8. Шуршание и чмоки

***1
    Она вечно шуршит, вечером допоздна, утром в самую рань. Но раз шуршит, значит, ее вновь одолевает что-то новое, и она просматривает свои старые записи, выискивая в них соответствия с сегодняшней находкой. Все ее находки – это мысли, приходившие когда-то или пришедшие только сейчас. Она все скрупулёзно записывает сначала на листки бумаги, потом в файлы на компе и накопила их уже тысячи. Я предлагал ей объединить все мысли в один файл, но она так на меня посмотрела, что я тут же исчез с ее глаз долой.
    Листки она много раз тасовала, меняла их очередность, невзирая на указанные на них даты, обозначавшие, когда была записана та или иная мысль. Листков так много, что иногда очередную собранную тематическую стопку не в силах удерживать прищепка, и тогда их приходится перетягивать резинкой. Как деньги. Я уже сто лет не держал в руках бумажных денег, а металлических еще дольше. Иногда я тайком читаю листки, а потом вновь скрепляю их и кладу на место. Хотя вполне могу залезть в ее комп и прочесть все это в файлах, собранных в папки. Но на листках ее почерк, и он всякий раз имеет нюансы, в зависимости от написанной мысли. И по почерку я могу понять, какое настроение у нее тогда было.
    Её зовут Юля, но она до сих пор представляется всем как Юль. Дело в том, что почти до 15 лет она заикалась и, произнося своё имя, спотыкалась как раз на последней букве "я". Поэтому, стесняясь, просто перестала её произносить. Юлькино заикание давно осталось в прошлом, но никуда не делись робость, замкнутость и придирчивый взгляд на любого нового знакомого – вдруг он что-то скажет о ней или пошутит. А ведь кроме родных и двух верных школьных подружек никто не знал о ее давней и уже искоренённой проблеме. В универе даже не догадываются о её прошлом заикании. Но она так и называет себя Юль. 
    Я просто её друг, вернее, друг её семьи, а ещё вернее, родственник – очень дальний, непонятно какого колена. Наш дом сгорел, и Юлькина семья приютила нас. Правда, мои родители не захотели стеснять добросердечных родственников и поселились у них на даче. А я, как студент и без пяти минут выпускник, вот уже полгода живу в Юлькиной семье. Городская администрация обещала нам как погорельцам квартиру, но в порядке очереди таких же, как и мы, потерпевших. Я вполне мог бы жить в общежитии универа, но уже через полгода у меня защита диплома, поэтому было решено, и Юлькины родители настояли, чтобы я остался жить в их квартире.
    Юлька приняла меня молча. Показала комнату, что-то буркнула и ушла к себе. Тогда я подумал, что она злобная фурия. Сейчас я так совсем не считаю.
    Когда я начал тайком читать её листки, то понял, что мыслит она очень необычно. Наверно сказывалась её привычная замкнутость, не знаю. Но я полюбил её мысли, записанные на бумаге. И почерк её полюбил. А сегодня понял, что хочу её поцеловать. Такое со мной редко случается, ни одна из наших девиц в универе мне не нравится. Я, конечно, целовался с некоторыми из них – на новогодних пирушках, на выездах с шашлыками, на наших винных студенческих тусовках, потому, что не хотел отставать от других парней, и целовался с теми из одногруппниц, которые выбирали меня. Сам я так никого и не выбрал. Общаясь с товарищами, которые уже серьезно встречались и даже собирались жениться, я понимал, что совсем не хочу такого хомута.
    И вот сегодня меня потянуло к Юльке. Я сидел и пытался вспомнить, тянуло ли меня хоть когда-то к кому-то из женского пола? Разовые пересыпы в последнем классе школы я в расчет не беру, это все было несерьезно, просто, чтобы не ударить в грязь лицом перед девчонками и пацанами. Однако все это оставило у меня довольно мерзкий привкус, поскольку я очень чувствителен к запахам и вкусам, а ни одна из моих разовых партнерш не нравилась мне в этом плане. Красивые личики ни о чем мне не говорили, мало ли свежих красивых 16-17-летних девочек. Только потом они меняются, взрослеют и… стервенеют, по крайней мере, так случилось с теми, кто активно тянул пацанов в постель и от которых в итоге эти пацаны сбегали. Я тоже сбежал сразу от двух, за что получил пару пощечин и оскорблений в свой адрес, но был рад, что легко отделался, в отличие от одного приятеля, которому пришлось трихопол глотать после постельных утех.
    Вечером Юлька как обычно пошла в ванную, где минут пятнадцать, распустив тугую объемную косу, расчесывала свои густые длиннющие волосы. Дверь в ванную была приоткрыта, и я видел все из комнаты, где теперь жил, в зеркало прихожей. Я частенько так подсматривал за Юлькой, но сегодня она вдруг поймала мой взгляд в зеркале и тут же закрылась на защелку. Хотя тётя Галя запрещала ей это делать, потому что однажды в детстве Юлька, закрывшись, осталась в полной темноте, когда вырубило пробки, и сильно испугалась. А с её заиканием это являлось большой проблемой, она после этого молчала целую неделю, дрожала и плакала.
    Я подскочил к двери ванной и воскликнул:
-Юля, я случайно увидел! Не специально! Прости. Открой, пожалуйста, тётя Галя будет недовольна. Ты ведь знаешь…
    К моему удивлению Юлька открыла дверь, взглянула на меня снизу вверх из-за моего роста, а потом вдруг схватила меня за руку и затащила к себе в ванную. Потом выглянула наружу, никого не увидела и не услышала, поэтому снова закрыла дверь изнутри.
    Повернувшись ко мне, она отдышалась и сказала, смело глядя мне в глаза:
-Ну, давай, начинай развратничать! Давно хотела проверить, нормальный ты пацан или нет.
-Хотела проверить? – изумился я, а потом осторожно спросил:
-Что ты имеешь в виду под словом развратничать?
Тут у меня промелькнула мысль, что нельзя упускать такой случай, поэтому я быстро наклонился и впился поцелуем в ее губы. К моему удивлению она не оттолкнула меня, но сильно смутилась:
-Я не думала, что ты такой быстрый…
-Просто давно хотел это сделать, – сказал я честно.
-Правда? Хотел меня поцеловать? Я вообще-то имела в виду – облапать, потискать…
-Это тоже могу и очень хочу. Боялся, что тебе не понравится.
Мы замерли на мгновенье, но Юлька все же сказала:
-Не теряй время, у нас его и так мало.
Я кивнул и прижал ее к себе, взявшись одной рукой за спину, а второй за её худенькую попку.
-И как тебе? – спросила Юлька.
-Н-нням! – ответил я и стал ее целовать и тискать.
 
***2 
    С момента обнимашек и чмоков-поцелуев в ванной наша жизнь резко изменилась. Все, что было самым обыденным и простым вдруг наполнилось почти непреодолимыми препятствия на каждом шагу. Ведь мы не хотели никому из родных открывать нашего взаимного притяжения, однако не тянуться друг к другу так же не могли. Слава богу, родители Юльки привыкли к тому, что мы постоянно общаемся, и я помогаю ей делать рефераты. Поэтому мы вполне легально запирались в ее комнате, чтобы якобы работать над очередным учебным заданием, а на деле целовались до потери сознания. Уже через неделю таких мучений Юлька спровоцировала меня на секс, и все стало еще труднее и мучительней, потому что отрываться друг от друга и делать равнодушные лица оказалось почти пыткой. Ни о какой романтике тайных свиданий мы оба даже не думали. И как это некоторые пары умудряются подолгу скрывать свои отношения от окружающих? Юлька не выдержала и рассказала матери, что влюбилась в меня, а я в нее. Про поцелуи и секс она, естественно, умолчала. Тётя Галя удивилась, но не рассердилась и переживала лишь о том, чтобы я не завалил диплом, а Юлька – экзаменационную сессию. Мы и сами понимали, что это был бы самый плохой вариант, поэтому все-таки напрягались и занимались подготовкой, Юлька – к экзаменам, я – к защите.
    В это напряженное время мы встречались только вечером, когда возвращались домой каждый из своего универа. Была бы у меня тачка, я заезжал бы за Юлькой, и мы могли бы с ней в машине целоваться. Но наш подержанный мерс забрал отец. На даче, где они с мамой сейчас жили, без машины было не обойтись. Отцу на работе оказали приличную материальную помощь и пообещали содействие в скорейшем получении нового жилья, поскольку дом наш сгорел по причине нарушения техники безопасности узбеками при ремонте кровли, которые разогревали битум прямо на крыше. Управляющую компанию уже привлекли к ответственности. Дом, в котором мы жили, относился к старому фонду – двухэтажный старинный особнячок на восемь квартир с одним парадным, где все друг друга знали как члены общей семьи, потому что жили в нём уже много лет – 20, 30, а кто-то 40 и даже все 50. Менялись лишь поколения в семьях, старики умирали, а дети и внуки взрослели. Наша квартира тоже досталась нам от бабушки и дедушки, которые когда-то работали в Метрострое, где и получили её по распределению.
    Все квартиры в доме были одинаковы – пятикомнатные, с большими кухнями, французскими балкончиками, с высокими деревянными окнами и добротными паркетными полами. Менять окна на пластиковые жильцам запрещалось, поскольку фасад дома представлял собой произведение архитектуры, а сам дом относился к объектам исторического наследия и находился почти в центре старого парка, разросшегося за многие годы вокруг него. Всем нам было очень жаль, что он сильно обгорел. Но его обнесли строительной сеткой и повесили щит с надписью, что дом находится на реставрации.
    А узбеки сбежали, наверно, вернулись к себе на родину. Главное, никто из жильцов не пострадал, даже старенькая бабушка на инвалидном кресле и мать с тремя детками. Соседи всем помогли покинуть квартиры до обрушения деревянного перекрытия.
    Юлька ёжилась и дрожала, когда я рассказывал о том, как все происходило, и как радовалась мама, что успела захватить сумку с нашими документами, поэтому я больше не возвращался к этой истории.
-Даня, ты должен всегда жить у нас, – сказала мне Юлька наедине.
-Пока я никуда не пропаду, не думаю, что квартиру нам предоставят слишком быстро, – пытался я успокаивать её. Это она еще не знала, что после диплома мне предстоит в армию уйти, для Юльки эта новость явилась бы ударом.
    В связи с преддипломной практикой я не видел родителей уже больше двух недель. Они ездили на работу с дачи и тратили на дорогу более 1,5 часов в один конец. И, конечно, очень уставали от дачной жизни, поскольку являлись сугубо городскими жителями. Но мама говорила мне по телефону, что они потихоньку привыкают, зато стали больше времени проводить на свежем воздухе и уже два раза делали шашлыки на настоящих дровах, а также со всеми предосторожностями топили баньку. Пожар надолго всех нас напугал. Мне до сих пор иногда снится запах гари.
    Больше всего мне хотелось спать с Юлькой в одной постели, потому что мы больше с ней ни разу не занимались сексом. Она боялась, что родители все узнают, да и я не хотел показаться им неблагодарным распутником. Хотя я сильно любил Юльку и, конечно, постоянно испытывал рядом с ней сексуальное возбуждение. Не скажу, что меня накрывала неуправляемая страсть, хотя, если бы Юлька отключила свои тормоза, я вполне мог забыть обо всем на свете.
    Однако когда я по своей новой привычке тайно прочел на листках ее мысли за последние три недели, то понял, что она не очень-то оценила наш секс. Он показался ей каким-то не слишком эстетичным животным действом, а еще она не вполне поняла, получила или нет удовольствие от него. Я решил поговорить с ней об этом, но как-то все не представлялось удобного случая.
    А помимо этого, меня останавливал один момент. Я прекрасно помнил, что во время пожара, когда было реально страшно, и когда я находился в сильной тревоге за маму, бросившуюся за сумкой с документами, и потом, когда помогал соседям отверткой вскрыть дверь в квартиру бабушки, я абсолютно точно испытал почти такое же возбуждение, как и от желания секса. У меня даже возникла эрекция, хотя это точно было нечто глубинно животное, сжимавшее страхом сердце и мышцы, но возбудившее мою плоть, при том, что ни о каком наслаждении речи не могло идти.   
    Имелся и еще один момент в моей жизни. Однажды я стал свидетелем того, как человек упал с балкона, с третьего этажа, расшиб голову, и переломал ноги. И когда я вместе с еще двумя прохожими бросился ему на помощь, вид крови и каких-то неестественно выглядевших травмированных ног, так же вызвал у меня предательский стояк. Потом я забыл об этом, и вспомнил только сейчас.
    Меня крайне смущало это, хотя никогда раньше я не задумывался ни о чем подобном, особенно, когда во время наших студенческих пирушек пару раз переспал по-пьяному с однокурсницами. Тогда меня успокаивала мысль, что я молодец – всегда ношу с собой пару презиков.
 
***3
    Все последнее время я проходил преддипломную практику, а Юлька готовилась к зачетам и сдавала их. Вечерами мы гуляли, но теперь даже не целовались. Я не хотел быть животным по отношению к ней, потому что любил ее. Она наверняка ждала моих поцелуев, но молчала, мы просто разговаривали об университетских делах, потом возвращались домой, ужинали и каждый уходил к себе, чтобы готовиться к следующему учебному дню. Я ждал, что Юлька сделает ко мне движение, но она не делала. А сам я боялся проявлять инициативу, потому что управляла процессом именно она.
    Каждый раз, когда я ложился спать, то думал о том, любовь ли то, что я испытываю к Юльке. Меня неимоверно сильно тянуло к ней, но смущало то, что я слишком хотел секса. Даже целовал ее не так горячо как раньше, чтобы не возбуждаться. Свои похотливые желания я теперь пытался сдерживать всеми силами и вовсе не потому, что мы не могли улучить момент, чтобы переспать. Меня останавливала мысль, что я испытываю к Юльке вовсе не любовь, а меня влечет к ней корыстное желание получить физиологическую разрядку. И, конечно, она заметила это и спросила:
-Даня, ты разлюбил меня? Ни разу даже не захотел повторить то, что мы сделали с тобой. А прошло уже две недели.
-Юля… – начал я, потому что давно ждал этого вопроса  от неё, – Понимаешь, я не хочу прикрывать любовью свою похоть.
Юлька изумленно взглянула на меня:
-И поэтому ты сдерживаешься все это время?
-Да, поэтому. И еще… мы наверно поспешили. Не слишком удобно и не честно тайком заниматься этим в доме твоих родителей. Моя семья в большом долгу перед вами, и я не могу быть неблагодарным… Вряд ли твои родители одобрили бы наш секс.
-Но ведь мама знает о том, что мы влюблены друг в друга, – сказала Юлька.
-Да, конечно. Но она надеется, что мы не будем заниматься ничем таким, тем более что сейчас и у тебя, и у меня горячая пора в универе.
-Хорошо, я поняла. Мы не должны… Тогда давай пока больше не мучить друг друга.
-Что ты имеешь в виду? – удивился я.
-Просто вернемся к начальной точке, к тому, как все было до нашего первого поцелуя. Ведь это я толкнула тебя на скользкую дорожку, когда затащила тогда в ванную. С этого дня никаких поцелуев и обнимашек. И за руку не брать… мы не дети и не пара.
-Юля! – воскликнул я, но она закрыла мне рот рукой:
-Так будет лучше всего! И только так мы поймем, что в действительности чувствуем друг к другу. Поцелуи, объятия, секс – это всего лишь физиология. И знаешь что, я тут прочитала… ты ведь какой-то наш дальний родственник, а, значит, нас могут привлекать друг к другу общие гены, а вовсе не чувства. В этом есть большая опасность, мы изучали на генетике. Нам с тобой, может, вообще нельзя сближаться, вдруг я залечу и потом рожу? У родственников, даже очень дальних, все-таки большая вероятность рождения нездорового потомства. Так что давай для начала закажем генетическую экспертизу. А до этого никаких контактов. 
    Ее слова поразили меня. Тем, что она сказала, но сильнее тем, как она это сказала. Рационализм в ее заявлении просто убил меня.
-Юля, ты хотя бы любила меня? – спросил я.
-А ты меня? – спросила она в лоб.
Мы оба не ответили друг другу на этот вопрос, и домой вернулись смурные. После ужина Юлька зашла ко мне и сказала:
-Я закажу днк-экспертизу и оплачу. Ты должен будешь только сдать для нее биоматериал.
-А сколько это стоит? – спросил я.
-О деньгах не волнуйся, – ответила она.
    С этого момента она стала закрываться в своей комнате изнутри на защелку. Но я и без этого не пытался заходить к ней. Мы оба делали вид, что усиленно занимаемся подготовкой, она к экзаменам, я – к диплому. А через три дня приехали мои родители и сообщили, что нам выделили квартиру, и мы втроем поехали ее смотреть.
    Диплом я защищал, будучи уже жильцом другой, нашей семейной квартиры. Наш новый дом от дома Юлькиных родителей отделяли всего две станции метро, но они надолго разлучили нас с Юлькой. Конечно, мы двумя семьями отмечали наше новоселье, но я не смел больше брать Юльку за руку, мы даже не смотрели друг на друга. А потом, почти сразу после сдачи экзаменов, она с матерью уехала в санаторий на море. Мы простились молча, когда я помогал им с чемоданом возле такси, но как только они сели в машину и поехали, я понял, что совершаю самую большую ошибку в своей жизни. Ведь генетический тест показал, что мы с Юлькой вообще не родственники. Хотя наши матери точно были какими-то там троюродными или четвероюродными сестрами.
-Я что, не родной своей матери? – воскликнул я, когда Юлька показала мне результат экспертизы.
-Может, не ты, а я не родная своей, – сказала тогда Юлька. 
 
***4 
    После защиты и выпуска из универа я бесцельно мотался с приятелями то на залив, то на футбол, и жалел, что лето перед армией так бездарно пропадает. А тут еще мать рассказала о своем телефонном разговоре с тетей Галей, которая сообщила, что Юлька вновь начала сильно заикаться, замкнулась в себе, почти не ест и пропускает лечебные купания в минеральной воде. Это меня просто убило. Я метался по квартире и не знал, что предпринять. Тетя Галя в свое время сказала моей матери, что у нас с Юлькой взаимная симпатия. Так она назвала нашу связь. Поэтому мама понимала, почему я переживаю.
-Напиши ей в сети и предложи связаться по скайпу, – сказала мне она.               
Я провел весь вечер в сомнениях, но все-таки последовал ее совету. Юлька ответила: " Не переживай, у меня каждое лето заикание возвращается на время. Это от накопившейся усталости после экзаменов. Пройдет. И в скайпе мне пока трудно общаться".
-Пришли мне свои фото, – сказал я ей по телефону, но в ответ услышал всхлип.
-Ты плачешь?! – заорал я, у меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, – Юлька, не смей плакать! Обещай!    
-Мы т-такие ду-дураки. Т-тебя скоро в ар-рмию заберут, – сильно заикаясь, сказала она.
-Заберут, но не раньше сентября. У нас еще будет почти два месяца с тобой! – кричал я ей в трубку. Мне хотелось обнять ее и успокоить, но тут Юлькин телефон взяла тетя Галя:
-Признайся, ты чем-то ее обидел? Почему вы все последнее время вели себя как чужие? Думаешь, я не замечала?
Юлька что-то пыталась ей сказать, а потом связь прервалась. 
    Я не находил себе места, но через три дня мать и дочь вернулись. Тётя Галя выглядела какой-то испуганной, даже моя мать это заметила. А мы с Юлькой обнялись и закрылись у нее в комнате. Говорил в основном я, потому что ей пока было трудно из-за заикания.
-Возврат к исходной точке наших отношений отменяется, – сказал я, – Нечего создавать искусственные барьеры. Все должно происходить само, без вмешательства извне.
    Юлька согласно кивала. Потом мы целовались, потом сидели в обнимку и молчали. Я не хотел вынуждать ее говорить без особой надобности. Главное, что мы помирились и снова были вместе. О своих дурацких сомнениях я больше не думал, ведь нам было так хорошо вместе безо всякого секса, просто рядом. Тепло и уютно. Я решил, что по местам все расставит моя служба в армии, а пока нужно привести в порядок Юльку и заставить ее забыть о своем детском заикании.
    Я снова ночевал в квартире ее родителей, а еще Юлька сообщила мне, что показывала генетическую экспертизу матери, и та явно перепугалась, но так ни в чем и не призналась. Тётя Галя увиливала от разговора с дочерью, ссылаясь на то, что Юльке сейчас нужно восстановить речевое дыхание, а все остальное потом.
-Знаешь, – сказала мне Юлька уже почти нормальным голосом, – Мне все равно, родные мне родители по крови или нет. Я люблю их как родных. А вот нам с тобой эта экспертиза очень помогла. Но я хочу сделать повторный анализ, уже в другой лаборатории. На всякий случай для исключения ошибки.
    Через две недели второй анализ подтвердил предыдущие данные. Однако выяснилось, что Юля приемная дочь только для тети Гали, а отец у Юли родной. Он сам об этом рассказал. Они с тетей Галей скрывали, что родная мать Юльки умерла в родах, не хотели взваливать такой груз на нее.
-Теперь ты стала взрослой и должна все знать, – сказал Юлин папа.            
-Какая она была? – спросила Юля. Отец помолчал, потом ответил:
-Я расскажу тебе позднее. Сейчас у нас у всех стресс, ты опять стала заикаться, а такие вещи нужно делать в спокойном состоянии. Вот проводим Даню в армию, тогда…
-Но ты ведь любил ее?- спросила Юлька.
-Очень сильно любил, – ответил отец, – хотел порешить себя, только ты и спасла меня.
    Постепенно Юлька пришла в норму, потому что я заставлял ее делать речевую гимнастику, петь детские песенки и шептать мне стихи – все то, что ей было рекомендовано от заикания. Мы ездили на залив и проводили там по целому дню с друзьями, жарили шашлыки, играли в волейбол, катались на великах.
    О сексе я не заговаривал, Юлька сама захотела обновить нашу новую семейную квартиру, когда мои родители были на работе.
-Хорошая хата, мы с тобой накопим и тоже купим себе, – сказала она, когда мы отдыхали и смотрели на потолок.
-Сначала пожениться нужно, – согласился я.               
-Точно. Я и не подумала об этом, – засмеялась Юлька.
-Потому что ты беспечная. Другие девчонки только и думают, как бы замуж выскочить.
-Нам ведь и так хорошо, – засмеялась Юлька, – Не люблю я мороку разводить. Это ж столько всего нужно – свадьба, гости, застолье… Если решим, давай просто распишемся?
-Давай. Но родители обидятся.
-Зато какая экономия! Но только после армии!
-Почему? Мы и до армии успеем.
-Даня…
-Еще хочешь проверить наши чувства?
-Нет… просто. Не обижайся. Ладно, давай подадим заявление. Но никому ничего не скажем! А то начнется колгота и суета. 
 
***5
    Мы расписались в день, когда мне пришла повестка из военкомата. Моя мать встретила нас с Юлькой на пороге, увидела кольца у нас на пальцах, заплакала и обняла нас обоих. Скрыть ничего не удалось. Поэтому мои проводы в армию совместили с поздравлениями о регистрации брака. На следующий день утром Юлькин отец повез нас на могилу её матери. Тётя Галя очень переживала, но он никогда не брал ее с собой, когда ездил туда, потому что она не знала его первую жену. Тётя Галя вышла замуж за отца Юльки, когда той исполнился уже годик.
-Почему ты маму никогда не привозил сюда? – спросила его Юлька.
-Не знаю. Что-то останавливало меня, – ответил отец, – Наверно, не хотел вешать на нее груз моего горя, так же как и на тебя.
    Когда мы уже пошли к машине, он задержался. Мы увидели, что он присел на корточки, о потом наклонился ниже и поцеловал надгробье.
-Мне кажется, я заикалась в детстве, потому что чувствовала его горе, – сказала мне Юлька, – Покажу тебе потом свои старые листки с мыслями, на меня всегда давило что-то.
    Юлькин отец догнал нас и сказал:
 -Дочь, когда приедем, обними Галю.
-Папа, она мне такая же родная, как и ты, – ответила Юлька. 
    Через пять дней я уже ехал в поезде с такими же призывниками, как и я, знакомился, обменивался мнением, слушал рассказы о том, о сём. Большинство парней часто уходили курить, но были и некурящие, как я. Чтобы не мешали звуки, я почти не снимал наушники и всю дорогу слушал музыку, а так же думал о Юльке и ее родителях. Перед глазами у меня стояла картинка, где Юлькин отец целует надгробье своей первой жены. За столько лет он сумел сохранить нетронутой память о ней. Смог бы я такое? Не уверен. Правда, я никогда не испытывал такого удара, как он. В одночасье потерять молодую жену и остаться с младенцем на руках. Конечно, ему помогали родители, но они ведь тоже были убиты горем. Он сказал, что только Юлька и спасла его… И меня она тоже спасла – от сомнений и неверия.
    Среди призывников было много совсем молодых пацанов, я рядом с ними в свои 22 года выглядел уже взрослым. И ощущал себя намного старше их. Меня не смешили их грубоватые шутки, но почти у каждого имелась на смартфоне фотка любимой девчонки. А у меня не имелось ни одного Юлькиного фото. Обычно я смотрел просто ее сторис и посты в Контакте, но сейчас очень жалел, что не сделал ни одного ее фото. На стоянке поезда я послал ей смс с просьбой. И она прислала. У меня даже сердце замерло, хотя вроде бы, что тут такого – обычное селфи, но на нём  Юлька смеялась и стояла в пол оборота так, что виднелись ее распущенные длинные и густые волосы. А глаза и губы… Без сомнения она была самой красивой из всех девушек, которых я знал. Но ее красота сейчас казалась мне особенной – живой, согревающей, проникновенной.
-Красивая у тебя подруга, – сказал сидевший в купе напротив парень.
-Жена, – произнес я, и у меня ком в горле застрял от нахлынувших чувств. И как я только мог совсем недавно в чем-то сомневаться, да дороже ее для меня никого нет.
    Когда я уже садился в поезд, то отдал ей свое обручальное кольцо, а теперь жалел. У двоих парней я заметил также обручальные кольца, хотя им, конечно, придется их очень скоро снять и хранить где-то в карманах или личных вещах.
    Потом, уже ночью, на очередной стоянке поезда, я написал ей: "Присылай мне свои мысли с листков. Обожаю то, как ты шуршала ими, словно мышка. Я ведь тайком их все читал ". Она ответила, что знала, но не хотела мне мешать делать это. Сейчас я вспоминал её листки и очень жалел, что не скачал с ее компа файл со всеми этими записками, в которых она была для меня как на ладони. А ведь нужен особый талант, чтобы формулировать то, что бродит в уме неясными волнами и часто никак не оформлено, а представляет собой какие-то фрагменты, ощущения и обрывки услышанного и увиденного. И главное, любая новая мысль живет в мозгу очень недолго и быстро замещается другими. Но, сохранённая на бумаге или в файле, она порой обретает множество смыслов. Юлькины мысли в своем большинстве были именно такими – многозначными, даже те, которые поначалу казались наивными и простоватыми. При ближайшем рассмотрении в них всегда можно было увидеть глубину.               
    Когда я закрывал глаза, перед моим мысленным взором проносились картины недавнего прошлого – защита диплома, пирушка выпускников, радость свободы, пустота в душе от разрыва с Юлькой, потом ее возвращение с курорта и наше примирение. Как много времени отняли наши сомнения, но без них мы теперь, наверно, не ценили бы то, что все-таки соединило нас в одно целое. Именно так я воспринимал нашу с ней общность. 
 
***6
    А ведь всё началось с того, что Юлька шуршала своими листочками, а потом в ванной мы начали целоваться, и она смеялась, когда у меня во время поцелуя иногда выскакивал чмок. В армии я часто об этом думал. Если бы Юлька сама не проявила инициативу, я бы еще долго телился. Да и мысли, которые она записывала, не просто так удивляли меня. Они перекликались со многими книгами, которые не только она, но и я в свое время читал. Ведь когда-то я очень увлекался избранной мировой литературой, особенно современной. В Юлькиных записках меня удивляла именно фокусировка ее взгляда на вещи, вполне созвучная мыслям пост-структуралистов, несмотря на внешнюю наивность ее ранних суждений. При внимательном прочтении и обдумывании, каждая ее мысль несла значительный багаж. И главное, даже ранние ее записи являлись как бы только затравкой, раскручивающей дальнейшую спираль умозаключений. Иногда я ловил себя на том, что крайне удивлен, куда это завела меня та или иная ее мысль.
    Началось ее увлечение записками вполне понятно из-за заикания. Из-за него она старалась говорить сжато и по существу, используя минимум слов и не применяя слов и фраз-паразитов. Заикание сослужило ей хорошую службу в том, что структурировало и дисциплинировало ее мышление. Конечно, оно рождало у нее кучу комплексов, однако их преодоление так же явилось благотворным для становления ее характера.
    Мысли о ней, самые разные, а вовсе не только рождавшие плотские желания, поддерживали меня. Закрывая глаза после отбоя, я уплывал в эти мысли как в море, полное чувств и понимания истоков этих чувств. И на этом я всегда проваливался в сон, а утром просыпался свежим и бодрым, как бы с непривычки ни вымотался накануне. И меня нисколько это не удивляло, потому что, увлеченный чем-то, какой-то идеей, я с детства мог проводить бессонные ночи и не ощущал усталости. Мог почти всю ночь читать, а утром бодрячком выходить на пробежку. Мою физическую выносливость питала увлеченность. То же можно было сказать и о Юльке. В этом мы с ней мало чем отличались друг от друга.
    Я служил далеко от дома, поэтому Юлька ни разу не смогла приехать ко мне в мои увольнительные. Но это было лучше, нежели увидеться на короткое время и растревожить себя запретными желаниями. А я уже слишком ценил их. Это раньше я считал их похотью, сейчас все изменилось. Меня поддерживали сотни фотографий и наша переписка, в которой каждое слово имело вес. Юлька не уставала фотографировать и посылать мне все, что видела и чем хотела поделиться. И это говорило о её горящем ярким огнем чувстве ко мне. Не каждому из парней, служивших со мной, подруги присылали даже десятую часть того, что присылала мне Юлька. 
    Родители писали мне о том, как продвигается ремонт в квартире и обустройство нашего быта, писали о том, что Юля активно участвует в обсуждениях, что и как нужно сделать в моей, а теперь уже в нашей с ней, комнате. Хотя комната в квартире ее родителей, также считалась нашей.
    Конечно, я радовался всему этому, но грела меня только мысль, что мы с Юлькой теперь неразделимы. 
    Этот год был у нее выпускным, поэтому она усиленно готовилась к завершающим экзаменам и писала дипломную работу. Я имел диплом специалиста по технической эксплуатации сетей телекоммуникаций, а Юлька училась на биолога. Для меня это всегда был тёмный лес, а она, напротив, плавала в этом, как рыба в воде. Нет, ну, правда, биология – это же что-то запредельное. Какие-то вакуоли, ядра и цитоплазмы, причем эта самая биология – она ведь повсюду, в нас, в растениях, в животных, во всех живых организмах. Как говорила моя бабушка –Промысел Божий. Я всегда считал, что ученые-биологи – это существа высшего порядка. Но когда я видел, как Юлька достает из своего рюкзачка белый лабораторный халат и отправляет его в стирку, у меня озноб по коже проходил, мне сразу начинали мерещиться всякие лекарства, вирусы, бактерии и прочее. Хотя она не имела отношения к медицине. Но белый халат, который у меня с детства стойко ассоциирован с врачами, а, вернее, с врачихами, причем, молодыми и очень привлекательными, почти мгновенно вызывал у меня стояк, поскольку моё воображение сразу рисовало обладательницу этого халата, скрывающую под ним свою наготу. Такой вот фетиш, несмотря на панический страх всяких медицинских манипуляций. Юлька смеялась и однажды реально надела его на голое тело и потом слегка приоткрыла, чтобы я увидел. Наш секс тогда превзошел все её ожидания. Она даже шутила потом над этим и, улыбаясь, спрашивала:
-Так что, мне сегодня вечером надеть белый халат?
Но я всякий раз отвечал:
-Ни к чему, у меня и так крышу сносит, так тебя хочу.
Все потому, что я стал напряженно относиться к возбуждению, порождаемому далёкими от секса причинами, главной из которых являлся подсознательный животный страх. Ведь именно на этом основаны практики бдсм, а мое сознание не принимало таких сценариев, секс с Юлькой для меня являлся продолжением и частью любви. Она не сразу поняла это и пыталась провоцировать меня разными способами, но быстро оставила эти попытки. И даже сказала мне однажды:
-Какой же ты все-таки чувствительный и ранимый. Секс игры могут сделать удовольствие намного ярче.
-Для меня – это не игра,– ответил я. Она поняла меня и сказала:
-За это я люблю тебя еще больше.
 
    Через год после возвращения из армии я смог накопить на первый взнос ипотеки. Помогли также родители, мои и Юлькины. Теперь мы живем с ней в своей собственной квартире и очень счастливы, хотя родители с обеих сторон нет-нет, да заводят разговоры о том, что пора бы нам и о потомстве подумать. Но мы пока не можем думать ни о чем, кроме любви. И то сказать, нам еще не так много лет, я-то уже работаю, а вот Юльке нужно и о своей карьере подумать.
 
                *** 
© Copyright: Марк Шувалов,
      январь 2025