Черногория. День первый

У прибалтийской природы нет плохой погоды. Здесь она просто или есть, или её нет. Если капает, моросит, льёт из любого небесного тела, включая луну, дроны и почтовых голубей, – погоды нет. Всё остальное – есть. Так вот нынче погоды не было с прошлого года. Исключая те три солнечных дня в апреле, когда пчёлы в пароксизме трудолюбия наносили мёда, который потом по холодку сами же и съели. Поэтому в конце так называемого лета мы решили, что в сентябре нужно съездить в страну, где можно хотя бы оттаять и немного просохнуть. А поскольку навигатор, плановый отдел и центр по связям с общественностью в нашей семье  есмь аз, нацелила я свой перст поближе к тёплым морям, сняла очки и ткнула. Попала в Черногорию и страшно обрадовалась, потому что с одним её уроженцем – Ниро Вульфом – я знакома,  за исключением некоторых мелочей, так же хорошо, как с собственным мужем, столь много детективов Рекса Стаута прослушала, пока стругала на кухне салаты и мыла соковыжималку.

В Тиват мы прилетели утром. На часах ещё только девять, на градуснике уже в три раза выше. Организм тут же потребовал сандалий, шляп и мороженого. Получив всё это, согласился размяться в Тивате и осмотреть достопримечательности Котора и Пераста.

Все эти непривычные для слуха топонимы находится на берегах узкого залива, который из-за его тощих ответвлений принято путать с фьордом. Отсюда и черногорское наименование  Бока каторска, что на языке римлян было Bocchе di Cattaro, то есть «суженный залив». Не тот, который ряженый, а тот, что узкий.

В Тивате, кроме выбросившейся на сушу подводной лодки Р-821 Heroj времён Югославии, смотреть не на что. Зато мороженое было фисташковым, а апельсиновый сок неразбавленным.

Котор разместился на самой  макушке бухты, ревниво обнимая её с обеих сторон. Произошло это в преддверии новой эры, когда смелые рыбаки-иллирийцы очутились в заливе, и поняли, что лучших берегов, где можно было бы поселиться, им не сыскать. Решили строить дома на вершине горы Сан-Джованни, что 280 метров над уровнем моря. Нашли уже и каменщиков, и плотников, и мозаичных дел работников, как, вдруг, ночью, не спросясь, приснилась им всем, оптом и в розницу, некая дева Алкима. Сказалась феей и настоятельно советовала не лезть на гору, потому что там негде будет коням резвиться и корабли привязывать. Подивились рыбаки столь широкому развитию телепатической сети, поскребли свои нечёсанные затылки, да и построили Котор там, где он нынче стоит. А на Сан-Джованни только крепостушку возвели. Так, на всякий случай: фея феей, а «сверху видно всё» – это вам любой летчик подтвердит.
 
Стояла она себе там на горе без коней и привязанных кораблей до той поры, когда, после завоевания этих земель Римом, а потом и его падения, византийский император Юстиниан её не реконструировал.  Иллирийский форт там, кстати, остался. Случилось это в шестом веке и снова долгие столетия ничего особого с крепостью не происходило. Чего нельзя сказать о городе. «В каком бы направленье» ни двигались вместе с войском соседние и не очень цари, все они, «такая странность», натыкались на Котор и жаждали остаться  в нём хотя бы до выхода на пенсию. Неравнодушными до удобств «суженной» бухты оказались и болгарский царь Самуил, и сербский жупан Стефан Неманя, и внук Чингиз-Хана Кадан, и венгерско-хорватский Людовик I Великий, и боснийский король Твртко I. И каждый из них не особо ждал следующего, и потому вокруг города строил стену с бастионами, цитаделями и башнями. И вот, наконец, в самом конце 14-го века Котор стал самостоятельным аристократическим городом-государством. Независимость продолжалась в течение тридцати лет, но тут турки встали лагерем недалече, и Котор попросился под крыло Венецианской республики.

В то время, как османы облизывались в шести верстах от города, жители Котора под патронажем Венеции опутывали крепостными стенами всю гору до самой её вершины, и связывали их с оборонительными сооружениями города. Всего получилось 4, 5 километра стен от 2-х до 16 метров шириной,и до 20 высотой. И уж разумеется всё это не пустовало. Турков любезно встречали с них не только стрелами и горячей смолой, но, попозже, и пушечными ядрами. Потому за почти четыреста лет османы так ни разу и не заняли Котор, хотя случались и серьёзные битвы, и осады.

К счастью, венецианская республика оставила после себя в Которе не только непробиваемые фортификационные сооружения, но и дворцы знатных родов: Буча, Бизанти, Драго, Пима, Бекуча, Грегурина. Все городские ворота, княжеская резиденция венецианского наместника, Часовая башня с приложением в виде позорного столба, Церкви Св. Клары, Св. Михаила и Св. Евстахия построены тоже с 15-го по 18-ый век.

Мы успели погулять по крепостным стенам и зайти в пару церквей. Муж за означенное время съел три порции мороженого и пиццу. Я – отважилась на первое за последние сорок лет пирожное-наполеон, после чего срочно захотела селёдки под клюквенным соусом, но бежать в Швецию было жарко и вместо этого мы зашли в магазин, где продавались коты из Котора. Магазин прямо так и назывался: Cats from Kotor. И не с проста: котов на улицах города великое множество. А всё потому, что «Иван Фёдорович Крузенштерн» после кругосветки швартуется только здесь, и все дедушки и бабушки Матроскина, свято чтя завет Алкимы, списываются  в Которе на берег. Горожане за ними ухаживают, муниципалитет имеет кошачью статью расходов, поэтому, в общем и целом, жизнь которских котов удалась. Спят они себе в тенёчке в окружении сухих и влажных кормов, «ни о чём не вздыхают», на «добрые руки» не претендуют. Да у нас дома уже и есть два с половиной «золотца». Двое творят с нами, что хотят, а «половина» ежедневно съедает чашку премиум класса, метит все углы на очень долгую память и, поставив хвост восклицательным знаком, удаляется к правым или левым соседям по настроению.

Но как-то сувенирно увековечить то, что Котор называется Котором вовсе не из-за котов, нам всё ж таки захотелось, и в  Cats from Kotor мы купили настенные часы с двумя котами: черным, как ночь, и белым, как день. Так нам объяснили ненавязчивую символику мастера.

Не лишне упомянуть, что сразу за Сан-Джованни начинается горный хребет Ловчен, фигурирующий в русском переводе Рекса Стаута как Лофхен. (Буква «ейч» любит прикидываться.) Это и есть та самая Чёрная гора, давшая название  стране. Почернела она исключительно от хвойных лесов, покрывающих все её 1749  метров высоты. Каждый, уважающий свою бесконечную родню черногорец, обязан хотя бы раз в жизни покорить эту вершину. Ниро Вульф, скажем, взошёл на неё впервые, когда ему было всего девять лет. Мы тоже последуем за этими высокочтимыми «идальго», но не пешком и завтра. А сегодня успеем ещё  познакомится с дважды легендарным Перастом.

Объясню, почему дважды. Ввиду того что Пераст, как писал один морской офицер, «занимает у берега узкую, бесплодную полосу земли», он прихватил себе два острова напротив и по легенде на каждый. Расскажу обе, как сумею.

Сначала про остров «Мадонна на рифе». Дело было в самой середине 15-го века. Возвращались как-то вечерком два брата с рыбалки и заметили, что на едва выглядывающей из-под воды скале что-то сияет. Подгребли поближе и увидели икону Божьей матери. «Негоже святой вещице валяться вблизи морской пучины, отсыреет ещё»,– подумали  они и доставили реликвию в ближайшую церковь Пераста, где тут же возглавили ею иконостас. К утру святой лик исчез, и вечером братья снова нашли  Мадонну на прежнем месте. Они, смахнув с неё морскую соль, опять привезли в церковь. На следующий день всё повторилось, и поскольку число три магическое,  тут до всех дошло, что это не с проста, и надо не Богоматерь везти к церкви, а церковь к Богоматери. А так как к той скале даже самую завалящую часовенку не возможно было прилепить, решили срочно насыпать остров. В течение 200 лет затапливали рядом со скалой пиратские и свои старые корабли и заваливали их камнями. Получилось плато в 3030 кв. метров. На нём возвели церковь в византийском стиле, и стали возить туда туристов. Мы тоже не стали оригинальничать, сели на кораблик и поплыли, а то когда ещё увидишь икону, что так долго стояла в очереди на жилплощадь, роспись знаменитого Трипо Коколя и две с половиной тысячи золотых и серебряных «обетных» пластинок, которые жители Боки Которской жертвовали церкви во избавление от всяких напастей.

А 22 июля каждого года устраивается Фашинада: рыбацкие лодки  выстраиваются в один ряд,  каждая берёт на борт по солидному валуну, все они, связанные друг с другом лентой, плывут к «Мадонне на рифе» и там выгружаются. И Мадонне честь, и  рифу подпорка.

На второй остров – Святого Георгия – туристов не возят. Там бенедиктинский монастырь и кладбище. Чтобы туда попасть нужно быть очень знатным жителем Пераста и желательно  уже в гробу. Его с лёгкой кисти Арнольда Бёклина так и называют – «Остров Мёртвых». Хотя, от «Св. Георгия» картине достались только кипарисы. Но романтической легенды сие обстоятельство не исключает. Даже наоборот. Вот послушайте.

Остров принадлежал то Котору, то туркам, то Венеции. А в 1812 году его захватили французы. И был в их французской армии молодой артиллерийский офицер по имени Анте. А в городе Перасте в то время жила юная прекрасная девица Катица. С первого взгляда полюбили они друг друга и уже стали строить матримониальные планы, как вдруг жители Пераста подняли восстание против оккупантов, за что командующий армией этих самых оккупантов приказал обстрелять город из пушек, которые стояли на острове Св. Георгия. Первым бабахнул по городу Анте. И тут же перастане подняли белый флаг и руки вверх. Обрадованный тем, что война была столь быстрой, Анте немедленно отплыл в Пераст, чтобы увидеть возлюбленную. Он вошёл в её дом и обнаружил Катицу на кровати мёртвой. Оказывается, её убило тем единственным ядром, которым он, Анте, выстрелил по Перасту.

На следущий день похоронная процессия отправилась на лодках к монастырю на остров  Святого Георгия. В одной из них был безутешный Анте. Он снял мундир и отказался от службы у французов, а позднее стал священником, получил сан отца Фране и остаток своей жизни провёл на острове, рядом с могилой возлюбленной.

Вот такой этот городок, где каждый дом лет на триста старше моего прадедушки, где мореплавательные традиции  испокон века задавали тон всей Европе, куда Пётр I отправлял дворянских отпрысков учиться морскому делу. Городок, который сейчас живёт исключительно туристами, падкими до душещипательных легенд.