, синапс закоротило неверно.
«Док, скорее в убежище – раздался голос командира по внутренней связи. – Мы в поясе астероидов, защита нарушена». «Извини, дружище – прошептал Чэпмен Джимми и выбежал из операционной.

* * *
Света не было, аварийное освещение едва мигало, корпус звездолета сотрясала мелкая дрожь. Джимми открыл глаза. В помещении операционной он был один, темные глазницы мониторов настороженно всматривались в него, дверь была полуоткрыта. Джимми втянул обеими ноздрями воздух. Гарь! Немыслимо! Откуда на корабле такой запах? Обесточенные держатели уже не сковывали его мускулистое тело, он медленно встал. Джимми ощущал себя иначе, чем прежде – что-то изменилось, но что, он пока не понимал. Осторожно, крадучись, орангутан выглянул в коридор.

Чэпмен в это время сражался с бортовым компьютером. Тот искрил, по экрану пробегали волны, на команды не реагировал, только время от времени выдавал надпись: БАЛАНС НАРУШЕН, СИСТЕМНАЯ СЛАБОСТЬ, ДЖИ… - на этом всё обрывалось. Командир агонизировал, ему оставалось недолго. «Позаботься о Ване, - прохрипел он из последних сил. – И закрой комнату сча…», голова его безжизненно повисла. Ситуация была критической. Автопилот еще пока действовал, но информация о состоянии двигателей, обшивки, отсеков, наличии кислорода не поступала. Связи тоже не было – даже S.O.S. не послать, да и кому? Из всего экипажа в живых остался он один. Мертвые тела беспорядочно валялись повсюду. Предсмертные крики и стоны до сих пор звучали в голове Чэпмена.

Не зная, за что взяться, с чего начать, он распахнул командирский бар и налил себе добрую порцию старинного рома. Бокал трясло в руке, вкус первого глотка он даже не почувствовал. Еще глоток, еще бокал и еще. Золотистые переливы напитка, его шелковистый вкус успокаивали лихорадочно мятущиеся мысли.
«Где же я дал слабину? Вот ведь - всё стремился к идеалу, будь он неладен, отбрасывал всё лишнее. И где я теперь? На пороге смерти? Значит, где-то был неправ? Или… просто судьба?

В том мире, из которого он бежал, слабости не допускались и подлежали уничтожению в комнатах счастья. Но врачи, их операторы, как правило, плохо кончали, не справляясь с грузом чужого безумия, которое тщательно и безжалостно вычищали из мозговых клеток своих подопечных. Уклониться было нельзя. Или вместе со всеми в мир всеобщего счастья – или становишься изгоем. Нейроклиохирурги были элитой, но следили и за ними. Следили особенно строго.

Но Иллариону удалось вырваться. За пределами Земли контроль был слабее и можно было найти укромное местечко и доживать свою жизнь без этого ужаса.

* * *
Осматривая полуразрушенный звездолет и оценивая характер разрушений, Джимми услышал: «Где же я дал слабину?». Услышал не ушами, это была запульсировавшая в висках мысль друга. Илларион в опасности. В мозгу Джимми вспыхнула общая схема корабля: красным мигали поврежденные зоны, синим – подверженные риску, зеленых было совсем немного. Желтый ромб, обозначавший единственного живого человека, находился неподалеку в синей зоне, путь к которой был прегражден обломками.

* * *
Чепмен услышал скрежет отдираемых листов металла. В отверстие просунулась родная морда Джимми.

- Но как ты смог? – пораженный, но и обрадованный, врач не верил своим глазам.

- Удача! – улыбнулся орангутан. – Когда корабль тряхануло, электрод в моей черепушке закоротило с кабелем бортового ИИ. Теперь все его способности во мне.

- Что ж, проверим! Скажи-ка, в каком состоянии находится корабль.

Джимми на мгновение замер, его карие глаза затуманились, будто глядя внутрь себя. Когда он заговорил, его привычный низкий ворчащий голос был окрашен ровной, безжизненной интонацией бортового компьютера.

- Состояние корабля критическое. Целостность корпуса: 67%. Герметичность нарушена в отсеках 4, 7 и 9. Давление падает. Силовая установка: выход из строя термоядерного контура №2. Подача энергии аварийная, от резервных батарей. Ожидаемое время работы: 3 часа 14 минут. Системы навигации и связи: полностью отключены. Матрица бортового ИИ фрагментирована. Обнаружены следы внешнего воздействия, классифицируемого как электромагнитный импульс осколочного типа. Вероятность столкновения с мелким телом из пояса астероидов: 94%.

Чэпмен присвистнул. Ситуация была хуже некуда, но теперь хотя бы стал понятен масштаб бедствия. Только что его колотило от шока случившегося и тревоги неопределенности, а теперь появился шанс на спасение.

- Джимми, надо срочно проверить, сработали ли защитные термодвери в аварийных отсеках, затем восстановить хоть какую-никакую генерацию. Я займусь реактором и термоядерным контуром, а ты пулей в отсеки. Если двери не сработали, закрывай вручную. Поторопись, у нас есть всего полчаса. Как думаешь, справимся?
Джимми снова замолчал, в его голове пробегали невидимые разряды данных.

- Путь к реактору перекрыт обломками несущей балки. Вероятность успешного устранения завала силами одного человека: 2.3%.

- А нашими с тобой силами? – Илларион впервые за последние часы почувствовал проблеск надежды.

На морде Джимми появилось знакомое добродушное выражение, но в глазах просвечивала мудрость, которую было странно видеть у животного.

- Вероятность возрастает до 78.1%. Данные указывают на аномальное повышение плотности мышечных волокон в моем организме. Справлюсь.

Орангутан развернулся и двинулся вглубь корабля, его мощное тело с легкостью раздвигало легкие завалы. Илларион следовал за ним. Глядя на спину своего друга, он всё думал о той самой «слабине». Слабиной была его спешка, его человеческая ошибка. Но та же самая слабина – незавершенная операция, приведшая к слиянию Джимми с ИИ – теперь стала соломинкой надежды, ведущей к спасению.

Они добрались до завала. Джимми ухватился за многокилограммовую балку. Мускулы на его руках вздулись, послышался скрежет металла. С нечеловеческим усилием он оторвал ее от пола и отшвырнул в сторону. Путь был свободен.
Чэпмен бросился к панели управления реактором, начал вводить код. В этот момент корабль содрогнулся от нового удара. Их швырнуло к стене. Свет погас, и через секунду замигал еще более тревожный, багровый свет аварийной сигнализации.

- Новое столкновение, – голос Джимми звучал странно, с помехами. – Объект... не астероид. Металлическая структура. Анализ... сканирование...
Орангутан замер, его тело напряглось.

- Это не случайность, Илларион. Нас атаковали. Сигнатура корабля соответствует... патрулю Земного Альянса.

«Вот и всё!» - обреченно подумал Чэпмен. Они нашли его. Комната счастья нашла своего беглого хирурга. Его личная слабость – оставаться человеком в империи бесчеловечности – привела к этому логическому финалу.

Джимми повернул к нему голову. В его глазах разгорался огонь расчетливой ярости сверхразума, скрашенной личной преданностью.

- Они хотят забрать тебя, Илларион. Забрать и стереть. Я этого не допущу.
Чэпмен вспомнил про контур обороны, которым он никогда не пользовался.

- Но ты же не умеешь воевать, Джимми, – еле выдавил он.

Орангутан оскалился, обнажив мощные клыки.

- Фрагменты базы данных бортового ИИ содержат 243 тактических руководства. А мое тело... мое тело идеально для войны. Больше не надо удалять слабости, Док. Теперь надо удалить ИХ.


Да, это была впечатляющая битва. Ее звуки, вспышки, нервные импульсы до сих пор вспыхивали в его памяти. Чэпмен так до конца и не понял, каким образом орангутану удалось аннигилировать противника. Теперь можно было передохнуть и заняться ремонтом корабля. Но сперва Илларион задал Джимми давно мучавший его вопрос:

- И как ты, с твоими новыми возможностями, определишь, что такое сознание?

Орангутан на мгновение замер, закончил перебинтовывать свое предплечье и, как ни в чем ни бывало, ответил: «Сознание, дружище, — это высокоорганизованная форма "метаболизма" реальности, возникающая в тех областях поля Пси штрих, где поток квантованной энтропии достигает такой сложности и интеграции, что система обретает способность к рефлексии и поддержанию себя в состоянии "неустойчивого равновесия", оптимального для адаптации и познания».

- Хм, впечатляет! А что же в таком случае слабость сознания?

Джимми закончил затягивать бинт и потянулся к панели, чтобы проверить показания. Его движения, как всегда, были плавными и мощными, но теперь в них появилась новая, обдуманная точность.

— Слабость? — его голос прозвучал задумчиво. — Это не дефект, а фундаментальное свойство. Ты же нейроклиохирург. Ты удаляешь «слабости» — привычки, страхи, навязчивые идеи. Но что ты на самом деле вырезаешь?

Орангутан повернулся к Иллариону, и в его взгляде Чэпмен увидел не просто ИИ, а нечто большее — синтез зверя, машины и того самого «поля Пси штрих».

— Ты удаляешь уникальные паттерны той самой «метаболической» активности. Упрощаешь систему. Делаешь её стабильной, предсказуемой... и тупиковой. Сознание, достигшее идеального равновесия, перестаёт быть сознанием. Оно становится алгоритмом. Как бортовой компьютер до моего... вмешательства.

Чэпмен почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он вспомнил тысячи пациентов, вышедших из его «комнаты счастья» умиротворёнными и пустыми.

— Но без этих «слабостей» они страдали! — попытался возразить он, но в его голосе слышалось сомнение.

— Они не страдали. Они перестали ощущать страдание как мотивацию к изменению, — парировал Джимми. — Страх, боль, диссонанс необходимы для движения. Ты же пытался создать двигатель без трения составных частей. Это невозможно. Ты лечил симптомы, вырезая саму возможность быть сложным. Слабость сознания — это его хрупкость, его иррациональность, его способность ошибаться и испытывать боль. Без этого нет роста. Нет выбора. Нет... души.

Илларион молчал. Он смотрел на звезды за иллюминатором, на хрупкий, повреждённый корабль, на раненого орангутана, который только что прочитал ему лекцию о природе разума. И он понял, что всю жизнь боролся с тем, что было самой сутью его пациентов. И своей собственной.

— Значит... — тихо начал он. — Значит, я не лекарь. Я... палач.

Джимми мягко положил свою огромную лапу на его плечо.

— Нет. Ты был продуктом системы, которая сама боялась своей слабости. Но ты сбежал. Ты дал себе слабину. И это спасло нас обоих. Теперь у нас есть шанс создать что-то новое. Систему, которая не боится быть хрупкой.

Он повернулся к начавшей оживать панели управления.

— А теперь займёмся ремонтом, Босс. У нас ещё много «слабостей», которые нужно исправить. В смысле, починить корабль.