Павел Булыгин

1918. Россия.

  Булыгин прибыл в Новочеркасск 1-го мая 1918-го с первым эшелоном раненых. Лёгкое ранение в ногу особо не беспокоило, но приходилось каждый день ходить в госпиталь на перевязку. В остальное время отдыхал, наслаждаясь уютом и чувством исполненного долга после Ледяного похода на Кубань. В газете прочитал, что большевики перевезли Императорскую Семью в Екатеринбург. Немедленно отправился в штаб и попросил отпуск по ранению.
- Домой во Владимирскую губернию? – недовольно спросил подполковник Ряснянский. – Там красные.
- В Киев к родственникам.
- Там немцы с петлюровцами.
- Сделайте фальшивый паспорт.
    В Киеве пошёл к бывшему депутату Думы известному монархисту Шульгину. Дверь подъезда резко распахнулась и быстрым шагом вышел господин в форме генерал-майора, невысокий, крепкого телосложения, с умными, пронзительными, голубыми глазами, надменным взглядом и короткой стрижкой светло-русых волос. Задел Булыгина плечом. Булыгин едва не упал.
- Простите, - произнёс генерал, слегка картавя, и быстрой, лёгкой походкой исчез за углом.
    Булыгин поднялся в квартиру.
- Тоже хотите спасти Императора? – спросил Шульгин, погладив несколько торчащих волос на огромной лысине. – Похвально. - Большие приветливые чёрные глаза оживились сдержанной улыбкой на доброжелательном круглом лице с мясистым крупным носом, а длинные пушистые усы закрыли нос. – Монархист? Только что был генерал, тоже монархист. Ненавидит революцию, как и я. Готовит целую операцию по развалу армии большевиков. А мне хочется решительных действий! Немедленно! Пулемёты - вот что загонет обратно в берлогу серо-рыжую массу дезертиров и чёрные толпы рабочих, поднявшихся под лозунгами “мир народам, фабрики рабочим, земля крестьянам.” Но Киев оккупирован, мои руки связаны. Однако не буду отговаривать. Дерзайте! Вот пароль для “Правого центра” в Москве. Поговорите с Кривошеиным и Гурко. Генерал к ним отправился. Организация крупная, влились многие, но ориентированы на Германию. В то же время рассчитывают на помощь Антанты.

- Выслушаем доклад генерала Носовича! – объявил Гурко.
   Булыгину понравился план развала Красной армии изнутри и последующее восстановление монархии, но понял, что участвовать не будет. Слишком долго! Большевики расстреляют Семью. В кулуарах поговорил с офицерами гвардейских полков. Решили создать организацию, а Гурко с Кривошеиным согласились выделить средства.
    На Арбате газетчик закричал:
- Казнь Николая Кровавого!
    Булыгин схватил газету, сердце облилось кровью. Всю ночь не спал от отчаяния и обиды, что не успел. Поднять восстание! Отомстить немедленно! Но утром появилось опровержение - большевики проверяли, как отреагирует народ. А народ молчал. Булыгин снова испытал приступ отчаяния.
     Подъезжая к Вятке, в Котельниче купил местную газету и обрадовался невероятной удаче: “Наш маленький город вот-вот приобретёт историческое значение, ибо скоро из Екатеринбурга перевезут императорскую семью, спасая от чехословацких и белогвардейских банд”.
    Булыгин решил остановиться в Вятке. Нашёл офицеров из организации и узнал о положении в городе. Гарнизон состоял из 117 местных пролетариев из профсоюзов. Командовал красный офицер, предположительно не большевик. Тринадцать пулемётов хранились в сарае и плохо охранялись, а железная дорога была перегружена эшелонами с ранеными.
   Обычной телеграммой вызвал из Москвы офицеров. Должны были приехать под видом мешочников, расквартироваться в Котельниче и ждать сигнала к действию. Решил подкупить местную прислугу, передать свите гранаты и револьверы, чтобы продержались, пока будут штурмовать дом, так как опасался, что у охраны будет приказ убить пленников. Одновременно с нападением на дом готовил подрыв пароходов и железнодорожного моста через Вятку. На единственном катере уйти в приток Двины до Архангельска, а там британская армия. Если Император снова решит “достойно ожидать своей участи по милости Божьей”, забрать силой!
    Вели наблюдение по железной дороге, но поезд с пленниками не появился и не наблюдалось приготовлений к прибытию. Снова хитрая уловка большевиков! Решил ехать в Екатеринбург.

     В поезде на Пермь разговорился с девятнадцатилетним юношей, гордо представившимся помощником военного комиссара города. Узнав, что Булыгин литератор, изо всех сил старался произвести впечатление военным лоском и хорошим образованием, но и то, и другое отсутствовало полностью. В привокзальном кафе Булыгин налил ему спирта, чтобы “скрепить дружбу”.
- Про Николашку в Котельниче слышал? Наша тайная операция! Ха-ха! В Екатеринбурге прикончат.   
    Булыгин вздрогнул. Захотелось бросить комиссара под прибывший поезд. Но туда за кипятком бросилась толпа. Вдруг узнал сослуживца в старенькой шинели. Когда-то вынес его раненого из-под немецкого обстрела. Потом по представлению Булыгина он получил Георгиевский крест. Сослуживец бросился к нему. Булыгин пытался показать, что встреча нежелательна, но тот не заметил.
- Господин капитан! Какими судьбами?
- Обознался, товарищ.
- Извините, - снова побежал к поезду.   
- Так значит… - пьяный комиссар поднялся из-за стола.
   Булыгин от испуга выронил сигареты из портсигара. Начал нервно собирать, лихорадочно соображая, как теперь поступить. Бежать? Смешаться с толпой? Выстрелить в комиссара и объявить “белой сволочью”?
- Ты арестован! – заорал комиссар. – Товарищи, сюда! - Сзади подошёл матрос с солдатом в шинели без погон. - Переодетый офицер!
- Солдат принял меня за брата. Брат - офицер, не я!
- Разберёмся, - грозно произнёс матрос, крепко схватив Булыгина за плечо. – Пошли.
   Главный надзиратель тюрьмы допросил и отвёл в общую камеру. У двери на каменном полу сидел старик. Молча курил дешёвый табак и кашлял.
– Профессор! – обратился к нему надзиратель. – На выход!
- В госпиталь? – с надеждой спросил старик.
- Или на расстрел. Что ближе.
   В камере было с десяток мешочников и пять офицеров. Булыгин быстро вычислил подсадного - знакомился с новенькими и расспрашивал про службу и политику. Кормили плохо. Некоторые получали передачи, а Булыгину пришлось довольствоваться тюремным пайком из солёной селёдки, кружки вонючей воды и липкого хлеба. Понял почему так – пытка жаждой.
    Ночью в камеру зашёл солдат с фонарём. Вызвал офицера среднего роста, худого, небритого, с кривыми ногами, видимо кавалерист.
- Прощайте, господа! - Провёл рукой по массивному лбу и, повернувшись к солдату, крикнул: - Веди, мерзавец!
    За окном раздались три выстрела.
    Вечером в камеру втолкнули торгаша. Охранники принесли еду. С ними зашёл худой, бледный юноша в кожаной куртке с револьвером за ремнём. Внимательно осмотрел арестантов.
- Выбирает жертву, - понял Булыгин.
    Ночью торгаша увели. Он плакал, целовал сапоги и отчаянно сопротивлялся.
- Господа товарищи, берите что хотите, но позвольте...
      Во дворе послышались два выстрела из револьвера.
   На четвертый день привели корнета с разорванным ртом и заплывшими от побоев глазами. Отчаянно кричал и стучал в дверь, но зашёл охранник и ударил прикладом в живот. Булыгин вскочил и наорал на него по-офицерски. Тот поспешно замкнул дверь. Булыгин усадил корнета к себе на солому. Молчали. Ночью заметил, что корнет притворяется спящим. Когда все уснули, вдруг вскочил и ударился головой об острый угол дверного проёма. Вбежала охрана.
- Убери от нас этого самоубийцу! – потребовал кто-то из сокамерников.
    Но Булыгин снова отвёл его к себе на солому, перевязал полоской рубашки и попробовал успокоить. Корнет плакал, положив голову ему на плечо, шептал, что отдаст жизнь за Императора и бабушку в Петербурге. Наконец, уснул. Всхлипывал как ребёнок. Булыгин решил расспросить утром, но на рассвете снова зашёл человек с фонарем, мутными глазами осмотрел камеру и показал на корнета. Тот судорожно обнял Булыгина, потом неожиданно выпрямился и вышел с высоко поднятой головой. Булыгин заткнул уши, чтобы не слышать выстрелы. Не помогло. Всю ночь не спал, обдумывая план спасения. Утром постучал в дверь и потребовал начальника тюрьмы.
- Думаешь, у него дел больше нет, как с тобой лясы точить? – усмехнулся охранник.
- Зови!
- Иль ты из нашенских? Комиссар, что ли? Казённое увёл? Ладно, позову, только поделиться потом не забудь.
    Вошёл комиссар.
- Протестую против незаконного ареста! – заявил Булыгин. - Глупая ошибка! Приняли за брата-офицера, а я литератор у самого товарища Луначарского. Пожалуется Ленину.
   Комиссар растерялся.
- Изложите в письменной форме.
- Никогда! – пафосно ответил Булыгин. – Пишу только о героях революции, а меня держат в камере на гнилой еде! Потом не обижайтесь на жёсткие наказания.
- Успокойтесь, разберусь.
   Комиссар вернулся с бородатым, растрёпанным товарищем с чемоданчиком.
- Повторите показания и предоставьте доказательства, - спокойно произнёс он.
- Мой отец был управляющим имением Горчанки под Вологдой. Каждый работник засвидетельствует, что брат очень похож на меня. Отправьте на проверку в Вологду.
- Отправим, - также спокойно ответил дознаватель.
   Два конвоира повели Булыгина в грязный вагон на запасных путях. Выпили самогона и решали где его лучше выбросить по дороге.
   На рассвете проснулся от грубых толчков в плечо и света фонаря в лицо. Повели по рельсам. Увидел штабеля дров и багровые пятна на куче опилок и мусора. Расстрельное место. Направился туда.
- Погодь, - засмеялись конвоиры. - На станцию.
   Завели в вагон, единственный пассажирский в эшелоне из товарняков с ранеными и пехотой.
- Твой поёк – нам, - объявил конвоир. – А то выкинем ещё до Вологды. В уборной дверь не закрывай!
    Долго стояли на полустанках. Молодой комиссар поезда в кавалерийских штанах и фуражке писклявым голосом ругал станционных, требовал пропустить вне очереди, угрожая расстрелом.
     Булыгин готовил побег, но беспокоила раненая нога - опухла и загноилась. “Обработал”, помочившись в уборной, и специально сел поближе к конвоирам.
- Вонь-то какая! А ну проветрись на ночь! – конвоир повёл к двери вагона, а сам встал на ступеньках, держась правой рукой за боковую ручку, левой придерживал ремень винтовки.
     Небо за берёзовой рощей становилось нежно-розовым на фоне тёмно-зелёного заболоченного луга. Последние лучи окрасили оранжевым стволы берёз, а листья казались чёрным кружевом. Раздался похожий на флейту голос иволги, ленивый крик кукушки и почувствовался запах скошенного сена и стоячей воды. Воспоминилось родное Михайловское.
   До конвоира было полтора метра. Схватить и, заткнув рот, вместе упасть за шпалы. Его тело смягчит удар. А вдруг перевернёмся в воздухе?! Решил действовать по-другому. Ударил в затылок, потом по шейным позвонкам и толкнул ногой в спину. Конвоир не успел закричать, падая из вагона. Единственный звук – грохот винтовки по насыпи. Но в соседнем вагоне громко играли на губной гармошке.
    Поезд замедлил ход, приближаясь к мосту. По узкой лесенке Булыгин полез на крышу, чтобы схватиться за поперечную балку моста, но понял, что для этого нужно быть акробатом, а не раненым в ногу. Спустился. Вдруг хлопнула дверь. Неуклюже прыгнул против движения, скатился по насыпи и побежал по росистому лугу, потом через пустошь и упал лицом в пруд. Нога болела сильнее обычного. Видимо, сломал. Потрогал, нет перелома. За рекой послышался долгий свист паровоза. Стрельбы не было. Значит, не заметили.
    Заполночь вышел к деревне и постучал в окно на окраине.
- Ты кто? – спросил хозяин.
- Беглый, - честно признался Булыгин.
- Таких теперь много. На хлеб. Под забором копна. Ночуй.
    Шёл весь день. На закате постучал в окно большой деревянной хаты на окраине. Старик завёл в горницу.
- За кого будешь? В Бога веруешь?
   Булыгин увидел иконы и портрет Императора над лампадой. Заплакал.
- Понял тебя сердешного. Поешь бульон с капустой. У меня в поле сарай, ночуй.
    Утром принёс мясные щи и большой кусок хлеба. Поев, Булыгин тут же уснул.
- Вставай, Ваше благородие, - разбудил старик. – Уходить надо. Сын мой большевик. Арестует.
- Почему думаете, что я офицер?
- Сам бывший солдат.
   Булыгин обнял его.
- Хлеба в дорогу. Давай через лес.
   Пришёл в Вятку утром, на пятый день побега. Заснул в пустом вагоне, но разбудил уборщик:
- Хватит нежиться, товарищ!
   Булыгин пошёл к офицерам из организации, но толпа с чемоданами и мешками понесла обратно на вокзал.
- Что происходит, товарищи?!
- В Ярославле Савинков и Перхуров подняли мятеж. Скоро тут будут!
   Булыгин с трудом запрыгнул на нижнюю ступеньку отходящего поезда и через две станции сумел протиснуться в вагон. Почувствовал, как снова воспалилась нога, передавая жар на всё тело. На станции Данилов вспомнил, что там живёт бывший постоялец его семьи Алексей, женатый на горничной его матери. Хромая, пошёл искать дом.
- Не вызывайте врача, - успел предупредить, теряя сознание.
   Очнулся через две недели.

    1-го июля почти в полдень поезд прибыл в Екатеринбург. Пути были заняты угольными платформами, наскоро переделанными в бронепоезда. Охраняли латышские стрелки, пестрели плакаты Все на фронт! На защиту красного Урала! Рабочий, будь готов!
    Булыгин отправился на Вознесенскую площадь к дому купца Ипатьева. Небольшой белый особняк располагался на пересечении Вознесенского проспекта и Вознесенской улицы. Обнесён бревенчатым, наскоро построенным забором выше окон. Четыре будки с часовыми, по виду уголовники. По Воскресенской улице за забором виднелся сад и балкон с пулемётом и часовым. В заборе массивная калитка с двумя часовыми.
    Булыгин три раза обошёл дом и в отчаянии признался себе, что взять штурмом и сохранить жизнь пленникам невозможно. Надо подкупить хотя бы половину охраны. Но дом находился почти в самом центре города. Нет шансов пробиться на окраину, а вокзал перекрыт. Оставалось надеяться, что Екатеринбург не конечная остановка царского конвоя. Решил вернуться в Москву в “Правый центр” и просить помощи в германском посольстве.
     20-го июля на станции мальчишки-газетчики громко закричали:
- Экстренный выпуск! Расстрел царя в Екатеринбурге!
 “В ночь на 17-е июля по приговору Екатеринбургского областного совета расстрелян бывший царь Николай Романов с семьёй.”