Их было семнадцать

Когда я в молодости работала в сельском клубе - познакомилась, помню, со старушкой на скамейке. Она уже очень плохо ходила. Выползет с клюкой за околицу, с утречка, сядет на завалинку и сидит, ждёт.

Кто мимо проходит - здороваются, поговорить останавливаются. Угостят чем-то, что из магазина несут.

Избушка покосилась, забор покосился. Огород травой порос.  Кусты разрослись.

- Может, кому землицы мало - сажайте у меня, - предлагала старушка соседям.

Урожаями с огородов жители деревни её угощали. Колхоз подбрасывал дров, картошки, морковки, свёклы, капусты. Только уж сил было маловато. Старушка варила всё в мундирах, а потом беззубым ртом, не спеша размятое в мисочке, жевала.

Как-то мы с ней тоже познакомились. Автобус мой не подъехал, в пути поломался, задержался.

Старушка оказалась матерью-героиней. Девять детей вырастила. Только разъехались они кто куда. И не в город по соседству, а далеко. Кто на Север подался, кто на БАМ. Кто ещё где-то что-то строит. Редко приезжают к матери, да и не все.

Колхоз старушку не бросает, по возможности помогает. Тропочку к дому подкосить, дрова расколоть и уложить в сенцы, да к печке подложить. А приболеет - и протопят печь. Или крыша потекла - заплатку поставят.

Не бросает колхоз мать-героиню.

И вдруг рассказывает мне старушка свою историю.

- Эти-то, девять, - те, что выжили. Так-то ничего, только один сын непутёвый, в тюрьме сидит. А я, ведь, семнадцать детей родила. Только время было тяжёлое, голодное. Поумирали. Ещё малыми. Я уж и не помню где кого похоронила. И имён не помню.

Старушка посмотрела в небо мутными, слезящимися, когда-то голубыми глазами. Пошевелила беззубым ртом.

- Нет, не припомню. Но точно знаю. Их было семнадцать.