Настоящая христианка. Мать Мария

Мать Мария ,в миру Елизавета Юрьевна Скобцова, в девичестве Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева.

Встреча и знакомство в 1908 г. с Александром Блоком предопределит на долгие годы ее самые сильные чувства. Ей Блок посвятит свое стихотворение  «Когда вы стоите на моем пути…»
Кузьмин-Караваев (первый муж Елизаветы Юрьевны) познакомил жену с Ахматовой, Мандельштамом, Кузминым, Лозинским, Зенкевичем и многими другими поэтами. Елизавета Юрьевна сделалась частой гостьей собраний «Цеха поэтов», а также знаменитых Ивановских сред, проводимых Вячеславом Ивановым. В этот период она начинает много времени уделять поэзии и живописи, участвует в публичных мероприятиях в знаменитом поэтическом кафе «Бродячая собака», а также в художественных выставках, работает над сборником стихов.
После революции ,когда большевики возьмут Анапу под свой контроль, Елизавета Юрьевна выступает одной из немногих, кто открыто бросает им вызов и не боится идти на конфликт, защищая население от арестов и конфискаций. Результат такой деятельности оказывается удивительным: ее назначают большевистским комиссаром по народному здравоохранению и народному образованию. Елизавета отказывается, ссылаясь на свою принадлежность к партии эсеров, однако новое руководство обязывает ее приступить к работе и не дает покинуть город. В конечном итоге девушке все-таки удалось сбежать.
Осенью 1918-го Елизавета Юрьевна возвращается к семье в Анапу, на этот раз захваченную «белыми». Она понимает, что в их глазах может показаться «большевичкой», но не хочет более скрываться. Арестовывать ее приезжает целый конный взвод казаков, дело рассматривают сразу два учреждения (военной контрразведки и следственной комиссии), процесс получает огласку по всей стране, а открытое письмо в защиту Елизаветы Юрьевны подписывают известные писатели. Решение суда оказывается достаточно мягким – две недели тюрьмы.
«Побочный эффект» этой истории: в Елизавету  Юрьевну влюбляется председатель Кубанской Краевой Рады Даниил Скобцов. Во второй половине 1919 года он делает Елизавете Юрьевне предложение, и она в очередной раз меняет фамилию, а вместе с тем начинает новый этап жизни.
Весной 1920 года кубанское Белое движение разгромлено Красной Армией. Вместе с дочерью и матерью Елизавета  Юрьевна эвакуируется в Грузию, затем в Константинополь, где воссоединяется с мужем, а после – в Сербию и наконец во Францию. От второго мужа она рожает двух детей: сына Юрия и дочь Анастасию.
Судьба  вынужденного изгнанника, приводит Елизавету Юрьевну к следованию по пути заповедей православной веры и служению богу через любовь к людям, самую действенную помощь и сострадание к ним. Она приходит к монашеству через осознание своего пути в этом служении. В марте 1932 г. Елизавета Юрьевна принимает монашеский постриг под именем Марии – так ее нарекут во имя Марии Египетской.
В годы начавшейся Второй Мировой войны на чужбине, в приютившей их Франции, Православное дело монахини Марии, жившей в миру, становится оплотом для гонимых, голодных и сирых, убежищем для тех, кого преследует гитлеризм, фашистская военная сила. Рядом с матерью Марией друзья, соратники и ее родные: мама и сын Юрий. Мать Мария без колебаний включается в антифашистское движение Сопротивления во Франции.
Приют на улице Лурмель (впоследствии названной ее именем)  стал убежищем для евреев, беглых советских военнопленных и французских антифашистов. Их здесь укрывали, делали фальшивые документы, ложные свидетельства о крещении, помогали перебраться в «свободную зону», устраивали детей, родителей которых схватили во время облав. Мать Мария наладила тесную связь с французским Сопротивлением. Сочувствующие «Православному делу» составляли списки заключенных — русских и евреев, — и переправляли им письма и посылки.
Именно Мать Мария спасла от уничтожения архив Ивана Бунина.
О матери Марии, заключенной в женском концлагере Равенсбрюк в Германии, расскажут бывшие узницы из разных стран. Есть свидетельство, что монахиня Мария (Скобцова) обменялась одеждой с арестантским номером с советской девушкой из группы смертников.. Мать Мария погибла за месяц до окончания войны – 31 марта 1945 г.
7 мая 1985 года указом Президиума Верховного Совета СССР награждена Орденом Отечественной войны второй степени Скобцова Елизавета Юрьевна - мать Мария, участница французского сопротивления.
16 января 2004 года монахиня Мария (Скобцова) канонизирована Константинопольским Патриархатом как преподобномученица. Настоящая христианка, она понимала, что, спасая людей, подвергает себя смертельной опасности. Но иначе не могла. Митрополит Сурожский Антоний сказал о ней: «Она прожила в разрывающих душу и плоть противоречиях сострадания и ответственного несения своего христианского имени: любовью Любви ради, в умирании ради Жизни, в отдаче своей жизни ради правды Царствия Божия. Ее образ будет становиться светлей и светлей, ее духовное значение будет для нас все возрастать по мере того, как и мы начнем понимать последний смысл Любви воплощенной и распятой».

Из серии стихов «СТРАНСТВИЯ»
* * *

На закате загорятся свечи
Всех соборных башен крутолобых.
Отчего же ведаешь ты, вечер,
Только тайну смерти, жертвы, гроба?
Вечер тих, прозрачен и неярок.
Вечер, вечер, милый гость весенний,
С севера несу тебе подарок
Тайну жизни, тайну воскресенья.


* * *

Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать.
Только полагаться уж довольно
На одно сцепление причин.
Камень, камень, Ты краеугольный,
Основавший в небе каждый чин.
Господи, Христос — чиноположник,
Приобщи к работникам меня,
Чтоб ответственней и осторожней
Расточать мне искры от огня.
Чтоб не человечьим благодушьем,
А Твоей сокровищницей сил
Мне с тоской бороться и с удушьем,
С древним змием, что людей пленил.


Из цикла «ОЖИДАНИЕ»
***

За этот день, за каждый день отвечу, —
За каждую негаданную встречу, —
За мысль и необдуманную речь,
За то, что душу засоряю пылью
И что никак я не расправлю крылья,
Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью,
Но, главное, — за дани малодушью,
За то, что не иду я по воде,
Не думая о глубине подводной,
С душой такой крылатой и свободной,
Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая, иду…
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоём саду.


* * *

Я знаю, зажгутся костры
Спокойной рукою сестры,
А братья пойдут за дровами,
И даже добрейший из всех
Про путь мой, который лишь грех,
Недобрыми скажет словами.
Не будет гореть мой костёр
Под песнопенье сестёр,
Под сладостный звон колокольный,
На месте на Лобном, в Кремле,
Иль здесь, на чужой мне земле,
Везде, где есть люд богомольный.
От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста —
Конец мой! Конец огнепальный!

* * *

Запишет все слова протоколист,
А судьи применят законы.
И поведут. И рог возьмёт горнист.
И рёв толпы… И колокола звоны…
И крестный путь священного костра,
Как должно, братья подгребают уголь.
Вся жизнь, — огонь, — паляще и быстра.
Конец… как стянуты верёвки туго.
Приди, приди, приди в последний час.
…Скрещенье деревянных перекладин.
И точится незримая для глаз
Веками кровь из незаживших ссадин.


Из цикла «ПОКРОВ»
***

Ни формулы, ни мера вещества,
И ни механика небесной сферы
Навек не уничтожат торжества
Без чисел, без механики, без меры.
Нет, мир, с тобой я говорю, сестра,
И ты сестру свою с любовью слушай,
Мы — искры от единого костра,
Мы — воедино слившиеся души.
О, Мир, о мой одноутробный брат,
Нам вместе радостно под небом Божьим
Глядеть, как Мать воздвигла белый плат
Над нашим хаосом и бездорожьем.

* * *

Два треугольника — звезда,
Щит праотца, отца Давида,
Избрание — а не обида,
Великий дар — а не беда.
Израиль, ты опять гоним,  —
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Синая
Вновь отвечает Элогим!
Пускай-же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.


Из цикла стихов «ЗЕМЛЯ»
***

Нет, Господь, я дорогу не мерю, —
Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу — Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.
Что-же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может исчислением строгий, —
И найдёшь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору
Раздаётся нездешний набат
И видны истомлённому взору
Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.
Что-ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.


* * *

Не голодная рысит волчиха,
Не бродягу поглотил туман,
Господи, не ясно и не тихо
Средь Твоих оголодавших стран.
Над морозными и льдистыми реками
Реки ветра шумные гудят.
Иль мерещится мне только между нами
Вестников иных тревожный ряд?
Долгий путь ведёт нас всех к покою,
(Где уж там, на родине, покой?)
Лучше по звериному завою,
И раздастся отовсюду вой.
Посмотрите, — разметала вьюга
Космы дикие свои в простор.
В сердце нет ни боли, ни испуга,
И приюта нет средь изб и нор.
Нашей правды будем мы достойны,
Правду в смерть мы пронесём, как щит.
Господи… неясно, неспокойно
Солнце над землёй Твоей горит.


Из цикла «СМЕРТЬ»
***

Только к вам не заказан след,
Только с вами не одиноко,
Вы, — которых уж больше нет,
Ты, моё недреманное Око.
Точно ветром колеблема жердь,
Я средь дней… И нету покоя.
Только вами, ушедшими в смерть
Оправдается дело земное.
Знаю, знаю, — немотствует ад.
Смерть лишилась губящего жала.
Но я двери в немеркнущий сад
Среди дней навсегда потеряла.
Мукой пройдена каждая пядь,
Мукой, горечью, болью, пороком.
Вам, любимым дано предстоять
За меня пред сияющим Оком.


* * *

Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.
А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен… неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.

Ранние стихи из книги «Руфь»
***

От пути долины, от пути средь пыли
Далеко уводит светлый, звездный путь.
Пусть могилы вечны, пусть страданья были, —
Радость ждет могущих вниз к былым взглянуть.

И хочу исчислить, и хочу вернуть я
Радость горькую, нежданных, быстрых встреч;
Вспомнить безнадежность, вспомнить перепутья,
Осветить былое светом звездных свеч.

Я плыла к закату; трудный путь был долог:
Думала, что нет ему конца;
Но незримый порял мне закатный полог
И послал навстречу светлого гонца.

Я к нему в обитель тихо постучала;
Он открыл мой звездный, мой последний путь.
И настал конец, и близилось начало;
И сдавила радость мне тисками грудь.

***

Премудрый Зодчий и Художник,
Сын вечный вечного Отца,
Христос мой Подвигоположник, —
Не видно дням моим конца;
И этот мир еще ни разу
Мне родиной второй не стал;
И дух, лишь тления заразу
С горячим воздухом вдыхал.
Отдавши дни глухой заботе,
Следя, где сеет зерна тать,
Преображенья темной плоти
Мучительно и трудно ждать.
Но память сберегла обеты
И слово тихое: смирись;
И на пути земном приметы
Дороги, что уводит ввысь.

День новый наступил суров:
Все те-же мысли, те-же люди;
Над миром вознесен покров,
Во всех — тоска о вечном чуде.

И близится звенящий миг
Стрелою, пущенной на землю;
Какой восторг мой дух постиг,
Каким призывам тайным внемлю,
Вонзилась острая стрела
В земное сердце, в уголь черный;
Чрез смерть дорога привела
К последней грани чудотворной.

И за стеной ребенка крик,
И реки ветра под небесным сводом,
И меж камней пробившийся родник,
К которому устами ты приник, —
Все исчезает, год за годом.
Нежданно осветил слепящий яркий свет
Мой путь земной и одинокий;
Я так ждала, что прозвучит ответ;
Теперь — же ясно мне, — ответа нет,
Но близятся и пламенеют сроки.
О, тихий отзвук вечных слов,
Зеленой матери таинственные зовы.
Как Даниил средь львиных рвов
Мой дух к мучению готов,
А львы к покорности готовы.

***

Когда мой взор рассвет заметил,
Я отреклась в последний раз;
И прокричал заутро петел,
И слезы полились из глаз.

Теперь я вновь бичую тело;
Обречена душа; прости.
Напрасно стать земной хотела, —
Мне надо подвиг свой нести.

Мечтать не мне о мудром муже,
И о пути земных невест;.
Вот с каждым шагом путь мой уже,
И давит плечи черный крест.

***

Бодрствуйте, молитесь обо мне,
Все, держащие души моей осколок;
Ныне час- настал, и путь не долог;
Все свершается, что видела во сне.

Дух в томленьи смертном изнемог;
Братья крепким сном забылись;
Час настал; дороги завершились;
И с душой моею только Бог.

Из книги «СТИХИ»
***

Мне кажется, что мир еще в лесах,
На камень камень, известь, доски, щебень.
Ты строишь дом. Ты обращаешь прах
В единый мир, где будут петь молебен.

Растут медлительные купола…
Неименуемый, Нездешний. Некто,
Ты нам открыт лишь чрез Твои дела,
Открыт нам, как Великий Архитектор.

На нерадивых Ты подъемлешь бич,
Бросаешь их из жизни в сумрак ночи.
Возьми меня, я только Твой кирпич,
Строй из меня, Непостижимый Зодчий.

***

Мы не выбирали нашей колыбели,
Над постелью снежной пьяный ветер выл,
Очи матери такой тоской горели,
Первый час — страданье, вздох наш криком был.
Господи, когда-же выбирают муку?
Выбрала-б быть может озеро в горах,
А не вьюгу, голод, смертную разлуку,
Вечный труд кровавый и кровавый страх.