Дом Песни. Глава 2. За изгородью

 - С тобой столько хлопот, Орторн, - Алдрис устало вздохнул.
Он сел на землю, скрестив ноги, уперев локти в колени.
- Вы не поможете мне? – словно вымаливая милость, юноша протянул к колдуну руку.
Лес густел черной завесой за спиной его, сырая земля набилась в ботинки, а он так и стоял в полуметре от калитки – погребенный по пояс.
- Я уже достаточно помог. Сколько, по-твоему, времени мне понадобилось, чтобы вывести тебя к дому? – Алдрис устроил подбородок на переплетенных пальцах и устремил задумчивый, непроницаемый взгляд куда-то за спину напарника.
Орторн запрокинул голову и с удивлением осознал, что сквозь белесый размыв сумерек уже проблескивают первые звезды.
- Будь добр, разберись с этим, - маг неопределенно обвел ладонью надземную часть Орторна, - да поживее. Я усмирил их. Но, если ты продолжишь там торчать, они легко смогут подобраться снизу. Кроме того, в твоей поклаже моя трубка, а курить хочется страшно.
Глаза юноши округлились, он вцепился ручищами в клочья травы и попытался подтянуться. Грубая, сырая земля не пускала; развернуться или согнуть ноги в узком пространстве не выходило. Он застрял намертво.
- Не получается, господин! Что же мне делать? – в моложавом голосе Орторна зазвучали нотки паники. – Неужто мне теперь ночь так стоять?.. Помогите, господин, дайте руку!
Верхняя часть его туловища суетливо вертелась, он безуспешно колотил руками пространство  – как если бы утопающего ухватил за ногу водоворот.
- Не всю ночь, - Алдрис нехотя поднялся, потирая затекшие колени, - тебя сожрут раньше.
Что-то неразборчиво бормоча, маг задумчиво обошел крыльцо, заглянул в бадью, что стояла подле второй ступеньки.
- Куда же это я?.. – он рассеянно взъерошил и без того всклокоченные волосы.
- Господин, скорее, помогите мне! Что-то холодное и скользкое коснулось ноги! – едва не взвыл Орторн, отчаянно скребя землю, выдирая пучки травы с комьями земли.
- Не говори глупостей, Орторн, ты мешаешь мне размышлять. К тому же, - он с трудом вытащил из-под лестницы ветхий деревянный ящик, - сквозь сапоги ты бы не смог определить температуру и иные свойства поверхности гипотетического существа, так что нечего выдумывать.
Пыхтя и ворча, Алдрис достал из короба моток толстой затхлой веревки. Один ее конец маг приладил к бревну в основании ступеньки, другой задумчиво повертел в ладони:
- Не уверен, что она дотянется, – он нахмурился. – Припрятал я ее скорее для собственного успокоения, не предполагая, впрочем, что когда-либо она хоть на что-то сгодится.
Колдун подошел к распахнутой калитке и попытался бросить второй конец Орторну, но лишь запутался в скрюченной материи и занозил палец.
- Если вы не хотите дать мне руку, то это я могу понять, - голос юноши неусидчиво скакал, запинался и спотыкался, - но хоть веревку-то поднести можно, чай за одним столом с вами ужинаем…
Алдрис витиевато выругался и вцепился черным взглядом в бледное лицо товарища.
- Твое счастье, Орторн Везучий, что не обладаешь ты природной гибкостью и оттого не способен извернуться так, чтобы углядеть кромку леса, – глаза колдуна сверкнули. – И твое же счастье, что разум и самообладание помогают мне справиться со страхом и паникой, и я не скрылся малодушно за этой дверью, – он указал коротким движением себе за спину, несколько нервно пытаясь распутать веревку второй рукой. – Но, клянусь Аршаяном, черты этой я не пересеку. До рассвета – уж точно, – он указал носком сапога не незримую границу изгороди.
- Так что, - Алдрис улыбнулся кровожадно, во весь рот, блеснув в густеющих сумерках хищными зубами, - ловись рыбка!.. – И второй раз бросил конец грубой веревки напарнику.
***
Встревоженный Орторн, потея ладонями, ухватился за самую кромку спасительной нити. На шестнадцатый раз, едва не воя от отчаяния, он с таким стремительным рывком подался вперед, что вполне мог бы вылететь из ямы, как пробка из забродившего отвара. Он вцепился в грубую бахрому льна кончиками пальцев, и возблагодарил небо за силу и сноровку их, отточенную за штопаньем алдрисовых мантий.
Колдун был прав: юноша не мог развернуться и посмотреть, что творилось у него за спиной и – чего греха таить – не хотел. Он с мольбой и надеждой поднимал глаза на господина после каждого неудачного броска. После каждого, уже в кромешной темноте, углядывал, как надвигаются друг на друга его смольные брови, как стягиваются в тонкую линию бледные губы. Украдкой, едва различимым движением, смещался взгляд господина на пару сантиметров – чуть выше орторнова плеча – и глаза эти вспыхивали, растекались чернотой упорства. Юноша почти видел, как россыпью крохотных капель выступал пот на челе колдуна, и знание это страшило его и нервировало.
Он удерживал конец веревки трепетно, полностью переключив внимание на правую руку: тонкая работа – пальцы его уже сминала судорога.
- Не выпускай ее. Не смей, – хриплый голос мага звучал повелительно: твердым раскатом в неясных шепотках леса.
Жесткие, каменные слова господина наполнили нутро юноши твердым стремлением. Орторн подался вперед, вывернул тело в плечах, выбросил левую руку… Пронзив воздух, он ухватился за грубое полотно так, будто то был подол его матери, а он сам – малолетним сопляком, не способным в полной мере владеть движениями своими и конечностями. И от силы сей первородной, стремящей к жизни вопреки и воимя, гудя и вибрируя, натянулась нить, разрезала воздух. Ступенька захрустела и захрипела, постанывая мертвой древесиной.
Что бы ни говорил господин, Орторн знал: холодные скользкие руки обхватили колени его, оплели ноги корнями и истлевшими пальцами, цепляясь за сапоги и штанины.
- Огня… - просил он пересохшими губами. - Огня, господин!.. – немыслимым усилием тянул он тело свое, карабкаясь пальцами по веревке.
- Я не могу, – Алдрис стоял на границе, мертвой хваткой сминая бревно изгороди. – Я не могу нарушить слова, – жутким возбужденным шепотом.
Хаэрти смотрел на сотни ладоней и ступней, надвигавшихся немым войском, истекающих из чресл черного леса. Бледные руки карабкались по массивному рюкзаку: Орторн не мог их чувствовать спиной, но Алдрис видел, как хищно шевелят те пальцами, как тянутся к беззащитной шее и вспотевшей макушке юноши.
Медленно и упрямо полз Орторн, скрипя зубами и мышцами. Враждебная земля – нехотя – поддавалась: он помогал себе ногами, свирепо вгрызаясь и отталкиваясь пятками от стен своего пристанища.
- Давай, Орторн Упорный, еще чуть-чуть, – Алдрис присел на корточки, подался вперед всем телом, протянув ладонь навстречу спутнику, обняв свободной рукой остов калитки.
Юноша пыхтел, щеки его раскраснелись от натуги, всклокоченные волосы взмокли у лба. Пот застилал глаза, Орторн вытирал его перепачканным в земле рукавом куртки, отчего лицо несчастное его пестрело в темноте мученической чумазой гримасой. Высвободив ноги, он бешено заработал руками: казалось, вот-вот – и веревка вспыхнет под ладонями от неимоверного трения. Поравнявшись с фигуркой Алдриса, он не стал перебрасывать вес тела на колдуна – маг едва ли смог сохранить равновесие под натиском такой туши.
Ноги юноши тянулись за туловищем безвольными плетьми: не то от ужаса, не то от долгого пребывания в тисках могилы конечности не поддавались ни внутренним мольбам, ни физическим усилиям. Издав сдавленный рык, Орторн вложил все оставшиеся силы в последний рывок, и едва не лишился передних зубов, впечатавшись лицом в ступеньку. Остроконечная рябь пронзила ступни, пальцы и голени, когда Алдрис, упав на колени, согнул затекшие его ноги так, чтобы они оказались по нужную сторону преграды. С натужным скрипом петель и глухим ударом дерева о дерево – калитка захлопнулась.
Тело юноши, придавленное горой поклажи, пересекало двор поперек – от ограды до лестницы. Орторн, любовно прижавшись щекой к ступеньке, дышал тяжело и с присвистом; расслабившись, он уложил ноги на перекладину калитки, не владея, впрочем, к этому времени уже ни одной из своих конечностей.
- Мои ноги… - проблеял он голосом столь тонким и жалостливым, что хмурь разом сошла с мажьих бровей.
- На месте они, – колдун присел подле юноши и неловко похлопал того по плечу, – но вот с сапогами можешь распрощаться.
***
Алдрис аккуратно, почти почтенно переступил через напарника и отпер дверь. Скрипнув, она раскрылась зевом кромешной темноты, и маг уверенно шагнул внутрь.
К тому времени, когда Орторн собрал конечности, самообладание и часть вывалившейся из рюкзака поклажи, неприступное жилище уже приветливо заманивало его оранжевым светом пламени, а запах сырости и затхлости сменился ароматом скворчащей в поленьях смолы.
Дом колдуна предстал перед юношей одним просторным залом, являвшим собой и кухню, и спальню, и библиотеку. В центре, у дальней стены, располагался добротный очаг, выложенный речным булыжником с каменным же дымоходом. По левую руку – узкий топчан, увенчанный ворохом разномастных шкур. По правую – длинный письменный стол, заваленный свитками, перьями, пустыми бутылками, книгами, клочьями бумаги, сплошь испещренными черными пятнами: не то плесенью, не то чернильными кляксами. Возле очага красовалась плешивая шкура животного, придавленная сверху кривоногим обеденным столиком. Кресла же – вдобавок к нему – напротив, казались мягкими, удобными, желанными… Подле одного даже имелось подножие.
В доме не было ни единого оконца, а вдоль каждой стены, постанывая от натуги, стояли забитые пыльными томами и пучками сухих растений книжные полки. Кованые канделябры, оплывшие воском, топорщились то тут, то там, будто ковыляли в полумраке на своих черненьких ножках: маг зажег треть из них, свечи в оставшихся – истлели до основания. 
Заперев дверь, Орторн замешкался. Он поглядел на свои перепачканные портянки, неловко пошевелил пальцами, не вполне сознавая, что с ним случилось, и как он здесь оказался.
- Чего ты застрял у порога? Бросай поклажу и проходи, - скомандовал колдун через плечо, деловито позвякивая чем-то в буфете.
Юноша послушно пристроил рюкзак у стены, отстегнул меч и проследовал к очагу.
Расположившись в кресле, он принял из рук Алдриса глиняную чашку и залпом опустошил, даже не пытаясь определить содержимое. Пойло ударило в нос и обожгло губы, опалило глотку и стекло в желудок расплавленным металлом. Орторн удивленно посмотрел сначала в стакан, затем на хаэрти.
- Иногда состав лучше не знать, - ухмыльнулся колдун и сделал большой глоток. - Фамильный, так сказать, рецепт.
Он подцепил подножие носком сапога и неуклюже отволок его к соседнему креслу.
- Держи ноги в тепле, - назидательно сказал он, хмельно хихикнув в кружку.
Перевалившись через подлокотник, маг дотянулся до тумбы, схватил пузатую стеклянную бутыль с мутной жидкостью и поставил на столик подле себя. Плеснул Орторну новую порцию и вновь велел выпить:
- Она быстро приведет тебя в чувство.
Действие напитка, как оказалось, возымело противоположный эффект. Пристроив пятки на мягкое подножие, слуга подставил ступни горячему камню очага. Мышцы его скрипели и ныли, и так благодатно было устроить тело в неге и мягкости кресла. Обжигающим пойлом разливалось тепло внутри; выстуженные стены дома просохли, воздух – нагрелся. Разомлев и расслабившись, Орторн принялся рассеянно разглядывать обстановку, изредка косясь на Алдриса.
Так много вопросов у него было к колдуну, и так мало сил осталось. Усталость навалилась  невероятная, и он, стремительно теряя ясность сознания, провалился в сон.
***
Когда напарник уснул, Алдрис встал с кресла, вынул из буфета очередной сосуд и направился в восточную часть дома. Аккуратно, дабы не потревожить чужой сон, он подвинул стул и приподнял свободный конец шкуры. Мех всколыхнулся животным запахом и невесомыми пылинками, и колдун едва не чихнул, но сдержался. Подцепив свободной рукой тяжелое кольцо, он поднял крышку.
Подвал дохнул в лицо прохладой и влажностью, и маг ловко сбежал по гладким каменным ступеням, тускло поблескивающим от сырости.
Стараясь не издавать лишних звуков, он ухватился кочергой за крюк в половице и опустил подвальную дверь. 
- Здравствуйте, дорогие мои… - пробормотал он, ухмыляясь, и вытянул перед собой правую руку.
Ладонь раскрылась с зыбким сиянием, и крохотные язычки пламени вспорхнули над кончиками пальцев. Он ощутил знакомый зуд и тепло, ласкающее кожу ладони – будто и не было меж ними тонкой черной перчатки.
Тени взметнулись, устремились навстречу и вкруг колдуна: засочились из углов, заструились из-под стола, истекли из черных бездонных глазниц.
- Я знаю, вы изрядно истосковались по моему обществу, но, бьюсь об заклад, вам и без меня было что обсудить, – заговорил он, тихо посмеиваясь, переходя от одного канделябра к другому.
Алдрис не стал зажигать все свечи, но удовольствовался необходимым минимумом: для работы ему требовалось куда больше света, нежели для уединения, непринужденных бесед и размышлений. Сияние пламени выхватывало лишь массивный рабочий стол, заваленный бумагами, да плесневелую деревянную полку вдоль стены, с коей взирал на хаэрти десяток выбеленных, начисто лишенных плоти черепов.
Колдун небрежно смахнул со стола заметки, расчищая место под бутылку, и устроился в отсыревшем, но очень удобном кресле, блаженно вытянувшись и закинув ногу на ногу. Свернув пробку, он отхлебнул из горла и задумчиво уставился в земляной потолок, укрепленный речным булыжником и деревянными балками.
Тишина обволакивала хаэрти, давила сквозь стены толщами грунта. Он чувствовал себя особенно уединенно здесь – в объятиях земли и сырости, вдыхая густой влажный воздух, созерцая своих собеседников, растворяя тоску в полумраке.
- Боюсь, это наша последняя беседа, господа. Прощальная вечеринка, если так можно выразиться, – он поднял бутыль высоко над головой, а затем чинно приложился к горлышку и сделал четыре крупных глотка.  – Долгое время, вы были друзьями моими и коллегами, - продолжил он, - соратниками в моих изысканиях и мудрыми наставниками. Надеюсь, вечность ваша будет столь же увлекательной, сколь наши долгие разговоры и чаяния.
Черепа бесстрастно взирали на беспорядочную мажью шевелюру, истерзанные дорогой вычурные сапоги, изогнутые хмурью брови, плененные хмелем глаза. А Алдрис продолжал пить, задымив трубкой, свыкаясь с мыслью, что покидает навсегда это место. Расставание – тоскливая штука, пусть и красивая, навроде легенд и напевов. Вздыхающая прошлым и стариной, чужими костями и неизвестностью. Краски закатного солнца всегда сквозят угасанием, неизбежностью, но -  как ладно свет священного пламени наделяет потерей столбики воска!..
- Все кончается, дорогие мои, – прошептал он, распахнув глаза. – Сущности ваши всецело это познали... Но здесь вы еще, и продолжаете говорить… И как приятно то, что я могу слышать вас, беседовать с вами…
Он многое вспоминал в этот вечер. Как кидался, очертя голову, в бесконечные путаные чертоги – аккурат через стену подвала. Как спотыкался о черепки и истлевшие конечности и - захлебывался восторгом, проникнув в забытый курган. Молчали останки те – отпетые, древние, упокоившись духом, долг свой исполнивши. Стенала лишь кучка костей, придавленная валунами. И другие, по углам белевшие: не то оцарапанные, не то – обглоданные.
Алдрис перевел взгляд на тяжелую дверь, увешенную замками и цепями, вибрирующую чарами и подгнившим сквозняком.
- Скоро мы встретимся, друг мой... Очень скоро…
***
Проснулся Орторн в той же позе, что уснул: сидя в кресле подле очага. Ноги его вытянутые были заботливо укрыты сверху шкурой, а возле столика обнаружилась пара поношенных сапог, вполне подходящих, впрочем, по размеру. Однако же, откуда у Алдриса взялась лишняя обувь, да еще на орторнову ногу – юноша предпочел бы не знать.
Из-за отсутствия окон невозможно было определить, сколько он проспал: пару часов или несколько суток. Внутреннее убранство дома, словно застывшее во времени, ни капли не изменилось: толстые свечи продолжали гореть на прежних местах, пламя очага грело все также жарко. Откуда-то снизу поддувало прохладой, потому запах в доме не был спертым, напротив – приятно пахло деревом, старым пергаментом, терпкими маслами и душистыми травами. 
На столике подле лежала мажья курительная трубка, вчерашняя бутылка, в коей плескалось на донышке, и небольшое блюдо с обглоданным сыром и куском засохшей лепешки. Самого колдуна в доме не было.
Выйдя во двор, Орторн поморщился и заморгал – яркий полдень был ослепителен. Небо гнулось – высокое и пронзительное. Вызолоченные солнцем осенние листья светились на фоне ельника.
Юноша потянулся, разминая затекшие мышцы, с удовольствием поскреб щетину – будто мохнатому псу почесали под мордой. Он рассеянно прошелся вдоль изгороди, ища глазами Алдриса или, на худой конец, нужник. На яму за калиткой он старался не смотреть, однако краем глаза ухватил рваный круг молодой травы, высвеченный яркой зеленью на поле увядающей, местами пожухлой, поросли.
- Незваные гости, - проговорил колдун нараспев, а Орторн от неожиданности едва не испустил  дух. – Изгнанники. Заблудшие путники, – продолжил перечислять Алдрис, задумчиво впечатывая слова в ступени.
Юноша перевел удивленный взгляд с колдуна на дверь и обратно: он совершенно точно знал, что в доме Алдриса не было. От волнения он, переступая с ноги на ногу, безжалостно истоптал клумбу.
- Мы условились, что они будут сторожить этот дом в обмен на пищу, - колдун указал на орторновы сапоги.
Юноша опустил взгляд и понял, что рыхлит пятками кусок земли, очерченный кругом тусклых камней. Он, похолодев, замер и во все глаза уставился на мастера.
- Путники, - Алдрис выдержал паузу, облизал сухие губы, - пища. Но и им, в конечном счете, приходилось чем-то кормиться. Я и помыслить не мог, какая превосходная защита выйдет из моего маленького эксперимента.
Орторн выскочил из круга и воровато огляделся в поисках нужника. Он знал, что черные мажьи глаза сейчас возбужденно поблескивают – это явственно звучало в его голосе. А такого взгляда юноша, по чести сказать, всегда побаивался.
***
- Постойте! – Орторн ворвался в дом и принялся расхаживать, возмущенно размахивая руками. Своими огромными шажищами он пересекал жилище за семь подступов. – Так вы все знали! То, что случилось со мной вчера!.. Вы поэтому убежали вперед, чтобы скрыться в безопасности за изгородью и наблюдать, как нерадивый Орторн будет выбираться из передряги?! Хотели посмотреть на творение рук своих?
Осознание дошло до Орторна, как обычно, не сразу. Крестьянский сын, что с него взять?
- Я не знал, а лишь предполагал. Но ты прав, мне действительно было любопытно.
- Вы предполагали! – всплеснул руками юноша. – Вы все это подстроили, так я и знал!
- Знание подразумевает уверенность в результате. Предположение – всего лишь одна гипотеза из множеств. У меня было несколько гипотез. Одна из них подтвердилась, и да, к сожалению, подтвердилась не самая приятная для тебя.
- Но самая приятная для вас!
- Не стану отрицать, результат меня впечатлил. К тому же, если бы ты поспешил, то успел бы проскочить. В конце концов, я задержал их на некоторое время, - он отвернулся к очагу и завозился с котелком. – Давай уже завтракать, чай остынет.
- Если бы вы рассказали мне, почему именно надо поспешить, то я был бы на холме раньше вас, вот уж точно, - несколько успокоившись, заворчал Орторн, устраиваясь в кресле.
- Когда я говорю, что надо пошевеливаться, мне необязательно объяснять причины. Я говорю – ты делаешь. Иначе далеко мы с тобой не уйдем, учитывая скорость твоих аналитических способностей.  На вот, - колдун протянул юноше дымящуюся чашку.
Орторн не обиделся: слова господина были чистой правдой. Мастер был прекрасно осведомлен о талантах воспитанника и всегда учил юношу трезво оценивать свои сильные и слабые стороны. Нередко он говаривал, что излишнее бахвальство и самонадеянность однажды сослужат Орторну дурную службу. Вчерашнее приключение только подтверждало слова хаэрти.
- То, что я взял тебя с собой – еще ничего не значит, – заворчал Алдрис, из-под хмурых бровей глянув на макушку воспитанника. – Если хочешь пойти со мной, то по пути тебе предстоит многому научиться и, в первую очередь, самостоятельности и расторопности.
- То есть… как это?! «Если захочу пойти?» - светлые брови юноши поползли вверх, он едва не подавился лепешкой.
Колдун смерил Орторна долгим, задумчивым взглядом: отросшие пшеничные волосы топорщились в беспорядке и хаосе – словно бы подражали непослушным патлам наставника. Выбеленные до старческой седины у висков и основания, они отросли за ночь сантиметра на три – вскорости их вновь следовало остричь. Удивленные, широко распахнутые глаза, при свете дня бывавшие янтарными, в сумраке комнаты казались темно-коричневыми. Торчащие крупные уши добавляли круглому незамысловатому лицу еще больше простодушности.
- Ты можешь остаться здесь, – заговорил колдун, усевшись подле Орторна и вцепившись в него серьезным, немигающим взглядом. – Этот дом полностью защищен. Ты сам имел удовольствием в этом убедиться.
- Я не хочу быть чудовищем, поселившимся в лесу, – голос юноши звучал твердо, решительно.
- Понимаю, – только и ответил хаэрти.
Все это время он был тем самым чудовищем – чтобы Орторну не пришлось. Существом, коим пугали своих малявок неотесанные северные деревенщины. И, до сего дня, знать не знали, сколь близко – на самом деле – чудовище к ним подобралось.
- Но я должен сказать: мне никогда не хотелось привязывать тебя к себе. Если ты решишь идти дальше своей дорогой, то сейчас подходящий случай.
Орторн задумался.
Он хорошо помнил предметы в доме мастера: загадочные, иноземные, волшебные, диковинные. Многие жили собственной жизнью: из изящной миниатюрной клетки, состоявшей из скрепленных смолой тоненьких косточек, звучал звонкий птичий щебет, стоило рассветным лучам коснуться ее; из черной с иссиня-лиловым нутром жеоды словно бы проистекали туманности и звезды, а несколько десятков сфер из желтоватого металла, заключенных одна в другую, принимались синхронно вращаться, знаменуя неверное количество лун грядущей ночью. Юноша с детства рассматривал чудные безделушки, слушал увлекательные рассказы колдуна и воображал, что однажды и ему доведется увидеть все те далекие земли, что скрывают в себе подобное великолепие.
Когда Алдрис выучил его читать, он смог с восторгом погрузиться в сказания о мифических существах и блистательных воинах древности. О павших империях и давно забытых чудесах. Но для Орторна, всю жизнь проведшего в деревне и ее окрестностях, слова эти так и остались выдумкой. И теперь естество его более всего желало собственными глазами увидеть мир, прикоснуться к прочитанным в детстве историям.
- Я так хочу пойти с вами!.. – Орторн вцепился в чашку и уткнулся взглядом в мутный остывший отвар – с той упрямой насупленностью, к которой не раз прибегал, будучи сорванцом восьми лет отроду.
Колдун фыркнул, скрадывая улыбку, и чересчур бодро похлопал юношу по плечу.
- Тогда не время рассиживаться, Орторн Пускающий Скупую Слезу над Чашей.
Орторн довольно разулыбался, услышав очередное мажье прозвище. Он плохо знал древний язык хаэрти, но мастер всегда подбирал слова так, чтобы они звучали складно и лихо, и могли – хотя бы отдаленно – угадываться не слишком усердным в изучении языков Орторном. Когда Алдрис понял, что неусидчивый пацан не особенно интересуется высоким наречием, он вовлек его в некую игру – каждый раз добавлял к его имени слово или фразу, и тогда уже маленький Орторн, сгорая от любопытства, преследовал мастера и выпрашивал перевода. Сколь изящно слова, подставленные к имени, обретают смысл!.. С тех пор привычка закрепилась, а Орторн узнал немало древних слов, перевода, впрочем, не слишком высокого: навроде «пирог», «скупая» или «пучеглазый». Но несколько сотен слов все же лучше, чем ни одного, а потому юноша был восхищен смекалкой мастера и горд собственным талантом к языкам.
- Мы выступаем на закате. Через четыре ночи нам необходимо найти надежное убежище. Если только луны не выкинут очередной фокус.
Орторн кивнул и яростно взъерошил отросшие патлы, пряча виноватый взгляд.
***
Солнце клонилось к закату: пока еще медленно, робко, словно смущенный юнец, переступающий с ноги на ногу и заливающийся румянцем против пригласившей его на танец барышни. Орторн, взволнованно перепроверяющий скарб уже на седьмой раз, вымученно вздохнул и вышел из дома в поисках колдуна.
Солнце золотило подъюбники угрюмых елей, розовело озорно на остроконечных верхушках старых кряжистых деревьев. Поляна, словно заливаясь звонкой улыбкой, свежела и нежилась в ласкающих густых лучах.
Алдрис, сидя на корточках подле погребенных стражей, чинно и последовательно вынимал из земли камни, укладывая друг подле друга в неторопливой, уважительной манере.
- Вам помочь, господин? – Орторн, заложив ладони в карманы кожаных штанов, перекатывался с носочков на пятки и разморено щурился в исходящих лучах – словно придремавший у заваленка откормленный хозяйский пес.
- Я должен сделать это сам. Ты все подготовил? – Алдрис чуть пошатывался на корточках, но на колено припадать не спешил – то ли штаны от грязи берег, то ли входил в нужный ритм, мерно раскачиваясь.
- Вроде бы, – пожал плечами юноша, – лук вот только забыл со стрелами, болван.
- Невелика потеря, – прокряхтел маг, помогая себе встать, оперевшись о собственные колени. – Ты скверно стреляешь, – он придирчиво оглядел перепачканные землей и пылью перчатки, брезгливо отряхнул, обведя взглядом шесть взрыхленных круглых холмиков.
- Так-то оно так, - затянул Орторн, - но это только если разбойники встретятся или грабители. По зверю-то я недурно целюсь, попадаю даже…
- А кто, с позволения спросить, свежует и разделывает туши, Орторн Не Убивший Ни Одного Человека?
- Ваша правда, – кисло согласился юноша.- К тому же, сырое мясо быстро портится… И тащить его…
В кроткой тишине угасающего дня двое живых существ были близки, как никогда. Каждый понял нужду в погребальном молчании. Каждый понял важность произнести хотя бы слово, хоть бы и полслова. Каждый увидел скорбный блеск умирающего дня – ни одного такого не будет более никогда во всей вечности.  Коротко щелкнув, маховик повернулся, сдвинулся на десятую долю. И грядущий миг ни за что не посмеет вторить ушедшему. Ах, сколь важно для смертных наделить каждое мгновение значимостью!..
Протянув обожженные, скованные перчатками ладони к заливающимся исходом небесам, Алдрис гортанно запел, взвыл приближающим к гибели сумраком. И шесть бесплотных тел отделились от взрыхленной земли. Шесть жалких кучек костей, взвились вихрями праха и боли, освобожденные от пленявших их пут. Вопли и стоны, крики и плачи пронеслись над проклятой землей. Мстительно и зло покидали они гиблое место, приоткрыв взору человеческому зияющую бездну безумия, что скрывалась в подвале жутковатого дома. Рассеявшись в грядущей ночи, затерявшись меж деревьев, зло смотрели они в спину черноволосого колдуна, но подойти – не решались: старые слова лились из глотки его. Слова, что старше их костей.. И они пятились, отползая по ту сторону речки, скрываясь за юбками уродливых деревьев, под смердящим, воняющим тленом покровом из мха.
Не столь колдуна они боялись, но того, кто за спиной его.
***
Колдун облачился в легкие штаны из черной кожи и такую же куртку, надетую поверх рубахи из тонкой иноземной материи. Вычурную накидку свою он припрятал в рюкзак Орторна, поскольку в ней хаэрти непременно привлекал бы лишнее внимание. Ладони его прятали бессменные перчатки, обут он был в черные же сапоги, скрывавшие пристегнутый к голени кинжал.
Орторн облачился в те же вещи, в коих прибыл: в отличие от Алдриса, в этом доме одежды на смену ему не нашлось – слишком уж различались они с колдуном в габаритах. Да, пожалуй, ему и не нужно было.
Водрузив на плечи увесистый рюкзак, он со всей ответственностью уставился на хаэрти, выказывая полную готовность.
Нахмурив брови, отвернувшись порывисто от спутника, Алдрис потянул за кольцо подвальную дверь. По чуть ссутуленным плечам Орторн видел – колдуну тяжело было прощаться со своим тайным убежищем. Перед тем, как спуститься, Алдрис погасил очаг и все свечи – прилаживал ступни на ступеньки он по наитию, по привычке. Орторн и сам не смог бы объяснить, как он смог  увидеть эти плечи, этот скорбный мажий силуэт – он просто знал.
Стоило магу скрыться в подвале, как черная бездна под орторновыми ногами замерцала робким свечным светом, и он, неуклюже приладив громоздкое тело к лестнице, принялся спускаться.
Алдрис равнодушно отвернулся, но Орторн – уставился во все глаза на взирающие на него с полок ряды разномастных черепов. То был не страх, скорее – любопытство. В детстве ему не дозволено было заходить в подвал в их доме, где располагалась мажья мастерская. В его родном доме – единственном настоящем, который у него когда-либо был. Но он ни единожды нарушал запрет: когда колдун спал или предавался длинным пространным размышлениям в кромешном мраке своей спальни или библиотеки. А с возрастом Орторн и вовсе стал «незаменимым помощником» - как выражался колдун, а потому к виду разного рода останков был привычен.
Он поправил неудобные лямки, впивающиеся в плечи, и ясным, решительным взглядом уперся в стальные плечи колдуна. Ему показалось, или Алдрис действительно бросил кроткий взгляд из-за спины?
Черепа улыбались Орторну. Черепа склабились на Орторна. Орторн смотрел лишь вперед – на прямую спину своего мастера, на вытянутую струной стать.
Маг повелительно коснулся ладонями мерцающей вибрирующей стены, и – казалось, ткань на перчатках зашипела и съежилась. Голос хаэрти заполнил комнату удушливым повелительным пением, гортанными клокочущими звуками, словно бы рожденными по ту сторону бытия. Орторн даже на мгновение задумался: а что, если во время его приступов, он издавал точно такие же звуки? Насколько, должно быть, жутко и тоскливо было мастеру слушать это на протяжении нескольких дней?..
Тряхнув головой, он воззрился на зияющий тьмой глубокий проход, открывшийся за разведенными лопатками неизвестности.
- Твое первое настоящее путешествие, мой юный Орторн, – голос хаэрти – грустный отчего-то – почти по-отечески взлелеял имя воспитанника. – Ступай за мной и держись рядом, слишком не отставай. Они пойдут следом.