Глава 17. Великая битва

Драккар причалил к серому острову, укутанному тяжёлыми и сухими туманами. Остров был словно несуществующий, будто кто-то вырвал его из чьего-то страшного кошмара. Дружина была готова следовать за Ирдаром, куда бы тот ни направлялся. Они знали, что любые пути, проложенные им, приведут их к обязательной победе.
Сквозь туман Ирдар ступал туда, где земля казалась мёртвой с самого сотворения мира. Перед ним раскинулось поле — не лес, не гора, не долина, но огромный ровный простор, словно выжженный рукой Богов. Камни чернели, обугленные и треснувшие, будто здесь некогда бушевал огонь, и ни один росток не решился вновь пробиться сквозь эту золу. Пока сюда не пришёл настоящий воин. Там, где ступал Ирдар — тьма отступала, словно в рассветных лучах, и сквозь золу пробивались молодые ростки. Совсем маленькие, но источающие жизнь.
Над полем висело небо, кроваво-багровое, как затянутая рана. Из разорванных облаков вырывались молнии — белые, слепящие, падающие без звука. Но каждый удар оставлял в воздухе гул, похожий на далёкий рёв зверя. Казалось, само небо наблюдает за тем, что должно случиться, и предвкушает кровь.
Воздух был тяжел, наполнен запахом серы и железа. Каждый вдох жёг грудь, словно в неё заливали расплавленный металл. Туман стлался низко, клубился вокруг ног Ирдара, и казалось, будто земля пьёт его силу с каждым шагом. Но он шёл, опираясь на меч, что вёл его все эти годы. Шёл так, как идут воины к битве всей их жизни: без колебаний, с прямой спиной, но с грузом, который уже никогда не сбросить.
В этом месте не было птиц, не было зверей, не было ветра. Только камни, багровое небо и пустота. И эта пустота была не безжизненной — она дышала. Ирдар чувствовал её, как чувствует воин взгляды врагов перед засадой. Всё поле смотрело на него, как на жертву.
Он остановился. Перед ним лежал чёрный круг — равнина, очерченная трещинами в камне, словно невидимая рука выжгла здесь границы. Этот круг был похож на древний жертвенник, где кровь текла тысячелетиями. Ирдар понял: именно здесь сойдутся они. Здесь закончится его путь.
Он поднял глаза, и на миг ему показалось, что туман сгущается, формируя тени. В этих тенях он видел лица — Торвальда, Ирдис, Сигрид. Их глаза глядели на него без упрёка и без надежды, как свидетели, что пришли наблюдать исход. Он кивнул им, словно принял их молчаливый вызов.
Ирдар вонзил меч в землю, рядом с собой, и опустился на колено. Его дыхание шло паром, хотя в воздухе вокруг хватало жара. Он коснулся горячего камня рукой, как воин касается груди перед молитвой. Но слов не произнёс. Он молчал — молчал, потому что знал: поле слышит его без слов.
Мир застыл. Время остановилось. И тогда Ирдар понял — поле ждёт. Оно жаждет, чтобы два пути, шедшие десятилетиями, сошлись здесь и слились в один. И в этом слиянии будет кровь.
Он поднялся, извлёк меч из тверди и встал прямо посреди круга, один. И сказал сам себе:
— Здесь — финал. Мой конец. Или его.

Туман зашевелился. Он не рассеялся, не поднялся, но начал двигаться — будто чья-то невидимая рука размешивала его гигантской ложкой. Клубы серого дыма завивались спиралями, вытягивались в длинные нити и сходились в одну точку, как потоки воды, что стекаются к омуту.
Другие викинги за его спиной, что пришли вместе с ним на остров — медленно растворились в воздухе, словно были не более, чем иллюзией. Бравые крики растаяли вместе с ними, равно как звуки ударов о щиты топоров и мечей.
Ирдар напрягся, перехватил меч обеими руками. Его дыхание стало медленным, глаза сузились. Он не моргал — ждал. Всё поле, словно огромное существо, задержало вместе с ним дыхание.
Из тумана вышла фигура. Высокая, но согбенная, словно её гнуло бремя веков. Одежда была чёрная, как вороново крыло, длинная, развевающаяся, хотя ветра не было. Ткань не шелестела, но казалось, что она ползёт, как живая, стекает по его телу.
Лицо Лорна скрывала тень капюшона, и лишь глаза светились из глубины — не как пламя, не как звёзды, но как две змеиные искры, скользкие, холодные и ядовитые. Он не шагал — он скользил, так, что нога не касалась земли, а камни не отзывались звуком.
Воздух вокруг него сгущался. Вдруг вблизи Ирдара трава, что едва пробивалась сквозь трещины камня, почернела и осыпалась прахом. Камни покрылись изморозью, хотя над полем горели молнии. Лорн нёс с собой не зной и не холод, а само искажение мира — где он проходил, жизнь умирала.
Ирдар смотрел прямо. Он не позволил себе ни шага назад, ни дрожи в руках. Но сердце билось быстрее — не от страха, а от того, что все годы странствий привели его именно к этой тени.
Лорн остановился на краю круга. Он не вступил внутрь сразу. Склонил голову набок, словно рассматривал Ирдара.
— Ты пришёл, — сказал он. Голос его был тихим, но отозвался в камнях, будто их ударили молотом. — Тридцать зим, почти четыреста лунных циклов… и вот, наконец, ты стоишь здесь.
Ирдар сжал рукоять меча.
— Я шёл за тобой. Шёл по крови и по пеплу. Шёл по дорогам мёртвых и живых. И вот я нашёл тебя.
Лорн усмехнулся. Усмешка не согрела лицо — напротив, сделала его ещё более чужим.
— Нашёл? Нет, Ирдар. Я сам привёл тебя. Я дал тебе ненависть, дал тебе боль. Ты всё это время шёл туда, куда я направлял. Ты был моим клинком, только ты ещё этого не понял. У каждого, живущего на этой земле — путь предопределён, нити судьбы уже сплетены, исход заранее известен. Но ты... Ты умер, не родившись.
Слова ударили Ирдара, как молот по щиту. Но он не дрогнул.
— Ложь! — прорычал он. — Я иду своей дорогой. И эта дорога заканчивается твоей смертью.
— Ты думаешь, я лгу? Взгляни на своё плечо, воин. Ты знаешь, что означает знак, что дарован тебе от рождения? Когда утроба матери отвергла твоё тело — Боги нанесли свою метку, дав тебе второе дыхание. Норны не ожидали, что для тебя нужно было соткать второе полотно. Они хотели сплести лоскут на скорую руку — и забыть. Но знак Богов не дал им этого сделать. Так ты остался без судьбы, без предназначения. В тебе не было ничего и, в то же время, было всё — свет и тьма. В тебе был серый туман. А мне оставалось лишь подтолкнуть тебя в нужном направлении. Я должен был показать тебе истинную тьму. Для этого надо было лишь убрать источники света, что окружали тебя.
Ирдар вспомнил дни, когда он был счастлив. Он вспомнил, как мать прижимала его к груди — тёплой и такой родной. Вспомнил, как отец учил его выбирать дерево и строгать из него копья. Вспомнил светлое и счастливое лицо своей любимой Сигрид, когда они говорили о детях, чей смех так и не зазвенел в стенах их дома.
Он сделал шаг вперёд, в круг. В ответ Лорн тоже переступил невидимую границу. Земля содрогнулась, и в трещинах камня вспыхнул слабый, красный свет. Поле приняло вызов.
Теперь они стояли друг против друга. Два пути, две жизни, две силы. И их дороги объединял один круг, древний, как сама судьба.

Ирдар шагнул первым. Его ноги, тяжёлые от прожитых лет, в тот миг стали лёгкими, как в юности. Он разрезал туман, ринулся вперёд, и меч его блеснул сталью, что знала кровь тысяч врагов. Удар был прямой, честный. Ирдар бил как всегда: без уловок, без замысла — лишь сила и решимость.
Но клинок встретил пустоту. Лорн отступил не шагом, не скачком — его фигура будто раздвоилась, и удар прошёл сквозь дымчатую оболочку. Ирдар едва удержался, не упав, но мгновенно развернулся, снова ударил — на этот раз сбоку.
И вновь — пустота. Лорн стоял чуть в стороне, не шевелясь, лишь глаза его сверкали, как два осколка льда.
— Силён, — сказал он тихо. — Но слишком прям. Так бьют кузнецы по железу, а не Боги по судьбам.
И в тот миг его рука поднялась. Не меч, не копьё, не топор — лишь ладонь, открытая и чёрная. Из неё сорвалась тень, похожая на клубок змей. Она скользнула по воздуху и ринулась на Ирдара.
Воин поднял щит, инстинкт сработал быстрее мысли. Тени ударили по дереву и железу, и щит заскрипел, трещины побежали по его поверхности. Запах гнили ударил в нос Ирдара, как будто он стоял не на поле боя, а в яме, полной мёртвых тел.
Он рванулся, ударил щитом вперёд, и тени рассыпались. В тот же миг Ирдар шагнул ближе и нанёс удар сверху вниз. Сталь врезалась в воздух — но на этот раз не в пустоту: Лорн поднял руку, и его пальцы обвились вокруг клинка.
Ирдар почувствовал сопротивление. Не плоть, не кость — камень, крепче железа. Он сжал рукоять, налёг всем телом, но клинок не двигался.
— Ты думаешь, сталь решает всё? — прошептал Лорн. — Но твоя сталь кует не судьбу, а цепи.
И он толкнул меч в сторону. Одним движением. Ирдар едва не потерял равновесие, но тут же опустился на колено и полоснул снизу, коротко, стремительно. Клинок прошёл по плащу Лорна и вспыхнул искрами, будто резал камень.
Тень вздрогнула. Впервые Лорн пошатнулся — совсем чуть-чуть, но этого было достаточно. Ирдар поднялся и встал в стойку.
— Судьба куется и сталью, — сказал он. — А твоя кровь прольётся, как кровь всякого, кто встал на моём пути.
Лорн поднял глаза, и впервые в его взгляде мелькнуло что-то похожее на улыбку — тонкую, опасную.
— Хорошо, — произнёс он. — Тогда посмотрим, чья сталь крепче.

Лорн раскинул руки, и плащ его, чёрный как ночь без луны, взметнулся, будто крылья ворона. Поле содрогнулось, трещины в камнях вспыхнули огнём. Из расколовшейся земли повалил густой дым, и в нём мелькали лица — искажённые, мёртвые, знакомые и чужие. Они шептали, стонали, кричали голосами тех, кого Ирдар хоронил десятилетиями.
Он услышал отца. Глухой голос Торвальда, полный боли. Услышал мать — её тихий шёпот, как в тот день, когда она отправилась к Скалам Сокола. Услышал Сигрид — её крик, полный ужаса. Все они звали его, все они обвиняли.
Ирдар сжал зубы, закрыл глаза лишь на миг. Когда открыл — перед ним уже не было поля. Он стоял посреди леса, в том самом, где встретил Сигрид впервые. Трава свежа, ручей прозрачен, птицы поют. Она идёт к нему, улыбается, протягивает руку…
— Ирдар, — зовёт она. — Иди ко мне.
Он шагнул — и земля под ногами разверзлась. Вместо травы — черепа. Вместо ручья — кровь. Вместо птиц — стая чёрных ворон. А Сигрид обернулась ведьмой, глаза её пылали зелёным светом, и смех её разрывал небо.
Ирдар рявкнул, оттолкнул образ, как щитом отталкивают стрелы. Вновь поле. Вновь Лорн, стоящий посреди круга. Но теперь вокруг него плясал мрак.
Тьма тянулась к Ирдару руками. Они были длинные, жилистые, с когтями, и каждый коготь был острее любого меча. Он взмахнул клинком, отсек одну руку, другую — и они рассыпались дымом. Но вместо них вырастали новые, ещё длиннее.
В небе молнии сошлись в сплошную сеть. В их свете Ирдар увидел, как фигура Лорна раздваивается, утраивается. То он стоял слева, то справа, то за спиной. В каждом образе сверкали те же змеиные глаза.
— Ты гонишься за тенью, воин, — разнёсся голос Лорна. — А тень нельзя убить. Она в тебе самом.
И в тот миг Ирдар почувствовал, что ноги его уходят в камень, будто земля жадно втягивает его. Он ударил мечом вниз, кромсая камень, вырываясь, но камни сжимались сильнее.
Поле стало адом. В огненных трещинах извивались змеи из дыма, из трещин вырывались руки мёртвых, небо горело молниями, а сам Лорн множился и множился, заполняя всё вокруг.
Ирдар стоял посреди этого кошмара. Один. Меч в руках, дыхание тяжёлое, но глаза горели ярче молний.
— Пусть ты — тьма, — прорычал он, — но я — сталь! И сталь пронзает всё!
И он поднял клинок, готовясь прорезать саму иллюзию.

Ирдар стиснул зубы так, что они заскрипели. Его тело вязло в камнях, руки дрожали от тяжести чар, но сердце его билось так яростно, что казалось — оно само готово вырваться наружу и ударить врага вместо меча.
Всё вокруг было ложью. Лес, крики Сигрид, образы родителей, чудовищные руки и полчища теней — всё это было дымом, что Лорн натянул на его глаза. Ирдар знал: если он поддастся, то утонет в этой тьме и никогда больше не найдёт дороги.
Он поднял голову к небу. Молнии рвали облака, и каждая вспышка отражалась в его глазах. Он вспомнил урок Асгейра:
— Не доверяй глазам, воин. Они видят лишь то, что им дают. Доверяй сердцу. Сердце знает правду.
Ирдар закрыл глаза.
В тот же миг поле изменилось. Иллюзии затряслись, как паутина, которую срывает ветер. Крики стихли, тени обернулись дымом. Всё исчезало, но с новой силой наваливался мрак. Лорн пытался удержать его в своих сетях, но чем крепче тьма давила, тем сильнее билось сердце Ирдара.
Он сделал вдох — глубокий, как перед первым ударом в бою. Почувствовал запах не гнили и дыма, а железа своего клинка и кожи своей ладони. Почувствовал собственное дыхание, парящее в холодном воздухе. Почувствовал землю под ногами — не зыбкую, а твёрдую, древнюю, каменную.
— Ты не в силах отнять у меня моё сердце, — сказал он, не открывая глаз. — А сердце моё — это сталь.
И с этими словами Ирдар взревел, как зверь, и рванул меч вверх. Сталь пронзила тьму. Раздался треск, будто раскалывали огромный лёд. Иллюзия лопнула.
Гул прошёл по полю, словно удар грома. Туман разлетелся, образы исчезли. Открылась реальность — снова чёрный круг, трещины, багровое небо. И в центре, пошатнувшись, стоял лишь один Лорн. Настоящий. Его плащ был разодран, глаза горели слабее, чем прежде, а на лице проступила ярость.
Ирдар сделал шаг вперёд. Его дыхание было тяжёлым, руки дрожали от усилия, но взгляд был ясен, как ледяная река.
— Вот ты, — произнёс он. — Теперь ты не спрячешься за дымом. Теперь твоя кровь узнает землю.
Лорн выпрямился, и голос его сорвался в крик:
— Ты думаешь, победил?! Я — сама ночь, я — вечная тьма!
Но Ирдар уже поднял меч.
Поле приняло его вызов. Снова молнии ударили в землю, и пламя побежало по трещинам. Битва начиналась по-настоящему.

Ирдар бросился вперёд, и его крик был громче грома, что рвал небо над полем. Меч рассёк воздух, и на этот раз Лорн не успел уйти в тень. Сталь ударила по его плечу, и из разодранной ткани хлынула не кровь — тьма, густая, как смола. Она брызнула на землю и зашипела, словно огонь на воде.
Лорн взвыл, но вместо боли в его голосе было бешенство. Он метнул руку вперёд, и тьма, как копьё, рванулась к груди Ирдара. Воин успел поставить щит. Удар был так силён, что дерево треснуло, железный обод выгнулся, и Ирдар упал на колено. Но он вскочил сразу же, словно его подбросила ярость.
Он отбросил щит — теперь оставался только меч.
Снова шаг, снова удар. Лорн отразил его ладонью, но Ирдар сдвинул клинок вбок и полоснул по боку врага. Ещё всплеск тьмы. Ещё шипение, ещё вонь серы и гнили. Лорн закричал, глаза его полыхнули, и он ударил Ирдара в грудь открытой ладонью.
Воздух взорвался. Ирдара отбросило на несколько шагов, он ударился спиной о камень, в глазах потемнело. Но он вскочил снова. В его теле гудела боль, ребра ныли, дыхание рвалось, но он не сдавался.
Они сошлись вновь. Меч и тьма сталкивались раз за разом. Каждый удар Ирдара был прямым, тяжёлым, как удары кузнеца по наковальне. Каждый ответ Лорна — изломанным, скользким, как укус змеи. И всё поле вздрагивало от их схватки.
Камни раскалывались, пламя вырывалось из трещин, молнии били в круг. Земля не выдерживала ярости двух воинов.
Ирдар раз за разом пытался достать сердце врага, но клинок натыкался то на дым, то на ладонь, твёрдую как камень. Лорн в свою очередь пытался утопить его во мраке, но каждый раз Ирдар пробивался вперёд, как река сквозь плотину.
Оба уже были ранены. Рука Ирдара сочилась кровью, где когти тьмы разорвали плоть. Плечо Лорна было пробито, и из раны вытекала вязкая, чёрная жидкость, пахнущая мёртвыми болотами. Но ни один не отступал.
Они двигались по кругу, дышали тяжело, хрипло. Пар поднимался от их тел. Взгляд на взгляд, дыхание к дыханию, шаг в шаг. И казалось, что само время остановилось, чтобы смотреть, кто падёт первым.
Ирдар взревел, поднял меч обеими руками и ударил сверху вниз. Лорн встретил удар ладонями, схватив клинок. Но Ирдар налёг всем телом. Сталь двигалась вниз, медленно, но неумолимо, и лицо Лорна искажалось яростью и страхом.
— Ты… не сможешь! — хрипел Лорн.
— Я должен! — прорычал Ирдар.
Меч опускался всё ниже. Камни под ногами трещали. Поле дрожало. Смерть была ближе, чем когда-либо.

Сталь всё ближе к лицу Лорна. Он сдерживал её, обеими руками вцепившись в клинок, и мышцы на его руках вздувались, как змеи под кожей. Его глаза горели безумием, рот скривился в зверином оскале.
— Ты думаешь, я паду здесь? — выдохнул он. — Нет! Я — не человек, не плоть, не кровь. Я — тьма!
И в тот миг он взревел, и земля под ними содрогнулась. Из трещин в круге рванулись вверх чёрные столбы дыма и пламени, и каждый был как башня. Небо почернело, багровый свет исчез, и мир погрузился в ночь.
Ирдара отбросило назад. Меч вырвался из его рук и вонзился в камень, застряв там, словно дерево в земле. Ирдар упал на колено, оглушённый, грудь его тяжело вздымалась.
Лорн поднялся. Его тело вытянулось, руки удлинились, плащ превратился в клочья, что развевались, как крылья летучей мыши. Его лицо исказилось, глаза расширились, зрачки превратились в вертикальные щели. Он больше не был человеком — перед Ирдаром стояло чудовище, сотканное из ночи.
— Ты гнался за мной тридцать лет, — разнёсся его голос, низкий и многоголосый, будто говорила сама бездна. — А я всё это время ждал этого часа. Я — твой конец, Ирдар!
Он взмахнул рукой, и тьма рванулась к Ирдару, как море, поднятое бурей. Волна мрака накрыла всё поле, и только каменный круг ещё светился слабым красным огнём, словно последняя защита.
Ирдар поднялся. Его глаза были полны пламени — не пламени чар, но внутреннего, человеческого, того, что горит в воинах, когда весь мир против них. Он схватил меч, вырвал его одним движением из камня. Сталь загудела, будто приветствуя хозяина.
— Пусть ты — тьма, — крикнул он, перекрывая рёв бури. — Но я — свет их памяти!
И он шагнул вперёд, в самую гущу мрака.
Тьма заволокла его целиком. Лишь блеск меча оставался виден, как молния в ночи.
Поле дрожало. Вороньё закружило в небе. Всё живое и мёртвое замерло — в ожидании исхода.

Мрак сомкнулся над ними, словно чёрный шатёр. Не было больше неба, ни камней, ни трещин — только два силуэта, два огня в пустоте. Один — стальной, упорный, прямой, другой — извивающийся, змееподобный, чуждый.
Ирдар ринулся вперёд, клинок рассёк тьму. Лорн встретил его удар, и их силы столкнулись, породив вспышку белого света. Свет разорвал мрак на мгновение, и поле снова показалось: камни, трещины, огонь в земле. Но тут же тьма захлопнулась обратно.
Они обменялись ударами. Каждый взмах Ирдара был ударом молота по судьбе. Каждый ответ Лорна — ядовитым укусом, пытавшимся разъесть душу. Металл звенел, воздух трещал. Каждый удар отзывался в сердце, в костях, в самой земле.
Ирдар ударил сверху вниз — Лорн отклонился, вонзил когти в бок воина. Боль обожгла, кровь брызнула на камень. Ирдар не закричал. Он перехватил клинок в одну руку и ударил вбок, врезавшись в ребро врага. Чёрная жидкость брызнула, зловонная, как тухлое болото.
Оба пошатнулись. Оба дышали тяжело, рвано.
— Ты не сможешь! — хрипел Лорн, глаза его горели, как угли в костре. — Я вечен!
— Нет, — прорычал Ирдар. — Вечна только память.
Он собрал последние силы. Его руки дрожали, зрение застилала пелена, но в груди горел огонь, который не мог погасить никакой мрак. Он рванулся вперёд, вбил меч прямо в грудь Лорна.
Лезвие вошло в плоть, и мир взорвался. Свет и тьма столкнулись. Камни разлетелись, трещины рванулись огнём, небо раскололось пополам. Гул стоял, как тысяча громов.
Лорн закричал — не голосом, а воплем всей тьмы, что жила в нём. Его тело выгнулось, когти вонзились в плечи Ирдара, кровь лилась по его груди. Но воин не отпускал меч. Он давил, давил, пока сталь не прошла насквозь.
Глаза Лорна расширились. Свет погас в них, и осталась только пустота.
— Н-н-нет… — прошипел он, и его тело пошло трещиной от кромок меча, как гранитный камень, что треснул под давлением — от края и до края. Затем оно обратилось в чёрный дым, что рассеялся по полю.
Ирдар остался стоять. Один. С мечом в руках. Его плечи дрожали, дыхание было тяжёлым. Кровь текла из ран, и каждое биение сердца отзывалось болью.
Но он стоял. Он победил.
Только поле молчало. Ни крика, ни гимна, ни торжества. Лишь тишина, глухая, бездонная.

Ирдар стоял посреди разрушенного круга. Камни были расколоты, пламя в трещинах погасло, багровое небо стало серым, как зола и с неба посыпались крупные хлопья снега, как при извержении вулкана. Казалось, сама земля выдохнула вместе с ним, устав от схватки, что потрясла её до самых корней.
Он опёрся на меч, вонзив его в землю. Руки дрожали, дыхание было тяжёлым. Кровь струилась по боку, заливая ногу, но он не замечал боли. Его глаза, усталые и красные, смотрели вперёд — туда, где только что стоял враг.
От Лорна не осталось ничего. Ни тела, ни крови, ни даже пепла. Лишь дымные клочья медленно поднимались к небу, и ветер уносил их прочь, будто сам мир старался стереть память о нём.
Ирдар смотрел на пустоту и чувствовал, что победил. Но вместе с этим победа была пустой. В груди не вспыхнуло ликование, сердце не запело. Он не услышал голосов своих родных и любимых. Их тени, что приходили к нему прежде, не появились. Никто не встретил его взгляд.
Он понял: смерть Лорна не вернула их. Не вернула дом, юность, любовь. Она принесла только усталость.
Воин поднял голову. Небо над ним было пусто. Молнии исчезли, вороны умолкли. В тишине слышался лишь его собственный хриплый вдох.
Он выпрямился, поднял меч и посмотрел на лезвие. Оно было покрыто трещинами, будто отражало его самого. Сила покидала его, но не воля.
Ирдар прошептал:
— Я сделал то, что должен был. Но какой ценой…
Ветер тронул край его плаща. Он стоял один, как древний столп на пустом поле. Всё вокруг казалось свидетельством битвы, но сама битва стала лишь тенью.
Эта тишина была страшнее самого боя.