Три слова

Я знаю три слова, и все они три
Очень простые, да очень великие:
Первое – это мама, второе – Отчизна,
Третье – дедушка Ленин.

Это детское стихотворение он прочитал ещё давно в одном башкирском учебнике, и оно навсегда врезалось в его детскую память. Кто автор, он не помнит, однако сам стих запомнил хорошо. Правда, не совсем понятно, соглашался ли наш герой с содержимым этого произведения, нет ли.  Разумеется, Гайнеслам, как бы сильно не любил маму, был предан Отчизне, да и в памяти остались только лишь благие воспоминания о вожде мирового пролетариата, саму жизнь нельзя было представить без трёх совершенно иных слов. До последних дней своей жизни он не расставался со своим родным языком и состарился он в духе традиций своей нации, но три грязных слова из великорусского на всём пути его жизни всегда преследовали и шли буквально рядом. Эти три плохих слова не содержали в себе ни какую-либо информацию, ни мысль, ни идею, и не имели никакую художественную ценность, но несмотря на это редкий человек их не употреблял в своём лексиконе. При культурном переводе смысл этих слов можно объяснить так: не сходить ли вам куда-нибудь туда; вы та и с вами что-то не так; да вы такой, да сякой.

Как сегодня помнит Гайнеслам этот вечер, тогда ему было лет семь, может восемь. Он как-то сидел на полевых воротах, что раньше стояли на краю почти каждой деревни. Ещё в то время он начал понимать насколько во всех этих трёх словах есть некая сверхволшебная сила. И не сказать ведь, что он их раньше не слышал, конечно, слышал, и не раз. Только его юный мозг не совсем осознавал, какие же эти слова особенные и нужные. Зачем пацан оказался здесь на этом месте, это, конечно, у него в памяти не осталось.

Мальчик копошится возле забора и время от времени бросает свой взор, и на ближайшую гору, и на дорогу, которая связывает их деревню с остальным миром. Конечно, он никого не ждёт, всё же человек, оказавшись там на дороге, не останется без должного внимания Гайнеслама. Солнце близится к закату, его последние лучи в ясную погоду отражаются от разной железяки, которые бывает, остаются на склоне, что напротив. И сегодня всё также, ничего нового-то в начале и не происходило.

Вдруг что-то там засверкало, потом оно стало приближаться и в конце превратилось в солдата. В самого настоящего. Человеком в военной форме был соседский парень Фазлетдин. Его поприветствовал и старик Дингезбай, который жил на краю деревни.
   – Где служил, сынок?
   – Солнечный Казахстан, туда! Семипалатинск, та! Ракетные войска, такой!

С тех пор Гайнеслам начал верить в несказанную мощь этих самых трёх слов. Пока рос и возмужал, он каждый день, каждый час неоднократно слышал все эти слова, он с ними жил, и когда было очень потребно, он и сам часто вставлял те самые слова в нужные места на нужных диалогах, однако чудодейственную и сверхъестественную силу тех самых слов окончательно понял, когда уже сам пошёл в армию…

Гайнеслам вот-вот только входил в казарму. Рота, где предстояло ему служить, состояла из бойцов с севера, да и в основном одного призыва. Старший прапорщик, которому на вид можно было дать не меньше семидесяти лет, выстроил всех в три шеренги, и после велел присоединиться в строй и новобранцам. Затем он с западным акцентом орал такие примерно слова.
   – Сейчас все мы получим новую форму! Затем делаем на них клеймение, где указываем фамилию и номер военного билета! – тут же постепенно повышая голос, добавил – Но там не нужно писать: Коми, туда! Сыктывкар, та! Воркута, сякой! Дембель, ещё та!

Это армия. Возможно без этого там и никак. Это основа всего порядка. За два года он сотни тысяч раз услышал эти слова. Как сказать: слышал!? Он и сам лично доводил до всех остальных. Чем больше "старел", тем чаще он это повторял: живее, те; дебилы, такие, убью, туда. Даже после армии, перед тем как начать гражданскую жизнь, в первую ночь ходил по деревни и орал:
   – Средняя Азия, туда! Туркменстан, такой! Иранская граница, та!
Об этом, правда, ему на следующий день рассказали.               

Годы прошли, жизнь в стране поменялась. Гайнеслам сам дед сегодня. Того самого Дингезбая внук Рафиль тоже уже на пенсии. Они теперь на том же месте стоят, где встретили когда-то очень давно дембеля Фазлетдина. Они оба, и Рафиль, и Гайнеслам, остались жить в деревне, и чуть ли не каждый день видятся, но тема разговора у них каждый день новая.            
   –  Сейчас из деревни кто-нибудь служит в армии, туда! – говорит внук.
   –  Вот этого точно не смогу знать, Рафиль, молодёжи-то нет, забирать-то некого, такой!
   –  Если только не сын этого самого такого, как его, та!
   –  Нынче в деревне и ребятни-то нет. Кто появится, и то по-ненашенски только гутарят, туда! Поди гадай, из наших ли...то ли...
   – Хоть материться-то они умеют, интересно? Одни иностранные слова на устах, такой...

В это время, пока старик Гайнеслам прикуривал по новой, на востоке снова заблестело. Это, конечно, тут же привлекло их взгляды. Ведь на той стороне большая дорога, а она ни в коей мере не должна оставаться в стороне от внимания пожилых. Старики на это рассчитывали. Каждого проезжающего туда, либо обратно человека они привыкли пропускать через «игольное ушко». Деды следили за светящейся точкой, который отражалась от солнечных лучей, и несколько секунд стояли безмолвно. Глядя на их лица, можно было почувствовать, что как по старинке они с надеждой ждали возвращения домой какого-либо солдата. Светящаяся точка очень быстро приближалась. Через минуту было понятно, это была машина, а не человек.   

Однако машина, поравнявшись с ними, резко остановилась, и из салона вышел солдат.
   – Здравствуйте, дедушки! – двинулся к ним парень.
   – О! Здорово, здорово! Так, сосед, никак это ты что ли?
   – Да, он самый!
   – Где служил, сынок!
   – В Беслане, дедушка Гайнеслам!
   – Северный Кавказ, туда!
   –Да, Северный Кавказ, туда! Осетия, такой! Танковые войска, та ещё...