Сержантская сага

1.

— Выше ногу, антропические* проститутки! — визжал худосочный лейтенант, присев на корточки с линейкой в руке.

*«Антропический» — термин, имеющий отношение к человеку. Этот термин упоминается в толковом словаре английского языка Oxford English Dictionary (1859) как наблюдение, связанное с человекоподобным поведением горилл.

Курсанты сержантской школы старательно тянули носки нагуталиненных кирзачей.
— Сам такой, — буркнул я себе под нос.
Слух у лейтенанта оказался отменным.
— Кто у нас такой умный? Курсант Басов? Ко мне!
Я вышел из строя и представился:
— Курсант Басов по вашему приказанию прибыл.
— Три наряда вне очереди, — услышал в ответ.
— Есть, — козырнул недовольно.

У меня осталась фотография конца шестидесятых: я и курсант Рыбаков на дне огромной траншеи, копаемся в земле. Говорили, осенью по этой траншее к школе будет проложена теплотрасса, и тогда в казармах появится тепло. А нам-то что — через несколько месяцев заканчивается срок моей учёбы. Сдам экзамены и — на Апшерон**, по месту предыдущей службы. Мы там газом обогреваемся. Угораздило же меня согласиться на учёбу… А что было делать? Так решил майор Кравченко, заместитель командира по политчасти: «Не согласишься — изведут тебя “старики”. Борзых никто не любит… И нам скандал не нужен».

**Апшерон — полуостров в Азербайджане, на западном побережье Каспийского моря. Название «Апшерон» происходит от персидского «абшуран» (аб — вода, шуран — солёная; соленая вода).

А я разве «борзый»? Помню, привёл сержант Рупас наше отделение в столовую на ужин. Как обычно, каждый занял своё место. Во главе стола — разводящий Фурлет из старослужащих. Черпаком раскрутил перловку в бачке, зачерпнул со дна гущу и осторожно опрокинул содержимое в миску сержанта. Когда дошла очередь до моей миски, каша осталась только на стенках бачка.
Рядовой Воронин, ему больше подходила кличка «Ворона», которой наградили сослуживцы, поглаживая свой «дембельский» живот, вызывающе просипел:
— А чая хватит всем.
Передавая мне алюминиевую миску с хлебом, добавил:
— И хлеба тоже…
Смотрел я на Ворону, на его пуговки-глаза, заплывшие жиром, и не находил слов на эту вызывающую наглость.
Из оцепенения вывела неожиданная острая боль на ногах выше колен. Смотрю, «старички» развлекаются: приподняли концы клеёнки, которой был застелен стол, и, сделав жёлоб, направили в мою сторону струйку кипятка из чайника.
— Сволочи, — выругался я и встал из-за стола.
— Сидеть! — рявкнул сержант.
Я ничего не ответил и отправился к выходу.
На широкой бетонированной дорожке выстраивалась соседняя рота. Рядом переговаривались офицеры.
Вскоре появилось и наше отделение. Солдаты о чём-то оживлённо разговаривали, посмеиваясь. Громче всех веселился Ворона.
Как же он был мне ненавистен тогда. «Наверное, — думал я, — Ворона лил кипяток и сейчас бахвалится этим».
И тут произошло то, чему я не мог найти оправдания. Я быстро подошёл к Вороне, положил руку на плечо и резко развернул на себя, а потом… Потом, сгруппировав тело, перенёс его вес в бьющую руку и нанёс резкий удар снизу-вверх по внутренней траектории.
Это был лучший апперкот в моей недолгой боксёрской биографии. Тело Вороны на мгновение зависло в воздухе параллельно земле, а потом рухнуло на бетон. Изо рта пошла кровь…
Возле столовой затихли разговоры. Ноги у меня стали ватными, и я медленно побрёл в сторону казармы… «Неужели убил? — только эта мысль билась в моей голове. — Убил…»
К моему счастью, Ворона оказался живучим. Вскоре за своей спиной я услышал его всхлипывание:
— Я же не знал, что он такой бешеный… Не знал…
Я вздохнул с облегчением и ускорил шаг. Теперь обдумывал свои последующие действия на предстоящую ночь.
Но, к моему удивлению, всё обошлось. Никто меня не тронул. Более того, на следующий день командир части подполковник Хворостов вызвал к себе и неожиданно объявил:
— Рядовой Басов, есть мнение, что из вас получится хороший командир. Вы отправляетесь в Киев, в военную пожарно-техническую школу младших специалистов. Документы — в секретной части.
В коридоре меня ожидал майор Кравченко.
— Не думай отказываться, — предупредил он. — Нам скандал не нужен…

А теперь ещё этот лейтенант… Чего он взъелся?.. И Рыбакова припахал ни за что.
Утром на полу казармы лейтенант заметил обгоревшую спичку и устроил разнос.
— Доигрались, — изрёк он. — Построение во дворе, с полной выкладкой…
Когда курсанты по ранжиру выстроились на плацу, скомандовал:
— Пять километров по нашему маршруту! Вперёд!
Дежурный по КПП услужливо распахнул ворота с красными звёздами, и курсанты нехотя протопали мимо него. Зрелище было ещё то. Солдаты с «трёхлинейками»*, заполненными песком вещмешками, флягами и сапёрными лопатками на ремнях, противогазами походили на караван навьюченных поклажей верблюдов. А замыкающий команду Рыбаков и вовсе напоминал неуверенно передвигающийся колобок, из которого торчала винтовка с примкнутым штыком.

* «трёхлинейка» — трёхлинейная (7,62-мм) винтовка С. И. Мосина — магазинная винтовка, принятая на вооружение Русской императорской армии в 1891 году. Знаменитое русское оружие Первой мировой войны. Вес винтовки со штыком 4, 6 кг, длина — 170 см…

Сразу за КПП начинался смешанный лес. Берёзы с осинами соревновались между собой за пространство. Кое-где сосны обозначили своё место корнями, которые приподняли над землёй. О них, чертыхаясь, часто спотыкались солдаты.
Через несколько километров поступила команда: «Газы!», и все с облегчением плюхнулись на землю, натягивая противогазы.
Рыбаков остановился и медленно, как по солнечному лучу, сполз на землю. Завалился на бок и, хватая ртом тёплый воздух, неожиданно заплакал:
— Я больше не могу…
Лейтенант, который сопровождал отделение на велосипеде, остановился возле Рыбакова и отдал команду:
— Встать!
Курсант попытался приподняться и не смог.
— Хорошо, — примирительно буркнул лейтенант. — За невыполнение приказа командира курсанту Рыбакову объявляю три наряда вне очереди. Возвращаемся в школу. Курсанту Басову взять у Рыбакова «трёхлинейку», а курсанту Мархеве — вещмешок и флягу. Приказ понятен? Не слышу!
— Так точно, — в разнобой ответили курсанты…

…Незаметно подоспело время экзаменов.
Начальник школы подполковник Рондик на одном из них наклонился к проверяющему, который сидел рядом, после моих чётких ответов прошептал:
— Этого оставим… Толковый. И физически крепкий…
«Что значит “оставим”?» — заволновался я.
Всё разъяснил курсант Мархева уже вечером, в казарме. Его определили в канцелярию для заполнения экзаменационных актов и свидетельств перед разъездом младшего командного состава, кем мы уже стали, по действующим частям.
— Да, — подтвердил он, — я слышал, что тебя оставляют в школе. Это же здорово! А вот моя кандидатура почему-то не приглянулась, — расстроенно сказал Мархева. — Более того, тебе ещё отпуск дают на пять суток без дороги…
Новость меня обескуражила. С одной стороны, отпуск — это хорошо, а вот к жёсткой дисциплине и воспитанию курсантов я не был готов.
В тот же вечер, вспомнив рассказ Антона Павловича «Ванька»*, я написал письмо подполковнику Хворостову:

*«Ванька» — рассказ А. П. Чехова, написанный в 1886 г. Впервые опубликованный в «Петербургской газете» (1886, № 354 от 25 декабря) в разделе «Рождественские рассказы» за подписью А. Чехонте. В рассказе мальчик просит дедушку забрать его домой…

«Товарищ подполковник, вы отправили меня в школу младших специалистов. Я её успешно окончил. Считаю, что полученные знания смогу применить на практике в нашей части. Но меня оставляют в школе. Прошу Вас походатайствовать, чтобы меня откомандировали по месту предыдущей службы, т. е. в нашу часть.
С уважением, младший сержант Василий Басов».
Только успел пришить лычки на погоны, раздался звук непрерывно гудящей сирены.
Надевая на ходу гимнастёрку, вместе со всеми бросился к двери.
— Что случилось? Что случилось? — слышалось со всех сторон.
Позже нам сообщили: в двадцати километрах от школы горят торфяники…
— С боевым крещением, товарищи командиры, — бодрым голосом оповестил лейтенант и скомандовал: — По машинам!
К пожарным машинам, стоявшим наготове — с заведёнными двигателями и раскрытыми дверями, бросились боевые расчёты.
Машина, в которой находился лейтенант как руководитель аварийно-спасательного расчёта, возглавила пришедшую в движение колонну.
Уже на месте лейтенант поставил задачу:
— Синеватый дымок, который стелется над поверхностью почвы, — это угарный газ. Значит, торф продолжает тлеть. Мы ещё не знаем площадь, поражённую огнём. Поэтому срочно устанавливаем противопожарный разрыв шириной метров сто и устраняем растительность на шестиметровой полосе. Прошу всех быть очень внимательными к окружающим деревьям. Если они падают, значит подгорели корни. Имейте в виду: деревья валятся чаще всего верхушками к центру очага… И ещё, это уже не приказ, а просьба: торф прогорает на глубину залегания до двух метров, сохраняя при этом высокую температуру. Если человек попадает в эту яму, его спасти невозможно — он погибает. А теперь, — лейтенант неожиданно для всех перекрестился, — берём в руки лопаты и начинаем наступление… Рыбаков, где ты? Не отходи от меня…
Рыбаков работал быстро. Его низкорослая фигура показывалась то там, то здесь среди подгоревшего дня.
Было тревожно и неуютно. Неподалёку вдруг исчез куст орешника, проскрипела и рухнула скособоченная берёза. Пожарные замедлили продвижение вперёд, пытаясь держаться в зоне видимости. Они помнили, что лейтенант на занятиях заострял внимание — такие берёзы растут на геологических разломах или подземных водных потоках. И по логике, они безопасны для человека. Ведь огонь-то не дружит с водой… Но сейчас было всё по-другому…
Жаркое марево накрыло крылом лейтенанта и Рыбакова.
Неожиданный сдавленный крик Рыбакова сначала заставил всех насторожиться, а потом броситься на его голос.
Вскоре мы увидели перед собой жуткую картину: Рыбаков, цепляясь за ветки берёзы, пытается удержаться на краю дышащего смрадом зева необузданной стихии, уже проглотившей ноги солдата.
Лейтенант, заметив нас, закричал:
— Не подходить!
Он лежал на земле и пытался добросить до Рыбакова свой ремень. Ремень был слишком коротким для такого расстояния.
Тогда лейтенант отчаянным рывком подал своё тело вперёд, схватил руку Рыбакова и резко потянул её на себя. Рыбаков перелетел через него на безопасное место…

…Подполковник Рондик, прощаясь со мной, по-отечески обнял и сказал:
— В отпуске навести родных лейтенанта. Он жил в Славуте, на улице Богдана Хмельницкого, 47. Запомнил? Расскажи, как он погиб… Звали его Пётр Сова.
Как было не запомнить. Мой дом в этом городе стоял рядом. Но человека с таким именем я не знал. А может, подполковник что-то напутал…
Когда я спросил о соседе Петре, бабушка отрицательно покачала головой:
— Такой здесь не жил.
Нашёл ли подполковник родных лейтенанта, не знаю. Вскоре я отбыл в свою часть…


2.

На станцию Яшма* я прибыл в воскресенье. Доложил дежурному офицеру по части капитану Маляренко о своевременном возвращении из отпуска и отправился в расположение пожарной команды.
За полгода моего отсутствия ничего в ней не изменилось.
Дембеля занимались «отбивкой» обуви** в беседке, считая дни до увольнения в запас и строя планы бытия на гражданке. А молодняк курил и травил анекдоты. Дневальный сидел на пороге казармы и тоже потягивал сигарету, воровато поглядывая по сторонам, чтобы не прозевать Маляренко.

*Яшма — железнодорожная станция и населённый пункт Яшма (также Яхма, Ясчма и Яшма-Шимма) — село в Хызинском районе Азербайджана. В настоящее время село с населением 200 человек входит в состав муниципалитета Шураабад. Номер нашей части 61683 был привязан к названию села, хотя до него было не менее пяти километров.
**«отбивка» обуви — после того, как с помощью горячего утюга носы сапог становились почти квадратными, их доводили щёткой и горячим сахаром до состояния блеска.

Все были в сборе. Даже Ворона крутился рядом. Он услужливо подставил табурет и дружелюбным жестом пригласил меня присесть, предварительно смахнув с него оставшиеся волосы после стрижки Бубочки, водителя второго расчёта Владимира Бубнова.
— Приземляйся, младшой, — сказал он. — Из КПП по коммутатору уже сообщили, что ты появился в части. Слышал? — продолжил он. — Мы уже своё отслужили. Не сегодня-завтра — по домам. Приказ вышел. А тебе ещё как медному котелку… Дней семьсот… Но сапоги у тебя дембельские, — присвистнул он. — Там выдавали?
— Угу, — буркнул я, чтобы отстал.
Сапоги действительно отличались от кирзачей. Они были юфтевые, из яловой кожи. Бабушка купила их у какого-то знакомого «куска»*, который божился, что не стащил со склада, а отдаёт ей свои…

*«кусок» — так ещё в Советской армии называли сверхсрочников.

Пока был в отпуске, по настоянию бабушки сходил с ней к соседскому портному Мойше и тот подогнал по моей фигуре мундир, в котором я приехал. Переделал погоны, вставив в них разрезанные куски пластмассовой бутылки, чтобы не топорщились, и заменил обычные сержантские лычки на серебристые. Сначала переживал, что неуставная одежда вызовет вопросы у первого патрульного наряда. Но обошлось…
В городе стояла кадрированная дивизия,** и наряды встречались на каждом шагу. Документы у меня были в порядке, а мой внешний вид у них вызывал восхищение. Начальник патруля однажды даже сказал солдатам, которые его сопровождали:
— Видите, как сейчас одевают в сержантских школах!

**дивизия с полным офицерским штатом, полным набором вооружений и оборудования, но сокращённым рядовым и сержантским составом, который пополнялся за счёт призыва на переподготовку.

Поэтому, когда сержант Рупас предложил сходить в клуб посмотреть «Фанфан-Тюльпан», я охотно согласился.

До начала показа фильма оставалось минут тридцать. Возле входной двери старшие офицеры, оставив в зале жён, делились событиями прошедшего дня.
Они вытянулись, когда я, чеканя шаг, стал к ним приближаться… Отдав рапорт о прибытии в часть, под восхищённые взгляды присутствующих так же возвратился к своей команде.
— Товарищи офицеры, — назидательно сказал подполковник Хворостов, — видите какими бравыми бойцами пополняется наша часть! Вам бы тоже не помешало вспомнить о строевой выправке. Завтра и начнём…

И потекли мои дни воинской службы. Отделение сержанта Рупаса, состоящее из старослужащих, вскоре убыло в запас. Меня назначили командиром подразделения, и я приступил к его комплектованию. За новым пополнением отправился в Баладжары*.

*Баладжары (азерб. Bil;c;ri) — посёлок городского типа (с 1936 года) на Апшеронском полуострове в Азербайджане. Входит в Бинагадинский район города Баку, где расположен крупный железнодорожный узел. Сюда поступали призывники со всей страны и ждали своих «покупателей». В этой роли однажды побывал и я.

Мне предстояло отобрать пять крепких парней: водителя и будущих пожарных. Как показало будущее, я со своей задачей справился неплохо. Сначала призывники с иронией отнеслись к предложению учиться пожарному делу. Но когда узнали, что они будут охранять стратегически важный объект, согласились.
И ещё одну проблему хотелось мне решить в части — неуставные взаимоотношения между солдатами. Я не забывал о «бойцовском» начале моей службы. Идею поддержал подполковник Хворостов.
— Хорошо, — согласился он. — Но все работы проводи своими силами и без ущерба для службы.
Солдаты пожарной команды загорелись возможностью попробовать себя в интересном деле.
Так в центре части возник боксёрский ринг. Библиотекарь по моей просьбе привезла из Баку специальную литературу по устройству подобных сооружений. Сделал чертёж и работы проводили по нему. Для помоста использовали блоки из обтёсанного агдамского камня. Каркас засыпали мелкой ракушкой. Сверху уложили маты и покрыли их брезентом. Снабженцы, по распоряжению командира части, где-то достали столбы для ринга и канаты.
Теперь только на ринге определяли сильнейшего независимо от срока службы…
Но строительный зуд по-прежнему не давал мне покоя.
— На гражданке кто-нибудь был охотником? — однажды спросил я у «молодых».
— Ну я, — неохотно ответил один из них.
— Зайцев ловил?
— Ловил.
— А возле части сможешь?
— Легко.
— Тогда за работу…
Вырыли глубокую яму размером 2х2х3 метра. Забетонировали дно и стенки вровень с землёй. «Заморозили» металлическую сетку над стенками. Яму обратно засыпали землёй.
Через некоторое время запустили в загон первых степняков. И они стразу принялись обустраиваться — рыть норы. Еду для зверушек приносили из столовой. К утру миски были пустые. Степняки размножались настолько быстро, что мы смогли разнообразить солдатское меню не только для нашей команды, но и для всей части. Потом наловчились ловить в арыках рыбу…
Прослышав о «рационализаторстве» пожарных, подполковник Хворостов однажды изрёк:
— Ну что, товарищ сержант, вот так незаметно и служба закончится. И всё-то у тебя получается. Сколько было проверок из округа — ни одного сбоя. А может, останешься? Уже год служишь на офицерской должности. Замечаний нет.
— Мне домой надо, — возразил я. — Мама там одна. Да и учиться хочу.
— Наслышан я про твои успехи в журналистике. Гонорары получаешь. Вон, даже печатную машинку купил... Направил бы я тебя во Львовское высшее военно-политическое училище. Как смотришь на это? Сколько сейчас тебе? Двадцать два?
— Нет ещё…
— Вот видишь. Во Львов поедешь младшим лейтенантом. Я похлопочу перед командующим округом. К тридцати точно будешь подполковником, как я… Невесту подыщу тебе. Она и с мамой побудет, если что.
— Это вы о своей Наташке?
— Ну почему же о Наташке? У майора Щекина тоже есть дочь…
— Товарищ подполковник…
— Ладно, ладно… Потом поговорим.
Но разговор так и не состоялся.
Приходила как-то Наташка, ученица десятого класса, чтобы помог написать сочинение на свободную тему. Но так ни с чем и ушла. А у подполковника что-то не заладилось со здоровьем. Когда я увольнялся, его положили в госпиталь на обследование.
Дважды я получал документы на увольнение. Но каждый раз с КПП возвращали в часть по каким-то пустячным делам. И автобус, увозящий военнослужащих в краткосрочный отпуск, жён офицеров на рынок и в магазины, отправлялся без меня.
В последний раз, минуя КПП, через лаз в проволоке выбрался к дороге. Остановил попутку и отправился в аэропорт.
…Долго ещё меня не отпускала армия.
Примерно через год вызвал к себе райвоенком. Рассматривая мои документы, он заметил:
— Есть мнение отправить тебя на переподготовку.
— Я же недавно пришёл из армии…
— Ты был на офицерской должности. После переподготовки присвоят очередное воинское звание. Повестку на сборы сейчас выпишут. Вместо этого военного билета тебе выдадут справку…
И снова я в военной форме. С офицерскими погонами, без звёздочек, но с глупой бумажкой вместо военного билета. В графе, где должно быть указано воинское звание, значится текст, отпечатанный на машинке: «Офицер без звания».
Всех военнослужащих кадрированной дивизии построили на плацу для строевого смотра.
Комдив медленно обходит ряды заросших и небритых офицеров, призванных из запаса. На их фоне безукоризненный вид генерал-майора выглядел анахронизмом. Остановился возле одной группы офицеров, уставился на них и вдруг как заорёт:
— Это что за банда! Махновцы!
Один из них с наглыми глазёнками попробовал возразить:
— Никак нет, товарищ генерал-майор! Я — офицер…
— Ты, ты… Ты — говно на палочке, а не офицер. Вон! Что б я тебя не видел…
— А что? Это запросто. Я могу уйти с превеликим удовольствием…
— Вон! — затопал ногами комдив.
Следующим, к кому подошёл генерал-майор, был я. Такого удивлённо-непонимающего лица я никогда не видел.
— А это что? — захрипел он, показывая на погоны. — Где звёздочки? Пропил?
— Никак нет, — ответил я. — Их не было…
 — Что?
— Согласно документу, я — офицер без звания…
Протягиваю ему справку.
Комдив сначала про себя прочитал напечатанное. Помолчал. Видно, он не мог уяснить для себя абсурдность увиденных слов. Наконец проговорил, глядя на меня в упор:
— Я… Я… Я всё видел в своей жизни, но с таким распиз…ством ещё не встречался.
Он не кричал. Говорил медленно, голосом уставшего человека:
— И тебя, офицера без звания, я тоже видеть не хочу…
Строевой смотр был сорван. Комдив махнул рукой и покинул плац.
Подбежал начальник политотдела, извиняющим голосом сказал:
— Ничего, ничего. Идите домой. Завтра утром приходите. А ты, который без звания, прицепи хотя бы одну звёздочку что ли… Но, понятное дело, не майорскую, а лейтенантскую…
Выгнанные и отпущенные потянулись по домам. Местным было хорошо — они знали куда идти. А приезжие остались в казарме.
По дороге, не сговариваясь, зашли в «стояк» — кафе на улице Советской. Здесь офицеры всегда находили себе пристанище после службы. Место уютное, с тремя столами-кругляшами для небольших компаний. Нам повезло. Была только одна посетительница. Подождали, пока страждущая с трясущимися руками объяснила продавщице, что ей надо.
— Кантаныла два талата… Кантаныла два талата… — твердила она, еле ворочая языком, показывая на стакан и начатую бутылку «Рожевого»*, стоящую на прилавке.

*«Рожеве» — «Рожеве міцне» («Розовое крепкое»), вино местного разлива. Оно пользовалось популярностью у населения из-за относительно низкой цены — 1,07 руб. за бутылку с объёмом в 0,75 л.

— Фу ты, — заулыбалась продавщица с облегчением, разгадав шараду женщины. — Стакан чернила и два салата?
Несчастная согласно закивала головой и начала отсчитывать мелочь.
Мы тоже повеселели и включились в игру. Я, показывая четыре пальца, сказал:
— И нам чернила, но без талата.
— Берите сразу две бутылки, а четыре стакана я вам принесу, — посоветовала продавщица. — А вы новенькие? Что-то я раньше вас не видела. Из «партизан»**?

**«партизаны» — так называли гражданских, призванных на переподготовку.

— Они самые…
— То-то я смотрю, патрулей много в городе… Вы месяца на три сюда?
— Так точно, — отрапортовали мы.
Продавщица представилась:
— Заходите. Меня Зиной зовут…
— Да мы и не уходим, Зина, — рассмеялся я, разливая вино по стаканам.
Спиртное сняло напряжение. И мы даже начали подтрунивать над собой, вспоминая своё поведение во время смотра.
Размахивая рукой, я случайно задел стакан и тот, слетев на бетонный пол, разлетелся вдребезги.
— Что ж вы делаете, окаянные? — закричала Зина. — Думаете управы на вас нет? Пусть патруль с вами разбирается…
Зина направилась к двери, на ходу поправляя волосы.
— Зина, подожди, — миролюбиво попросил я.
— Достали уже пьяницы, — отмахнулась Зина. — Кто за посуду будет платить?
— Сколько гранчак* стоит?

*гранчак — гранёный стакан.

— Семь копеек…
— Сколько, сколько?.. — переспросил я. — Семь копеек?
Я взял со стола оставшиеся стаканы и один за другим швырнул их на пол. Потом достал из кармана рубль, сунул его в карман фартука остолбеневшей Зинаиды, пошёл к двери. За мной потянулись опешившие «партизаны»…

…Трижды меня ещё призывали на переподготовку. Пока не изъяли навсегда мобилизационное предписание из военного билета офицера запаса. Звание присваивали регулярно, но так ничему и не научили. Мобильная типография дивизионной газеты, где по ВУСу** я числился ответственным секретарём, так никогда и не была снята с расконсервации. Оказалось, что шрифтовое хозяйство «куски» тайком сдали на металлолом.

**ВУС — военно-учётная специальность.

Возможно, и сложилась бы у меня военная карьера, как предсказывал подполковник Хворостов, но моя душа противилась уставу. Надеюсь, что на гражданке я проявил себя в полной мере.