Лучший экзотический роман о России

Благодаря стараниям пропагандистов все в курсе, что «Запад всегда нас ненавидел и пытался уничтожить». Однако, перелистывая по работе французскую иллюстрированную прессу 1870–1900 годов, мы неожиданно пришли к совершенно противоположному выводу: последняя четверть XIX века — период огромного интереса и симпатии французов к России.

Эпизоды русско-турецкой войны, роскошные торжества по случаю 25-летнего правления Александра II и репортажи с коронации Александра III, панорамы Москвы, портреты русских композиторов и простых жителей, сцены охоты на медведя и празднования Рождества в России — эти и десятки других русских сюжетов нашли отражение в огромных, детальных и мастерски выполненных гравюрах на дереве, публикуемых на страницах «L'Illustration», «Le Monde illustre» и «L'Univers illustre». А после заключения в 1894 году военно-политического союза Французской Республики и Российской империи уже десяток иллюстрированных еженедельников взорвался восторгами в адрес нашей страны.

Конечно, любовь французов к России была не совсем бескорыстной (после тяжелого поражения в войне 1870–1871 годов с Пруссией Франция нуждалась в могущественном союзнике), но вполне искренней.

И неудивительно, что на запросы публики немедленно отреагировали и французские писатели, и прежде всего авторы экзотических романов. Загадочная страна, покрытая снегами, многие уголки которой были не до конца исследованы, представлялась отличной локацией для невероятных приключений.

Дань русской теме сполна отдал главный представитель жанра Жюль Верн (1828–1905). Среди его героев — и русские астрономы («Приключения трех русских и трех англичан в Южной Африке», 1872), и экипаж русской шхуны во главе с владельцем-графом, участвующий в странствии по Солнечной системе на комете («Гектор Сервадак», 1877). Герои-норвежцы из «Найденыша с погибшей “Цинтии”» (1885, в соавторстве с Андре Лори) совершают плавание через Северный Ледовитый океан, вдоль берегов Сибири, а французские китобои из «Россказней Жана-Мари Кабидулена» (1901) высаживаются на Камчатке. Турецкий купец с друзьями («Упрямец Керабан», 1883) объезжает Черное море посуху, то есть половина его пути пролегает югу Российской империи. Французский репортер («Клодиус Бомбарнак», 1892) отправляется в железнодорожное путешествие из Узун-Ада в Пекин по Трансазиатской магистрали через Бухару, Самарканд и Ташкент. Детективный роман «Драма в Лифляндии» (1904) посвящен расследованию убийства банковского служащего, ведущегося на фоне политического противостояния русских и немцев в Прибалтике.

Не отставал от старшего собрата и Луи Буссенар (1847–1910). Русский географ Серяков, страстно влюбленный во Францию, становится невольным вдохновителем французской полярной экспедиции («Французы на Северном полюсе», 1892–1893). Молодой русский князь-миллионер влюбляется в бедную парижскую швею и готов всеми силами защищать ее от могущественных врагов («Секрет Жермены», 1894; «Подвиги Бамбоша», 1895) – чем не аллюзия на военный союз Франции и России? А действие военно-приключенческого романа «Жан Оторва с Малахова кургана» (1902–1903) и авантюрно-фантастического «Господин Ничто» (1907) так и вовсе целиком разворачиваются на территории России!

Все эти произведения раскрывают тот или иной аспект образа России, однако в данный момент мы оставим за скобками романы, созданные в детективном, батальном и фантастическом жанре (в связи с невозможностью их сравнения между собой), и сосредоточимся исключительно на тех, что относятся к жанру ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ, где путешествие по России является центральным сюжетом (а не эпизодом), а авторы ставят целью подробно и увлекательно рассказать о нашей стране и ее жителях, погрузив героев в самую гущу русской экзотики.

В двух парижских периодических изданиях, прославившихся публикациями экзотических романов – «Журнале воспитания и развлечения» и «Журнале путешествий и приключений на суше и на море» – мы насчитали таковых СЕМЬ ШТУК. Вкратце представим их, а затем сравним, чтобы выбрать лучший.
 
Наиболее известным романом о России является жюльверновский «МИХАИЛ СТРОГОВ», опубликованный «Журналом воспитания» в 1876 году, который описывает опасное путешествие из Москвы в Иркутск через Владимир, Нижний Новгород, Пермь, Омск, Красноярск, разворачивающееся на фоне вымышленных исторических событий.

Многотысячная орда азиатских конников под предводительством бухарского эмира вторгается в Россию, намереваясь отторгнуть от нее всю Сибирь. На сторону врага переходит разжалованный офицер Иван Огарев. Русский царь посылает курьера в Иркутск, чтобы предупредить своего брата, чьей жизни угрожает предатель. С огромными трудностями фельдъегерь Михаил Строгов пробирается через Сибирь, захваченную неприятелем, и в результате успевает пресечь гнусный замысел Огарева, уже успевшего втереться в доверие к брату царя и готовящегося открыть ворота Иркутска азиатским захватчикам...

В 1882 году «Журнал путешествий» печатает роман Виктора Тиссо (1844–1917) и Констана Амеро (1832–1908) «ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТРЕХ БЕГЛЕЦОВ В СИБИРИ», чуть ранее вышедший отдельной книгой.

Киевский студент Егор Семенов арестован по подозрению в подпольной деятельности и без суда сослан в Сибирь. Трудясь на нерчинских медных рудниках, затем секретарем у иркутского золотопромышленника и якутского губернатора, он все время мечтает о свободе и наконец совершает побег из Якутска со своей невестой Надеждой, осиротевшей дочерью ссыльного поэта Давыдова, и ее названным братом, юным поляком Владиславом. Однако их прогулка за реку, совпавшая с отъездом учителя танцев месье Лафлера, показалась подозрительной якутскому исправнику Ермаку, и он быстро настигает беглецов. Дважды Егор пытается убить шпика, и соучастник второго покушения Лафлер без сожаления бросает свой шляпно-винный бизнес, охотно присоединяясь к беглецам. Вскоре их компанию, хоть и против своей воли, пополняет спасенный из лап медведя и вылеченный от ран Ермак, который, однако, никогда не оставит попыток бегства и доноса на своих спасителей. На пути к свободе беглецам приходится и подкупить есаула Среднеколымского острога, и опоить приставленных к ним казаков, и достигнув устья Колымы, остановиться там на зимовку, где их постоянно подстерегают голод, холод, риск гибели в полынье или в пасти белых медведей. Обнаружение погибшего корабля, казалось бы, надолго обеспечило их нужды, но тут Надежду и Владислава похищают чукчи. После спасения пленников герои дожидаются весны, спускаются к устью Анадыря и долго ждут появления какого-нибудь иностранного корабля. На австрийском судне, шедшем навстречу Норденшельду, они с радостью покидают Россию. И только верный присяге Ермак отказывается последовать за океан и намерен пешком вернуться в Якутск, но, едва простившись со спутниками, гибнет в полынье, и все единодушно считают его смерть добровольной.

В 1883–1884 годах на страницах «Журнала путешествий» увидел свет роман Констана Амеро «КРАСНЫЙ ПЕТУХ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДВУХ ЮНЫХ ПАРИЖАНОК В РОССИИ», ярко описывающий западные края Российской империи: Вержболово, Ригу, Динабург, Беловежье, Чудское озеро, Петербург...

После двадцати лет жизни в Париже полька Прасковья Залесская с двумя дочерьми решает вернуться в Россию. Её супруг Михаил Залесский, революционер в изгнании, сгинул десять лет назад, в дни разгрома Парижской коммуны. Однако на прусско-российской границе у вдовы требуют дополнительные документы, и оставив юных девушек на несколько дней, госпожа Залесская выезжает за бумагами в родной Браслав. Случайный попутчик Филарет Касторинов, которому Прасковья успела поведать некоторые семейные тайны, берется сопроводить ее. Однако госпожа Залесская не возвращается, а ее дочери Мари и Луиза арестованы при попытке последовать за ней. От заключения их спасает заступничество лейтенанта Алексея Гаврилова, который обязуется отвезти девушек в замок своей тетки, чьей дочери требуется горничная из Парижа. В крестьянине, везущем их до станции, девушки внезапно узнают своего отца. Михаил Залесский все эти годы занимался подпольной революционной деятельностью. Но поскольку поляки больше не бунтуют против русского царя, он переключился на борьбу с засильем немцев, угнетающих крестьян Прибалтики. Вот и сейчас он готовится пустить «красного петуха» в поместье графов, много лет назад казнивших невиновного.

Тем временем в замке Маргравен парижанок приняли нелюбезно. Старая и молодая графини скрепя сердце взяли на службу Луизу, а Мари уехала на поиски матери. А после отъезда Алексея юная графиня Августа в припадке ревности заточила несчастную Луизу в подземелье... Но расплата мучителей не за горами: именно замок Маргравен приговорен к сожжению заговорщиками во главе с Залесским. Но когда монументальная крепость уже вся охвачена пламенем, поляк в ужасе узнает от Мари, тщетно пытавшейся остановить его соратников, что в огне погибла ее сестра!

Тем временем в Ригу под видом учителя французского приезжает парижский студент-юрист Альбер Моран, командированный богатым бельгийским промышленником на поиски семьи Залесских. В ученики к французу немедленно набивается любезный буржуа Филарет Касторинов. Благодаря его советам и деньгам поручителя Альбер выходит на след скрывающихся в лесу Залесского и Мари и увезенной из замка незадолго до пожара Луизы. Однако когда Касторинов, уведомленный Альбером об успехе, заявляется с целой свитой в рыбацкую деревню на Чудском озере, где воссоединилась семья Залесских, Альбер подозревает неладное, а революционер так сразу наносит ему удар поленом... Из бумаг раненого выясняется, что это он как полицейский агент засадил в Петропавловскую крепость мать Мари и Луизы, арестовал нескольких участников поджога и вслепую использовал Альбера, чтобы отправить в Сибирь Залесского с дочерьми!

Но спасенная Альбером от волков фрейлина царицы освобождает по его ходатайству госпожу Залесскую, как и ее супруга, схваченного, правда, за убийство напавшего на дочь заповедного зубра.

Старый революционер остается в России, а Прасковья, Мари и Луиза возвращаются в Париж в ожидании свадьбы с Альбером Мораном и Алексеем Гавриловым, а одной из них, удочеренной в младенчестве, светит также наследство бельгийского дядюшки.

В 1884–1885 годах «Журнал путешествий» печатает огромный роман Луи Буссенара «ИЗ ПАРИЖА В БРАЗИЛИЮ ПО СУШЕ», первая часть которого описывает путешествие двух французов через всю Россию.

Скромный парижский чиновник-домосед Жак Арно получает в наследство процветающую фазенду недалеко от Рио-де-Жанейро. Да вот незадача: согласно дядюшкиному завещанию, вступить в права собственника наследник может только на месте, а Жак страдает морской болезнью и не сомневается, что трехнедельное плавание на пароходе попросту убьет его. Так не лучше ли отказаться от огромного состояния и до конца жизни просидеть в жалкой конторе? К счастью, школьный друг Жака, закаленный путешественник Жюльен де Клене, берется доставить будущего миллионера в Бразилию посуху: через Петербург, Москву, Нижний Новгород, Пермь, Омск, Томск, Иркутск, Якутск, Чукотку, скованный льдом Берингов пролив – и далее через всю Северную и Южную Америку…

В 1890 году «Журнал воспитания» печатает роман Жюля Верна «ЦЕЗАРЬ КАСКАБЕЛЬ», описывающий путешествие из Калифорнии во Францию через Аляску, Берингов пролив, Чукотское море, приполярные районы Западной Сибири, Урал, Пермь.

После двадцати лет кочевой жизни в Америке семейство циркачей Каскабелей решает вернуться в родную Францию. Однако уже в самом начале пути воры лишают их всех скромных сбережений. Французам приходится срочно менять маршрут и ехать домой по суше, в своем цирковом фургоне, запряженном парой старых кляч. На границе Канады и Аляски они подбирают раненого русского Сергея Васильевича, оказавшегося князем Наркиным, беглым политическим ссыльным, и сиротку-индианку. При попытке пересечь замерзший Берингов пролив происходят подвижки льда, и фургон на отколовшейся льдине уносит в Северный Ледовитый океан. Пристав к острову Котельный, путешественники попадают в плен к дикому племени, но благодаря изобретательному уму Каскабеля им удается покинуть остров, добраться в своем фургоне до устья Лены, пересечь Сибирь и триумфально выступить в Перми.

В 1891–1892 годах «Журнал путешествий» публикует роман Фредерика Диллая (1848–1917) «ЦИРК ЗУЛОВА», описывающий путешествие цирковой труппы из Пекина в Москву через Тобольск, Соликамск, Нижний Новгород.

Ярмарочному цирку Михаила Зулова рукоплещут во всех странах Европы и Азии, однако в родную Россию въезд ему давно заказан. Можно вообразить себе изумление Зулова, когда атташе российского посольства в Пекине оглашает ему телеграмму за подписью главы императорского кабинета Сергея Барускина, предписывающую немедленно выехать в Нижний Новгород и дать представление на ближайшей ярмарке. Зулов видит в этом ловушку, но его уговаривает приемная дочь Ольга – цирковая наездница Полярная Звезда, мечтающая увидеть родину. Через пески Китая и Монголии, ущелья Алтая и казахские степи труппа с трудом продвигается к Сибири. Кроме природных опасностей циркачей постоянно подстерегают неизвестные враги. За бандитами стоит Иван Барускин, брат царского чиновника. Барускины владеют огромным состоянием, доставшимся их отцу как кузену сосланного в Сибирь и лишенного всех прав графа Ситникова. Сергея Барускина гнетет неправедно нажитое, и он решает вернуть титул и имущество воспитанной Зуловым дочери графа, которую не раз видел за границей, но при этом ничего не потерять, взяв Ольгу в жены. Соответственно, его брат не остановится ни перед каким злодейством, чтобы сохранить состояние. В Сибири Зулов находит Ситникова, который умирает, успев обнять дочь, и доказательства его невиновности. Но что значат воспоминания беглого каторжника по сравнению с письменным признанием истинного виновника, которое в Москве вручает Ольге Сергей Барускин! Но поскольку граф Ситников скрыл от суда имя своего друга и унес его с собой в могилу, то и дочь, желая быть достойной своего отца, бросает документ в огонь, тем самым отказываясь от всех благ, что сулила ей публичная реабилитация отца, и предпочитает брак с наездником Сильвеном.

Наконец, в 1898–1899 годах в «Журнале путешествий» выходит роман «БЕГЛЕЦ С КАТОРГИ» Анри Летюрка (1846–1917), где описывается путешествие парижского железнодорожника через всю Россию (Петербург, Омск, Чита, Якутск, Чукотка) и Северную Америку.

Сорокашестилетний парижский начальник поезда Барбишон, двухметровый гигант и бывший кирасир, выбран руководством железной дороги для сопровождения в Россию отчеканенных во Франции золотых рублей. Сдав драгоценный груз в Петербурге, Барбишон едет в Омск, чтобы принять золото в слитках для транспортировки в Париж. По пути с ним знакомится некто Вушин, представляясь железнодорожником в отпуске. В Омске Вушин  приглашает коллегу на обед, добавляет в вино снотворное, отбирает документы и униформу – и в Париж вместо Барбишона спешит молодой ссыльный князь Барбисков, а француза хватают, заковывают в цепи и везут на нерчинские рудники. Из-за внешнего сходства русского и француза конвоир Барбискова Купшин даже не замечает подмены. Из Парижа князь немедленно дает телеграмму в Петербург, но освободить Барбишона русские власти не успевают по причине его побега. Скрывшись с глаз изумленных казаков на необъезженном скакуне, Барбишон достигает строящейся Забайкальской железной дороги и угоняет служебный состав, с которого спрыгивает, не доезжая Читы, присоединяется к шайке бродяг, но отказывается с ними воровать, возглавляет кампанию по разгрому бунтовщиков-бурятов и немедленно сбегает после триумфальной победы. На лошади, лыжах, олене, собаках, ночуя в снегу и питаясь сырым беличьим мясом да сушеной рыбой, Барбишон несется через всю Восточную Сибирь, по пятам преследуемый целой «армией» военных и гражданских во главе с губернатором Якутска, на которого царем возложена миссия по возвращению невиновного беглеца. И только на льду Берингова пролива настигнутый Купшиным француз узнает, что он свободен. Но под ногами ста пятидесяти человек лед трещит, и отколовшаяся льдина на глазах ошарашенной толпы уносит Барбишона и Купшина прочь от российского берега. В Америке французу еще предстоит спасти от бандитов и голода сына своего парижского начальника и разжиться золотом. По прибытии во Францию бывшего железнодорожника встречают домочадцы в компании князя Барбискова. Взбешенный француз готов поколотить виновника всех своих бед, но тот любезно вручает ему документы о том, что Барбишон – его троюродный брат, сонаследник княжеского титула и обширных владений в России.

Стоит отметить, что все эти романы о России по-своему интересны и увлекательны, хотя повторы сюжетов буквально режут глаза. Какой же была судьба этих произведений во Франции и в нашей стране?

«Михаил Строгов» — один из известнейших во Франции романов Жюля Верна и главный роман о России, экранизировавшийся более десятка раз. Книги Тиссо и Амеро не раз переиздавались до конца ХIХ века,  Буссенара – до 1910 года.  Диллай в 1893 году был отмечен за «Цирк Зулова» Монтионовской премией, присуждающейся за сочинения на пользу нравственности, однако его книга, как и Летюрка, выдержала лишь одно издание.

До русского же читателя дошли только романы Верна и Буссенара, причем «Из Парижа в Бразилию» и «Цезарь Каскабель» сразу после публикации подлинников, а «Михаил Строгов» — четверть века спустя. Первые переводы были сокращенными, в частности, буссенаровский роман урезан наполовину. А «Красный петух» Констана Амеро и «Цирк Зулова» Фредерика Диллая и вовсе были запрещены русской цензурой.

Ставя перед собой несколько рискованную задачу назвать ЛУЧШИЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ЭКЗОТИЧЕСКИЙ РОМАН О РОССИИ, сразу подчеркнем, что мы будем оценивать не художественные достоинства (а их у каждого романа немало), но прежде всего достоверность (на худой конец правдоподобие!) и непредвзятость изображения Российской империи и ее жителей. Для этого мы сравним семь отобранных нами произведений по нескольким параметрам.

Начнем с АНТРОПОНИМИКИ. Имена персонажей являются «лицом» любого художественного произведения, а уж тем более иностранного романа о России. Красивые, звучные и главное правдоподобные имена уже с первых страниц настраивают читателя на благожелательное отношение к тексту, тогда как малоудачные или откровенно нелепые немедленно вызывают у нас насмешку, побороть которую порой не в силах самый увлекательный сюжет.

Разумеется, европейскому писателю XIX века зачастую неоткуда узнать, какие имена в ходу у африканских или австралийских аборигенов. Но сочиняя роман о вполне цивилизованной России, разве так сложно подыскать подлинные русские фамилии в прессе или русской литературе? Или же поинтересоваться на этот счет у многочисленных русских, наезжающих в Париж. Однако большинство авторов идут по иному пути, давая волю фантазии и изобретая совершенно невозможные фамилии с окончаниями на -off, -eff или -ine.

Грешит этим даже Жюль Верн. Хоть он никогда и не был в России, но книги его широко переводились у нас с 1864 года, и любой русский, приехавший во Францию, счел бы за честь проконсультировать мэтра о том, какое имя подходит, а какое совершенно не годится для русского дворянина, офицера или крестьянина.

Большинство персонажей «Михаила Строгова» носят нормальные русские имена: и заглавный герой, и его антагонист Иван Огарев, и телеграфист Николай Пигасов. Возможно, искусственно сконструирована автором, но совершенно правдоподобно смотрится фамилия Корпанов. Но до чего же режет слух сочетание «генерал Кисов»! И уж совсем вызывает оторопь имя героини, конечно же, исправленное в переводе, но в подлиннике звучащее как «Надя Федор»!

Куда хуже дело обстоит с «Цезарем Каскабелем», в котором русская нация представлена ссыльным графом Наркиным и разбойниками Ростовым, Киршевым и Ортиком из банды Карнова. Несмотря на то, что такие фамилии вполне допустимы, звучат они для русского уха странновато, что наводит на мысль об их искусственном конструировании. В фамилии графа, по мнению зарубежных исследователей, Жюль Верн зашифровал слово «народники», однако для русских читателей (во всяком случае, современных) она звучит крайне неблагозвучно.

Наш рассказ о русских именах в романах мэтра будет неполон, если мы не упомянем русских астрономов Цорна, Струкса и Паландера из «Приключений троих русских и троих англичан в Южной Африке», русские имена Господин и Илька из «Драмы в Лифляндии» и фамилии членов экипажа шхуны «Добрыня» графа Тимашева из «Гектора Сервадака»: Прокоп, Тиглев, Нигош, Толстой, Этшев, Панофка и Мошель.

Гораздо серьезнее подошли к именам Виктор Тиссо и Констан Амеро. В этом нет ничего удивительного, поскольку первый провел в России три месяца и опубликовал объемную книгу о своей поездке, а у второго был опыт (правда, неудачный) издания «Франко-славянского обозрения». Фамилии русских совершенно правдоподобны, оценить же имена коренных обитателей Сибири и представителей прибалтийских народов нам затруднительно, разве что забавно смотрятся тунгус Эфраим и якут Чорт.

Весьма небрежно к выбору имен основных персонажей отнесся Фредерик Диллай. Фамилия Барускин распространена в Хорватии, а фамилию заглавного персонажа он либо сам выдумал, либо отыскал на карте Российской империи: польское название «Зулов» носила в XIX веке деревушка на территории современной Литвы. Для выходца из семьи русских крепостных оно совершенно не подходит. Довольно странно зовут и русского посла в Пекине – Владимир Патроки.

Князь Барбисков, генерал и капитан Иксковы, жандарм Купшин и слуга князя Вушин – вот и все богатство русских фамилий в романе Летюрка. Впрочем, два последних вполне употребимы, но, думается, тут автор просто попал пальцем в небо. Якут, помогающий в преследовании француза-железнодорожника, носит забавное, но звучащее почти по-русски имя Грипсоль.

А вот никогда не бывавший в России и еще не переводившийся у нас Буссенар подошел к выбору имен для своего первого русского романа куда тщательнее. Основным источником вдохновения для него, похоже, стали записки французского путешественника Виктора Меньяна «Из Парижа в Пекин по суше» (1876). Во время поездки по России Меньяну довелось познакомиться с почтосодержателем Михайловым, выписавшим ему привилегированную подорожную, красноярским исследователем Ловатиным – обладателем богатых коллекций археологических находок, нумизматики и минералов, а также ссыльным поляком Богдановичем, который с горечью поведал французу о двух своих неудачных попытках побега из Иркутска через китайскую границу...

Удивительно ли, что на страницах буссенаровского романа мы встретим ссыльного профессора Сергея Михайлова, а также непривычно образованного купца Федора Ловатина, под личиной которого скрывается Алексей Богданов, сосланный в Сибирь рижский студент? Ну а поскольку из книги Меньяна Буссенар позаимствовал не только имена собственные, но и множество сведений о России, то в знак почтения он озаглавил свой роман «Из Парижа в Бразилию по суше», что является подчеркнутым парафразом названия записок путешественника.

Чуть сложнее обстоит дело с антагонистом романа, капитаном Еменовым (Yemenoff). Фамилия такая в России существует, но в силу ее редкости совершенно непонятно, где мог откопать ее Буссенар. Не склеил ли он ее из частей фамилий отрицательного и положительного персонажей «Приключений трех беглецов в Сибири»: Yermac и Semenoff?

От антропонимики переходим к изображению писателями-приключенцами РУССКОГО ХАРАКТЕРА.

В глазах французов жюльверновский «Михаил Строгов» – главный роман о России, предмет горячих восторгов нескольких поколений. Наверняка, тому способствовали и роскошные иллюстрации Жюля Фера, и пышная пьеса, и, конечно же, цельные, героические характеры, не имеющие ничего общего с распутными светскими щеголями – характерными персонажами Второй империи.

Действительно, и неназываемый царь, и его брат, набросанные скупыми чертами, предстают образцами благородства, ежесекундных дум о державе. Царский курьер Михаил Строгов – идеал мужественной красоты, невероятной физической силы, храбрости, сверхчеловеческой выносливости, непоколебимой верности императору. Он словно высечен из цельного куска гранита, его не берет ни пуля, ни раскаленный меч. Под стать ему и спутники – воплощение безграничной преданности Надя и спокойный перед лицом судьбы телеграфист Пигасов.

Нет слов, для нашего национального самолюбия весьма лестно, что миллионы зарубежных читателей с подачи Верна представляют себе русских похожими на героев «Михаила Строгова». Но сами-то мы, если говорить начистоту, узнаём ли себя в этих колоссах? Можем ли мы их искренне полюбить, если в физическом и моральном отношении Михаил и Надя – железные люди, а в литературном – картонные? Это колоссы, практически лишенные простых человеческих черт – в отличие, например, от иностранных репортеров Блаунта и Жоливэ, которые способны и пошутить, и процитировать песенку или стих из Библии, телеграфируя новости своим информагентствам, а оттого гораздо ближе сердцам читателей.

Неубедителен и образ предателя Ивана Огарева. На государственную измену (переход на сторону татар) его толкает даже не жажда власти, а монгольская кровь в жилах и личная обида на брата царя (который его и в глаза не видел, а разжаловал, очевидно, на основании рапорта о его злоупотреблениях).

Русский персонаж «Цезаря Каскабеля» – образованный аристократ, путешественник граф Сергей Наркин, сосланный по политическому делу в Якутск, бежавший через Охотск в Калифорнию, семь лет проживший в Штатах и Канаде и едва не убитый на границе с русской на тот момент Аляской русскими же бандитами. Спасенный семейством Каскабелей, граф Наркин узнает, что они намерены проехать через Аляску, скованный льдом Берингов пролив, а затем и всю Россию в своем запряженном двумя клячами цирковом фургоне. А фургон этот, на минуточку, вряд ли короче восьми метров, ибо он разделен на четыре отсека (где обычно ночуют шесть, а к концу романа и все десять человек!) и нагружен всяческим реквизитом и припасами, включая тонну угля. Он и в Калифорнии-то едва вполз в гору!

И что же ученейший граф Наркин? Он горячо приветствует план не слишком сведущих в географии циркачей и, мало того, с радостью присоединяется к ним! Но неужели он не в курсе, что Аляска – гористая, бездорожная, покрытая лесом и густой речной сетью территория, а по России никто зимой не передвигается на колесном транспорте, тем более по снежной и, опять же, гористой Чукотке!

Если бы Наркин не был говорящей марионеткой автора, он должен был воскликнуть: «Друзья, немедленно поворачивайте оглобли! Ваш план абсолютно безумен! Но вы спасли мне жизнь и не дали меня ограбить. Моих пятнадцати тысяч франков с лихвой хватит, чтобы нам всем добраться до Европы на пароходе». А вместо этого русскому графу приходится участвовать в раскручивании абсурдного сюжета. И как, спрашивается, мы можем уважать такого «соотечественника»?..

Беглецы из романа Тиссо и Амеро в целом симпатичны, но тоже практически лишены индивидуальных черт. (Образ их спутника-француза, учителя танцев Лафлера, хотя и довольно шаблонный – он и кулинар, и лекарь, и на скрипке игрец – куда колоритнее). Мы сочувствуем беглецам только потому, что они, преодолевая многочисленные препятствия, идут к свободе; сами по себе они довольно бесцветны. Ну и крайне неприятный осадок оставляет двойная попытка Егора убить полицейского, который даже еще не успел проявить никакой враждебности, а просто выследил их. Конечно, и Егор раскается в своем поступке, и выживший исправник покажет свое гнусное лицо, но первое впечатление уже не исправить.

Антагонист романа, якутский исправник Ермак – фигура куда более любопытная. Своей до тупости непреклонной верностью закону он напоминает карикатурного немца, а постоянными попытками покарать себя – героев Достоевского, и в целом являет собой пример отталкивающего и одновременно жалкого мерзавца. Нет, не в этом романе стоит искать достойный образ русского человека.

Не найдем мы его и в «Красном петухе» Констана Амеро. Русская нация представлена в нем честным офицером, но эпизодичным персонажем Алексеем Гавриловым и вдохновенным шпиком и изощренным манипулятором – агентом царской охранки Филаретом Касториновым. Можно понять его желание изловить польского революционера и поджигателя Михаила Залесского, но стремление отправить в Сибирь всю его семью (которую тот бросил десять лет назад) иначе как изощренным злодейством не назовешь. Напрасно Касторинов как заклинание повторяет себе, что мстит за брата, которому прекрасная полька Прасковья когда-то предпочла Залесского: думается все же, он преследует ее с дочерьми «из любви к искусству», из желания посадить всех и вся – и получить премию за свои старания.

Роман «Цирк Зулова», написанный незадолго до заключения франко-русского союза, напротив, весь пышет любовью к России и желанием понравиться русским, а оттого представлен целой плеядой благороднейших героев. Граф Ситников, которому поручено преследование нигилистов, в арестованном им вожаке узнает друга детства и отпускает его. Однако их разговор подслушан, друг схвачен, а его бумаги подброшены Ситникову. Ни слова ни говорит на суде граф в свою защиту, ибо честь велит ему скрыть ото всех имя настоящего владельца компрометирующих бумаг. Лишившись всех прав состояния, он смиренно отбывает наказание в Сибири, не думая о бегстве или помиловании. За судебным процессом напряженно следил директор ярмарочного цирка Михаил Зулов, ни на секунду не сомневаясь в честности графа. Да может ли быть иначе, если отец графа некогда дал вольную всем своим крепостным, включая семейство Зуловых? А когда лишившаяся всего жена Ситникова умирает от лишений, оставляя двухлетнюю дочь, Зулов считает своим долгом удочерить ее. Высланный из России неведомым врагом, Зулов воспитывает Ольгу в любви к далекой родине. Как же счастлива она, когда въезд в Россию для их труппы наконец открыт! Еще на территории Китая девушка облачается в русский национальный костюм, а для выступления перед соотечественниками готовит сценический номер, в котором она в наряде цветов российского флага скачет на лошади через знамена побежденных Россией государств! И какой же удар испытывает юная циркачка, узнав наконец, что она дочь каторжника!

Она и слышать не хочет Зулова, упрямо настаивающего на его невиновности. В ходе путешествия цирка Зулова через всю Россию Ольге предстоит встретиться с умирающим отцом и попросить у него прощения, а после отказаться от его реабилитации, которая вернула бы ей титул и огромное состояние, но потребовала бы обнародовать имя, которое граф Ситников так хотел унести с собой в могилу. Положительно-прекрасные, чистые, возвышенные, трогательные и одновременно убедительные образы русских людей являет нам Фредерик Диллай!

В романе Летюрка, написанном уже после заключения франко-русского союза, русские персонажи набросаны скупыми штрихами и по сути сливаются в одну пеструю, деятельную, весьма симпатичную толпу, вначале с азартом преследующую французского железнодорожника Барбишона, чтобы вернуть его на каторгу, а после – чтобы объявить невиновным и загладить причиненный ущерб.

Чуть рельефнее изображены ссыльный князь Барбисков, охотно соглашающийся на замену себя двойником, но телеграфирующий о подлоге сразу же по приезде в Париж, и жандарм Купшин, бывший конвоир Барбишона, первым догнавший его на льду Берингова пролива и ставший верным спутником француза в странствованиях по Америке, куда их унесло на льдине. Братское объятие настигнутого Барбишона и Купшина Летюрк называет не иначе как прообразом союза Франции и России.

Но по сути, в романе только один яркий персонаж — начальник поезда Барбишон, который, оказавшись в Сибири, мгновенно превращается из супруга-подкаблучника и безропотного служащего в супергероя, уверенно обходит ловушки преследователей и попутно еще ухитряется противостоять преступным бандам. Но не в том ли причина могучей силы и редкой сообразительности бывшего начальника поезда, что по крови он русский дворянин? В итоге он официально становится князем Барбисковым-старшим и в этом новом качестве приезжает на поклон к русскому царю, дабы испросить у того помилования для Барбискова-младшего, своего троюродного брата, над которым все еще тяготеет приговор о каторжных работах. Другое дело, что в силу крайней неправдоподобности, условности, театральности, сказочности всего происходящего воспринимать протагониста всерьез просто невозможно.

В противовес Летюрку, Луи Буссенар являет нам целую плеяду убедительных, глубоких и берущих за душу образов русских людей. Полковник Сергей Михайлов, бывший преподаватель вуза, осужденный за политические взгляды, за собственное видение будущего России — и отказавшийся от дворянских привилегий, позволявших ему с комфортом добраться до Сибири в кибитке или санях. Он предпочел проделать тысячи километров пешком, в кандалах, среди уголовных преступников, поддерживая дух отчаявшихся и облегчая муки страждущих. Личными связями он воспользуется, но не для себя, а чтобы спасти от каторги невиновных французов.

Студент Алексей Богданов пострадал не из-за политики, а только из-за родства с Михайловым. Невиновность дает ему моральное право на дерзкий побег через всю Восточную Сибирь. Оказавшись попутчиком двух французов, он быстро завоюет их симпатии обширными познаниями и добрым нравом, а организовав их героическое спасение со дна Хандыги, станет их ближайшим другом. В Америке Алексей быстро придумает способ, как честно заработать состояние.

Губернаторы, военнослужащие, простые сибирские обыватели, ямщики, даже каторжники с клеймом «вор» на лбу — все как один выражают глубокую симпатию и оказывают посильную помощь французским путешественникам, направляющимся в Бразилию через Томск и Иркутск.

Только трое персонажей «русской» части романа — капитан Еменов, сторож этапа, разжалованный томский исправник (двое последних даже не удостоены имени!) ведут себя как негодяи и едва не губят путешественников-французов. Но жестокость, склонность к насилию, подлость из страха перед наказанием, мстительность — это же не национальные черты, а издержки профессии, дающей неограниченную власть над слабым. Держиморды национальности не имеют. А русские люди в романе Буссенара — сплошь образцы благородства и человечности.

После образа русского человека справедливо будет коснуться изображения авторами-французами ИНЫХ НАРОДОВ, населявших огромную Российскую империю.

Как известно, центральным событием романа «Михаил Строгов» является вторжение в Сибирь 250-тысячной армии среднеазиатских народов (узбеков, киргизов, туркменов, таджиков, монголов, афганцев, арабов, персов и других, условно обозначаемых Жюлем Верном как «татары») под предводительством бухарского эмира Феофар-хана. Цивилизованная Россия, с ее поездами, пароходами, телеграфом мгновенно опрокидывается в какой-то тринадцатый век с его варварскими казнями, пытками, толпами пленных русских, пылающими городами... Нет слов, по сегодняшним меркам сюжет крайне неполиткорректен, особенно если учесть, что это чистая фантазия автора, не имевшая аналога в новой русской истории.

Не лучше обстоят дела у Верна и с изображением северных народов России. Конечно, он дает справки о якутах и остяках, через чьи земли проезжает цирковой фургон Каскабелей, но эти сведения не подкреплены художественными образами. Зато населяя пустынный остров Котельный диким племенем во главе с алчным вождем Чу-Чуком, автор вдохновенно описывает устройство их подземных жилищ, языческие ритуалы, грубые нравы. И вроде как некому обижаться на Верна — народ-то вымышленный! — но светлых красок к образу России (и познаний о ней) роман не добавляет.

На страницах романа Тиссо и Амеро эпизодически появляются представители многих народов Сибири. Но в памяти откладываются главным образом верные и умелые якуты и грубые, жестокие чукчи: пока мужчины (Егор, Лафлер и Ермак) охотятся на белых медведей, чукотский вождь похищает Надежду из землянки близ мыса Большой Баранов и увозит к себе на Колючинскую губу в качестве третьей жены, а обозленные старшие жены будут издеваться над европейкой и нагружать ее тяжелой и унизительной работой.

В романе Амеро злодеями являются немцы (вернее, немки, старая и молодая графини Маргравен), а симпатии автора на стороне поляка Залесского, который в союзе с прибалтами пускает в их замок «красного петуха».

Диллай с огромной симпатией изображает киргизов (нынешних казахов), которые радушно принимают у себя в ауле труппу Зулова, а когда ее атакуют бандиты, сражаются насмерть, поскольку любой гость священен и его защита, даже ценой собственной жизни — долг хозяина. Также посодействовали героям остяк и вогул, которые помогли им найти похищенного Иваном Барускиным ссыльного Ситникова.

В романе Летюрка Барбишон лихо разделывается с бандой бурятов, бунтующих против строительства железной дороги в Забайкалье. Есть в романе и якут — хитрый, ловкий, жадный до наживы Грипсоль, перехитривший не только преследуемого Барбишона, но и самого себя. Настигнув беглеца и уже считая объявленную гигантскую награду своей, он уговаривает француза восстановить силы в жилище чукотских охотников, съесть своего загнанного оленя, а позже приобрести собачью упряжку и запасы у вернувшихся хозяев... И все это вместо того, чтобы просто сказать Барбишону, что тот невиновен! Когда сытый беглец мирно засыпает у очага, Грипсоль несется к губернатору Якутска за наградой. Разумеется, француз в очередной раз ускользнет от властей, а Грипсоль останется с носом. Ну и вишенка (в нашем случае уместнее сказать: «клюковка») на торте — будучи ловким торгашом, Грипсоль оставляет хозяевам записку с расценками на скупаемые им оленьи, песцовые и собольи шкурки. Грамотные якуты и чукчи в XIX веке — это верх нелепости!

Что до Луи Буссенара, то он создает многогранный, отлично разработанный образ замечательного помощника главных героев — верного, честного, бесстрашного, умного, деловитого якута Чолома, который вместе со своими соплеменниками помогает Жюльену, Жаку и Алексею преодолеть нелегкий, сопряженный опасностями путь от Якутска до Берингова пролива. Заботливыми и гостеприимными изображены суровые чукчи, приютившие у себя в стойбище европейцев и вылечившие Алексея от тяжелой болезни.

В картине мира западных романистов начисто отсутствует такое явление как ЯЗЫКОВОЙ БАРЬЕР. Похоже, они убеждены, что француза поймут в любой русской деревне, а у русского не возникнет ни малейших проблем в общении с представителями народов Севера или Средней Азии, даже если те обитают в сотнях и тысячах верст от цивилизации.

Так, Строгов подслушивает разговор двух узбеков, «говоривших по-татарски». Сыновья погибшего киргизского султана патетически рассуждают с Зуловым о долге гостеприимства.

Никогда ранее не бывавший в России Барбишон отлично общается с беглыми каторжниками, отдает приказы забайкальским казакам, допрашивает пленного бурята, болтает с якутом Грипсолем и пастухом-чукчей. На каком, спрашивается, языке?! Наверное, на французском, поскольку по-русски он изрекает лишь несколько слов, вроде zdrast и spasib.

Но подлинным шедевром является сцена мистификации Каскабелем дикого (менее цивилизованного, чем эскимосы, подчеркивает автор!) племени с острова Котельный, члены которого отчего-то сплошь русскоязычны. Позанимавшись с Наркиным русским языком, циркач-чревовещатель сочиняет патетическую речь, которую, по его задумке, должны озвучить местным язычникам их деревянные идолы. Внимая «гласу богов», Чу-Чук с подданными падают ниц на землю от ужаса (а русские читатели подлинника – на пол от хохота):

«Ани святи, эти инностранцы, катори от запада пришли! Зачем ти их подиржаиш?
Жа тибье прикажу этот арестантов отпустит... Твой народ дольжн для их сам бальшой важество имьет иним аддат все вещи, катори у их буили взяти. Жа тибье прикажу у сиберской берегу их лёкше возвратиться.
Жесль ти так не сдьелель этот тож сам дьен, какда эти святи человеки будут желаит, чёрт с твое облакт!»

Разумеется, дикари отлично понимают эту речь (едва доступную разумению русского читателя) и... немедленно выполняют все предписанное богами!

К чести Тиссо, Амеро и Буссенара, их герои вступают в разговор с местными при посредничестве толмача (например, якута).

Переходя к НАУЧНОЙ НАЧИНКЕ – страноведческим описаниям, которыми авторы романов о путешествиях, следуя принципу «развлекая, поучай», традиционно разбавляют авантюрный сюжет, – отметим, что документальный материал у каждого писателя, как правило, богат и индивидуален. Кочующих из книги в книгу атрибутов русской экзотики немного: это зима, каторга, водка, медведи, волки и пара десятков русских слов (katorga, smotritel, ispravnik, troika, yemschik, kibitka, isba…).  В частности, в романе «Приключения трех беглецов» собрана полная коллекция этих «русских фишек», причем оголодавшие косолапые всех мастей встречаются героям буквально на каждом шагу.

Поэтому если кто-то из романистов решается воспеть Россию, покрытую зеленью, а не снегом (Верн, Диллай), или ухитряется обойтись без описания эпической схватки с русским «хозяином леса» (герои Буссенара, например, столкнутся с медведем не в России, а на Аляске), такому автору хочется искренне аплодировать.

В основном же, описательная часть романов о России будет интересна не только западным, но и русским читателям. В частности, Жюль Верн интересен описанием Москвы и Иркутска, нижегородской ярмарки, особенностей местного транспорта. Увы, подлинная экзотика меркнет в экзотике вымышленной – дыму пожарищ сибирских городов и гигантском пламени залитой нефтью Ангары. Описание же Западной Сибири, видимое из окон циркового фургона, довольно поверхностно.

Тиссо с соавтором до предела насытили роман достоверными описаниями каторжных работ, сибирской природы, животных и растений, обычаев коренных народов Сибири.

В романе Амеро наряду с описаниями прибалтийских городов и Петербурга запоминается быт рыбацкой деревни на берегу Чудского озера, историко-географический очерк Беловежской пущи.

А вот в романе Диллая познавательной информации совсем немного. Лишь несколько абзацев посвящено описанию киргизского аула, Тобольска, Нижнего и Москвы, жительницы которой по случаю наступившей зимы сменили свои кокошники на цветастые платки, а пассажирским транспортом служат телеги, управляемые ямщиками!

У Летюрка же бешеное действие и вовсе разворачивается в пустых декорациях: все сведения о России сводятся к горстке смехотворных утверждений: «Водка – это березовый спирт, часто смешанный с беладонной, совершенно необходимый при морозах», «Тундра – это равнина» (таким образом, Барбишон спускается с Яблонового хребта прямо в тундру!). Излишне подробное (для Летюрка) описание чукотского жилища (бревенчатой усеченной пирамиды с зимним входом через крышу) на самом деле соответствует домам камчадалов, а не чукч.

И над всеми этими авторами возвышается Луи Буссенар, чьи образы России не просто достоверны (автор указывает большинство своих источников: книги Меньяна, Рассела-Киллоу, мадам де Бурбулон, адмирала Врангеля, Норденшельда, Элизе Реклю), но и поэтичны, ибо проходят через сердца героев. Россия Буссенара – это и меланхоличная степь, и метели, и тяжкие страдания приговоренных к каторге, и величественная картина ледостава на Байкале, и гигантские реки, используемые зимой как дороги, и таинственное мерцание звезд над тайгой и тундрой в бесконечной ночи, и ярмарка в Заполярье, и головокружительные гонки в собачьих и оленьих упряжках...

Ну и завершая наш сравнительный разбор, поговорим о проблеме ПРЕОДОЛЕНИЯ ОГРОМНЫХ РОССИЙСКИХ ПРОСТРАНСТВ… точнее, проблеме в литературоведческом смысле, поскольку для героев анализируемых романов сотни и тысячи километров труднопроходимой местности ни малейшей проблемы зачастую не представляют.

От Бухары до Томска напрямую – две с половиной тысячи километров. Возможно ли, чтобы огромное войско Феофар-хана в считанные недели совершило этот гигантский марш-бросок через сожженную июльским солнцем бесплодную степь? Людям нужны запасы продовольствия (буквально многокилометровые обозы!), а лошадям – свежая трава и вода. Иными словами, соображения логистики делают описанное Жюлем Верном вторжение (по счастью!) невозможным. Да и опыта форсирования многоводных сибирских рек среднеазиатским армиям набраться было негде.

Прекрасно понимая невозможность езды по занесенной снегом Чукотке в цирковом фургоне, Жюль Верн избавил нас от этого прискорбного зрелища и отправил дом на колесах в плавание на льдине по Северному Ледовитому океану, причем на максимально возможной для дрейфа скорости. Перезимовав на острове Котельный, героям удалось в упряжке из двадцати оленей на своем фургоне добраться по льду до устья Лены. Ну а там дело оставалось за малым – по зеленеющей тундре доехать до северного Урала, пересекая на пароме реки побольше (Обь и Енисей), а все прочие – вброд. Комментировать такое даже неловко. Из школьного курса географии мы в общих чертах помним, во что превращается почва в тундре с ее вечной мерзлотой с наступлением теплых дней...

Отличный рассказ о нелегком пути «трех беглецов» к свободе внезапно дает сбой буквально под занавес. С великим трудом достигнув устья Колымы, герои остаются на зимовку на мысе Большой Баранов, где, построив землянку, героически противостоят холоду и голоду. В феврале Надежду и юного Владислава похищают чукчи, а вернувшиеся с охоты Егор и Лафлер пешком пускаются по их следу. По прибытии в стойбище, расположенное чуть южнее Колючинской губы, Владиславу удается бежать верхом на олене и благополучно достигнуть землянки... Внимание: расстояние между двумя точками – девятьсот километров! Итог: все живы, здоровы, в пути не разминулись.

Чтобы скрыться от неведомого врага, Зулов пересекает Алтай и болотистую Барабинскую степь в стороне от проезжих путей. Прямо скажем, нетривиальная задача для циркового каравана. Ладно хоть, не уподобляясь Каскабелю, еще до пересечения пустыни Гоби циркачи пересели из фургонов в двухколесные повозки.

Ну, и апофеоз абсурда и условности – одиночная гонка Барбишона из Читы до Берингова пролива.

А вот маршрут, изначально набросанный Жюльеном де Клене, лишен каких бы то ни было натяжек. Петербург и Нижнеколымск связывал почтовый тракт, а там, подгадав свой приезд к ярмарке в Островном, несложно было уговорить чукчей сопроводить европейцев до Берингова пролива.

В отсутствие происшествий (что для Буссенара, конечно, немыслимо) путешествие прошло бы как по маслу. Единственное, что нас смущает, это отклонение от маршрута перед Оймяконом: думается, новый путь, по гористой местности, был бы затруднителен (хотя в сопровождении якутов он явно проще, чем в одиночку).

Подводя итоги нашего сравнительного разбора, мы с уважением отметим героизм «Михаила Строгова», скрупулезное описание сибирской жизни в «Трех беглецах», эмоциональный накал и элементы готики в «Красном петухе», колоритность персонажей «Цезаря Каскабеля», проблемы нравственного выбора в «Цирке Зулова», юмор «Беглеца с каторги». Все эти произведения достойны нашего внимания и симпатии.

Но пальму первенства мы уверенно и по праву отдадим Луи Буссенару, который в своем романе «Из Парижа в Бразилию по суше» дал максимально широкое (конечно, ограниченное рамками жанра и маршрутом), вполне достоверное и при этом крайне благожелательное описание России.

Он также первым использовал сюжет о наземном путешествии из Европы в Америку, перепетый затем Верном и Летюрком (можно сказать, литературная история повторилась трижды: как высокая драма, как цирковое представление и как сказка).