Скрипач и душка

Замечательному писателю,
режиссеру и журналисту
Ваграму Кеворкову
посвящается…

Известный поэт и писатель Валерий Васильевич Карташов, житель большого северного центра, зашёл как-то на выставку современных художников. Выставка располагалась в старой части города, в купеческом особняке, преобразованном в филиал Воскресенского собора, а позднее - в отдел городской культуры. Он равнодушно скользил глазами по представленным работам, отмечая в них характерное смешение эпох и стилей. Но одна работа заставила его задержаться на целых четверть часа. Отойдя от неё и уже завернув в другой зал, Карташов вернулся обратно. Казалось, картина выполнена в традиционной манере, но что-то заставило его всматриваться в неё. В центре полутемной комнаты с красноватыми всполохами света, шедшего от окна, сидел на табурете со скрипкой в руках старый человек. Будто силясь что-то услышать, он прижался к корпусу инструмента своим бледным дряблым ухом. О, как знакомы были Карташову его сухой профиль, впадина на жёлтой щеке, залитый тусклой чернотой зрачок и воспаленный от бессонницы глаз. И эта измождённая шея в вороте рубахи… Герой его последней известной поэмы «Скрипач и душка”. В ней он рассказал о вернувшемся после войны музыканте, который нашёл на чердаке старую скрипку, привел её в рабочую форму и потом долгие месяцы, передвигая душку проволокой через отверстие эфы, искал единственно нужный ему звук. Наконец, скрипачу удалось извлечь его и очаровать жителей городка. Но - увы: очень скоро он потерял это божественное звучание. И все оставшиеся годы искал его снова. Соседи в округе слышали по ночам, как пиликает старикова скрипка. Они показывали пальцем на голову, утверждая, что он тронулся умом…
В нижнем углу картины Валерий Васильевич разглядел подпись «Соня Гор…» Он плохо спал ночь. Кто была эта художница Соня с усечённой фамилией? Он перебирал в памяти всех  знакомых женщин из прошлых и недавних лет. Были среди них медики, библиотекари, даже одна косметолог, но художниц не было.
На другой день Карташов снова завернул в бывший купеческий особняк. Рассматривая картину, он обнаружил справа на стене, оклееной обоями, едва различимые чёрно-белые фотографии, запечатлевшие чьи-то детские годы. На первой угадывался силуэт  мальчика с губной гармошкой в руках. На следующей - тот же мальчик, приблизив к мутно- жёлтому стеклу курносое  лицо, заворожённо смотрел на лампаду ещё довоенного образца…И этот мальчик тоже шагнул в картину из  рассказов Карташова. Он пытливей и внимательней всматривался в неё и видел все новые подробности. За сгорбленной спиной музыканта в открытое окно заглядывало вечернее небо, в чёрно-красных подтёках напоминавшее край взметнувшейся цыганской юбки. Жидкий красноватый луч застыл и на стекле бутылки на столе. Отпитое наполовину вино в стакане было чёрного цвета. Но кто же эта Соня Гор…, с такой мучительной точностью выразившая на холсте мир его воспоминаний и писательских грёз?
На другое утро Карташов почти механически снова вырулил в переулок к Воскресенскому собору. И снова, вглядевшись в картину, обнаружил в ней свои «следы». На боковой стенке чуть выступающего вперёд платяного шкафа чернела на плечиках одежда с наброшенной на неё по-холостяцки газетой. Она отбрасывала на стену тень-силуэт человека, прижавшегося к отвесной стене… Странная картина с кодовым набором его, карташовских, образов, не выходила из головы. Вечером он позвонил знакомому художнику из отдела культуры. Тот уклончиво отвечал, что вроде бы есть такая художница, но на данный момент выехала в область, что она скорее всего прячется за псевдонимом и прочее… - Интересно, умна ли, хороша ли она? Если умна, то вряд ли…, - думал он, следуя привычной мужской логике и уже засыпая.
Лето было на исходе. Филиал-выставку закрыли на ремонт. Когда через месяц Карташов переступил порог выставки, он отметил, что новое освещение под потолками старинного особняка как будто приподняло и расширило свет в залах. Он приблизился к картине и вдруг увидел на ней то, отчего его прошиб пот. В лице музыканта он узнал свое лицо, только двадцатью годами старше его, теперешнего Карташова. Да, тот же крупный нос и бородавка возле уха. И эта его манера, углубляясь в работу, поджать губы так, что, кажется, стирается сам рот на лице. Но почему же он не увидел этой поразительной схожести раньше? А, может, это эффект измененного ремонтом освещения? - думал он обратной дорогой. Разгадка замысла художницы, соединившей два лица в одно, волновала и занимала его душу.
Прошло ещё две две недели. Карташов ехал по Центральному проспекту мимо Драмтеатра, поредевшего городского сквера, где-то между кровлями зданий мелькнул Воскресенский собор. Ранняя северная осень хозяйничала повсюду. Вдоль вспыхнувших ещё до сумерек высоких витрин плыли утепленные куртки, меховые капюшоны, береты. Пахло зимой. Карташов думал о таинственных узорах собственной судьбы. Какая-то незнакомка, чужая ему женщина, жила в этом же городе, ходила по этим улицам, возможно, пила кофе вон в том угловом кафе с названием «Герда». Та, что прочитала жизнь писателя по его книгам и стала незримой частью его самого. Его все меньше заботило, встретятся ли они в реальной жизни. Ведь лучшая встреча их уже случилась…
Был канун Нового года. Как обычно, на Центральном проспекте царило предпраздничное оживление. В сочной синеве воздуха сияли огни искусственных ёлок и неоновых реклам. Карташов остановился у окна-витрины, разглядывая обложки книг в подарочном оформлении. Рядом с ним в соседнем окне две молодые женщины выкладывали пространственную композицию из еловых веток, бокалов, ажура и шляпок. До Карташова доносились обрывки их разговора:
- … слушай, Сонь, я видела на выставке твоего скрипача… Здорово! Но где ты откопала его?
Карташов, склонившийся было над книгами, замер.
- … долго рассказывать. Понимаешь, меня потрясла одна поэма… Солдат-музыкант после войны искал на скрипке нужное ему звучание, нашел, потерял… и снова искал всю оставшуюся жизнь.
- А с кого ты его писала?
- Сначала с деда своего, на даче, но неудачно… Хотелось передать страсть музыканта. Страсть как наркотик, который не отпускает, убивает и спасает, понимаешь? Потом я увидела его во сне.
- Здорово получилось! Но что-то в его лице… Как будто я его уже видела…
- Вполне возможно, что вспомнишь!
Короткий смех сменился возгласом:
- Холодно! Бежим в «Герду» греться чашкой кофе!
- Бежим!
Карташов слушал, как затихает скрип снега под ботиками убегающих молодых ног и думал:
- Беги, милая моя Соня Гор… Как, оказывается, давно мы с тобой знакомы!

Но с годами ему стало казаться, что ни той картины, ни художницы Сони на самом деле никогда не было. А был лишь сон – мечта о некой второй половине души художника, могущей спасти его от одиночества на пути бесконечных поисков и сомнений, хрупких обретений и потерь.

Сентябрь 2025 г.