3. 10. 25

                Пять минут!   

    Жил человек -- может, русский, а может, немец или еврей, или другой национальности. Вдруг началась война, и он, этот человек, так сильно поседел, что под ним даже земля поседела.
    Огляделся он -- а и все цветочки стали седыми, и все деревья, и вся великая страна тоже все седыми стали. И животные все до одного -- от бактерий до слона и кита -- поседели.
    И все люди любой национальности теперь стали седыми. И даже синее небо теперь было седое-седое, и солнце в небе -- седое теперь, и оно почти не греет (и как же теперь останется жизнь на Земле, и останется ли -- непонятно!).
    "Ой!" -- испугался человек (может, русский, или немец, или еврей, или другой национальности) -- да и проснулся.  И было ровно пять минут до новой огромной войны. Не то первой мировой, не то второй мировой, или новой, до которой ровно пять минут и не больше.
    Побежал он на радио, и на телевидение побежал, и в интернет, и во все газеты -- рассказать свой нынешний сон. А его послушали, поулыбались да на том, вроде бы, дело и кончилось.
    Только вот завтра, как уже не раз случилось в истории -- была война...


               
                Хорошие генералы

   Я услышал по интернету, что немецкие генералы протестуют против войны. Браво!
   Хороший генерал -- не тот, который гонит людей на войну, которую ни в коем случае нельзя начинать.

               

                Расти, часовенка, до неба!

   Монеты из цельного брильянтового камня просто так на дороге не валяются. За ними надо нырять в глубокий сон.
    Поэтому однажды в будущем, когда у дяди Вани Кляйнкнехта от долгого хождения по горному лесу стали болеть ноги, и он уже не мог так далеко и много бродить среди сказочной германской природы,
    а в это время соцпособие ему сократили так, что его уже почти и не платили,
    то дядя Ваня научился нырять в свой сон.
    А там есть лес, где брильянтовые монеты хранятся прямо в густой траве. И всю ночь, когда Кляйнкнехту удаётся крепко поспать, он ходит и лазает по темноте в той траве и в поисках. А они, брильянтовые монеты, лежат среди травы и сияют так тихо да ласково, что заметить их нелегко.
    - Я тебя нашёл! -- восклицает Кляйнкнехт, доставая из травы драгоценную монетку. Только одну за весь сон.
    А утром он просыпается и прижимает ту монетку к своему сердцу. Сначала он платил монеткой в магазинах, удивляя кассиров малоизвестной валютой удивительной красоты, но потом дядя Ваня подумал:
    "На мою любимую овсяную кашу мне и тех денег, которые платят, достаточно".
    И он стал строить драгоценную часовенку на здешней святой земле под названием -- Фридгоф*. Рядом с родными могилками. Они -- дядин Ванин корень на германской земле. Где же ещё строить часовенку?
    И он каждое утро после ночных поисков он теперь относит сияющие монетки прямо туда. Он прикладывает монетку к уже сложенным в виде православной часовенки -- и часовенка так растёт с каждым днём.
    Её кое-какие люди уже пытались разобрать и украсть -- эти сияющие стены часовенки, но они ничего не смогли сделать: она не разбиралась, не разрушалась, а стояла во веки веков и сияла из множества брильянтовых монет...
    А минувшей ночью была такая история. Он нашёл прекраснейшую из прекраснейших монет среди травы  и ночного сна. Но на монетке сидела букашка, и дядя Ваня её разглядел в свете луны и звёзд.
    Но она заплакала, обняла монетку и не хотела её отдавать.
    Посидел дядя Ваня, повздыхал -- и не взял у беспомощной букашки драгоценную монетку. Да так и проснулся, и уже думал, что сегодня будет нечего отнести на строительство часовенки.
    А тогда смотрит: что такое? У него на ладони -- та самая брильянтовая денежка сверкает тихо да нежно.
    "Это мне букашка и мой сон подарили", -- догадался дядя Ваня.
    Так что и сегодня он отнёс свою драгоценную лепту на святую землю, и часовенка опять возросла на немножко, но ведь и Москва не сразу строилась.
    А когда часовенка дорастёт до самого неба (это немудрено, небо в этих краях невысокое, обычно серое), тогда и настанет у дяди Вани праздник.
    - И слава Богу за всё! -- тихо восклицает он, прикладывая монетку к сияющей стене.
   
   
                Наивный день

   День был солнечный и синий, как небо у него над головой. Все были рады такому дню.
   Но чем ближе вечер, тем задумчивей и грустнее становилось его лицо. А когда уже солнце зашло, вдруг этот день заплакал, как маленький ребёнок, когда маму зовёт.
    - Что случилось, день?
    И сказал он, что умирать боится. Что -- вдруг он не повторится утром?
    Тут одна старушка говорит:
    - Чего выдумал! Испокон веков от начала Творения так: утром день рождается, вечером умирает, а утром воскресает.
    - Ты не бойся, день! -- сказали люди и животные. -- Уходи спокойно, дорогой наш день! Завтра мы все будем опять тебе рады.
    - Правда? -- улыбнулся наивный день и слёзки со своей шеки утёр.
    - Правда! -- воскликнули все.
    - Ну, я пошёл. До завтра...
    И день ушёл, без страха и упрёка. Потому что если он не уйдёт, то кому же всходить завтра утром?..
   

                Чистый-чистый человек

   Не все то знают, что БОМЖ -- тоже человек. Потому что остаться без жилья это совсем не то, что остаться совести. Вот и вошёл бездомный человек в церковь на литургию.   
    А прихожане на него стали смотреть и шептаться, что такой грязный в святое место пришёл и стал среди чистых людей. И что придётся причаститься вместе с ним из одной ложечки...
    А его священник первым причастил, и тот ушёл, а тогда священник сказал народу:
    - Это не та грязь, которой надо стыдиться. Потому что грязь -- это зло в душе у человека, а тот бездомный человек -- самый чистый, какой только входил в наш храм...
               


                Сказочка о вредном яичке

   Снесла курочка яичко и потом много дней и ночей его честно высиживала с другими яичками.
   Все другие уже раскрылись, из них явились миру счастливые цыплятки. Только то самое яичко раскрываться не хотело.
   - Тук-тук! -- постучалась курочка в нераскрывшуюся скорлупу.
   - Кто? -- спросило яичко.
   - Я, курочка. Скорей раскройся.
   - Зачем? Мне итак хорошо.
   - А цыплёнок? Ему пора вылупляться, вон его уже все братишки да сестрёнки ждут. Я уже слышу, как он стучится изнутри, но сам пробить на свет не может.
   - А кто обо мне подумал? -- сказало яйцо. -- Ежели я раскроюсь, то закрыться уже не смогу, и я умру.
   - Так и положено со дней Творения, -- вразумляла его курочка.
   - Не раскроюсь, -- сказало яйцо. -- И оставьте все меня в покое!
   - Бессовестное! Знаю, что делать, -- тогда решила курочка -- и стала клювом клевать яйцо. А птенчик изнутри клевал своим мягоньким клювиком. Наконец расклевали они яйцо в одном местечке и его раскрыли, и тут вышел, отряхиваясь от скорлупы -- новорожденный цыплёнок на белый и радостный свет.
    А скорлупу склевали куры, им это надо, чтобы их иячки неслись крепенькими и красивыми.



                Редискина планета

    В существование инопланетных цивилизаций я не верил и не верю: потому что человек -- венец Творения, а человечество живёт на Земле. Но я думал: нет никаких цивилизаций, кроме человеческой, однако ведь может быть в космосе какая-нибудь очень простая жизнь, христианство эту возможность не отвергает.
    И я полетел в своём космическом кораблике на поиски живой планеты (может, на ней травка растёт, а может, даже букашки инопланетные, необыкновенно интересные каждому любознательному человеку).
    Вот летал я, летал во вселенной, куда космический ветер дул, да куда космические волны несли -- и ничего не нашёл.
    Тогда я дал кораблику отдохнуть, на волне свободно покачаться, а сам его солнечный парус заштопал (он от ветра порвался). А как кораблик сил набрался -- опять полетел я на поиски живой планеты.
    Летал-летал, странствовал я и путешествовал, сидя в уютном кресле, и уже хотел повернуть обратно к Земле, как вдруг и неожиданно -- предстала моему взору зелёная-зелёная, небольшая хорошенькая планета. Издалека уже было понятно: живая...
    Вышел я на эту нежную сушу, стал руками трогать зелень и вырвал из почвы небольшой кустик. И весело рассмеялся. У меня в руках был кустик настоящей спелой редиски с зелёной ботвой и красненькими плодами. Попробовал на вкус -- настоящая редиска! С горчинкой, что говорит о множестве витамина С! А вот никаких букашек на планете не оказалось, и ничего, кроме редиски.
    Я её даже салфеткой не вытирал от почвы, потому что никаких болезнетворных организмов в ней не было, и я грыз-грыз мою редиску с наслаждением!
    А затем пошёл гулять, смотреть, снимать на видео, измерять как только можно измерить эту планету. Она вся оказалась усеянная редисочными кустиками. Я собрал мешок редиски, уложил в мой космолёт (мешок еле поместился), сел в моё кресло -- и полетел на Землю.
    Потом остановился вдали и сфотографировал, как зеленеет в звёздном свете -- Редискина планета, настоящая живая, в дальнем космическом пространстве...
    P.S. А ещё у меня вырос зуб, на месте вырванного в прошлом году! Оказалось, что это от редиски, потому что в ней есть такое необыкновенное вещество, от которого вырастают новые прекрасные зубы...

 
                Как дядя Ваня -- снегу помогал

   Зима-то была, а вот снега ещё не было. Так что и пошёл дядя Ваня Кляйнкнехт его искать по белу-свету.
   А тот как раз ему навстречу идёт. Но какой-то он, снег, помятый и мокрый.
   - Что случилось, друг? Тебя все заждались, -- сказал Кляйнкнехт.
   - Шёл я, шёл, никого не трогал, да вдруг дождь пошёл, он меня с ног до головы полил всего, и я теперь не снег, а -- мокрый снег... -- отвечал снег, покашливая и чихая.
   - Да ты простыл. Скорей пойдём ко мне домой.
   Они подошли к дому на Штреземаннштрассе.
   - Но я же растаю! -- испугался снег. -- Да и наслежу. Лучше я тебя, дядя Ваня, тут подожду, на скамейке.
   Зашёл дядя Ваня в свою квартиру и вынес махровое полотенце и баночку варенья с юными еловыми шишечками. Он их в лесу этим летом собрал.
    Пока Кляйнкнехт протирал полотенцем мокрый снег, тот уплетал варенье. А как всё уплёл, а дядя Ваня его вытер от дождя -- снег и поправился.
    - Апчхи! -- чихнул снег. -- Это я последний раз чихнул. Спасибо тебе огромное, друг мой дядя Ваня! Ну, я пойду снегом следить по всем улицам Бад-Вильдунгена.
    - Меня с собой возьмёшь? -- попросил Кляйнкнехт.
    Снег согласился, дядя Ваня взял из подвала метлу, и они пошли.
    Снег раз ступит -- в том месте небольшой сугроб появится. И два раза, и три, и тридцать три -- значит, столько же сугробиков на тротуаре и на дороге. А дядя Ваня все сугробики метлой разметает, чтобы снег ровненько лёг.
    А была ночь, Святая Ночь по Юлианскому календарю, который у православных.
    - Ух, весь город мы мною покрыли, -- улыбнулся снег. -- Был город серый, а стал белый, на Ангела похож.
    - Куда ты теперь? -- спросил Кляйнкнехт.
    - Так домой обратно. Всё прямо на север, где снежные и ледяные избы стоят, и одна из них -- моя...
    На прощание они обнялись, не очень крепко, потому что снег -- мягкий.
    - С Рождеством Христовым! -- сказал дядя Ваня.
    - И тебя!
    И пошёл снег к своему дому за тридевять земель, а дядя Ваня -- к своему тут рядом...