Наровчатские зори

                XXXIII

     Вскоре Николай уехал в Москву для участия в Параде Победы. Соня долго ждала от него письма, но он молчал.
     1 сентября 1945 года их дочь стала первоклассницей. Она ходила в Образцовую школу-семилетку, которая значительно ближе к дому, чем школа-десятилетка, в которой учился Гена Радаев в 10 классе. Учебный год для нее оказался крайне неудачным: простуда, коклюш, воспаление легких с осложнением. Она помнит, как мама везла ее на саночках из больницы и вытирала слезы.
     И опять спасительницей стала добрейшая Варвара Пимовна, которая принесла Соне топленого внутреннего свиного и бараньего сала, велела поить дочку теплым молоком с салом и выпекать печенье на сале.
     Низкий поклон и Вечная Память Варваре Пименовне Радаевой за ее сердечную доброту и щедрость! Какое счастье, когда есть такие замечательные женщины в русских селениях!
    
     Благодаря чудодейственному салу, ближе к весне Верочка поднялась на ноги, опять стала ходить в школу, но вот беда: читать не могла научиться. Буквы разбегались у нее перед глазами и никак не хотели превращаться в слово. Букваря у нее не было, их раздавали только в школе по одному на парту, а после уроков забирали.
     Дома она брала книгу, которую привез отец, называлась «Дни и ночи» (К.Симонов). Соня ее уже прочитала, а дочка никак не могла осилить даже одного листочка: буквы прыгали и не желали сливаться в слова. Как неприятно чувствовать свою беспомощность!
     Когда мама уходила по делам, Вера брала в руки темный томик, долго сидела над ним. Она боялась спрашивать маму: «Когда приедет папа?». Дочка как будто чувствовала, что мама сама страшится этого вопроса и, конечно, заплачет. Мысли об отце неотступно следовали за ней и не покидали маленькую девочку даже во сне.
     – Мамочка! Мне опять приснился папа, – просыпаясь утром, сообщала она.
     «Когда же он приедет?» – как колокол, звучал ежедневно в ее маленькой головке вопрос, который со временем стал постепенно стихать и стихать, временами разгораясь с новой силой и отражаясь в таких вот строчках:

ОПАЛЕННЫЕ ВОЙНОЙ

Голодное детство в районном селе Наровчат.
В мешочке на печке сухие очистки стучат.
 
То лакомство наше, давай похрустим,
О папе – на фронте – вдвоем погрустим.

А вечером поздним коптилку зажжем,
Напишем письмо и на фронт отошлем.

Давно нет ответа… Живой ли? Живой!
Мы верим, мы ждем, он вернется домой.

Вернулся, вернулся наш папа домой!
… О, мама моя, он не твой, он не твой!

Другую нашел он в дыму и огне.
Как больно, как тяжко тебе! Ну, а мне?

Мне надо понять: виновата война,
Что папу она отняла у меня.

Четыре весны на переднем краю…
Пришлось побывать и в аду, и в раю.

Бывал в окруженье, где чудом живой…
Вернулся, вернулся же папа домой!
 
Что сделала ты, чтоб его удержать,
Чтоб он не ушел, не уехал опять?

Но что мы с тобою тут сделать могли?
От голода слабы, костьми бы легли?

«Ожиданием своим», «как никто другой»,
Может быть, спасли его, все же, мы с тобой.

Но не будем мы судить ту, что встретил на войне,
Вероятнее всего, та спасла его вдвойне…

Весною на поле пойдешь ты опять
Промерзлой картошки к обеду собрать.

Как жаль, что немного ты их наберешь,
Лепешек-чернушек из них напечешь.

О, чудо-лепёшки! Вкуснее их нет,
Куда там до тех довоенных котлет.
 
Зимою кожурок опять пожуем,
До лучших времен мы с тобой доживем…

Сколько слез пролили мы, будем ли считать?
Только не надо никогда это забывать…


(продолжение следует)