Осенний эпилог

Солнечным сентябрьским деньком Николай Иванович прогуливался неторопливой походкой по брусчатой мостовой вокруг храма Георгия Победоносца, что на площади Славы в Самаре. Своему ежедневному моциону Николай Иванович следовал неукоснительно на протяжении многих лет после перенесенного инсульта.

Храм с золотыми куполами, построенный на высоком холме, великолепно смотрелся на фоне величественной Волги. Отсюда открывалась потрясающая панорама Жигулёвских и Сокольих гор, окаймляющих Самарскую луку. Аллея пушистых кедров и освежающий ветерок даже в самую невыносимую жару делали это место притягательным для прогулок. Некоторые даже утверждали, что здесь расположен центр некоей силы, способствующей исцелению от разных болячек. Николай Иванович относился к их числу.

На оздоровительном маршруте Николая Ивановича был небольшой участок, где он замедлял движение и начинал осторожно переставлять ноги, словно боялся на что – то наступить, или вляпаться в грязь, которую здесь никто и никогда не видел. Территория убиралась регулярно и тщательно, так как в сотне шагов от храма находился Дом правительства. Власть считала площадь Славы визитной карточкой города.

И вот в тот самый упомянутый выше прекрасный осенний денечек, когда Николай Иванович странноватыми движениями преодолевал загадочный отрезок своей тропы здоровья, сзади раздался знакомый женский голос:

- Коля, привет! Ты чего так необычно двигаешься?

Николай Иванович обернулся. Перед ним стояла его бывшая супруга Любовь Васильевна в светло-сером плаще и фетровой шляпке бежеватого оттенка. Шарф с крупным геометрическим рисунком, красиво повязанный вокруг шеи, гармонировал со всем остальным одеянием, Темные очки-гексагоны придавали женщине элемент загадочности. Весь вид модницы подчеркивал её индивидуальность и неистребимое желание нравиться себе и окружающим.

- Ну, и что ты уставился на меня, как баран на новые ворота? – усмехнулась Любовь Васильевна.

Внезапное появление давно исчезнувшей из его жизни женщины нисколько не удивило Николая Ивановича. Он даже обрадовался представившемуся случаю поболтать с ней.

- Я очень рад, Любаша, тебя видеть! - умилился Николай Иванович. – Сколько лет, сколько зим!

- Узнал! Помнишь, значит, меня, – Любовь Васильевна довольно заулыбалась и сразу перешла к интересующему её вопросу. – Но вот ноги переставляешь неестественно. С головой всё в порядке?

- Если ты имеешь ввиду последствия инсульта, который меня трахнул после твоего ухода, то заверяю, я в полном порядке.

- Тогда в чем причина?

- Здесь, - Николай Иванович указал пальцем на мостовую, - у муравьев проложены тропки, по которым они шастают туда – сюда с утра до вечера.

- И? – не поняла Любовь Васильевна.

- И я не хочу никого из этих мурашек ненароком раздавить. – Николай Иванович просветлел лицом. - У каждого из них есть свой дом, семья, в конце концов любимая муравьиха, детки.

- Ну ты загнул, Николай Иванович! – изумилась Любовь Васильевна. – Чудно слышать от заядлого охотника.

- Охотника в прошлом, - кротко уточнил Николай Иванович, потупив глаза.

- По молодости ты стрелял во все, что движется, – Любовь Васильевна начала воодушевляться воспоминаниями. – Ты был метким и удачливым. Настоящий брутальный мужчина! Мне очень нравилось ездить с тобой на охоту. Но потом тебе все внезапно надоело.

- И знаешь почему? - Николай Иванович украдкой посмотрел на Любовь Васильевну.

- Ну-ка, ну-ка?

- Я убил филина, - трагически произнес Николай Иванович.

- И что с того? – Любовь Васильевна всплеснула руками. - Ты уток несчастных десятками колотил и раздавал всем знакомым. Помню, как однажды кабаненка притащил, почти детеныша. Мы его на даче жарили! Запах стоял на всю округу.

- Подожди - подожди, дай доскажу, - Николай Иванович потер виски ладонями. – Я убил филина… Не за что!

- А другую живность ты мочил по какой – то особой причине?

- Другая живность представляла собой пищу. А филин…, - Николай Иванович с трудом сглотнул накопившуюся от волнения слюну. – Он несъедобен. Не нами устроено, а свыше. Он не должен был погибнуть из-за меня. Понимаешь?

- Хочешь сказать, что согрешил? – Любовь Васильевна притворно нахмурилась.

- Посуди сама, - взволнованно затараторил Николай Иванович. - Я брел по лесу. Прямо около тропинки стояло огромное засохшее дерево. Смотрю, на одном из сучьев сидит филин. Здоровенный, нахохлившийся. Прямо как в тире. Что мне тогда взбрело в голову? Ружьишко с плеча скинул, прицелился и бабах! Филин прямо к моим ногам свалился.

- Птица–то, наверно, краснокнижная? Ноги вовремя сделал? – озаботилась шутливо Любовь Васильевна.

- Ничего я не сделал! – недовольно буркнул Николай Иванович. - Просто присел на корточки около филина и смотрю на него. А он весь в крови, но спокойный, вроде как судьбу свою покорно принял. Только подергивается слегка. И в глазах его немой вопрос ко мне: «Зачем?». Потом клювик открыл, вздохнул глубоко последний раз и затих. Я ему глаза закрыл, выкопал ямку под деревом, завернул в тряпочку и закопал. Сел на землю и заплакал. Впервые с детства. Остановиться не мог, пока фляжку с водкой не достал и не помянул филина. И еще поклялся сам себе, что с охотой завяжу и никого никогда больше не убью. Даже букашку ничтожную не трону.

- Ты мне ничего об этом не рассказывал. А я - то думала, что это мой Коля на охоту перестал ездить? – Любовь Васильевна озадаченно покачала головой. – Теперь и с твоими сегодняшними муравьями понятнее стало.

- Вся жизнь сикось – накось пошла после того случая. Не поверишь, иногда хочется руки на себя наложить, - Николай Иванович попытался перекреститься, но забыл, как это правильно делать, да так и застыл с поднятой ко лбу рукой.

- Не греши словами, Коль! – испуганно произнесла Любовь Васильевна.

- Сама посуди, - Николай Иванович уже не мог остановиться. - Ты от меня ушла, потом инсульт, год мотался по больницам, работу потерял, теперь на инвалидности. Плюс возраст. Пенсии хватает только на скудные харчи и коммуналку. Детей у нас с тобой нет. Помощи ждать не от кого.

- Насчет детей сам виноват, - в голосе Любовь Васильевны промелькнули нотки застарелой обиды. - Когда первый раз я забеременела ты что сказал? Успеем еще! Поживем пока для себя! Вот теперь мы оба у разбитого корыта.

Николай Иванович повинно опустил голову, а Любовь Васильевна, сразу смягчившись, приобняла его за плечи.

- Пойдем посидим, Коль, на лавочке. Как в молодости.

- Только ты внимательно смотри под ноги, чтобы букашку какую не раздавить, - напомнил Николай Иванович. – И еще я очень тебя прошу, больше никуда не уходи. Ладно, Любаша?

Любовь Васильевна ничего не ответила, только крепко взяла Николая Ивановича за руку и повела к ближайшей скамеечке.

ххх

Две молодые женщины степенно прогуливались с детскими колясочками по кедровой аллее. Недалеко от храма они заметили старика, который сначала выделывал непонятные выкрутасы ногами, а потом начал оживленно разговаривать с кем – то невидимым.

- Не приведи господи дожить до такого состояния! - сказала одна из них.

- Страшно смотреть на старика, - сказала другая. – Вдруг ещё от этого молоко пропадет. Идем отсюда.

Женщины развернулись и покатили свои колясочки в обратную сторону.

ххх

Николай Иванович сидел на скамеечке, боясь пошевелиться. Присутствие Любовь Васильевны успокаивало его растревоженное воспоминаниями сердце. В какой–то момент он почувствовал необыкновенную легкость в теле. Внезапно теплый ветерок подхватил его и аки перышко вознес над куполами храма Георгия Победоносца. Николай Иванович посмотрел вниз, и его душа наполнилась восторгом. Он впервые видел с высоты птичьего полета невероятную красоту земли, на которой только что жил. С лавочки ему прощально махала рукой Любовь Васильевна. Совсем рядом с Николаем Ивановичем парил белый голубь, взлетевший с колокольни храма.