Непутный Ветер

                1.

Я сидел за столом; готовился к своей программе. Сделал распечатку интервью – то есть напечатал свои вопросы и ответы моего гостя. Одного, второго, третьего…на каждый короткий сюжет 2-3 минуты…моя перебивка – мое слово в камеру и подводка к следующему сюжету…итого: 45 минут эфира. Будет запись. И будет вторник – и я буду в эфире.
Впрочем, до этого притирки с режиссером, звукорежиссером. Отчитка на ковре главного редактора…
А пока я сижу за столом своим, в окне беснуется пурга – вчера началась…ветер…нещадный ветер, при -40 градусов по Цельсию начиналась…давненько такой пурги не было…а сегодня к вечеру уже +1…
Сижу и думаю: что я тут сижу? Что я тут делаю? Мое ли место и мое ли время?... что-то громоздкое наваливается, как этот ветер ураганный….тьму приволакивает…из которой не выбраться?
Я так жаждал Чукотку…память о ней жила целых 13 лет; меня мучил запах снега на арктическом побережье, запах пурги…этот невыносимый чистый воздух, который глотаешь, но не можешь в силах надышаться…
И вот я здесь вновь уж больше года…сижу и думаю: что я тут сижу? А моя семья на Южном Сахалине…и меня это так угнетает, что кажется, вот-вот разорвет меня на части…одна полетит к ним; другая на родину; третья в Атлантический океан; четвертая – на южный берег, берег Северного Ледовитого океана…чуть севернее километров на 400 от моего нынешнего пребывания, туда, куда впервые ступила моя нога 13 лет назад…
   В редакции было тихо. Все разошлись. Студия утонула во мраке, словно заснула. А завтра загорятся там прожектора и юпитеры; заговорят дикторы и ведущие разных программ, передач и новостей…
Но это будет завтра…
   - До свидания.
   - До новых встреч! – пытаюсь шутить с охраной. Митрич, он философ, с ним можно проговорить до утра: начиная от дел земных, о том, как трудится наша администрация города и округа, до глобальных вопросов типа: если жизнь на Марсе… Но именно сегодня ни те, ни иные вопросы мне обсуждать не хочется…мне вообще ничего не хочется! Надоело все!  Пурга, кажется, раздавила мое мажорное настроение окончания подготовки моей программы…
   Вышел на улицу….белым-бело…ветер подхватил и чуть не швырнул меня с нескольких ступеней крыльца нашего телевидения. Я задрал правую ногу, ловко повернулся на каблуке левой ноги, правую же ногу тотчас утвердил на ступеньке, хватился за поручень и перевел дух…
   И тотчас понял: жизнь не так и плоха, когда ты ей противишься. Главное, поставить вовремя левую ногу на следующую ступень…не торопясь, а рассчитывая порыв ветра!
   Используя толчки того же ветра, я короткими перебежками добрался до угла своего двухэтажного деревянного дома по улице Отке. И когда я уже готов был праздновать победу над стихией, из-за угла меня ударил мощный порыв ветра, сваливший меня почти на голую каменистую землю. При падении я ободрал коленку. Немного прополз на четвереньках ко входной двери, ухватился за перила на крыльце; передохнул, подождал и резко преодолел пару ступенек; ввалился в коридор нашего жития…
   - Все позади…
   Я стряхнул налипший снег и стал подыматься на второй этаж. По коридору – длинный коридор, квартиры справа и слева – гонялась детвора: двое мальчиков за одной девочкой. Они громко кричали и пытались догнать свою подругу. Все напряженно сопели, покраснели от натуги, но своего добивались. И им эти погонялки очень нравились.
   - Здрасте! – крикнули они, завидев меня.
   - Добрый вечер, дорогие дети! Спать не пора?
   - Еще немного!
   Я открыл свою входную дверь в квартирку и, одновременно включая свет, немного громко сказал: приветствую вас!
   Бедные рыжие тараканы заспешили по своим щелям. Я не стал их торопить. И когда шорох их беготни затих, я начал было раздеваться. И вдруг вспомнил, что хочу есть. А есть нечего…поэтому меня при этой мысли подивила, посетив, другая мысль: чем же живут наши полчища тараканов, если у меня ни живой, ни дохлой мыши не водится?!
И что? Идти в ресторан? Обратно в пургу?
   Я был в недоумении по самому себе… и идти не хочется и голод все-таки не тетка… хотя точно знаю, что любая моя тетушка на материке завсегда меня бы накормила…
Ну что, славяне? Белый чукча?! Идем?!
   Я вздохнул и поплелся к входной двери нашего подъезда.
Снег бесновался. Я еле различал угол соседнего дома. Температура воздуха еще повысилась, снег стал еще более приставучим. И когда я еле добрел до ресторана, то моя куртка и шапка были в снежном панцире…
   Народу в культурном очаге было полно. Знакомый официант тем не менее меня усадил в уголке, недалеко от телевизора. Ресторан гудел. За близстоящими столиками гуливанили геологи; у правой стены тоже столы сдвинули – что-то отмечали портовики. Не спеша ели первое, второе и компот летчики, которые ждали погоду – им не до гулянья: пурга могла затихнуть в одночасье, а могла продержаться до целой недели (что? Покорители Северов, прикажите природе?!). Двое моих приятелей с радио опять веселились. Они заказали уже просто Шампанское и веселили каких-то смазливых девчонок, одна была белая, а другая явно эскимоска. Они меня завидели, но только помахали руками в знак приветствия. Но к моему счастью, меня не стали зазывать и принуждать разделить с ними трапезу.
   Грохотал ансамбль. Поэтому я ни одного слова не услышал из нашего вечернего выпуска новостей по телевизору. Юрчик что-то вещал убедительно и настоятельно, но в ресторане он был ни к месту. Потом наша телестудия запустила мою передачу Встречи. Моим гостем был известный местный краевед, оставшийся на Чукотке после лагерей (может, для кого-то и пионерских…) и был одним из тех, кто проходил в далекие и очень смутные годы по делу еврейских врачей… Мой гость хорошо смотрелся по телевизору; его снимали в разных планах, подчеркивая его эрудицию и интеллект. Но для перебивки показали и меня общим и крупным планами – и я чуть не подавился кусочком сытного шницеля… не знаю, как вам, но себя видеть именно через камеру мне неприятно, а подчас противно… поэтому всякого роды просмотры при монтажах программ и передач в студии для меня своеобразная пытка…
   Я еле добрел до дому. Ветер арктический по-прежнему бушевал. Бросался пригоршнями жесткого снега в лицо… квартирка показалась отдохновением… батареи отопления, чугунные такие, большие в кухонке и в комнате были нестерпимо горячими; но открывать форточку в пургу не желательно: оно бы, может, и сугроб намело, но жара несусветная в квартирке растопит все снега, и вода затопит моих соседей с первого этажа… а мне их жалко…
   Выключил свет. Я улегся на раскладушку, заскрипели пружины… ветер бился в стены нашего дома, сотрясая его; словно разгонялся невидимый огромный баран и бился в зарытую дверь… зашуршали полчища тараканов, вышли на свое ночное дежурство…удар ветра в стену…
…какой-то баран…
…рыжие мои постояльцы стоят с копьями – охраняют мой сон…крепкий сон…
…а может это не баран…а бедный олень бьется о доски кораля, пытается пробить тяжесть заточения….вырваться в тундру…
…баран…таракан…олень…
….свобода…тундра…

                2.

   Ля…ля-ля…ля-ля-ля…
   Из сна в явь я вошел с этой мелодией. На днях прочитал в журнальчике одно стихотворение. Оно мне очень понравилось. Но не было мелодии. И вот: на грани там -и – здесь, - родилась она….
   Я сел на раскладушке, которая с недовольством проскрипела, взял в руки гитару, которая стояла тут же рядом (всегда – рядом!). Си бемоль…фа мажор…это вы о чем? Да, учил с упорством эти ноты, но играл на барабанах лет почти десять назад…ан-нет, еще на бас-гитаре именно по нотам! А Юра К. из Москвы мне расписывал партии тех или иных песен…
Но уже, сойдя тогда на берег со своего родного парохода, я напрочь забросил всю грамматику музыкальную…потому что лишился и своей гитары…и вот совсем недавно в командировке на север Чукотки обрел ее в местном магазинчике…чудеса…
Я запел…
Да-да, именно так должны лечь слова в колыбель моей мелодии!...
О, спасибо! Спасибо! Получилось!
Получилось гениальное!
Жизнь-то налаживается!
Жизнь, налаживаясь, начинается по новой! Новая жизнь нового дня!
Последний звук аккорда растаял в одинокой комнатке. Я распрямился, положил гитару на раскладушку: теперь, родная, и ты можешь достойно отдохнуть…а я пойду умываться, одеваться! Пойду в магазин; куплю хлеба, молока, кусочек мяса; конфет.  Да, надо еще чаю купить лишнюю пачку да конфет – может, вечером ребятня придет в гости…
На улице было еще темно. По-субботнему горели огни: кто-то еще спал, а кто-то завтракал. В магазине уже терлись человеки с похмельными лицами.
- Лишнего билетика нету?
- Раздал, ребята, талоны на алкоголь своим приятелям…
- Жалко…ты в следующий раз нам отдай…
- Не обещаю, но постараюсь.
Отоварившись в магазине, я вышел на обмороженную улицу. Мороз хрустел при каждом шаге, казалось, что этот хруст застревал в горле при выдохе…вот она: свобода! И даже не верится: вчера бесновалась пурга, а сегодня – тишина…только редкие машины проезжали по улице, надсадно урча и плюваясь выхлопами…
Я побродил еще по городу. Потому что открылся книжный магазин. Поискал книги по филологии и истории, новых авторов моднющих, но ничего подходящего не нашел.
- Ладно, домой надо идти, сделаю завтрак…
Окно кухни выходило на лиман Берингова моря. На горизонте раскалялся рассвет. И красные лучи мягко освещали мою крохотную кухонку. Электрическая плита раскалилась до алости, загремела крышка зеленого чайника…
Чем же еще заняться? В тундру, если будет погода, схожу завтра. У меня был такой график…
Ах да!…вспомнил я, у меня же приготовлены две книжки. Одна тоненькая, другая потолще. Мне их надо будет прочитать до обеда. После обеда меня приглашал наш общий знакомый по телевидению в свой видеосалон – фильмы новые посмотреть…а я уж забыл…
Я поудобней устроился на единственной табуретке в комнате у окна, которое смотрело на юг, а там юг загораживала огромная сопка Дионисия… красивая, далекая, манящая; белый снег искрился на восходе…и казалась она нежным зверьком, которого так хотелось бы погладить своей гладкой ладонью…
Итак: книги в последнее время привозили с материка или из Владика – Владивостока. Практически открывалась новая история моего Отечества. Незнаемая, скрываемая, тайная, жуткая подчас… Вот и эти две книжечки – конкретные воспоминания бывалых людей, перенесших Колыму…Колыма сама по себе – красавица. Но когда тебя туда привозят как осужденного непонятно за что и делают рабами карательной системы – веселого мало, точнее: веселости вообще никакой…
В конце 1980-х много авторов и книг подобных появилось. Но ближе всех из них мне был Варлаам Шаламов. Потом, много позже я узнаю, что ему еще повезло, как и моему дальнему родственнику по линии моего прадеда: тот был где-то рядом с Шаламовым, но в Центр ему была дорога заказана, его с другими отбывшими сроки на Колыме отправили заселять Южный Сахалин после 1945 года…иных просто расстреливали: за инакомыслия, за нежелание вступать в колхозы, за нежелание идти работать на это антихристово безбожное государство… просто: расстрел…
Прочитав одну книжку, я открыл другую…и тут на меня нахлынуло:
Что же я делаю в этой партии, которая уничтожала мою Родину, мой народ?! Оставаясь в ней, я соучастник этих бесчинств!
Не первый раз за последние годы я задавался этими вопросами; сердце начинало трепетать, становилось тяжело дышать…
Я отложил книгу, оставаясь наедине со своими мыслями:
Вот, говорят есть Бог – а как же Он это допускает?! Где искать правды, к кому бежать и поведать свое сердце?!
Нет правды на земле…ее проводили на Небо?
Я решил проиграть утрешнюю песню… ничего, неплохая…сойдет…
Пошел на кухню. Поставил на плиту кастрюльку с водой. Сварю кусочек мяса.
Без мяса на Чукотке никак. Столько мяса я, пожалуй, никогда, не ел. А тут: остановиться не могу. Впрочем, и не хочу. В самых разных видах. Но! Только оленина. Вареная, сушеная, вяленая, мороженая…в городе я пробовал строганинку, но не то…только в тундре строганина была строганиной! То есть мороженое мясо нарезаешь тонкими кусочками - стружечкой, ложишь на язык себе, и мясо растворяется…вкус? Самое изысканное блюдо Чукотки! И самое полезное…кстати, строганину можно из рыбы, но должна быть только белая рыба (лучше всего хариус!).
Так размышлял я, потребляя уже сварившееся мясо, смачно закусывая пахучим ржаным хлебом. У меня на Чукотке две проблемы в тундре: там нет хлеба и соли… организм без них проявляет себя нехорошо!

3.

Н-да, песня-то не удалась, совсем ерунда какая-то…
Я с сожалением положил гитару на раскладушку…
В коридоре раздались неспешные, но четкие шаги.
Наверное, Женя идет…
Зазвонил звонок.
- Открыто, - крикнул я, но, на всякий случай, поднялся я с постели и вышел в маленькую прихожую.
Женя улыбался.
- Один?
- Да, заходи!
Женя аккуратно снял настоящую аляску из Аляски, вошел в комнату. В своих потертых джинсах сел прямо на пол у стены – мебли у меня было три: раскладушка, один табурет на кухне; другой – в комнатке. На этот именно табурет я клал большой кусок толстой фанеры – и он мне служил уже столом; при этом из недвижимости была еще пишущая машинка…книги, журналы, газеты лежали в правом углу от входа в стопках высотой в полметра…
Женя закурил.
У нас была договоренность со всеми: у меня допускаются любые разговоры, пьем чай-кофий, разрешается только курить!
- Мне сегодня прислали из Владика, - он мне протянул пакетик, который я сперва и не заметил.
- Что это?
- Я же тебе говорил: Библию должны были прислать!
- Совсем маленькая…
- Зато емкая – вся история человечества на виду…
Библия была в жестком переплете, небольшая, черная.
Я открыл наугад страницу – мелкий-мелкий шрифт. Но я видел буквы, слова. Слова русские, но смысла я не углядывал…
- Бери-бери, почитаешь, а я потом ее заберу насовсем.
- Хорошо, спасибо! – и я положил Библию на подушку.
- Итак, как твои успехи? -спросил я Женю.
И он начал рассказывать, что организовать молодёжную редакцию на нашем телевидении можно, это все те же ребята, что появятся в моей квартирке через пару часов. Женя осмотрелся с технической стороны. В загашниках анадырской студии можно было найти и кинокамеры и свет. Начальство может пойти навстречу – и это будет своего рода эксперимент. Если все будет получаться, то уже на будущий год ожидается новая техника для нашего телевидения. Но самое главное: мы все будем свободны от главного редактора, а подчиняться будем напрямую председателю нашего телерадиокомитета. А ей нужны новаторы и новый взгляд на современный мир! Мы не будем копировать основное телевидение; наша задача освещать только молодежную жизнь целого округа, всей Чукотки, начиная с Анадыря…
Нас было: я и Женя, Катя, Валера и еще Женя-поэт. Нам готовы были помогать помощницы и ассистенты режиссеров – молодые девчушки, начинающие свою жизнь на телевидении…
Планы были лихие. В хорошем смысле. Мы начинали обсуждать всю структуру молодежки…программы, передачи, музыку, заставки…
Раздался звонок в дверь (странно: мы не услышали шагов!).
На пороге стоял Леша с гитарой.
Леша в нашей компании был новичок, он подрабатывал на телевидении в техническом отделе. Хорошо играл на гитаре. Был знаком с известным певцом в своем Питере. И вот приехал опять на Чукотку. Но мама просит вернуться домой, на берега Невы и Финского залива…
С Лешей мы репетировали уже пару недель. Взяли несколько песен и пытались их шлифовать. У геологов, кажется, была небольшой клубик, где местная рок-группа регулярно давала концерты к праздникам. Нас тоже пригласили. И мы уже пару раз репетировали на сцене. Но главный группы сказал:
- Многие хотели бы выступить; но не всем удавалось добраться до концерта…
Грустные слова бывалого музыканта…
Но мы с Лешей решили: как получится! Будь, что будет! Не разбежимся до самого концерта – выступим, а нет – на нет и суда нет…
Женя опять закурил. А мы с Лешей заиграли: я как ритм-гитара,  он - соло. Получалось неплохо. Петь надо было мне…
Следующим гостем был Женя-поэт.
- Ну, как ?
- Да, есть новая…но не то что-то…
- Спой!
- Давай!
И я запел. А Леша быстро приноровился и стал мне подыгрывать.
У Жени-поэта глаза разгорелись.
- Нет, ты не прав! Хороша!
А после паузы попросил:
- А на мои стихи…получится?
Стихи Жени я знал. Слова были плотные, подчас злобные даже. О свободе, о концлагерях Колымы и Чукотки…о любви, дружбе…о Чукотке…
Но ответить сразу я побоялся. Потому что стихи из журналов от далеких авторов (некоторые сгинули, кстати, в тех же лагерях). Моих песен они точно не услышат. И не будут ненавидеть меня за мои исполнения. А Женя живет почти на соседней улице, он мой друг… и он жесткий судья будет…он сам по себе ершистый правдолюб…впрочем, я почти такой же…

                4.

- Да, ребята, мне надо идти, - спохватился я, когда нас уже собралось человек семь. – Извините. Может, до завтра?!
- Хорошо! По домам!
Стали расходиться.
- А ты куда? – спросил Женя.
- Да… - я замялся. Меня пригласили в видеосалон одного. – Видеосалон открыли на соседней улице…
- А, знаю. Я тогда тоже пойду!
- Пойдем…
Сочный морозный воздух вдыхался с наслаждением. Небо раскрылось звездной красотой.
У входа в салон толпилась молодежь и взрослые. Аркадий заметил меня и махнул мне рукой: иди-де сюда… Женя пошел вместе со мной и когда поравнялся с Аркадием, вложил в его руку деньги.
- Нет-нет, - ответствовал тот. – Возьму деньги за тебя, а Володя – по контрамарке! – и засмеялся. Он провел нас в первый ряд и усадил на жесткие стулья, которые он раздобыл в морском порту.
Все расселись.
Выключил Аркадий свет и включил видеомагнитофон.
Заиграла музыка, пошли титры. И гнусавый голос переводчика еле поспевал за актерами.
Для большинства…нет, для всех – началось диво-дивное! Такого кина еще никто не видел. Сперва какая-то драма, потом – мордобой, неимоверное каратэ и кун-фу… потом: народ дальше жаждал зрелищ. Аркадий называл цену, зрители совали ему деньги и опять ждали киночудес…
Выходили ошарашенные, огорошенные – ничего подобного они не видели прежде…и считали, что они таки познают жизнь дикого Запада и не менее диковатого Востока…
- Нет, так много смотреть не стоит, - Женя даже вспотел.
- Это как посмотреть… большинство подобного я уже видел лет 10 назад в Италии и Испании, но на их же языках… для меня не интересно это киношоу по своей сущности…ты видел как работает кинооператор, режиссер?…для них актеры – пластилин…а режиссеры – ваятели… по сути дела их киноиндустрия – для развлечения и отвлечения от настоящей жизни…
И Женя добавил к моим виршам:
- А ты знал, что на Руси артистов звали лицедеями? То есть лжецами… и даже не хоронили в общей ограде с христианами?!
- Нет, я даже не думал об этом…
А сам вспомнил, как я играл несколько лет в народном театре, на материке…далеко-далеко отсюда, в 10 часах полета…и пережил я тогда и аплодисменты, радостные глаза поклонниц, и ту силу, которая меня водила туда-сюда по сцене, заставляя не быть самим собой! И напугался я тогда не на шутку, до жути… и ушел за кулисы навсегда…
Наш любимый город еще не спал. Он светился фонарями, окнами домов. И дома разные: дву- и пятиэтажные…и в них – люди…со своими интересами, заботами, тревогами, разочарованиями, радостями…такие земные-земные…и не все услаждались мерцанием звезд на небе, словно вымытом до блеска и тронутым легким ледком…
А мы шли не торопясь, наслаждаясь морозным, но не зябким воздухом. Да, и мы с чукчами и эскимосами – люди северные… и почему-то вспомнились слова известного поэта: мне юг не нужен…

                5.

Тараканы шарахнулись по своим щелям. И сегодня их топот кажется именно топотом. Сухой-сухой воздух ведь не только на улице, но и в домах. А наш дом – деревянный…ему лет 40? И когда морозит, еще более сохнут бревна и доски. И они откликаются на мои и наши шаги уже по-другому… а бег тараканищ превращается в топот коней…
Я взял в руки гитару. Спел свою новую песню…нет, лабуда…
Я лег на раскладушку. Как мог раскинул ноги и руки… и стал обращаться куда-то высоко и далеко от нас…в своих мыслях…
И вот я вновь лечу на облаке с того места, где остановился на днях…мой полет был из одного городка в другой, туда, где меня ждали, как они представились, друзья. Они были в облике людей. Они проводили меня во дворец. Познакомили с Матерью, которая была высокого роста, в дорогой одежде времен Генуэзской Республики…почему именно Генуи? Ну, потому что я там был раз пятнадцать, будучи моряком заграничного плавания, и видел в музеях эти одежды, запомнил архитектуру лигурийской столицы…
Но самое главное, что эти друзья не были людьми… я это понимал; общались мы, не открывая ртов, все понимая; их слова были как бы во мне…
Они присматривались ко мне, наблюдая за каждым моим желанием и размышлением. А скрыть свои мысли от них не мог, потому что им была открыта моя душа… я в некоей оболочке – это я и есть…! А тело лежало на раскладушке, в двухэтажном доме города Анадырь…
- Когда же вы научите меня мудрости? Когда даруете мне какой-нибудь талант?!
- Еще не время… тебе надо быть терпеливей и смиренней…
- А что это за книга? – огромная книга в деревянных обложках лежала на старинном столе и была запечатана печатями.
- Это и есть Книга Мудрости. Она открывается только перед избранными!
- А я еще не такой?
- Учись терпению и смирению…
Из своего кабинета я шел по коридору, в который из верхних окон под одним углом словно тек яркий свет. Потом я выходил на улицу. Дома в старинном италийском стиле. Виднелись шпили над некоторыми высокими домами. Но нигде я не видел крестов…а я думал это костелы…но крестов нет… И меня это немного смущало…
Странно: такие просторы на этой планете…города старинные, европейские, а костелов нет…
Я видел и людей в моем городе, который мне был назначен, как они выразились : свыше!
И я четко понимал, что именно эти стройные колонны – это люди. А кто их сопровождал подобно конвою – не люди!
Но и эти люди были очень странные. Когда колонна проходила мимо меня, я улыбался им и пытался приветствовать. Но они шли мимо с мертвыми лицами, черными слепыми глазами. Ни один мускул их лица не играл. Они были как бы мертвецы, озабоченные одним: идти строем, идти, идти… Они совершали под охраной свой путь округ этого большого города. Города построек, домов. Но никого не было в этом города, кроме колонн этих странных людей. Не то безумных, не то настоящих мертвецов, но без кожаных одежд…это были все-таки души, но души именно некогда живых людей…
А можно мне слетать на…
И тотчас около меня подобие облачка-одноместки. Только для меня. Я усаживаюсь удобно. И мы…полетели!
Летели недолго. И это было другое пространство. Своеобразная планета. Мне там были не рады. Там тоже были подобные моим друзьям. Но странными делами они занимались. Они просто стояли по одиночек или парами и наблюдали…именно за человеками. Только эти не походили на мертвецов, как в моем городе. Они держали в руках кирки и молоты и дробили…скальную породу. Они долбили и долбили. Не спешно правда, с небольшими остановками, но – долбили и долбили…
Меня их пейзаж и их занятия не развлекли. И я вернулся на своем такси-облачке обратно. Впрочем, никак не заплатив…я вновь вошел в свой замок. Я проходил мимо огромной залы Матери. Она так и стояла, как застывшая, шевеля руками и поворачивая голову… но – глаза! Глаза меня напугали еще тогда, при нашем знакомстве, когда я преодолел длинный тоннель от нас в потусторонность; ее глаза были не просто пусты, в них была некая звездная бездна…звезды были в глубине ее взгляда, за бездной…
Кстати, когда я вошел сюда, то после тоннеля я попал на подобие аэродрома. И застрял на нем на несколько недель. Моя душа оставалась там и не могла двинуться в путешествие по этому уровню ада. Только еще тогда я не осознал, что я попал и пребывал почти год в разных уголках именно ада… И тогда же я встретил своего знакомого, он любил на земле механику, увлекался машинами; и тут он был в комбинезоне механика, с разводными ключами в руках, постоянно что-то откручивая и закручивая гайки у какого-то странного станка. Я с радостью было к нему обниматься, но он посмотрел на меня странно-отстраненно, словно не узнавая, без каких-либо радостей на своем бледном и словно пыльном лице… Меня смутило, что на земле этот человек был еще жив, но почему-то уже душой был здесь (лет через десять его разобьет за пьянку паралич; он не сможет ходить, говорить; и будет постоянно делать упражнения, чтобы восстановиться; но ему это окончательно не удастся…).
Итак, я снова зашел в свой кабинет. Сел за стол. Друзья толклись в правом углу.
- Попутешествовал? Отдохни…
Я думал, что я схожу с ума. Тело лежит на постели. А ум бродит…да-да, я четко различаю, что это моя душа гуляет там, в потустороннем мире…
Стало быть, не схожу с ума…это все со мной наяву, это не бред…
Я как бы впадаю в дрему в своем кабинете там, и понимаю, что душа вертается в тело…
- Ффу…- перевожу дыхание…устал, устал…тело наливается тяжестью…словно я в самом деле преодолел тяжкий путь…
Не без труда встаю с постели…
Да, уже который месяц я так путешествую в потустороннем…сперва мои сеансы были раз в неделю по 10-20 минут, затем все чаще и чаще…а теперь я мог выйти из тела в любое время дня и ночи…и бродить там, пока не уморяюсь…
Я выпил холодного чаю…понимаю одно: жизнь видимая есть, но и невидимая тоже…и чем больше и дольше я пребываю там, тем сильнее понимаю, что видимым и невидимым владеть должен Один. Бог.
Но я пока вообще не понимаю Кто Он и как Его увидеть, как Его обрести.
Бог, помоги мне!
И эта фраза становится первой строкой моего…нет, не рассказа очередного или эссе…нечто большего, что обычно называют трактатом религиозной философии.
Я писал в очередную тетрадь этот трактат, еле поспевая за своими мыслями. Мой корявый почерк оставлял на бумаге закорючки вместо слов, смысл которых я уже забывал минут через пять…
Написал!
Глянул на часы…5 утра…сложил тетрадь, положил ручку на нее. Прикорнул на раскладушке…И проспал: вместо 8.30 прибежал в запыхах в 8.40.

                6.

- Иваныч, опять?!
- Андрюша, прости! – отвечаю я своему заведующему отделом общественно-политических программ.
- На главного редактора не нарвался?
- Нет-нет, все обошлось… Андрюша, чтобы я без тебя делал?!
- Ясное дело – был бы безработным!
Андрюша наш поэт, тележурналист. Человек, который первым меня встретил на чукотской земле; приютил; дал почитать свои сборники стихов. Объяснил про наше телевидение.
Но меня сперва брали в телерадиокомитет старшим редактором радио тоже в отдел общественно-политических программ. Где начались мои странствия почти по всей Чукотке. От командировки до командировки. И первое интервью для телевидения, в августе месяце, я делал именно после своей первой командировки в Залив Креста.
А потом меня перевили на ТВ.
Так я опять оказался в тандеме с Андреем!
У нас у каждого были свои программы и передачи. Мне достались программа А’мын етти! (чукотское приветствие, которое дословно переводится как Я пришел!) и передача Встречи (интервью с интересными людьми Чукотки и гостями нашего округа). Выход в эфир – раз в месяц.
Эфирное время программы – 45 минут. А передачи – 20-25 минут.
Мне поначалу было невдомек: много это или мало, потому что я пришел из газеты. Там все меряется строчками в неделю и в месяц. Мы это называли строчкогонством. А тут – минуты. Однако меня сразу предупредили: 2 минуты эфира – это одна страничка плотного текста с соответствующим интервалом между строк…
Программа разбивается на подводки – тексты ведущего. Небольшое интервью с кем- и где-либо. Видеосюжет примерно столько же минут с закадровым текстом редактора программы: то есть текст за мной. Если кто-то пишет другой – его я должен буду вписать в список тех, кто заработает гонорар. Обычно мы вписывали таким образом своих внештатных корреспондентов самых разных рангов, должностей и специальностей.
При этом надо было разнообразить в программе географию. Можно подзаснять начальника в окружном исполкоме, но следующий сюжет должен быть из того или иного поселка; в кадре должны быть и рядовые охотники и рыболовы, оленеводы и работники портов, геологи и авиаторы, строители и шахтеры. Должны быть в кадре не только белые, даже если он еврей или кореец, но местные колоритные лица эскимосов, юкагиров, чукчей. При этом желательно учитывать, что есть чукчи тундровые, а есть береговые, есть эскимосы провиденские, но есть эскимосы нунямские. И это все разные люди, разные семьи. И помнить, что и береговые чукчи могут быть лоринские, и уэленские, а тундровые, к примеру, канчаланские и великовские и еще многие-многие другие…
Андрюша был истинным тележурналистом; уверенно и красиво держался в кадре. Иногда он меня звал на подмогу во время живых эфиров, во время которых того и гляди будешь мертвым: надо было вложиться строго в регламент, в свое время эфира. Надо было отследить каждого и предугадать, что тот или иной человек может сказать, куда поведет свой разговор. Наиболее ретивых, надо было аккуратно привлекать в нужное русло тематики эфира. При этом должно отметить, что подобные эфиры были новшеством в нашей студии. И надо было обладать талантом еще и разговорить своих собеседников. А в студии подчас набиралось до десяти человек выступающих. И с ними надо было справиться! И Андрюша имел соответствующий талант.
Когда Андрей был в отпуске, то живьем пришлось командовать и мне. Первый мой эфир я делал в полуобморочном состоянии. Все как во сне. Еле справился. Запись не делали (экономили видеопленку!), поэтому я так и не увидел своего изображения, но уверен, что это было жалкое видео моего ведения…
Так вот: моя программа А’мын етти! Была рассчитана в первую очередь на работников сельского хозяйства, поэтому мне вновь пришлось ездить почти по всей Чукотке. Из командировки в командировку. Иногда в своем жилье (а первый год – это общежитие строителей, в комнате в 4-6 человек, а уж потом квартирка в девять квадратов)…а мои жена с дочкой – на Южном Сахалине…
Первая запись моих подводок была самой тяжкой. Ты сидишь за удобным столом, как на возвышенности. На тебя направлены все юпитеры и прожекторы. Лампы в них такие, что холодная поначалу студия становится экватором. А твои рубашка и костюм волглыми минут через 30…но не это самое страшное. Самое ужасное – это когда на тебя наезжает камера, стационарная, огромная. Ты смотришь в ее черное огромное око, которое зловеще упирается в тебя взглядом, требует отчета, а ты говоришь:
- А’мын етти, тумгытури! Добрый вечер, дорогие друзья!
А эта жуткая чернота смотрит в тебя нагло и в упор и…молчит. И ты говоришь в нее:
- Сегодня в нашей программе!...
И уже легче…пошла, пошла, родимая! Знай наших! Молчишь! А я буду вот говорить! Буду! и выскажу все!!!
Куда легче передача Встречи. Находишь людей, беседуешь с ними. Узнаешь о них побольше. Набрасываешь вопросики. Устраиваешься поудобнее в кресле, что советуешь сделать и своему собеседнику. Включается свет. Начинается съемка. Обмороченное состояние уже не у меня, а у моего собеседника. Меня камера почти не показывает. И я не вижу ее жуткое хайло! Сижу, понимаете ли, и ободряю человека, то глазами, то кивком головы. И главное, смотрю в упор, успокаиваю. Почти все 20 минут эфира… И разговариваю и разговариваю не с ним, а его!
Раздался телефонный звонок.
- Иваныч, зайди!
Андрей приподымает правую бровь с вопросом.
- Иду. – и говорю своему начальнику. – Сам вызывает!

                7.

С утра было тяжкое состояние. Словно туча нависла; облекли меня в тяжкие, грязные одежды, а к ногам привязали гири…
Тоска несусветная…я тут совсем один…мои – одни на берегу Японского моря…
Жизнь продолжается. А я не вижу смысла в ней…
Да, работаю! Ни дня пропуска!
Но это не радует…
Да, пишу рассказы (вчера закончил еще один) – но кто их будет читать, кроме моих ребят, что собираются в моей квартирке?!…
Зачем?!
Да, песни…и кто их слышит?
Не хочу никакой карьеры…хочу жить именно так…
Но именно через так – тупик…
И что я делаю тут? На краю света! На берегу последнего моря, которое отмывая наши берега – омывает и берега Аляски…
Мои друзья вчера меня поддерживали; говорили, чтобы я избрал, в какой области я бы хотел стать чуть ли не гениальным…я им предложил варианты, а они сказали – только что-то одно: или музыка, или литература, или журналистика…но для этого мне предстоит открыть ту тайную книгу мудрости, что в моем кабинете древнего замка ТАМ. Но – между тем – мое время еще не приспело…
Господи! Да что ж такое со мной происходит?!
Почему именно со мной?!
Почему я – это я?!
Голова заболела. Под левой лопаткой стало колоть, словно шилом ударяли не спешно, с жестоким наслаждением.
Выпил таблетки.
Немного отпустило.
Но потом опять начались боли…
Почему именно я?!
И – кто я?!

                8.

У главного редактора было накурено крепко: хоть топор подвесь…
Собственно говоря, почему именно топор?!
Была планерка.
Леонид Павлович вкратце рассказал о планах предстоящей недели. Потом начались своего рода дебаты. Больше всех говорила главреж (главный режиссер). Олеся была жестким человеком, требовательным руководителем.
- Вот! – говорила она, указывая на меня. – Что это у тебя за манера. Все хочу сам! Это как понимать? Чтобы найти ведущего твоей программы с коренным лицом, ты взялся вести сам. Теперь ты просишь уже кинокамеру и хочешь сам же снимать свои видеосюжеты! Все сам?! Но ведь и другие хотят заработать!
- Да я не о деньгах, -пытался я парировать, - хочу освоить работу и кинооператора, и фотографа тоже…без обид…
Ей вторил мой начальник Андрюша:
- Надо разнообразить сюжеты. Нельзя только снимать оленеводов и охотников. В поселках тоже трудятся хорошие специалисты. Надо показать их лицом нашим телезрителям.
Совещание затягивалось. Народ начинал скучать, тем паче, что опять приступили к обсуждению уже в который раз именно моей работы…
Нет, я понимаю. Мне еще до профессионализма далеко… Тележурналист – это не газетный журналист. И есть негласная их нелюбовь друг к другу…
Но я полюбил телевидение.
Я стал частью его.
Нет, это не тешило мое самолюбие. Мне просто нравилось рассказывать людям об увиденном. И благо – я мог это показать через видеоряд. Проблема в другом: как именно снять на кинопленку то, что ты видишь. Чтобы это зацепило так зрителя, чтобы твои кадры преследовали его повсюду и всегда, днем и ночью во снах…хотя бы пару дней…
Кинооператор, как и фотограф, - он видит этот мир по-своему. Находит кадр (!) там и в том, мимо которого проходит обычный обыватель. Он, кинохудожник, заставляет людей видеть мир по-иному… более пристально, объемно, раздумно, глубинно!
- Все, товарищи телевизионщики! Конец разговорам – за работу! – подвел итог Леонид Павлович.
И мы побрели по своим кабинетам.
В нашем доме ТВ было два коридора, длинных, немного сумрачных. На первом и втором этажах. А направо и налево – наши кабинеты.
Двери были открыты и никого не было за своими письменными столами…где народ?
А, понятно – пятиминутка!
Конечно, все собрались в курилке у туалета. И было продолжение планерки. Тут уже не чурались и крепких словечек, говорили прямо, даже иногда громко!
Я вошел в это прокуренное пространство и не сразу разобрал присутствующих. Голоса-то были слышны, а вот видеть было трудно из-за табачного дыма.
Хоть топор вешай…
Опять топор?!
Я курить не хотел, потому развернулся и направился в свой кабинет. Проходя мимо звуковиков (звукорежиссеров), услышал новую песню. Помрежа Лариса что-то стряпала со звуком, пыталась пару тактов мелодии отделить от всей песни…
- Ларис, - можно послушаю?
- Слушай!
- Отличная песенка…
Я сел в кресло у окна. Музыка меня подхватила; голос певца заставлял переживать слова, хотя они были и на английском языке. Мелодия усердно подчеркивала вокал и получалась гармония, которая отрывала от обыденности, словно показывая, что есть в этой жизни иная жизнь, состоящая из красивых звуков, так похожая на наши несбывшиеся мечты!..
- Иваныч! Вот ты где! – это главный редактор. – Зайди еще раз…
-Иду. Спасибо, Лариса!
- Заходи!
Леонид Павлович пропустил меня в свой кабинет, закрыл дверь и сел на свое место. Стол был старый, с двумя тумбами. На нем лежали сценарные планы и распечатки программ и передач; новости.
- Не знай, как будет погода, но надо бы съездить в Лаврентия. Взять интервью у председателя поселкового совета. Женщина деятельная. Ее в округе прочат вновь на место председателя– мы должны ее поддержать!
- Хорошо, когда вылетаем?
- Я…кого бы…короче, Иваныч, не знаю кого из операторов с тобой послать…у нас два Юрия. Один из них в прошлый раз сорвал съемку…
-Да, помню…
- Но он просит его отправить с тобой…обещает…у него там жена…
- Прости, Леонид Павлович, но его жена здесь, в городе…
- Ну, там другая…у них, у чукчей, так бывает…у него там тоже дети…он с ними не виделся больше года…
- Ну, тогда…я не знаю, как вы решите…
- Иваныч, он хочет лететь только с тобой. Глядишь, ты сюжетиков еще и для своей программы понаберешь, загончик сделаешь на будущее.
- Да я, в общем-то, и не против…
- Осветителем пошлем Григория.
- Хорошо, как скажете…
Григорий в подобных командировках был надежен. Легко устраивал жилье, обеды-ужины; у него получалось быть своего рода директором съемочной группы. Но за финансы и качество съемок, конечно, отвечал я, как редактор.
Значит, опять в путь-дорогу…в Лаврентии я еще не был…

                9.

Нам повезло. Только сели: началась пурга!
Повезло, что приземлились. А вот как повезет, когда пурга затянется на неделю?!
Григорий, как и ожидалось, решил все наши бытовые проблемы. Каждому достался отдельный номер в гостинице. Я просто упивался тишиной и одиночеством в своем номерке…
Но не долго…
Юра исчез. У трапа самолета встречала его, в самом деле, девушка с мальчиком лет семи. Она радостно встречала своего мужа, горячо целуясь с ним и обнимаясь.
- Я вас найду, - сказал нам довольный Юра. – Завтра!
Уже второй день, а Юра…
Мы, впрочем, скучать не стали. Я пошел в поселковый совет; познакомился с председательницей. Женщине было, как мне показалось, под 50. Мы с ней обговорили вопросы и ответы. Она очень нервничала.
 - Да вы не переживайте сильно! Все потихонечку обговорим; что не получится – потом режиссер вырежет из пленки…
- Ой, я ведь никогда не выступала по телевидению…
- Значит, у вас будет дебют!
Я пришел в гостиницу, в свой пустой номер. Решил подождать Григория, чтобы сходить в столовую пообедать. Гриша пропал…
Объявился на следующий день.
- Ты тоже жену тут нашел?
- Лучше ничего не спрашивай!
- Да, но один вопрос у меня все-таки есть: когда начнем съемки?
- Я всего лишь осветитель! Юру надо спросить…
- Да, только его надо еще и дождаться…но, знаешь, пойдем в Совет: ты прикинь как будешь свет ставить, розетки то да сё…
- Мысль неплохая. Давай туда все и перетащим сразу…
Опять мы встретились с председательницей. Она нас упросила пообедать у нее дома. Впрочем, меня сильно просить было не надо, потому что я вчера смог только попить чаю – остался и без обеда и без ужина…
Но мы с Гришей все-таки заранее все расставили, приготовили: можно сразу начинать съемку…
Юры вот только нет…
Елена Ивановна оказала нам честь у нее отобедать. Тут была строганина и из белорыбицы, и оленины. Солености разные, приправы. А ее дочь сварила настоящий борщ! Дочь жила с мужем и ребенком у Елены Ивановны, которая уже много лет была вдовой…
Гриша, само собой, сбегал за водкой. Но я строго предупредил: завтра съемки! Словом, словно разрешил только по рюмашке…
Разговоры за столом на Крайнем Севере? Обычные: большая часть их про Материк…
В дорогу, в гостиницу, председательница надавала нам неплохой колбаски, опять же оленинки.
Гриша подался в свой номер.
- А ты к жене-то второй не пойдешь?
- Юморишь?! Нет, она сегодня ушла на сутки…
- Свободный то есть…
- Давай я ужин потом сорганизую… хорошо?
- Добро!
И вот я в тише своей каморки…
Мысли разные. Но одна навязчивей другой.
Все-таки надо…надо уезжать на Материк…мои уже вернулись с Сахалина… дочке в школу скоро; пусть уж на Материке пойдет в первый класс…
Я сел за стол. Появилась первая строчка, предложение; абзац. Через пару часов получился рассказ…
В дверь постучали.
- Да?
- Пойдем ужинать! – Гриша так выглянул из-за двери, что показались в большей мере его большие очки. Крупный план!
Он повел меня не в свой номер.
- Вот, знакомься: Люда, а это Марина!
Девушки доканчивали сервировку немудреного стола. Гриша был крайне доволен. Потирал руки.
Эскимоски?...нет, чукчанки, береговые…
Смуглые лица их улыбались. Им нравилась обстановка. Им нравилось, что ожидание борта (самолета) не будет таким скучным.
А полеты отменили на неопределенный срок…пурга! И вся власть твоя, человек, оказывается пшиком…
Мы говорили на разные темы. Обычные темы на Чукотке. Но это с белыми о Материке, а с местными: об охоте, о погоде, о прошедшем лете, о рыбалке!
Я сердечно поблагодарил за гостеприимство и за ужин. И ушел в свою тишину.
И принял решение: да, надо возвращаться на Материк.
Здесь, в Лаврентии принято решение.
И тут я вновь вспомнил, почему меня так манил этот посёлок и этот залив. Потому что в молодости моей моряцкой были встречи не единожды с городом, в котором покровителем был святой Лаврентий…город тот еще дальше моего, в Северной Италии, и называется он Генуя…

                10.

Все! Получилось! Съемки прошли!
На душе полегчало. И даже не напрягало меня, что пурга нас задержит, видимо, здесь еще на пару дней лишнего!...
Дело сделано. Кстати, и я еще насобирал информации для своей программы и в Новости…то есть я тут не напрасно ел и ночевал…!
Мои напарники вновь разбрелись по своим женам.
У администратора зазвонил телефон. Она меня позвала к трубке.
- Завтра, может, будет борт на Анадырь. Приготовься к взлету! – это Юра. – Нас возьмут если что – я договорился!
-Добро! Принято!
И тут я встретился с Мариной, вчерашней девчушкой.
- Добрый вечер!
- Добрый! – но она не была так оживлена, как вчера…какая-то грусть-тоска таилась в ее карих, почти черных глазах…
- Мы с Людой приготовим ужин. Придете?
- Хорошо! Я буду у себя.
- А какой номер?
Я сказал.
Зашел в комнату Григория. Проверил: фонари и стойки были собраны; упакованы.
Ничего не скажешь, вот в этом он молодец! Все уже собрал!
Кинокамера и магнитофон были у меня.
Всё запаковано! К полет готовы!
Раздался стук.
- Можно?
Это была Марина.
- Да, уже?
- Нет, - она была сосредоточена, на грани отчаяния. – Вы правда журналист?
Я только сейчас заметил, что она еще совсем молоденькая, чуть ли не ребенок…ее черные глаза умоляли… Такая перемена меня смутила.
- У вас есть…
- Удостоверение? – я уже привык к таким просьбам: народ по-детски спрашивает и живет… - Да, конечно…вот… - и я протянул ей красненькую книжечку…- что-то случилось?…
- Я еще вчера решила…решилась…у меня к вам огромная просьба…
- Да, я слушаю…
Она сперва села на стул напротив. Разгладила смуглой ручкой теплую юбку, одернула, чтоб ниже колен; в черных колготках.
- Вы меня простите…
Она встала, зашла за стул и стянула с себя черную водолазку.
Свет в комнатке был не яркий. Но я сразу разглядел черные точки на ее теле.
- Что это? – я поднялся и подошел. Черные точки были по всему телу; на руках, на приоткрытых грудях, на животе, руках, спине… я был в ужасе. – Что это?!
- Мой муж гасит о меня папиросы и потом бьет. Бьет и гасит о меня папиросы…
У меня дрогнул голос, и неприятный озноб пробежал по всему моему телу. И волна жалости накатила на меня; и тотчас за ней – злоба и ненависть на того живодера…
- Что ж такое?!
Марина стала влезать в черную водолазку. Поправила волосы. Отошла от меня, обошла стул с другой стороны и села.
Я поспешно сел напротив. Слов у меня не было. Мысли бегали наперегонки; какие-то глупые, никчемные…
- Я замужем уже семь лет. У нас дети. И я не знаю, что делать… я подумала: может, вы расскажете о моей жизни…чтоб все знали…чтоб ему было бы неповадно…чтобы или перестал или ушел…ушел…только куда? Мы чукчи береговые, в тундру не ходим далеко…
Она сидела с ровной спиной; говорила как под протокол; и по ее смуглым, чуть зардевшимся щекам, катились крупные слезы.
- Мне надо будет до вас доехать, -наконец дошло до меня. – Встретиться с твоим мужем, поговорить. Но это будет не сразу, на это надо время. Для этого мне надо будет поговорить с главным редактором, обсудить твою ситуацию.
И я стал ей объяснять, как я делал, когда был заведующим отделом писем в газете. Приходили письма ведь разные. И с каждым я занимался конкретно. Без спешки. Журналисты живут для людей. Никого не хочется обижать; но когда вопиющие факты – то об этом хочется кричать на всю вселенную…другое дело, что у начальства длинные руки – и они легко прикроют твой рот…потому что у них – свое начальство, повыше…все выше и выше…
- Хорошо…я буду ждать вас…очень буду…

                11.


Андрей, мой завотделом, сидел за столом, поспешно перелистывал какие-то бумаги. И записывал в чистый лист.
Я немного замешкался, но потом попросил:
- Андрюш, тут сюжетик про девушку…
Зазвонил телефон. Андрей взял трубку…
- Владимир, извини…
И начались разговоры о встречных планах, коммунисты вперед!
У меня завязалась маниакальная мысль о той черноглазой…такой хрупкой…такой беспомощной в этом жестоком мире…
Зашла режиссер Ольга.
- Ты мне нужен; пойдем потолкуем, посмотрим видеоряд.
Я последовал за коллегой. И просидели мы несколько часов.
Мне сегодня еще предстояло подстраховывать своего Андрея на живом эфире. Я один уже раз вел его. Я был на грани обморока и весь эфир прошел как в тумане. И время – эти противные 45 минут оказались вечностью…и пошел выжимать майку в туалет…был весь сырой…
И вот – на сцене, точнее в центре стола Андрей. Я сел под камеру. Так чтоб и не на виду, и в то е время, когда камеры будут переключать на Женю, тогда меня будет видно краешком. Моя задача, при нужде, принимать записочки от гостей студии и передавать Андрею. Народу было много, в студии свободных мест не было.
Мне нравилось ведение Андрюши. Он ловко справлялся с вопросами, умело давал слово то одному, то другому гостю. Делал перебивочки, обращаясь к режиссеру.
- Да, мне так никогда не вести круглые столы…
Я в этом смысле был кабинетным работником. Заснял, сделал интервью; с режиссером разложили передачку – все! А тут при всем честном народе, вживую! – чего-нибудь ляпнешь невпопад, оговоришься…нет, не моё!
Я пришел в квартирку уставший, прилег. И тут же душа подалась туда. И я оказался в своем Дворце, в своем кабинете. И почему-то никого не было…я побродил по дворцу; вышел на улицу. Аккуратными рядами маршировали мертвецы с пустыми глазами…я сел на облачко и полетел к горам. Они меня давно манили. Но когда мы приблизились к ним, то из облачка раздался голос:
- Вам сюда не положено! Дальше пути нет!
- А если я вот очень хочу?! – сурово произнес я. – Что, запретишь?!
Мгновение ожидания, и мы тронулись в горы. В одном месте была пещера. Я направил облачко в нее. И мы оказались в катакомбах. И я понимал, что мы лети вниз. Все глубже и глубже. Мне стало немного не по себе. Еще глубже…
И вдруг: я увидел свет от огня и в этом огне горел…человек…он кричал неимоверно, раскрыв рот в пол-лица…я пришел в ужас…кажется каждый волос моего организма встал дыбом…
- Нет, нет! -закричал я. – Уходим, уходим вон!
И пока мы поднимались к выходу я вдруг все понял: все эти друзья – не друзья! Они издеваются над людьми, кидая их в огонь на мучения! Они охранники бездны! Вон, вон от них…!!!
В моем кабинете их было несколько.
- Вы, суки, что же делаете с нами?! Не хочу вас знать, презираю, ненавижу! Пошли от меня!
Но они стояли, веселясь моим бешенством.
- Не уйдешь!
-Да видал я вас всех, сволочи! Отрекаюсь от вас навсегда!!!
И вдруг в это мгновение они стали отступать к стене, в трепете, с ужасом в глазах. Я не понял, что это! И уж готов был порадоваться: как я их отделал! Но краем глаза рядом с собой, справа, увидел величественного человека, в блестящих доспехах. Он появился, когда я отрекся. Он просто стоял при мне. Ангел-хранитель. И бывшие друзья были в страхе до умопомрачения.
Я выбежал из своего кабинета; свет в коридоре по-прежнему падал под одинаковым углом и справа и слева. Я зашел в зал, где стояла Матерь. Я также обругал и ее, не скрывая своей ненависти. И она вдруг чуть подсела, склонилась немного и распалась в…прах.
Я вышел из дворца и сел на облако. Оно меня доставило туда, откуда началось мое путешествие по одному из уровней ада несколько месяцев назад; я бы назвал это место аэродромом…
Я прошелся по ровной площадке; дальше было нагромождение камней, а за ними: огромный проход в виде пещеры…я встал перед ним…и душа вернулась в тело.
Я потрогал пульс. Он трепыхался как у зайца…я был изнеможден, словно прошел километров 30 по тундре; весь потный…даже курить не смог…повернулся на бок и…уснул…

                12.

Время летело и летело. Но ни один день не мог догнать другой. На улице повеселело. Яркое солнце марта (береги глаза!).
Но морозы прежние. Колючие, кусачие.
Моя душа выходила из тела с трудом. И я брел по тоннелю долго…где-то неделю…и когда вошел в нынешнее бытие – душа осталась только в теле…
Что бы сказал Данте Алигьери на мой рассказ?
На телевидении я объявил новость, что ближе к лету покину Чукотку. Мои молодые коллеги приуныли. Кто-то обиделся. А Катя, помрежа, с грустью тихо проговорила:
- А я думала, что буду ходить на работу и буду заходить за вами… - она не отвела взгляда, а в уголке правого карего глаза сверкнула слезинка.
Эх, Катюшенька…меня ждет жена и мое самое любимое существо на этой земле – моя дочка…я от них – никуда!
Я себя чувствовал на грани: предателем. Такие дела заворачивать начинали…поддержку ото всюду заимели…и вот…
Я сидел в кабинете, когда прозвонил телефон.
-Да? Алло?
- К вам пришли, - докладывала вахта при входе на телевидение.
- Иду.
Она стояла, совсем ребенок. Вся в мехах. Одета дорого и со вкусом. Смугленькая, улыбчивая.
- А я вот на семинар приехала. Дай, думаю, навещу своего знакомого по Лаврентию! А то скоро уедете от нас…
- ЗдОрово, Марина! Очень рад! Подожди немного: я отпрошусь!
Как назло Андрея не было на месте. Я зашел в Новости.
- Юра, мне надо уйти. Передашь Андрюше, что я ушел на дело!
- Проблем нет, дорогой, беги!
Я оделся. Подхватил Марину под локоть, и мы вышли на солнечную улицу.
- Как у тебя со временем?
- Я сегодня свободна, а завтра улетаю в Уэлен.
- Я бы тебя пригласил к себе, но у меня даже поесть нет нечего. Пойдем в кафе!
- А потом ты меня сводишь в кино?
- Хорошо! Сходим!
Марина шла легкая и счастливая. Словно, жизнь удалась; все так легко-легко; все нужное сделано. И ты уже чуть ли не отрываешься от земли…
Марина оказалась интересной собеседницей; она была начитана. Она оказалась художником. Она рисовала по кости.
Она мило смеялась. И смотрела прямо в мои глаза. А глаза у нее были черные и в них был тайный свет, глубоко-глубоко, в которых можно легко утонуть.
Кино оказалось смешным. И когда Марина смеялась, она клала свою головку на мое плечо и крепко сжимала мою руку.
- Марина, по поводу твоего дела…
- Молчи, ничего не говори…ничего не надо…все хорошо…сегодня же так хорошо!?
- Славно…
- Я очень рада…очень…очень благодарна тебе за все…
- За что?
- За тебя…за весну…за такую погоду…и что я такая счастливая сегодня!
Мы подошли к дверям гостиницы. Я ее приобнял, а она меня обняла крепко-крепко. Поцеловала в щеку.
- Буду помнить тебя и наш этот день. До свидания…
Я прошел дальше улицей, свернул и направился на телевидение. Домой что-то мне не хотелось. В теплую холодность своей постылой квартирки…
В нашем кабинете сидел Андрюша. Что-то писал.
- А ты что бродишь?
-Вот, решил зайти на огонек. А ты что не дома?
- Завтра серьезная встреча с председателем Чукотки. Набрасываю вопросы.
- Тогда не буду мешать. До завтра!
-Спокойной ночи!
Нет, надо идти домой…
Дети бегали по коридору второго этажа. А на ступеньках лестницы сидел Женя.
- Во, ты чего? Давно сидишь…
- Не больно…вот с детишками поговорил.
- Заходи.
Мы закурили. Женя ударился в разбор Библии.
- Не понимаю, зачем Бог убил первенцев египетских? Понятно, взрослые, но невинные дети.
- Ну я так понимаю: не доходили слова Бога до людей. Бог такие чудеса творил через святого Моисея. А они хуже баранов…Бог Свою силу показывал, Он говорил, что Он Творец всего и вся…а они, никчемные, упирались, задорились. Как бы кричали Ему в лицо: ну, докажи, покажи, вразуми! Вразумил…
Помолчали. Еще закурили.
 - Чаю?
- Давай…
А потом вдруг выпалил:
- Володь, я, кажется, влюбился…
- Поздравляю. И в кого?
- В Катю…из Новостей.
- И как?
- Я ей не говорил. Да и не понятно, она с Димкой все еще или нет?...
- Девушка она неплохая. Я с ней был в командировке. Молодец! Работа спорится. И за собой ухаживает ладно.
Помолчали. Закурили.
Женя от меня ушел во втором часу ночи.

                13.

   Еще месяц прошел. Или другой. Я потихоньку собирался. Хотя неправильно сказано: собирать мне было нечего. Сколотили мне в порту большой дощатый ящик. Положил я туда все свои рукописи, книги, журналы, печатную машинку, спальник и гитару. Отправит потом все Женя, когда навигация начнется.
Чем ближе к сроку отбытия, тем как и тяжелее на сердце. Но не так, как это было у меня очень давно при расставании с морской жизнью и Одессой. Тогда я уезжал в неведомое. Бросал единственное, что имел. Именно то, чем занимался четыре года. Друзей, экипажи, базу…опять же: Одессу…ведь с Одессой прощался навсегда!
В Анадыре было и тяжело и облегченно. Потому что ехал к жене и дочке, по которым очень скучал. Очень…
Но временами накатывало. Накатывала неведомая тоска. До скорби. Видимо, все-таки не до конца довел свое время на Чукотке, что-то не доделал…что-то упустил…да и мало был в этих любимых краях…навсегда любимых…
Я сел. Слова рождались в предложения. Предложения заполняли страницу за страницей. Еще один рассказ…
Закурил. Сел на табуретку у окна, и стал любоваться горой Дионисия. Словно ласковый крупный зверь лежал под солнцем. И дремал. И голая-голая тундра. Под сверкающим на солнце снегом.
Ладно, схожу на телевидение.
А там было шумно.
Готовилась запись блока новостей на субботу. Режиссеры бегали, журналисты бегали. Как в догонялки. А подошел к студии, где записывались наши программы, шли живые эфиры. Скучали только операторы. Женя сидел у камеры и не вдавался ни во что…увидел меня, махнул рукой, улыбнулся. Я в ответ тоже помахал рукой.
Андрея не было. Я сел за свой стол. Проверил ящики. Они были уже пусты.
Очередной этап жизни завершается.
Я тупо смотрел в окно, запорошенное снегом; и ничего не видел через него. Потому что оно было запорошено снегом. А я смотрел в него, словно хотел увидеть улицу и то, что на ней делается…

                14.

Я закончил писать сценарный план. Андрей глянул на него.
- Добро! Иди к главному.
И я пошел отдавать его главному редактору телевидения.
Леонид Павлович встретил приветливо. Мы давненько не встречались.
- Володь, не в службу, а в дружбу – занеси вот эти документы в окружную администрацию. Вот здесь написана фамилия и кабинет.
- Сделаю.
- Ну, у тебя последняя передача осталась, Встречи?
- Да.
- Ну, не грусти. Жизнь идет по этапам. Если не они тебя, то ты – по ним!
На улице ярко-ярко светило солнце. У меня от него немного резало глаза. А очки покупать уже поздно.
Администрация находилась рядом, можно сказать в соседнем благообразном здании. Я за эти два года только раз там был. Был партхозактив округа.
Я показал свое удостоверение, спросил, как пройти к кабинету, который мне был нужен.
Отдав толстую папку, на лестнице я столкнулся с Надей. Черноглазая, стройненькая. Мама у нее – эскимоска, известный человек в Анадыре, а папа – юкагир. Мы с ней познакомились давненько, были в одной компании, в которой были и журналисты, в том числе из газеты, и администрация округа.
- Привет!
- Привет!
Слово за слово, мы проговорили с полчаса.
- Жаль, что ты уезжаешь. Умные и любящие наш край нужны Чукотке…очень жаль. Потом жалеть будешь…
- Буду! – и тут у меня появился нежданно вопрос, на него мне Надя могла легко дать ответ. – Надюш, а ты не помнишь, в начале месяца семинар или что-то вроде этого в честь чего проходил? Тогда еще с Уэлена, Лаврентия приезжали?
Она чуть задумалась.
- Нет, ничего подобного не было и не могло быть. Точно! Потому что я составляла график мероприятий на квартал.
- Спасибо. До свидания!
- До свидания!
Выхожу на улицу…
Марина, Марина…
Почему она так и именно ко мне?
Не понимаю женщин…не понимаю…
Она тогда прощалась со мной навсегда;  в попутчиках на короткий срок…

                15.

Ну вот и всё!
Вчера собралось почти все телевидение в моей каморке. В этот раз разрешено было даже вино. Но только сухое! Даже главрежиссер пришла с мужем. Но другого начальство, впрочем, не было.
Все мне прочили добрую дорогу и успехов в жизни и творчестве, и чтоб еще не забывал Чукотку!
Посидели славно. Со всеми наобнимались, нацеловались напоследок.
И вот сижу в машине, на заднем сиденье, прижавшись к двери. Меня подвезли по пути. Ребята уезжали на съемки на мой любимый Мыс Шмидта, откуда началась моя чукотская эпопея впервые (этап первый!) в 1975 году.
Мы ехали по ледовой дороге через реку Анадырь. Дорога портилась. Весна расправлялась с зимою потихоньку, но упорно и со знанием дела.
Ну вот и всё! Прощай, Чукотка! Атав, Нутэнут!

     PS
Через год случилось то, что казалось немыслимым. Невозможным при всех обстоятельствах. Нашего телевидения больше не стало. Практически весь коллектив остался без работы. И выехать уже на материк было почти невозможно. Билет на самолет стоил чуть ли не как квартира в Анадыре…
Но если бы мои приехали, мы бы успели заселиться в новом комфортном доме, в двухкомнатной квартире. Ира, моя жена, всегда была бы при работе – ей берегли место воспитателя в детском саду. Остался я бы без работы…и опять бы пустился в путь…или бы в тундре работал с чукчами, или уехал на Аляску на путины…хотя еще один вариант: в 1991 году открылся первый храм на Чукотке…прибыл первый епископ Нутэнут, который потом ушел в раскол…
Мой друг Юра из Новостей, оказался в США, на Аляске, где прожил несколько лет, зарабатывая на пропитание своей семьи в Анадыре.
Андрея вскоре взяли в администрацию округа.
Женя стал управляющим банка.
Леша успел уехать в Питер.
Нашего телевидения больше не стало.
Но я рад, что успел на нем поработать в последний год его жизни…


27 апреля 2024 -25 сентября 2025