Часть третья. Из жизни привидений - 3. Просительни

Часть третья. Из жизни привидений - 3.

"Просительница" или "Лишние люди"...



Нине Владимировне – лирической героине.

Рассказчице истории.

Деревья тянули ветви, ловили из хоровода снежинки и постепенно укутывались снегом как толстой, белой шалью. Трамваи бежали друг за другом, постукивая, проверяли прочность скользких рельс, взвизгивали на повороте, подбирали пассажиров, послушно мерзнувших на остановке, убегали, возвращались вновь. Из теплой осенней слякоти начиналась строгая зима. И каждый осторожный и дальновидящий стремился переждать сложное время в тепле, покое, сытости…

- Вымогательница! – Вскричала Лаврентия Олеговна.

-Ты вымогательница!- Повторила яростно, громко, четко.

Встала, села, посмотрела в окно. Мне стул не предложили. Я осталась стоять посередине просторного кабинета, строгой мебели, двух грозных дам - начальниц. Стояла растерянная, очень перепуганная. Не знала, куда и как могла бы я немедленно исчезнуть. Тогда впервые со мной ЭТО началось…

- Нина заволновалась, вздохнула, замолкла. Чай остывал в чашках, бутерброды стояли нетронутыми.- Длинным коридором меня отвели в комнату подчиненных. Старшей даме я повторила свой рассказ. Я удивляюсь, - продолжала Нина, - как любят разные,административно – начальственные дамы выслушивать рассказы, а лучше истории о чужом несчастье или беде. Задают вопросы, помогают разговориться или расплакаться. Затем теряют интерес и говорят: «Можете идти… Идите…»

Я сидела на стуле, всхлипывала редко, постепенно переставала плакать. Рядом и мимо проходили разные женщины, говорили о своих и общих делах, заваривали чай, обсуждали новости. Я убирала ноги дальше под стул, чувствовала себя лишним, особенным, злым духом. Войти его пригласили по неосторожности, сейчас не могут прогнать и не знают как без сложного обряда экзорцизма, заклинаний, магии от меня избавиться. И странное злое торжество на минуту овладело мной. И чувство вседозволенности. Я перестала всхлипывать. Я никому не мешала работать, я мешала всем житьодним только лишь своим присутствием. Наверное, тогда второй приступ этого СТРАННОГО ЧУВСТВА и состоялся у меня. Не понимая, зачем сижу, я оставалась внутри собственного одиночества и наблюдала за жизнью другой, благополучной. Затем поняла – здесь меня не существует. Осталась равнодушной, продолжила на стуле сидеть. Меня провожали или выпроваживали. Кружилась голова. Я спускалась по лестнице. Опершись на перила, вдруг увидела, как глубоко провалилась внутрь моя рука.

Решила – мне почудилось. Медленно пошла вдоль улицы, зашла в аптеку, поехала домой.

- Через неделю, - продолжила рассказ Нина, - меня передали в Комитет районной соцзащиты. Изменения продолжали происходить. Однажды меня закрыли дверью. Я удивилась, насколько глубоко прошла дверь через мое тело. И не ощутила боли…

- Ниночка, выдали тебе помощь или пенсию? – осторожно спросила я.

- Нет, покачала головой Нина. – Велели сходить в больницу. Я вошла, села перед главным врачом и сказала.

- Немедленно выписывайте мне посыльный лист для МСЭ...

Булгаков написал: «Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего, и, особенно, у тех, кто сильнее вас. Сами придут и сами все дадут». Прожив более двадцати лет Королевой Хореографии в жизни, танце, концертных выступлениях, – Нина не умела просить. Движением немыслимой элегантности она нарисовала начало собственного жеста. Примерно так великая, состарившаяся Уланова рисовала начальным взмахом руки лебедя и становилась Лебедем, актрисой, балериной, превращая остальных молодых танцовщиц вокруг себя в малозаметных статисток.Ощущение НАСТОЯЩЕГО великолепного или великого артиста близко, рядом –непередаваемо. Обмирает сердце. Вокруг видишь начало ИГРЫ. Понимаешь рядом ИСКУССТВО, настоящее. То, что больше обычной жизни. И само есть жизнь.

Нина сказала:

- Врач посмотрел на меня и велел медсестре немедленно принести и заполнить мой посыльный лист, необходимый для получения моей пенсии. Медсестра повиновалась. Через некоторое время: карточку в больнице потеряли.

Я смотрела на Нину, молчала, горестно вздыхала. Как замечательно наша случайная встреча начиналась. Друг друга мы увидели в просторном каменном холле здания Пенсионного Фонда. Обрадовались. И первый раз в жизни я почувствовала, как это здание становится уютнее и приветливее, а хмурые охранники – добрее.

Ноябрь, приближаясь к пяти вечера, становится поздней ночью. Без опаски и без достоинства мы обнимались на выходе из здания, на заднем крыльце. Шли отмечать встречу добрыми приятельницами. Знали, время, что мы не виделись, ничего не изменило в женских отношениях и симпатиях. Нина радовалась, говорила мне комплименты.

Я поняла, она – лирическая героиня и убрала ее из списка своих комических, трагифарсовых персонажей и героинь.

К своим пятидесяти годам Нина похорошела, изменившись в сторону спокойной, женственной простоты. Седые волосы были короткими, волнистыми и выглядели светло-пепельными. Обычный кожаный плащ с меховым капюшоном. Одежду женщин старшего возраста Нина носила элегантно и просто. Оставалась дамой без возраста, потому что осознание собственного возраста как уродства или непривлекательности не существовало в ее душе. Великие женщины прошлого – Мадам Рекамье, Диана де Пуатье сочли б за честь иметь ее своей подругой. Полное отсутствие зубов во рту Нину также не портило. Сидели в кафе. И я читала ей что-то по памяти из того, что помнила, из своего, самого свежего, последнего, напечатанного. И даже подарила газету с рассказом. Нина слушала, увлекалась и отвлекалась, не понимала, вяло выщипывала крохотные кусочки еды, не торопилась ни прожевать их, ни проглотить. Обиженная, я вдруг заметила: моя слушательница стала хрупкой, бледной, почти прозрачной. Строго спросила:

- Ниночка, что случилось?

- ЭТО наступает приступами, - ответила подруга. – Я боюсь…

Я испугалась тоже.

…Герои не умирают. Доблесть и честь, отвага и слава нужны людям во все времена. Востребованы сегодня. Потребляются сейчас. Вместе с героико - фантастическим, приключенческим чтением в неизмеряемых, больших количествах. Героини также не исчезают, а переходят из произведения в произведение, слегка изменяя внешность, возраст или поведение.

К живым людям это правило применимо не всегда. Мы молчали, сидели рядом, вдвоем. Ночь на глазах густела за окном. Просачивалась через окно в помещение, кидала на стол синие тени, вновь и вновь добавляла темной синевы, пока не получились за окном сплошные чернила.

Я думала о странной определенности судьбы: есть люди, обреченные на успех. Другие приглашены обществом играть роли неудачников. Нина была хореографом и хорошим специалистом. Под тяжестью болезней потеряла профессию и тонула легко, шла ко дну и не задерживалась на полпути в своей грустной, наполненной обреченностью дороге. Дела обстояли плохо. Настолько, что чашку Нина поднимала с трудом, а бутерброд выскальзывал из рук. Удержать его Нина могла только с помощью двойной салфетки.

- Лаврентия Олеговна, - рассказывала дальше Нина, - поняла, что я ПРЕВРАТИЛАСЬ и изменилась постепенно в своем отношении ко мне. Несколько раз встречала на улице. Приглашала заходить. Обещала помочь с организацией пенсии и социальной помощи. Боюсь, я скоро не смогу ходить. Ноги проваливаются сквозь ступеньки лестницы.

И все-таки я придумала для Нины план ее спасения.

Мы вышли из кафе. Мы прощались. Нина уходила легкой походкой балерины. Прямая спина, ровный разворот плеч. Марлевая кисея снежинок задернулась на секунду, исчезла. Нина пропала тоже. Я больше Нину не увидела. Ее телефон отвечал: «Абонент вне зоны доступа» или корил меня за неправильно набранный номер. План спасения провалился, потому что явки и заранее обозначенные встречи Нина срывала тоже. В отчаянии я сидела в литературном кафе. Съедала две порции пирожных. Толстела. Размышляла о социальной защите, и о том, что же она делает с подранками судьбы. Нас всех очеловечивает доброта, уважение, ласковое участие окружающих. Дезориентируют и разматериализовывают унижение, которое убивает тонких, чутких думающих людей и лишает их права на существование. Но даже те, кто ценой компромисса и потери лучших кусков собственной личности сумел добиться помощи от собеса, не любят разговаривать или вспоминать об этом.

Я думала так и шла к собесу, сопровождаемая Гласом Трезвого Литературного рассудка, который ворчал, нудил, уговаривал: «Не обладая талантом истинного Экзорциста, я не смогу найти Нину среди безгласных, незаметных теней, очеловечить и вызволить ее. И не смогу, - ворчал внутри меня литературный голос, - спасти свою Ниночку... »

Не возражая и не отвечая Внутреннему Голосу, я шла вперед и думала, что в моей маленькой личной Вселенной осталось немного вещей, знание которых заставляет меня действовать. И мысль о беспомощной душе, навсегда потерянной в коридорах Департамента Соцзащиты, вела меня, не спрашивая согласия. Вдалеке, причудливо изукрашенным кубом, напоминающим о таинстве игры с простыми смертными руками Судьбы, показалось здание Соцзащиты.

- Остановись! – последний раз вскричал предостерегающий глас Рассудка. – Не дело автора жить жизнью Героев. Ты создаешь их и выпускаешь на волю. Ты – не они. В конце рассказа твои герои живут сами и совершают свои поступки самостоятельно. Твоя роль – выдумывать погоду, ветер и говорить в конце рассказа только от их имени. Но не решать дела или менять жизнь своих персонажей!...

Я знала это. И продолжала идти: «Иду на Вы, Лаврентия Олеговна. Иду на Вы!»

Я подошла к крыльцу и остановилась. Я не умела мстить и не хотела прощать. А значит шла ПРОСИТЬ, добавляя частицу своего горя в общий поток человечьих обид, что каждый день приносят с собой очередные просители - посетители. И я могла только надеяться, что будет день, когда неправильное здание, а в нем неправильно живущие люди исчезнут из нашего чистого города. И если это возможно, то, помня судьбу несчастной Нины, я буду ходить в собес. - Но я же могу отсюда и не вернуться, - подумала я, - как Нина. Как несчастная Нина... И остановилась перепуганная. Немного постояла, отдыхая и успокаиваясь. Потом решила. – Пусть случится то, что нужно сейчас Судьбе или Случаю. Я верю в рок, фатум или в СУДЬБУ... – Я подошла к двери, перестала бояться, открыла ее. Прошла через просторный холл, взялась за поручень лестницы, подумала:

- А не сильнее ли обычного, ответила вибрацией, тяжелая входная дверь – на прикосновение моей слабой, моей дрожащей руки?...