Зеркало для палача

Отчаяние, боль и смерть пропитали каждое здание, каждый клочок земли в этом месте. Страдания и глухое смирение пронизывали ветхие деревянные бараки. Ужас витал в воздухе, осушая людские души и наполняя хлипкие тела пустотой. Тишина здесь была обманчивой, зловещей, замогильной; она не сулила ничего хорошего. Вдохнув воздух, я ощутила едкий запах, что доносился со стороны каменных сооружений с чёрными трубами. Понятие жизни здесь было давно и прочно забыто, отброшено за ненадобностью.

Дверь кабинета с тихим скрипом отворилась, и в комнату ввалился здоровенный мужчина в чёрной форме. Схватив со стола пистолет и опрокинув в себя стакан шнапса, он вновь покинул кабинет. Недобро усмехнувшись, я последовала за ним, оставаясь невидимой для человеческих глаз. Со стороны лестницы доносились гулкие шаги, уходящие всё ниже и ниже. Оказавшись в подвале, я остановилась в дверном проёме, вальяжно прислонившись плечом к деревянному косяку.

Передо мной на коленях стояли два человека, мужчина и женщина. В этих тощих, обтянутых кожей скелетах не осталось и следа от той красоты, шарма и лоска, которыми наградила их природа. Как физическое воплощение смерти, они смотрели на мир впалыми глазами, нездорово блестевшими в тусклом свете; их пальцы подрагивали. Несмотря на видимый ужас, где-то в глубине души теплилась надежда на скорое прекращение страданий. Замахнувшись, офицер ударил женщину по лицу, и та молча повалилась на спину. Сил кричать у неё уже не было, а удивление и страх давно перестали посещать её мысли. Она приняла правила жестокой, бесчеловечной игры.

Выхватив пистолет, офицер навёл дуло на лицо мужчины, который неподвижно замер, склонив голову так низко, что можно было разглядеть выступающие позвонки на его шее.
—Смотри мне в глаза! — яростно выкрикнул палач, слегка пошатываясь от выпитого алкоголя.
Пленник никак не отреагировал на его слова,продолжая бесцельно смотреть в пол. С минуту ничего не происходило, что меня несколько огорчало.
—Чего же ты ждёшь? — спросила я, явившись в реальности.
—Кто ты? — шокировано спросил военный офицер, направляя пистолет уже на меня.
—Разве это имеет значение?

Прогремел выстрел, отчего я холодно рассмеялась и отряхнула невидимую пыль с плеча. Ужас застыл на лице палача, его руки задрожали, словно в припадке.
—Ответь мне на один вопрос, и если ответ меня удовлетворит, я уйду…
—Какой? — заикаясь от страха, спросил он.
—Почему ты убиваешь себе подобных?
—Они нелюди, недочеловеки, не смей сравнивать меня с ними! — воскликнул мужчина.

Несмотря на весь ужас, он продолжал отстаивать то, что считал истинно верным. Сама мысль о том, что он может быть чем-то похож на своих пленников, вызывала у него приступ агрессии.
—Забавно. Единственное отличие между вами состоит лишь в том, что вы разной национальности… Однако в широком смысле слова все вы — люди…
—Нет, они не люди!
—Что же в них такого, что они перестали быть людьми?
—Они — низшая раса, они ничто по сравнению с великой Германией! Благодаря им мы проиграли Первую мировую войну! Они ничтожества, недостойные жизни!
—Все эти обвинения не лишают их принадлежности к человеческому роду…

Взревев подобно зверю, он вновь выстрелил в меня, однако, как и прежде, пули прошли навылет, застряв в каменной кладке стены.
—Низводя их до уровня объектов, вещей, ты искореняешь в себе сочувствие и сострадание, что позволяет без угрызений совести убивать… Да, закон жестокости прост и понятен…
—О чём ты? — замирая от страха, спросил офицер, опуская пистолет с пустой обоймой.
—Я желаю развлечься, — заявила я, растянув губы в хищном оскале.

Приблизившись вплотную к мужчине, я схватила его за горло, перекрывая доступ кислорода в лёгкие. Захрипев и затрепетав, он пытался что-то сказать, но с губ срывался лишь сдавленный хрип. Наконец я отпустила руку, и мужчина упал на колени передо мной.
—Ты не можешь меня убить, — тихо, отчаянно прошептал он, потирая повреждённое горло.
—Отчего же? Для меня ты не более чем игрушка для развлечения, — усмехнувшись, ответила я, склоняясь над жертвой, — недочеловек, который не достоин жалости и сострадания…
—Нет, нет! — истерично запричитал он.
—Каково это — поменяться ролями? Забавно, как шатка и хлипка оказывается власть, основанная на жестокости… Разве не символично — погибнуть от собственных убеждений?

Дальнейшие мольбы о пощаде и крики я не удостоила ответом. Спустя уже пару минут всё было кончено; тело мёртвого офицера осталось лежать в луже собственной крови на полу подвала. Два пленника по-прежнему неподвижно стояли на коленях, наблюдая за пыткой. Казалось, восстановленная справедливость, пусть и в малой дозе, не особо интересовала их. Доверие к миру было подорвано, экзистенциальная травма не позволяла душе возликовать, порадоваться свершившейся мести. Кивнув на прощание, я покинула пределы лагеря, оставив это место до поры до времени. Уже у самых ворот я услышала фразу, что заставила меня довольно оскалиться:
—Ад пуст, все черти здесь…