Случайность? Судьба? Программа? реальная история

Серия: Майя Карловна вышла погулять

Эпизод десятый



«Не стоит осуждать абсурдность мысли,
когда источником является
стремление познать метафизические смыслы»

Валерий Хорошун Ник
Проза.ру 2025 год

Переписка  с Ларисеей:

 –  До сих пор не понимаю, как ты меня тогда нашла?!
 –  Я тебе  по телефону рассказала всю историю моего перераспределения  после института. Но это было очень давно. Конечно ты не помнишь.
 –  Так расскажи сейчас!

Майя Карловна вышла на балкон. Белые ночи ушли, пришли чёрные. «Ночь как ночь и улица пустынна. Так всегда. Для кого же ты была невинна и горда...».   «Ночь, улица, фонарь аптека. Бессмысленный и тусклый свет...»  – «Стоп! Не туда понесло, уважаемая. Вот, пожалуйста – он же – Блок: «...Хоть и знаешь, утром рано солнце выйдет из тумана, поле озарит, и тогда пойдёшь тропинкой, где под каждою былинкой жизнь кипит».  Оптимистично. Но разворота к безмятежному настроению не произошло.  «Мне всё известно. Я устал всё знать. И всё предвидеть», – это уже Булат Окуджава. –  «Опасная тема на ночь», – подумала Майя Карловна. – «Надо срочно лечь спать и быстро заснуть,  может быть мыслишка рассосётся». Мыслишка не рассосалась, и поворочавшись в кровати,  Майя Карловна  пошла  варить себе кофе. – «Напишу Ларисее письмо, которое обещала, там много забавного. Отвлекусь от серых мыслей».   

Сев перед экраном компьютера, Майя Карловна задумалась. Эта история занимала особое место в её жизни. Нет, не тогда, когда она происходила, и даже не тогда, когда она произошла. Вернувшись в Харьков, она весело  пересказывала её друзьям. Но эта история всплывала в памяти, и не отпускала её. Как будто в ней не поставлена точка. Появились вопросы. 

Когда она стала обращать внимание на некоторые странные совпадения в своей жизни?  Всё началось с мамы. У неё этих историй было несколько. Истории, в которых время их действий был определяющим фактором. Например история о том, как мама случайно (случайно?) узнаёт по какому адресу будет суд над папой в Ленинграде. Его арестовали в мае 1937 года. Мама искала его по всем тюрьмам. И нигде его не находила. В этот поздний вечер мама уложила мою сестру спать, и побежала к своей подруге, которая работала  на Главпочтамте – это недалеко от улицы Гороховой, где жили родители. После ареста папы, с мамой перестали здороваться, люди обходили её стороной или шипели вслед: «Жена диверсии». Её подруга ей сочувствовала. Они с мамой тихо вели беседу между собой, когда заработал телетайп. Поползла лента. Подруга начала читать текст, отпрянула и указала маме знаком – читай. На ленте было напечатано, что свидетеля такого-то по делу такого-то (папы) доставить по адресу такому-то во столько-то на суд. Во-первых, мама узнала, что папа жив. Во-вторых утром она уже стояла около этого здания на Набережной Фонтанки и увидела отца. Его ввели в здание и вскоре вывели. Так они увиделись с папой в последний раз перед 9-летней разлукой. Это был октябрь 1937 г. Вот такая случайность.  В другой раз – в почтовом ящике мама обнаружила записку с адресом папиного лагеря. И коротко приписка – «списано с брёвен на месте складирования  леса». До этого  местонахождение папы было неизвестно. Мама срочно приобрела тёплые вещи и зимнее бельё. И отправила посылку. Буквально вскоре кольцо окружения вокруг Ленинграда сомкнулось. Но посылка проскользнула. Папа получил её накануне, когда их подняли ночью, погрузили в теплушки и отправили зимой через всю Сибирь строить железную дорогу на Воркуту. Посылка сохранила жизнь папе и его другу.  Многие погибли от холода. Блокада Ленинграда. Мама с моей сестрой  бегут к бомбоубежищу. Мама прикрывает сестру сверху. И прямо перед их лицами пули поднимают фонтанчики земли. Если бы они ступили на тот клочок земли секундой раньше... Или история, как они с сестрой ехали зимой по Ладожскому озеру. Позже эту дорогу по льду назовут дорогой жизни. Это 42-43 год, наверно ближе к весне. По Ладоге шла вереница машин. В машинах ехали люди в эвакуацию. Возможно это были уже последние рейсы по Ладоге – весна проявлялась всё сильнее, лёд слабел. И вскоре кольцо блокады будет разорвано. Налетели немецкие самолёты, и людям в машине  была дана команда: «Всем на лёд, и подальше отползти от дороги». Бортовая машина, в которой ехали мама с сестрой пошла под лёд. А мама и сестра лежали в луже. Позже их подобрала другая машина. Сестра с содроганием вспоминала холод талой воды. Это когда перехватывает дыхание.  Они выжили.  Мама безошибочно почувствовала две беды у моей сестры. Ходила по длинному коридору в квартире и курила. «С ней что-то случилось». Потом папа вызвал по телефону на почтамте мужа сестры – сестра ещё была без сознания. Автомобильная авария. Тогда беда миновала. И много ещё чего происходило вокруг мамы. И, наконец, рождение её, Майки, было тоже волею случая – родители соединились после длительной разлуки –  папа выжил а лагерях, мама с сестрой пережили блокаду Ленинграда. И родилась она, не благодаря обстоятельствам,  а вопреки им.  Такова судьба  многих её одноклассников. Воспоминания мамы о её жизни Майя Карловна  слышала с раннего детства. Может быть поэтому и сама стала отмечать  вокруг себя события, о которых можно было бы сказать «случайно, неожиданно». Не все помнят своё раннее детство, возможно поэтому к ним и не приходит мысль связать между собой повторяемость событий в семье.  Майя Карловна задумалась ещё о чём-то, но потом её пальцы забегали по клавишам клавиатуры.

«Привет, Ларисея!  Ты просила напомнить, как я нашла тебя в новостройке  Москвы в 1972 году, не имея адреса.  Нашла, но эта история  была одним из звеньев  одной, для меня загадочной,  и в то же время забавной истории о  том, как я получила перенаправление после окончания института. Цепочка событий, которая не разорвалась только потому, что в этой истории появлялись люди в нужное время и в нужном месте  с точностью от секунд до минут. В дальнейшем я не раз пересказывала эту историю в кругу друзей, и поэтому очень хорошо её помню. Не только помню, но и сейчас некоторые картинки стоят передо мной так, как будто всё это произошло недавно. Ещё в Харькове, пользуясь  программкой Google Планета Земля, я кружила в тех местах, которые я тебе опишу ниже, такими, какие они были в те годы.  Но  всё уже неузнаваемо. 

Моему появлению в Москве, в августе 1972 года предшествовали события, которые я постараюсь коротко тебе описать. Без них картина воспоминаний будет неполной.  Осенью 1971 года родился сын. Пятый, последний курс института.  К этому времени родителей моих уже не было. В доме все работают и учатся. Бабушка твёрдо сообщила – нянчиться не будет. Удалось найти няню, но только для прогулок. Время сжалось и начало бешено раскручиваться. Ситуация осложнялась тем, что мне, скорее всего, надо будет поехать на работу по распределению одной – мужа должны были забрать осенью в армию на год. Мы с мужем в тот год не ходили, а бегали. В январе сдали госэкзамены и вышли на диплом. В день защиты диплома сыну исполнилось 9 месяцев. Вот таким у меня был декретный отпуск, которого не было. В одном было некоторое облегчение – я унаследовала, как мама и говорила, особенность по женской линии –  выдавать рекордное количество молока повышенной жирности. (Звучит как характеристика породы коров с высокой удойностью,  хахаха).  Кормила сына и соседского мальчика.  И так продолжалось 11 месяцев. Накануне защиты диплома меня отвела в пустую аудиторию наша преподавательница Лилияна Ивановна. В руках у неё было письмо из Управления учащимися кадрами министерства, от которого я училась в институте по направлению. В письме мне напоминали, что мы с мужем должны работать в Воркуте в таком-то управлении. Место проживание – рабочее общежитие. После смерти родителей нашу квартиру в Печоре забрали. «Ну да, мы должны ехать. Я же училась по направлению»,  – удивилась я. – «И вы поедете с маленьким ребёнком, и будуте жить в рабочем общежитии? Ты имеешь право перераспределиться по месту жительства мужа. У мужа высшее образование. И у вас ребёнок до года. Тем более, что у вас есть своё жильё». – Наверно я пожала плечами. «А что делать?» Вопрос завис, а я расслабилась и наслаждалась своим материнством после последних двух тяжелейших лет. Я помню это лето – наверно это и было самое лучшее лето в моей жизни. Борис был очень спокойным ребёнком. Он практически не плакал, а напоминал о том, что пора менять пелёнки, или его накормить, кряхтеньем. Да, вспомянулось.

Август. Звонок с кафедры. Прихожу. В руках у Лилияны письмо. Читаю. В письме сообщается адресату, что выпускница ВУЗа такая-то (это я) талантлива, перспективна, что если меня не распределят на работу на нашу  кафедру, то российская наука понесёт тяжёлую утрату, и прочее, в том же духе. И вопль о милосердии: «Просим вас перенаправить...» Ниже столбик лиц, подписавших письмо. Первыми стоят  – ректор, далее зав. кафедры, а дальше – и Профсоюз, и Комсомол, и наверное заместитель по хозчасти и Гражданской обороне.  Даже представить сложно, какие усилия пришлось предпринять Лилияне, молодому преподавателю, что бы получить такое письмо в институте.  При этом мы уже готовились к отъезду, и делали несистематические попытки перевести Бориса на детское питание перед отъездом. Теперь у меня в руках  письмо. Вопрос «И что делать?» – отпал. Надо ехать в Москву. Накануне моего отъезда, я покормила Бориса в последний раз, и над моим телом начали работать моя добрейшая свекровь и бабушка. Мне туго перепеленали грудь полосой льняной ткани и  закрепили всё это булавками. И вот такую «мумию» муж посадил  в поезд. Это предистория.

Москва. Нахожу, известный в те годы, киоск «Горсправка» на Курском вокзале.  Узнаю, как мне доехать куда надо, и еду. Чувствую себя странно. Ночью в поезде мне было и жарко, и холодно. Одновременно. Вероятно у меня была температура.  И, вообще, в поездах я не сплю.  По дороге с удивлением обнаружила, что моё платье мокрое! Мне просто повезло, что я одела именно это платье – тонкий трикотаж, очень светлой расцветки, скрывал расплывающееся мокрое пятно.  Молочко, которое стало проступать на моём платье спереди, было не видно. Во всяком случае я на это надеялась. Очень хотелось пить! И наплыла какая-то неуверенность, как будто асфальт под ногами  другой, незнакомый. Не помню, чем я ехала, но вышла на «скверный сквер» – обширную плешивую полянку, через дорогу от которой возвышалась одна из семи высоток Москвы. Там где-то внутри находилась цель моей поездки. Но невзрачная поляна была богата автоматами питьевой воды! Три группы автоматов – две группы справа от меня, и одна группа – слева. Я сразу встала в очередь к ближайшему от меня автомату справа и, какое блаженство! Выпила стакан воды. Отошла, позади огромная очередь. А  я снова хочу пить. Перехожу поляну, там очередь поменьше, выпиваю и там воду. Передо мной высочайшее здание. Задираю голову вверх, иду. Но не могу пройти мимо последнего  автомата, из второй группы автоматов, которые справа.  Занимаю очередь, и вдруг слышу впереди себя –  бабах, дзынь! В очереди стон! Стакан из рук пьющего воду человека выпал и разбился! Стакан был один. Очередь стала расходиться. Пошла и я в сторону перехода – он немного левее поляны. Перехожу улицу, и начинаю подниматься по ступеням ко входу в здание. Лестница длинная. Передо мной высокая массивная деревянная крутящаяся дверь. Людей много, все идут на работу. Попадаю во внутрь. Подхожу к вертушкам. Женщина в какой-то форменной одежде просит у меня пропуск. Пропуска у меня нет. «Тогда покажите приглашение». Приглашения у меня тоже нет. «Извините». Наверно дверь не успела сделать полный оборот, как я опять очутилась  на крыльце. Отошла немного в сторону. И... что делать? Я растерялась. Вернуться домой и сказать, что меня тётенька не пустила?! Я не помню, какие мысли тогда пролетали в моей голове, но осталось ощущение чуть ли не позора от такой ерунды, и что-то вроде моего постыдного поражения без принятия боя. И стыд перед Лилияной Ивановной. Снизу поднимались и  выравнялись со мной трое молодых жизнерадостных мужчин. Они были старше меня, но ещё не солидные взрослые сотрудники каких-то ведомств. «Девушка, что с вами, вас будто с креста сняли». Я объяснила ситуацию. «В какое министерство вам надо?» – Объясняю. – «О, это к нам! Идёмте с нами». (Случайность? Мимо проходят сотни людей, которые заполняют свои рабочие места в многочисленных, как сейчас говорят, офисах, но останавливаются трое, те, которые работают в нужном мне Управлении).  Меня пропустили, и мы оказались в большом лифте с зеркальными стенами.  Мелодично дзинькало на каждом этаже. Я никогда не была в таких лифтах. Внимание отвлекалось на какие-то ненужные мелочи. Я не могла сосредоточится ни на одной мысли. Состояние – отстранённость от всего. Только созерцание. Лифт остановился.  Вышли на нужном  этаже. Влево и вправо от нас расходился длинный коридор. Пол во всю длину  коридора был устлан ковровой дорожкой. Мужчины подали мне знак следовать за ними, и мы пошли влево. Справа и слева высокие  двери  кабинетов. В конце коридора поворот направо. Здесь  холл, высокие окна.  Посередине холла   журнальный столик большого диаметра. На столе несколько пепельниц. И люди, сидящие на диване и в креслах. Курят, разговаривают между собой. Слышен смех.  Поворачиваем вправо,  и сразу упираемся в Приёмную. Мужчины и сейчас остаются для меня безликими. Ни лиц, не имён не помню. Мешала моя заторможенность, в которой я пребывала с момента выхода из поезда. И я просто плетусь вслед за ними. И очень хочу пить. В приёмной справа и слева ряд стульев, на них сидят люди. Молодые люди подходят к секретарю, который находится за высокой стойкой справа,  у окна, и снова какие-то шутки-прибаутки. Очень жизнерадостное Управление. Очевидно, что здесь все  приятны друг другу.  Вспоминая неоднократно эту историю позже, я всё больше и больше нахожу объяснений  своему  индифферентному состоянию. Температура, состояние обезвоженного организма, и наконец – это Брежневские времена! Короткий период безмятежной жизни людей. Экономика ни к чёрту – зарплаты маленькие, продуктов на полках всё меньше, а общий фон – благодушие людей.  И это тёплое приятное утро в Москве начиналось с радостного приветствия этих людей друг к другу. Так же было и у меня на работе.

Кто-то выходит из кабинета Начальника, и весёлые мужчины меня буквально вталкивают, в не успевшие закрыться двери. Огромная комната. Слева, у глухой стены, стулья. В конце длинного стола для совещаний  сидит мужчина, на носу которого крупные очки в роговой оправе. Он мне: «Коротко изложите суть вопроса». Я отвечаю буквально следующее: «Мне сказали, что если у меня муж с высшим образованием, или ребёнок до года, то я могу перераспределиться по месту жительства мужа или получить свободный диплом». В ответ, тоже буквально: «А мне такого не говорили», и мужчина нажимает  кнопку на панели какого-то большого телефонного аппарата: «Следующий!» (В дальнейшей моей жизни, мне приходилось писать множество деловых писем. И я всегда смеюсь, когда вспоминаю, как  выпускница ВУЗа, которую расхваливают в письме, вместо упоминания КЗОТа, лепечет «мне сказали»). Прошло не более того времени, сколько мне понадобилось, что бы вылететь через крутящиеся двери  на улицу – так же быстро я, растерянная,  оказалась снова в приёмной. «Что такое?» Мужчины окружили меня. Я пересказала минутный разговор с начальником Управления. Опять смех! «Все бегут с Севера! Отсюда такой свирепый вид у нашего начальника. Идёмте за нами». И я, как карандашик на верёвочке, снова волокусь за  мужчинами. Мне ужасно хочется пить, меня мучает мокрое платье, которое буквально облепило меня, больше того – я начала мечтать  о туалете. И та же неуверенность в ногах. Передо мной спины весёлых мужчин. Заворачиваем влево, табличка «Канцелярия Управления учащимися кадрами». Заходим. Я стою за  спинами мужчин. Они о чём-то весело разговаривают с кем-то за высокой стойкой.  В руках у меня бумажка. Приказ.... «О праве перераспределения ...»  Точно не помню, но Приказ! По тексту понятно, что Начальник управления своим приказом дублирует статью из КЗОТа. Перечисляются три пункта – наличие мужа с высшим образованием, наличие ребёнка до года или наличие иждивенца. Внизу подпись того самого свирепого начальника в роговой оправе. Копия верна, подпись, печать. Возвращаемся в приёмную, мне выдают пропуск на завтра и назначают время моего визита к большому начальнику, фамилия которого у меня внизу на моей бумажке.  И я набираюсь смелости. Спрашиваю где находится туалет. (Да, в то время вопрос, где находится туалет, обращённый к мужчине, вызывал во мне робость). И я свободна до завтра. Осталось только найти тебя по адресу, который у меня был, помыться и  выстирать платье. Мечтаю скорее к тебе попасть.

Время идёт. Наверно я где-то по дороге перекусила. Иду по улице, на которой ты живёшь. Допустим, по правой стороне улицы, где чётные дома. Дома двухэтажные, на улице высокие тополя, тепло, солнышко. Моё платье превратилось в кожаное на животе. Молоко выделяется  и засыхает. Надеюсь, что на платье этого не видно, а то меня, наверное, остановила бы милиция  за неопрятный  вид. Ванная стала вожделением! Не помню номер твоего дома, но, допустим 17. Иду, дом номер 13, иду дальше – дом номер 15, иду дальше – котлован, внизу работает экскаватор. Иду дальше – дом номер 19. Возвращаюсь – дома нет. Экскаватор  выгребает остатки твоего дома со дна котлована.  В 19-м доме на втором этаже открыто окно, занавески. Поднимаюсь, открывает дверь пожилая женщина. Спрашиваю, куда расселили жильцов из 17-го дома. Отвечает: «В два адреса. Один не знаю. Во второй переселили мою подругу из 17 дома». –  Называет улицу и номер дома, куда переселили часть жильцов. Дом номер такой-то. Автобус... и называет трёхзначный номер.  Отходит от ВДНХ. Хочу пить, хочу ванную!  Добралась до ВДНХ. Много автобусов. К каждому длинная очередь. Сейчас я думаю, что этот дом номер 100 по такой-то улице, находился за МКАД. Возможно сейчас он уже находится в Москве.  И прежде, чем встать в очередь в автобус, решила передохнуть на скамейке. Широкая полоса зелёной лужайки. Позади стена ВДНХ.  Редкие большие кусты. Вдруг, из-за куста появляется молодая цыганка с ребёнком на руках. Совсем молоденькая, младше меня. И очень красивая. Отрекомендовалась – Замфира. С цыганами дел не имею, вежливо отнекиваюсь. Тогда она меня спросила: «Если угадаю, как тебя зовут, поговоришь со мной?»  Подумала и задала мне вопрос, почти буквально: «Кто зовёт тебя Майей?» Именно так. Не «Тебя  зовут Майя», а «Кто зовёт тебя Майей?» Я расслабилась. Очень быстро моё золотое кольцо, которое мне подарили родители на 18-летие, оказалось в руках цыганки. Буквально в два шага,  прыжком, появился мужчина, наверно из очереди на автобус. Он вырвал кольцо из рук цыганки, вернул мне, сказал мне «Дура!», и вернулся в свою очередь. Всё помню, как сейчас. Я поднялась, выстояла свою очередь и с большим трудом ввинтилась в автобус. Автобус переполнен, стоим склеенные друг с другом. Жара. Хочу пить. Хочу искупаться. Спрашиваю окружающих меня таких же помятых людей: «Подскажите пожалуйста, где мне выйти ближе к дому номер 100». В ответ сразу несколько голосов: «А какой корпус?» Рядом поверх других голов выступала голова высокой молодой женщины. «Выходите со мной». Я вышла. Наверно я рассказала ей кого ищу, а может быть и почему. Не помню.  «Дом 100 имеет 4 корпуса. На этой остановке корпус номер один, а так же здесь  находится ЖЭК. Идёмте, я вас провожу».  Зашли в ЖЭК.  Против нас на часах без 15-ти или без 10-ти 5 часов вечера. Конец рабочего дня. Одна женщина достаёт из холодильника бутылки то ли с молоком, то ли с кефиром и укладывает их в сумку.  Моя спутница ведёт разговор. Опять я стою, как столб. «Давайте поможем ей». Мне. Нас четверо, перед нами четыре большие книги альбомного типа. И ты, Ларисея, попалась как раз мне. Ты писала, какой у тебя состав семьи. Конечно не помню какие слова благодарности я произносила, но я была действительно им очень благодарна! Ванная комната стала приобретать реальные очертания. Я стояла на улице,  и так же ото всей души благодарила свою спутницу. Та посмотрела на меня и ответила: «Уж нет! Я вас доведу до конца». Наверно вид у меня был неважный. Или женщина мне встретилась очень ответственная – не знаю. В ту поездку в Москву люди появлялись точно в нужное время, как по секундомеру. Мы нашли твою квартиру. Я позвонила. Дверь,  с цепочкой изнутри, открыла какая-то женщина, которая показалась мне очень похожей на Надежду Константиновну Крупскую. Наверно очки с особыми стёклами. При упоминании твоего имени, она буквально взорвалась! Ей явно что-то не нравилось. Но было не понятно, что её так взволновало. Дверь с грохотом закрылась. То ли мы не туда попали, то ли эта дама была  против тебя настроена. Я растерялась и отступила. Но моя спутница была полна решимости выполнить свалившуюся на неё благотворительную миссию до конца. Она нажала на звонок и не отпускала палец, пока дверь снова не отворилась И снова на цепочке. Из щели вырвались вопли и крики. «Кто там, мама?» Голос послышался откуда-то из глубины квартиры. И тут я уже вступила в многоголосье: «Алик, это я, Майка из Харькова, подруга Ларисеи». Меня впустили. Женщина, моя спутница, ушла. Алик сообщил, что вы находитесь в состояние развода, здесь ты не живёшь, а  живёшь ты у тётки на Кутузовском. И сразу начал меня уговаривать повлиять на твоё решение о разводе. Разводиться с тобой он решительно не хотел. Но я была озабочена другим: «Алик, извини,  мне нужно срочно в ванную». Коротко описала ситуацию. «А нам сегодня горячую воду дали!» В этот день даже горячая вода появилась в новом многоквартирном доме! Я сдёрнула с себя платье, в который раз радуясь, как удачно я выбрала платье для Москвы. Тонкое трикотажное полотно платья легко полоскалось и отжималось до капли – переодеться мне было не во что. А мне ещё надо будет идти искать тебя на Кутузовском проспекте. И тут  в дверях прозвучал звонок. И я слышу твой голос! Между вами сразу началась перепалка, и ты сказала, что пришла только за тем, что бы забрать свои книги. И я начала орать: «Лорка, не уходи! Я сейчас выйду». Вот так я тебя нашла в районе новостройки без адреса. Я всегда смеюсь, когда представляю твоё лицо, когда ты услышала мой голос из ванной комнаты новой квартиры! Мы сидели на балконе, стало прохладно. Алик нас накормил, дал мне что-то накинуть на мокрое платье, чтобы согрелась. Помнишь, потом на полу пустой комнаты, на газетах, мы с тобой проговорили всю ночь. На другой день – я  в Управлении. Меня снова встретили те же молодые мужчины. В назначенное время я вошла в кабинет Начальника, и молча положила перед ним копию его же приказа. Он начал как-то бурно реагировать, но в дверях уже появилась моя группа поддержки. Потом они начали по разным телефонам звонить в Харьков на предприятия, подконтрольные Министреству, искать мне вакансию. Штатные расписания были уже укомплектованы. Начальник управления был какой-то странный,  но молодые мужчины не переставали подшучивать над ним. Было совершенно очевидно, что они друзья.  Похоже было, что дело движется в направлении предоставления мне свободного диплома. Я же, как и в предидущий  день, безучастно  сидела слева на стуле у глухой стены. Какое участие?! Две бессонные ночи и снова вся в молоке! Ну свободный диплом – так свободный. Наверно мне казалось, что это вполне приемлемое решение. Но мне кто-то из них объяснил, что работу  по специальности мне найти не удастся. И тут я вспомнила о письме. «Что же вы молчите?!» И снова вопли начальника Управления: «Этот институт от другого Министерства! Не отдам наши кадры!»  Возможно содержание хвалебного письма в мой адрес  произвело на него взбудораживающее впечатление. Как в анекдоте про то, как мужик козу продавал. В итоге меня перенаправили в наш институт, на мою кафедру. Я осталась жить в Харькове. Хотя ни сном ни духом не планировала этого. Больше того, в начале город мне очень не понравился. Не город, а люди с иным южным темпераментом, шумные. Не такие вежливые, как на севере в России. Потом привыкла, перестала это замечать. Люди прекрасные, никаких различий в национальностях не обозначались. Равные среди равных. Как в детстве. Всё началось после известных Перестройки и Гласности. Сначала появилось бурчание где-то в глубине народа, подстёгнутое ораторами около «свободных микрофонов».  Было такое явление в Харькове, да и по всей Украине – стоит микрофон, вокруг толпа, и все желающие могут высказать свои обиды, или дать советы властям.  К микрофонам выстраивались очереди. Такая же картина была и на экранах телевизоров: в Верховной Раде, ближе к трибуне, в проходах стояли микрофоны. Депутаты в порядке очереди высказывались. Потом передавали микрофон следующему, и снова занимали очередь к тому же микрофону. Незаметное «бурчание» начинает переходить в призывы. Потом революции. Потом развал Союза. Потом поиски виноватых (всех, кроме себя). Дальше ты всё знаешь. Я очень рано поняла, что нас ждут тяжёлые времена. Когда я говорила среди друзей, что мы увидим танки, на меня шикали – не выдумывай. А я ничего нового не открыла и не выдумала – дело шло к реализации революционных законов. А закон есть закон – он раскрутится, достигнет разрушительных масштабов, пойдёт на спад, завершится. Оставит после себя жертвы.  Всё повторяется. Но разбор исторического момента не тема для сегодняшнего письма. Я упомянула об этом периоде времени только для того, что бы сказать тебе, что никаких резких изменений моей судьбы не проявилось после неожиданного перераспределения.  Жизнь  стала не лучше, не хуже,  а пошла по другой дороге, не той, которая была определена в приказах.  С другим сценарием, с другими декорациями, с другими людьми. И тогда почему моя судьба изменилась? Появлялись мысли – для чего и кому это было нужно?  Я не одна, есть люди, которые задаются подобным вопросом. На ум приходила повесть Бориса Стругацкого «В поисках предназначения». Для меня правда, что касается братьев Стругацких, всё ясно. Оба брата должны были остаться живыми, что бы написать свои замечательные книги. 

А вот теперь посчитай сколько людей встретились мне, после чего моя жизнь изменилась. Каждый появлялся  точно в нужное время.  Первая – Лилияна Ивановна. Независимо от меня организует мне письмо о перенаправлении меня на кафедру.  Я училась хорошо, но не тянулась за оценками, потому что у меня была повышенная производственная стипендия. Упавший и разбившийся стакан с водой свёл до минут, если не до секунд, встречу с весёлыми молодыми людьми.  Всего каких-нибудь 20 секунд задержки, и  молодые люди уже прошли бы до меня в здание. Другие люди проходили мимо. Женщина в автобусе. Я могла сразу отстоять очередь и попасть в автобус, но произошла история с цыганкой.  И я попала в тот автобус, в котором рядом со мной очутилась  женщина,  которая  за руку провела меня весь путь до дверей твоей квартиры.  И Алик говорил, что в тот день он раньше освободился. И ты пришла не просто в тот вечер, а в то время, когда я находилась в ванной комнате. Горячая вода, наконец!  Со мной не раз происходило нечто подобное, но не столь очевидное. Первое объяснение – Случай.  Вокруг меня просто случилась высокая концентрация  добрых людей. Случилась – т.е. случайно. И тут всплывает в памяти  кем-то сказанное, что случайность это непроявленное свойство закономерности. Какой?  Второе предположение – закономерность, которая определяется загадочным словом судьба. Тут я не совсем согласна, потому что судьба формируется с участием человека. Его действиями. Третье – какой-то непостижимый мне смысл. Подобное со мной случалось и в иные периоды моей жизни.  Я удивлялась некоторым встречам с людьми, которые без всяких просьб с моей стороны, активно и бескорыстно включались в решение важной для меня задачи.  Уж так, как ты меня знаешь – не знает никто. Я не  беспомощная.  И с раннего детства очень самостоятельная. Но в отдельные моменты жизни, вдруг, со мной начинал работать этот неизвестный мне механизм – рядом оказывались люди. Всегда люди. А я – «карандашик на верёвочке».

У меня есть друг, Иван Иванович. Мудрый и добрый  человек. В шутку я его зову ИИ, искусственный интеллект. Искусственный, потому что свои знания он вытягивает из интернета. Когда-то я поделилась с ним своей историей. Он не очень разговорчив, поэтому его совет выразился коротко. «Поинтересуйся,  что об этом думал Юнг». Поинтересовалась. Юнг ввёл понятие «синхрония», как взаимосвязь всего со всем:  коллективного бессознательного с психической составляющей человека и  внешней реальностью. Т.е. я притянула к своей проблеме через коллективное бессознательное внимание других людей. Подключила, так сказать.  Всё понятно, и я бы успокоилась на этом определении. Тем более, что придаю большое значение понятию (гипотезе) коллективного бессознательного. Но вот беда – понятие «коллективного бессознательного», как гипотезу выдвинул тот же Юнг. Одна гипотеза, опирается на другую.., автор тот же... И всё-таки  где-то близко.

Вот и чёрная ночь прошла. Уже светает.  «Enter!»